Она повернула ко мне лицо. На губах играла какая-то загадочная улыбка. Сошла с ума, что ли? Сошла с ума и остаток жизни проведет в дурдоме. За мой счет. Десять тысяч в год, а то и больше. Она открыла глаза. А вдруг она окончательно помешалась, пронеслось в моей голове, и проведет всю оставшуюся жизнь в лечебнице - причем за мой счет. Да это же больше, чем десять тысяч баксов в год! Мне конец!
- Морин! Морин! Ты что, не чувствуешь? Не понимаешь? Ты умудрилась обделаться!
- Это ты опять обделался, - ответила она.
- Не вали с дурной головы на здоровую!
- Ты так и не смог сделать этого.
- Чего - этого?
- Струсил. А ведь обещал. Дутый храбрец. Герой с дырой.
- Ладно, Морин, вставай и иди мыться.
- Жалкий трус.
- Иди мыться!
Она оперлась на локти, попыталась встать - безуспешно. Я протянул руку, чтобы помочь ей подняться, но отступил, не в силах переносить вонь.
- Мне надо позвонить, - всхлипнула она.
- Успеется.
- Срочно позвонить! - Морин, сидя на изгаженной циновке, провела ладонями вдоль тела и, словно только что осознав происходящее, произнесла испуганно и возмущенно: - Ты избил меня! Тут кругом кровь! Исколошматил, как гарлемскую проститутку!
Я отошел еще на шаг. Зловоние, казалось, еще усилилось. Слезы рекой хлынули из глаз. Морин встала на колени.
- Где телефон?
- Кому ты собираешься звонить?
- Кому надо! Ты, грязная свинья, избил меня!
Один удар кочергой, все еще сжатой в правой руке, и со всеми звонками будет покончено навсегда. Но я не решился. Она наконец поднялась на ноги и, пошатываясь, поплелась в спальню.
- Нет, иди в ванную!
- Мне надо позвонить.
- Святые угодники, весь пол в дерьме.
- Тоже мне, проблема. Циновочку в стиле "Дом и сад" замарали! Скажите пожалуйста, какой удар по буржуазным ценностям! Разве сравнишь с твоими - по мне?
- ИДИ МЫТЬСЯ!
- ФИГ ТЕБЕ!
Из спальни донесся скрип матрацных пружин. Морин бросилась на кровать так, словно прыгнула в реку с моста Джорджа Вашингтона. Скрежетнул наборный диск телефона. Послышался плач.
- Алло! Мэри? Это Морин. Он избил меня, Мэри, он… Алло! Не Мэри? - С горловым всхлипом она швырнула трубку на рычаги. Новый набор. Внимательный, такой медленный, что в перерывах между цифрами мне представлялась Морин, заснувшая на моей кровати. - Алло! Алло, квартира Игенов? 201-236-2890? Нет? - Трубка вновь брошена. - Мне надо поговорить с Дэном Игеном! Я хочу говорить с Дэном! - Трубка снята-брошена. Брошена-снята. Я застыл с кочергой в дверях спальни. - Ты-то какого черта ревешь? Избили меня, а рыдаешь ты. И это называется мужчина! Сделай что-нибудь!
- Что сделать? Что?
- Набери хотя бы номер Игенов! Ты сломал мне пальцы! Я не чувствую пальцев!
- До пальцев я не дотрагивался.
- Так почему же я их не чувствую? ПРЕКРАТИ СВОИ ИДИОТСКИЙ ПЛАЧ ХОТЯ БЫ НА ПЯТЬ МИНУТ И НАБЕРИ НОМЕР!
И знаете, что случилось? Я так и сделал! Жена велела - муж повиновался. 201-236-2890. Длинные гудки.
- Алло! - прозвучал в трубке женский голос.
- Алло! - откликнулся я. - Это Мэри Иген?
- Да. С кем я говорю?
- Одну секунду! С вами хочет соединиться Морин Тернопол. - Я протянул трубку, не оборачиваясь, чтобы опять не попасть в эпицентр вони.
