- Слава богу, остались еще Бобби и Тед. Возможно, это хоть немного облегчит для него потерю.
- Возможно, облегчит, - с сомнением произнес папа, - но ты-то в порядке?
- У меня все нормально.
- Вот и хорошо. Это самое главное. Когда опять в суд?
- В следующем месяце.
- А что говорит адвокат? Какие вообще перспективы? Не может же она доить тебя до скончания времен, что это в самом деле?
- Посмотрим.
- Как у тебя с деньгами? - поинтересовался он.
- Нормально.
- Мальчик, если ты стеснен…
- Спасибо, у меня все есть.
- Ну ладно. Не пропадай, слышишь? Мы с мамой нервничаем, когда от тебя нет вестей.
- Я буду звонить, конечно же, буду.
- И не забудь сразу же после суда сообщить, как все решилось. И если тебе понадобятся деньги…
- Разумеется, папа.
- Главное, не волнуйся. Линдон Джонсон хоть и южанин, но соображает. Для нас лучше бы, конечно, Хэмфри, но что мы можем сделать. Джонсон тоже ничего. Израилю нечего бояться, так я думаю. Или есть чего? А ты как думаешь?
- Как ты, папа.
- Да. Надеюсь, ты и правда в порядке. Береги себя. Мы с тобой, понимаешь, о чем я?
- Я и правда в порядке.
Весь вечер мы со Сьюзен просидели у телевизора. Президентский самолет прибыл в Вашингтон. Миссис Кеннеди сошла по трапу и склонилась над гробом.
- Заставить нацию так скорбеть - предел мечтаний любого героя, - сказал я.
- И твоих?
- Я не герой. Всего лишь обычный гражданин.
- А я ведь голосовала не за него, - позже, в постели, крепко обняв меня, прошептала Сьюзен и заплакала.
- Вот как?
- Я голосовала за Никсона.
- Господи, как же тебе задурили мозги.
- Думаю, Джекки тоже не голосовала бы за Джона, кабы не супружеская солидарность.
В сентябре 1964 комиссия Уоррена опубликовала свои выводы по поводу гибели президента; Шпильфогель со своим научным текстом в "Форуме" опередил ее всего на неделю. Ответственность за убийство была возложена на Ли Харви Освальда, действовавшего в одиночку и по собственной инициативе; мне же достались нарциссизм, сексуальная агрессия и чувство вины. Не все поголовно согласились с основными положениями обоих докладов. И там и здесь некоторых смущала сомнительность свидетельств, неопределенность методологии и двусмысленность задач, которые ставили перед собой исследователи… Так проходили годы, полные бедственных событий и катаклизмов; читая газеты, слушая радио, смотря телевизор, я пытался убедить себя, что мои обстоятельства - еще не самые безнадежные. Я боролся только с Морин. А мог оказаться в призывном возрасте и воевать с вьетнамцами. Или родиться вьетнамцем и воевать с американскими призывниками. Или включиться в противостояние с ЛБД. А что Морин Джонсон из Элмайры по сравнению с Линдоном Беном Джонсоном из Белого дома? Так, мелочь. Я смотрел телерепортажи из Сельмы, Сайгона, Санто-Доминго, я твердил себе: бывает и хуже, - но при этом ощущал, что хуже моего положения не бывает. В октябре 1965 года, теснясь со Сьюзен на Овечьем лугу Центрального парка в тысячной толпе, протестующей против войны и пытающейся разобрать, о чем именно вещает преподобный Коффин, я в пятнадцати метрах от себя увидел Морин. На пальто - эмблемка: "Доктор Спок не одинок". Миссис Тернопол приподнялась на цыпочки, пытаясь разглядеть оратора на далекой трибуне. Вид вполне нормальный. Значит, до нервного срыва и оплаты последующего лечения, которой мне угрожали (если я не стану вести себя как подобает мужчине), еще далеко. Держись, милая, экономь мои денежки!
- Сьюзен, - дернул я спутницу за рукав, - знаешь, кто здесь протестует против военных действий?
- Кто?
- Видишь ту Токийскую Розу? Моя жена.
- Она? - прошептала Сьюзен.
- Угу. С агитационным значком на груди.
- А что, симпатичная.
- Согласен: поистине дьявольское обаяние. Пошли отсюда, все равно ничего не слышно. Ну же!
- Она выше ростом, чем я представляла по твоим рассказам.
- Потому что встала от восторга на цыпочки. Дрянь! Подавай ей национальную независимость всюду и везде, а рабство в браке вынесем за скобки… Глянь-ка, полицейский вертолет. Подсчитывают число участников митинга. Пойдем, завтра узнаем всю правду из газет.
- Питер, куда же ты…
- Если она за мир, то я за бомбардировки Ханоя. "Доктор Спок не одинок"! Берегитесь, доктор, - она распугает всех ваших сторонников!
После той антивоенной акции от Морин не было ни слуху ни духу вплоть до телефонного звонка в мою рабочую квартирку весной 1966 года. Голос беззаботный. Надо встретиться "лично" и "наедине".
- Хочу поговорить с тобой о разводе. Пора серьезно обсудить необходимые формальности. Мне до твоего адвоката никак не дозвониться, он форменный идиот, а Дэна с ним просто не соединяют.
О чудо! Что произошло? Неужели близка счастливая развязка?
- Он не идиот, а специалист по бракоразводным процессам.
- Он идиот и к тому же лжец, но дело не в этом. Не будем тратить время на перебранку. Ты хочешь развестись или нет?
- Дурацкий вопрос. Конечно хочу.
- Тогда мы с тобой вдвоем должны сесть и все оговорить.
- Ты оговаривала меня уже сотню раз, - не удержался я от шутки. - Нам нечего делать вдвоем.
- Не пойму: кто жаждет развода?
- Не заводись, Морин.
- Никто и не заводится. Я могу прийти к тебе вечером после групповой психотерапии. Сгладим все разногласия, мы ведь взрослые люди. Эта тягомотина порядком мне надоела. Есть на свете и другие заботы.
- Приятно слышать, Морин. Но встречаться у меня никак не возможно.
- Где же тогда? На улице?
- Где-нибудь на нейтральной почве. Скажем, в "Алгон-куине".
- Хороша нейтральная почва! Мне надо встретиться с тобой, а не с твоими дружками. Ты прямо как ребенок. Маленький лорд Фаунтлерой из Уэчестера.
- "Уэчестер" - до сих пор ругательство? А "Плющевая лига" - непотребство? Как была, так и осталась дочерью ночного сторожа из Элмайры. Цивилизация тебя не затронула.
- Ну и зануда! Будешь оскорблять меня или договариваться? Впрочем, как хочешь. Плевать я хотела. У меня есть собственная жизнь, есть флейта, а больше ничего и не надо.
- Если я правильно понял, миссис Тернопол играет теперь на флейте?
- На ней. В небольшой музыкальной группе. И ходит в Нью-Скул.
- И не работаешь.
- Мой психотерапевт считает, что об этом еще рано говорить. Сначала нужно восстановить нервы.
- У тебя есть нервы?
- А тебе нужно продемонстрировать остроумие или развестись?
- Ноги твоей не будет в моем доме.
- Что ж. А я не стану обсуждать серьезные вопросы в подворотне или за стойкой бара. Если это твое последнее слово - пока, я вешаю трубку.
- Ладно, приходи сюда, но говорить мы будем только о разводе. И ни о чем другом.
- А о чем еще с тобой говорить? Так я прихожу вечерком.
- "Вечерком" - это когда? - Что за тон у нее! Что за вечная неопределенность!
- В десять, - ответила Морин.
- Не нравится мне все это, - сказал Шпильфогель, когда я по телефону сообщил ему о грядущем свидании.
- Мне тоже, но если она заведет речь о чем-нибудь кроме развода, я вышвырну ее вон. Вылетит как пробка. Не мог же я отказать! Вдруг она и впрямь решила дать мужу вольную.
- Посмотрим. Ничего теперь не поделаешь.
- Можно позвонить и отменить встречу.
- Вы хотите позвонить и отменить встречу?
- Я хочу развестись. Глупо было бы упускать такую возможность. А если Морин начнет опять выяснять отношения… Что ж, я готов на такой риск.
- Только удержитесь от рыданий и не смейте - слышите, не смейте - рвать на себе одежду!
- Не дождется. С этим покончено.
- Желаю вам удачи, - сказал Шпильфогель.
- Спасибо.
Морин явилась ровно в десять. Шелковая блузка, строгого покроя шерстяной пиджак, расклешенная юбка. При мне она никогда так изящно не одевалась. Ни следа былой мальчишеской небрежности. В уголках губ и глаз обнаружились морщинки. Лицо загорелое. Оказывается, Морин только что пять дней отдыхала со своей психотерапевтической группой в Пуэрто-Рико. Скинулись, кто по скольку мог. На мои деньги ездила, паразитка кровососущая! И шерстяной, костюм сшила на мои деньги. Стриги, стриги старого барана, сидящего напротив тебя!