- Мэри? - произнесла Морин жалобно и беспомощно. - Дэн дома? Мне надо поговорить с ним. Мэри, меня избили до полусмерти. Как - кто? Разумеется, Питер, кто же…
Я стоял и слушал. Кому еще прикажут позвонить? В полицию, чтобы меня захомутали? Сэлу Валдуччи - пусть даст в "Дейли ньюс" репортаж с места происшествия?
Она осталась в спальне, а я, наполнив водой ведро и вооружившись щеткой, принялся очищать циновку от крови и кала. В ход пошли и бумажные полотенца, штук пятнадцать, а то и все двадцать.
Кочерга лежала рядом - на этот раз для самозащиты.
В разгар работы из спальни вышла Морин.
- О, какой хозяйственный у нас маленький мальчик!
- Кто-то ведь должен прибрать за тобой.
- Это теперь не самая большая твоя забота, Питер.
- Какая же больше? - осведомился я небрежно, понимая, что для легкомысленного тона нет с моей стороны ни малейших оснований. Морин права. Я влип. Мне стало страшно. Только бы не наложить в штаны, как она.
- У тебя, Питер, большие неприятности. Не хотела бы я оказаться на твоем месте, когда Дэн вернется.
- Будем ждать.
- Отважное решение. Лучше бы ты смылся - и подальше.
- Переадресовываю рекомендацию тебе. Только сначала не забудь принять душ.
- Не выпить ли нам по чуть-чуть?
- Что за бред? От тебя несет, как в зоопарке!
- ДАЙ МНЕ ЧЕГО-НИБУДЬ ВЫПИТЬ, НЕУДАЧЛИВЫЙ УБИЙЦА!
- ТЫ ВСЯ В ДЕРЬМЕ!
- БЕРУ ПРИМЕР С ТЕБЯ.
- УМЫВАЙСЯ И СМЫВАЙСЯ!
- И НЕ ПОДУМАЮ!
Я принес бутылку виски и плеснул нам обоим по большой порции. Прежде чем успело прозвучать мое отчаянное "Нет!", Морин со всем своим дерьмом плюхнулась (конечно, нарочно) на индийский плед, покрывавший кушетку. Подарок Сьюзен, между прочим.
- Ну и сука же ты.
- Простирнешь, - хмыкнула она и залпом выпила содержимое стакана.
- Ты только что обзывала меня маленьким мальчиком. А сама - как младенец в загаженных пеленках. Ждешь, когда я тебя перепеленаю?
- Чего от тебя ждать? Ничего я не жду. - Она протянула пустой стакан. - Плесни-ка еще.
- Морин, - попросил я, закрыв глаза, чтобы не видеть ее (никогда, о если бы никогда!), - исчезни из моей жизни, пожалуйста! Это же чистой воды безумие. Если не жалеешь меня - себя пожалей.
- Ты десять минут назад мог одним ударом кочерги разрубить гордиев узел. Но струсил.
- Так ты сознательно хотела довести дело до убийства?
- Я много лет хочу сделать из тебя мужчину, Питер. Только и всего.
- Не надо ничего из меня делать. Только оставь в покое! Для тебя важно одержать победу? Слушай же: ты одержала победу! Поздравляю.
- Поздравления отвергнуты.
- Что тебе еще надо от меня?
- Того, чего у меня нет, но по справедливости причитается.
- Тебе ничего не причитается.
- А тебе еще причтется. Дай только Дэну вернуться домой.
Она наконец неловкой из-за содержимого трусов походкой прошествовала в ванную комнату и закрылась на задвижку. Я бросился к двери и забарабанил изо всех сил.
- Не вздумай устроить очередной спектакль с самоубийством!
- Не волнуйтесь, мистер Тернопол, освобождать вас так легко я не намерена.
Время приближалось к полуночи, когда она собралась уходить. Сначала попыталась влажной губкой стереть кровь со страниц "Витязя в мамашином исподнем" (автор Морин Дж. Тернопол); потом потребовала скрепку и новый большой конверт; потом добавку спиртного - дважды; потом провела сравнение между Мециком, Уокером и вашим покорным слугой - не в мою пользу.