Окинула изучающим взглядом комнату - несколько сотен на новую обстановку дала мне Сьюзен. Меблировка была достаточно простой, но, благодаря усилиям миссис Макколл, уютной: толстая циновка на полу, пара некрашеных деревянных кресел, письменный стол с лампой, книжные шкафы, кушетка под индийским пледом, купленная по случаю качалка с темноголубой обивкой; шторы того же цвета: Сьюзен сама выбрала материал и подогнала на машинке под размер окон.
- Очень мило, - сказала Морин, задумчиво глядя на поленья в корзине перед камином, - просто картинка из журнала "Дом и сад".
- Я удовлетворен.
- Еще бы! Моя берлога в два раза меньше. - Задумчивость в глазах сменилась живыми искрами неприкрытой зависти.
- Бывал в таких квартирах. Их, кажется, называют спичечными коробками.
- Питер, - глубоко вдохнула она, словно решившись бултыхнуться в омут, - я должна кое-что сказать. - Никуда она не бултыхнулась, а просто поудобней устроилась в кресле, намекая, видимо, на длительность визита.
- Мы заранее оговорили тему беседы.
- Я не собираюсь с тобой разводиться. Я не разведусь с тобой никогда.
- Немедленно выметайся! - Напрасно Морин собиралась выдержать многозначительную паузу, я отреагировал незамедлительно.
- И еще кое-что.
- Я же сказал: убирайся.
- Это важно. Правда.
- Правда? Да как у тебя язык поворачивается произнести такое? Ложь, ложь, сплошная ложь! Три часа назад ты обещала толковать со мной только о разводе!
- Я сочинила рассказ и хочу тебе прочесть. Он в сумочке. Я уже показывала его на семинаре в Нью-Скул. Всем очень понравилось. Преподаватель обещал помощь с напечатанием. Я почти уверена, ты не согласишься с общим мнением - в тексте очень мало от Флобера, но все-таки считаю, что нужно ознакомить тебя с этим рассказом до публикации.
- Морин, либо ты сейчас же встанешь и уйдешь на своих двоих, либо вылетишь за дверь головой вперед.
- Пальцем до меня дотронься, и загремишь в каталажку. Дэн Иген знает, что я здесь. Он знает, что ты пригласил меня в гости.
И он знает, как ты без толку молотишь кулаками. Поостерегись, я всегда могу позвонить адвокату. Кстати, если ты думаешь, будто в. Пуэрто-Рико я ездила на твою вшивую сотню, то ошибаешься. Дэн помог мне с деньгами. Иначе бы группа развалилась.
- А одевает тебя кто? Адвокат? Психотерапевт? Или психи из твоей группы пускают шапку по кругу?
- Не смешно. Костюм дала мне Мэри Иген. Купила в Ирландии, но он ей не подошел. Так что не переживай, я не очень-то шикую на крохи, которые ты в поте лица зарабатываешь в Хофстре за четыре часа в неделю. Игены мои друзья, лучших друзей у меня еще не бывало.
- Вот и отлично. А теперь дуй отсюда.
- Сначала выслушай мой рассказ, - и она вытащила из сумочки большой конверт, - не один ты можешь высасывать сюжеты из своей жизни и разносить их по всему свету. - Из конверта появилось несколько листков. - Называется "Витязь в мамашином исподнем".
- Сейчас вызову полицию. Пусть она удалит тебя из моего жилища. Тут уж Иген только руками разведет.
- Ты позвонишь в полицию, а я - Сэлу Валдуччи.
- Никому ты отсюда не позвонишь.
- Ах, Пеппи, почему бы тебе не вызвать на помощь миллионершу с Парк-авеню? Если сама мигом не прискачет, так пришлет шофера, чтобы вызволить миленка из западни. Не таращься, существование миссис Макколл, жалкой уродины, рот гусиной гузкой, бери меня, кто хочет, - не секрет. У тебя вообще нет от меня секретов, муженек. (Гадкий смешок.) За тобой глаз да глаз.
- За мной - что?!
- Слежу я за тобой, вот что. По пятам! Большие деньги, конечно, но зато сколько удовольствия.
- Зачем? Я же готов развестись с тобой в любую минуту! За каким чертом тебе понадобилось нанимать детективов, кому это надо?
- Только не учи меня, кому что надо. Не я завела миллионера, чтобы покупать запонки от Картье! Я сама прокладываю себе дорогу в этом мире!
- А кто живет иначе?.. Постой-постой, какие запонки?
(Морин пропустила вопрос мимо ушей. Так и унесла историю с запонками от Картье с собой в могилу.)
- Ты только мигнешь, а они уже тут как тут. Несчастные денежные шлюшки. Ах, какой он у нас утонченный и семи пядей кое в чем! То дура с конским хвостом в Висконсине. То еврейская принцесса из Лонг-Айленда. То кобылистая тевтонка во Франкфурте. Больничная нянечка, кажется? Нянька - это как раз то, что тебе нужно! Баю-баюшки-баю, не плачь, наш маленький кареглазый переросток! А он, как встретит настоящую женщину, - сразу в рев.
- Что ты имеешь в виду? Это ты-то - настоящая женщина? Ха! Ты - ничто, и в этом вся ты. Ту, которую зовут Морин Тернопол, звать никак. И - пошла прочь, скатертью дорожка!
- Вот выскажу все, что собиралась, тогда и распрощаемся. Не забудь - рассказ еще не прочитан. Пора понять, коллега, что не за вами эксклюзивное право на клевету в литературной шкуре. Не вы один можете затевать склоку и покрывать легкоузнаваемые персонажи струпьями мстительной лжи. Склока за склоку, приятель, струп за струп!
- Марш за дверь!
- Слушай. Главный герой - писатель по имени Пол Натапов. Его произведения никто не читает, чем автор сильно обеспокоен. А тут еще затаскали по судам. И вот, чтобы расслабиться, бедный Пол начинает разгуливать по дому в женском исподнем…
- Идиотка! - завопил я и рывком поднял Морин с кресла.
- Чертова психопатка, изыди вместе со своими подтирочными бумажками!
- Только после того, как прочтем, и не вздумай порвать рассказ. Хотя контрольный экземпляр хранится в сейфе у Дэна Игена!
Она бросилась на пол, ухватилась за массивные ножки кресла и принялась молотить ногами в туфлях с каблуками-шпильками: не подходи, покалечу.
- Вон отсюда! Прекрати! Уходи, Морин, не то выпущу тебе мозги!
- Давай-давай, попробуй!
Я изловчился, и удар пришелся по носу.
- Боже мой! - простонала она; кровь потекла на изящный пиджак и дальше - на юбку, извиваясь по руслам рубчиков.
- Не думай, что это конец, Морин. Только начало. Я сделаю из тебя котлету!
- Интеллектуальный мясник, давай! А рассказ-то у Дэна в сейфе!
- А ты - здесь. - И я отвесил две звонкие пощечины. - Этого хотела, дрянь?
- Давай-давай!
- На! - последовали еще два удара. - Теперь тебе не придется лицемерить перед судьей: я отлуплю тебя по-настоящему! Наконец-то!
Она лежала лицом вверх. Я сидел на ее животе и работал, как взбесившаяся молотилка. Лицо Морин, шея, костюм, мои руки, циновка были покрыты кровью. Разбросанные листы рассказа тоже покрылись красными пятнами. Я испытывал величайшее удовольствие.
Убивать здесь и сейчас, всерьез говоря, не входило в мои планы. Во-первых, пенитенциарные последствия, о которых так много толковал Шпильфогель; во-вторых, как ни странно, ослепляющий гнев внезапно развеялся. Я даже пожалел испорченный шерстяной костюм: очень уж он ей шел. И все же прошептал (обращаясь, скорее, к самому себе): "Ты умрешь, дражайшая женушка, отправишься в ад тридцати шести лет от роду, время самое подходящее. Неразумно было отказываться от встречи в "Алгонкуине", Морин". Она, кажется, расслышала.
- Что ж ты остановился? - Кровь ручейком текла по подбородку. - Чем так жить, лучше уж и вправду умереть…
- Подожди, недолго осталось. Лучшая жена - мертвая жена. И ты станешь лучшей. - Я перевернул почти не сопротивлявшееся тело лицом вниз (так мне показалось оскорбительней) и стал лупить ее по заднице. Юбка и комбинация задрались, обнажив аккуратную попку в белых трусах (многим ли ты успела поведать, шлюха, о том, как Питер Тернопол красовался в них?). Шлепок. Два. Десять, пятнадцать, двадцать - подсчет велся вслух. Оставив Морин рыдать в циновку, я отправился к камину за кованой кочергой, которую Сьюзен приобрела в Гринич-Вилидже. - Теперь все. Наступила развязка, Морин. - Снизу слышались лишь захлебывающиеся рыдания, ни одного связного слова. - Боюсь, что рассказ будет опубликован посмертно. Хорошая кочерга, тяжелая. Хочу посмотреть на твои мозги. Понять, как в такую малость вместилось столько мерзости. Не разберусь сам - передам ученым. Пусть они займутся этим феноменом.
- Убей меня, убей, - донеслось с пола сквозь всхлипывания. Комната заполнилась зловонием. Что такое? Боже правый, Морин наложила в штаны. Го есть в трусы. Кал высовывался наружу со всех сторон. Ну и запашок! - Убей меня, убей меня как следует. Убей меня!
- Морин, вставай. Морин, поднимайся сейчас же.