Я тем временем снял загаженный плед с кушетки и провонявшее покрывало с кровати, запихал их в мешок и отнес в ванную, а она без умолку и с бесчисленными подробностями все поносила и поносила бессовестного мужа, его мещанские замашки и склонность к адюльтеру. Когда дело дошло до обработки циновки лосьоном "Аква Велва", Морин приступила к обсуждению моих мужских качеств и достоинств. Я распахнул настежь окна и, стоя на сквозняке, с наслаждением вдыхал свежий воздух, разгонявший смрад, пропитавший квартиру; тут она спросила:
- Никак ты предлагаешь мне выброситься черт знает с какого этажа?
- Проветриваю помещение. А впрочем, как знаешь.
- Я вошла через дверь, через нее же и выйду.
- О, эти великосветские манеры!
- Берегись, Питер! - бросила она, хлюпнула носом и скрылась на лестнице.
Я запер замок на два оборота, накинул цепочку и, несмотря на поздний час, позвонил Шпильфогелю.
- Слушаю, мистер Тернопол. Чем могу быть полезен?
- Простите, что разбудил, доктор. Но, кажется, разговор необходим. Она была у меня.
- Что и ожидалось.
- Я ее избил.
- Сильно?
- Ушла своими ногами.
- Это воодушевляет.
- Хотите подробности? - Меня почему-то так и разбирал смех. - Сначала получила по носу, потом по заднице, потом я пригрозил убить ее кочергой, и Морин… ха-ха-ха, как бы это сказать, доктор… она обкакалась со страху. Здорово?
- Ну и ну.
- Я излагаю только самую суть и итоги, все продолжалось, конечно, гораздо дольше. - Хохот неудержимо рвался наружу.
- Думаете, я шучу? Она и впрямь обделалась!
- Чувствуется, что вы повеселились на славу, - задумчиво промолвил Шпильфогель после паузы.
- От всей души. В квартире до сих пор ужасно воняет. Но я словно заново родился. Знаете, я сказал себе: перестань сдерживаться; она хочет, чтобы ее поколотили; помни - желание дамы закон; доставим ей удовольствие! А что такого? Она нарывалась с той самой минуты, как вошла. Нагло провоцировала. Сказала, что никогда не даст мне развода.
- Именно этого я и боялся.
- Почему же не предупредили меня?
- Мне казалось, вы и сами предполагаете возможность подобного разворота событий. Ваши речи о риске… О том, что срыва не будет, как бы ни обернулось дело…
- А вам кажется, что срыв - был?
- А вам кажется - нет?
- Даже не знаю. Помнится, я действительно плакал. Но не из жалости к себе - из жалости к ней. И не сильно, а так, слегка. Когда набирал по телефону номер…
- Какой номер?
- Она не могла дозвониться до Дэна Игена, своего адвоката. Вот я и помог.
- Вы серьезно?
Конечно. Жаль, что вы не видели всего, что было.
- Сейчас, мне думается, до своего адвоката следует дозвониться вам.
- Прямо сейчас?
- Если вы не слишком возбуждены, - сказал Шпильфогель.
- Я в полном порядке. Прекрасно себя чувствую.
- Тогда звоните немедленно. Если сочтете нужным, перезвоните потом мне. Обсудим полученные рекомендации. Успеха.
Адвокат потребовал, чтобы я сейчас же уехал из Нью-Йорка и не возвращался, покуда он не разрешит. Мне, пребывавшему в эйфории, и в голову не приходило, что в моей квартире совершились противоправные действия. Однако, по его мнению, дело пахло неминуемым арестом и вулканообразным скандалом.
Звонок Шпильфогелю: сеансы следующей недели отменяются. Бога ради, не сочтите за крохоборство - нельзя ли вычесть из оплаты эти вынужденные пропуски? А если все-таки посадят, можно я не буду платить месяца три, сохраняя за собой право вернуться к лечению? "Если вас посадят, - хмуро заверил доктор, - я приложу все усилия к тому, чтобы найти пациента на зарезервированные вами часы". Потом я позвонил Сьюзен. Она не ложилась спать, ожидая вестей. Что с разводом? Не до развода, надо сматываться, собирай чемодан. "Прямо сейчас?" - "Даже быстрей". Я заехал за ней на такси. Шофер согласился добросить нас до Атлантик-Сити. Видя мое беспокойство, запросил шестьдесят долларов. Ничего, это всего три сеанса у Шпильфогеля, а ему платить теперь не надо, выйдет одно к одному. Атлантик-Сити! Здесь я когда-то провел две чудесные недели каникул в домике на самом берегу вместе с двоюродными братьями (с отцовской стороны), жителями Камдена. Мне было двенадцать. Сразу же по приезде я влюбился в Шугар Вассерштром, веселую кудрявую девочку, одноклассницу одного из кузенов. Как раз этой весной (в апреле, сказал двоюродный брат, когда мы шушукались перед сном в. нашей общей комнате) у нее появились выпуклости на груди. То, что я приехал из Нью-Йорка, делало меня в глазах Шугар представителем высшего общества. Я беспардонно пользовался лестным имиджем и рассказывал ей бесконечные истории об опасных и несколько сомнительных приключениях в большом городе. Скоро стало ясно, что мисс Вассерштром неравнодушна ко мне. Закрепляя успех, я во время прогулки, взяв спутницу за руку, пересказал своими словами романс Джина Келли "Как давно это было в далеком краю" - и покорил ее окончательно. Оставшееся от двух недель время мы целовались где только можно. Август 1945 года, Атлантик-Сити, счастливые дни! Война кончилась, мир и покой, Шугар всегда рядом. С ней я постоянно находился в состоянии эрекции, но старался это скрывать, а она тактично отводила глаза. Пристроившись бочком, мы целовались и целовались. Не больше. В истории Америки наступил новый этап, совпавший с началом моих мужских (пока еще полумужских) дел.
Мой адвокат разузнал, что Дэн Иген в Чикаго. До его возвращения решено было ничего не предпринимать. Потом - встреча юристов. Следовало уговорить поверенного Морин не квалифицировать случившиеся как покушение на убийство. Пока же я ублажал Сьюзен, она этого заслужила. Отель у пляжа, завтраки в постели. Ее карандашный портрет в профиль у художника, сидящего на набережной, десять долларов. Запеченные моллюски. Променады по Стальному пирсу. Конга на ночном песчаном берегу, как тогда, в сорок пятом, с кузенами и Шугар в день капитуляции Японии (тетя, поморщившись, разрешила). Я веселился вовсю. Я сорил деньгами. Я думать не думал о последствиях нашей с Морин встречи. Какие там угрызения совести! Часть сознания, ответственная за них, видимо, временно атрофировалась. Внушали ли еврейскому мальчику отвращение к жестокости? Есть ли кто гаже мужчины, ударившего женщину? Есть: мужчина, ударивший ребенка.
В первый же вечер столь неожиданно начавшегося отпуска я позвонил Шпильфогелю.
- Живу, как мафиози на покое. Без проблем и с любовницей.
- Кажется, это приводит вас в восторг, - желчно отреагировал он.
- Я ни о чем не жалею. Почему вы никогда мне не говорили о таком способе релаксации, как избиение?
- Как видим, вы открыли его самостоятельно.
Через два дня меня выловил по телефону адвокат. Нет, Иген еще в Чикаго, но звонила его жена. Морин обнаружена у себя на квартире в бессознательном состоянии, сейчас находится в больнице Рузвельта. Положение критическое, шансы невелики.
А ведь она вся в синяках, подумал я.
- Суицидная попытка?
- Похоже на то.
- Я еду в Нью-Йорк.
- Зачем? - удивился адвокат.
- Лучше уж так, чем никак. - Смысл сказанного был не ясен мне самому.
- Как знаете. Но не забывайте о полиции. (И о Валдуччи, подумал я.) Вы уверены, что поступаете правильно?
- Хочется думать.
- Ладно. Но когда придет полиция, сразу вызывайте меня. Я весь день буду дома. Звоните мне, только мне, слышите?
- Зачем тебе возвращаться в Нью-Йорк? - спросила и Сьюзен, выслушав мое краткое сообщение о последних новостях. - Зачем? Что ты можешь сделать?
- Когда она умрет, мне лучше быть там.
- Почему?
- Не знаю, но я должен.
- Потому что ты ее муж? Питер, опомнись! Тебя арестуют. Ты и одного часа не выдержишь в тюрьме.
- Кто это меня арестует? - спросил я, бодрясь, но сердце затрепыхало заячьим хвостом.
- Ты избил ее. Это было ошибкой. Но ехать в Нью-Йорк - глупость непростительная. Тут не мужская ответственность, а подростковая бесшабашность. Ребячество.
- Неужто?
- Ей сейчас нужен только врач. Более всего - психиатр. Она творит безумие. А ты играешь в рыцаря без страха и упрека. Стоит ей бросить вызов, и ты тут как тут. Но речь ведь идет не о турнире: о боях без правил. Отойди в сторону, не лезь в свалку. Господи, что происходит? Она звонит - ты снимаешь трубку. Они присылает письма - ты отвечаешь. А если она не предпринимает ничего, садишься за стол и работаешь над романом о ней! Ты ее дрессированная собачка. Ап! - и прыгнул. С ума сойти.
- Вот этого не надо, Сьюзен.
- Голова кругом, - с болью произнесла миссис Макколл. - Ну зачем, ну почему ты ее избил?
- А я думал, что уж тебе-то эта история по душе.
- За кого ты меня принимаешь? Мне эта история отвратительна. Я молчала, потому что не хотела тебя огорчать: ты ведь без ума от своего мужественного поступка. Мужественный поступок! Бить сумасшедшую, которая не отвечает за собственные слова! Какой смысл?
- Смысл в том, что у меня кончилось терпение. Чаша переполнилась. Ее личное сумасшествие сделало и мою жизнь безумной. Больше терпеть было нельзя.
- А сила воли? Ты так много говоришь о силе воли! Я даже вернулась в колледж, чтобы тебя не раздражало мое безволие. А самодисциплина? Сколько раз я слышала от тебя о самодисциплине! И вот: человек, ненавидящий насилие, цивилизованный человек, волевой, дисциплинированный превращается в неуправляемую машину для избиения невменяемой женщины. Зачем ты вообще пригласил ее к себе?
- Мне нужен развод.
- У тебя есть адвокат.
- Она не стала бы говорить о разводе с моим адвокатом.
- А с тобой - стала?
- Что ж, я рисковал. Но я готов на все, чтобы выбраться из западни, в которую меня заманили двадцатипятилетним, а теперь мне тридцать три…
- Ты сам сунул нос в этот капкан. И держишься за него обеими руками. Почему ты не бросил трубку, когда она позвонила? Почему, когда она отказалась от встречи в "Алгонкуине", не прервал переговоры?
- Мне показалось, что забрезжил свет в конце туннеля. Нет больше сил таскаться по судам и крохоборствовать над копейками, которые остаются на жизнь после всех вмененных мне выплат. Я должен Моррису уже четыреста долларов! Двадцатитысячный аванс превратился в пшик, а книга на нуле. У судьи Розенцвейга руки чешутся засадить меня в Синг-Синг, лишь вспомнит о моей преподавательской нагрузке в университете. Он штаны протер в судейском кресле, а широко известный соблазнитель студенток, бросивший жену, ходит на работу раз в неделю. Это ли не преступление? Они требуют от меня подробных письменных отчетов… Что толку бросать трубку, Сьюзен? От этой бабы нельзя избавиться!
- Скажем иначе: ты не можешь.
- Не могу. Она пьет мою кровь и высасывает мои деньги.
- Питер, не думай о деньгах. Сам знаешь, у меня их полно. Пожалуйста, бери сколько тебе надо.
- У тебя? Это невозможно.
- Но ведь они и не мои даже! Это деньги Джейми. Если разобраться, ничьи: его нет в живых. Ты сможешь рассчитаться с братом, вернуть аванс и забыть про книгу о нем. И о ней самой: выплатишь сразу все, что только ни назначит суд. И - прости-прощай! Пока еще не загублена твоя жизнь.