- Ну-у, не совсем гонки. Это просто такое у нас развлечение - мы всегда это делаем, когда я в Глазго оказываюсь. Мой друган... у него есть старые машинки фирмы "Тонка", знаешь?
- Ага.
- Не маленькие - джипы и все такое, а здоровые, на которых дети могут сидеть и отталкиваться ногами. Ну, знаешь, экскаваторы и все такое?
- Ага.
- Ну так вот, когда мы доходим до кондиции, мы их достаем. Две - экскаватор и мусоровоз, но всегда спорим, кому какая достанется. Мусоровоз быстрее, но у него колесо ущербное - на скорости отваливается. Короче, мы их достаем и устраиваем гонки по Сочихолл-стрит. Знаешь Сочихолл-стрит?
- Ага.
- Ну тогда знаешь, что там хороший, длинный уклон есть - в самый раз. Ну, знаешь, вроде трамплина. Короче, ржачное дело. Народ из паба выходит, болеют за нас; а если один из нас въедет в кого, всегда разборка бывает. Весело, в общем - полный улет.
Марку это явно придало сил - ожидание пьяной гонки сидя на машинках, из которых он давно уже вырос. Он широко открыл глаза, так что Билл мог разглядеть их желтую окаемку. Он раззявил свою ухмылку; его кислое дыхание окутывало машину. Билл закурил последний из запасенных косяков и сделал глубокую затяжку отдающим цветами дымом. Марк все еще был полон энтузиазма, но молчание Билла относительно гонок на машинках "Тонка" явно его нервировало.
Наконец Билл заговорил:
- Крутые-крутые игрушки для крутых-крутых мальчиков, - сказал он.
- Чего?
- Ну помнишь такое? Или ты слишком молодой для этого? Рекламный слоган для игрушек "Тонка". Реклама по телику - песочница, и барабанный бой за кадром - тамтамы, наверное - и разные машинки "Тонка" въезжают в кадр, сами по себе. Никаких водителей, ни больших, ни маленьких. Потом дробь доходит вроде как до пика, когда один из джипов перекатывается по песку, и голос за кадром говорит: "Крутые-крутые игрушки для крутых-крутых мальчиков!", таким жутко зычным тоном - помнишь?
- Не, не припоминаю что-то, - сказал Марк подавленно.
Наверное, подумал Билл, не стоило мне рассказывать эту историю, а может, он просто стыдится того, что не знает, что такое "зычный". Они ехали в тишине, передавая друг другу косяк.
Они покидали Данблейн с его зелеными холмами, когда дождь, до этого ограничивавшийся периодическими вспышками активности, полил вовсю. Пока Билл гнал большой седан по шоссе М9, вокруг них упал почти непроницаемый занавес осадков. Мир исчез, растворившись в водном мареве. Билл придвинулся поближе к стеклу и изо всех сил сконцентрировался на езде. Воды на дороге было столько, что любой внезапный удар по тормозам мог превратить машину в акваплан. И трава, которая в ясную погоду никогда ему не мешала - казалось, покрыла его мозг слоем смазки, так что неудачная мысль могла обернуться психологическим аквапланом. Он еще несколько раз попытался завязать разговор с Марком, задать еще несколько вкрадчивых вопросов, но автостопщик замолк. Историей про игрушки "Тонка" он выложился полностью. Или это, или - мысль об этом оказалась для Билла особенно неприятной - Марк начал понимать, насколько его выпотрошили, сколько Билл ухитрился вытянуть из него, не дав ничего взамен.
Каково это - чувствовать, что ты столько отдал и столь мало получил взамен? - задумался Билл. По сути, это было психологическое изнасилование. Нечистоплотное использование собственных аналитических способностей, которыми он пренебрегал. Насилие над кем-то, кто никогда не согласится стать пациентом. Это было все равно что пытаться заставить шлюху кончить. Это было омерзительно - как осквернение. Билл молчал, ведя машину через эту новую, бурную среду.
Мимо Стирлинга с его крепостью, еле видной сквозь дождь. Каждый раз, когда Билл проезжал мимо, он клялся, что однажды остановится и взберется на башню - желательно с женщиной. Вершина башни выглядела как хорошее место, чтобы заняться любовью. Или хотя бы потрахаться. Дождь теперь лил почти сплошным потоком. И движение было плотнее - во всех смыслах. Огромные тягачи с прицепами давили проезжую часть. Билл начал покусывать внутреннюю сторону щек. К моменту, когда они проехали Фалкирк и ненадолго выбрались на А80, дорога стала откровенно опасной, и седан полз, делая где-то тридцать пять миль в час.
- Если погода не изменится, то сегодня особенно не погоняешь, - сказал Билл, стараясь разрядить атмосферу. Но в ответ Марк только буркнул что-то невразумительное.
У Билла не шли из головы эти гонки на "Тонках". Он слишком явно мог это себе представить: пьяные мужики на вершине холма, сжимающие маленькие машинки своими ногами, закованными в драную джинсу. Кучки мужчин и женщин, выплескивающиеся на тротуар из пабов и клубов. А затем - рев, сигнализирующий начало заезда. Акриловые колесики, со скрипом несущиеся по дороге. Чувство взявшегося ниоткуда ускорения, стоит только поднять ноги-стабилизаторы. Удар здесь, толчок там, и постоянно растущая скорость. Дерганая перспектива гонщиков, фиксирующая только дорогу впереди... Чем все это может кончиться, если не слезами? Крутые, крутые игрушки - для крутых, крутых мальчиков.
- Прямо в Глазго я тебя высадить не смогу...
- Чего? - Марку пришлось орать, перекрикивая ливень и басы. Билл вырубил магнитолу.
- Я не могу высадить тебя прямо в Глазго. Собирался высадить тебя, когда мы подъедем к Эм семьдесят три, но... - Билл вспомнил смятый рюкзак, дешевое пластиковое пончо - ...В такой дождь не буду - ты вымокнешь до нитки.
Марк взглянул на него - так, словно намекал, что люди типа Билла только это и делают для людей типа него.
- Что скажешь, если я высажу тебя в Мазервелле, а там ты сможешь сесть на поезд - всего за несколько фунтов...
Марк посмотрел на Билла, и выражение его лица явно демонстрировало нехватку еще нескольких фунтов; и вечную надежду на то, что он может оказаться способен покрыть этот дефицит. Билл подумал о планах Марка на вечер: дешевое бухло, выпитое до последней капли; крошка гашиша на булавочной головке в молочной бутылке; возможно - растворитель или драки до рассвета. Билл с наслаждением смаковал возможность сказать: "Слушай, пара фунтов - от меня не убудет. Я тебе их дам... И, кто знает, может, в будущем ты сможешь мне когда-нибудь отплатить". Билл продемонстрировал Марку ухмылку анти-Чеширского кота - она исчезла гораздо быстрее, чем он сам.
- Я не хочу навязываться... - сказал Марк с легкой неуверенностью человека, который годами именно этим и занимался.
- Мне не сложно, не беспокойся. - Билл хотел продолжить эту маленькую литанию утешения, сказать, что не будет никакой боли, никакой нищеты, никаких желаний чего бы то ни было. Что после бури они с Марком снова встретятся. Что они окажутся в поле, полном возможностей, где купюры колосятся на ветру, и что они вдвоем будут курить траву и пить виски. Собирать денежные стога, пока светит солнце.
Но вместо этого Билл промолчал - он просто вел машину; и пока капот рассекал льющиеся с небес волны, он увидел Сочихолл-стрит, крутые-крутые игрушки и их крутых-крутых наездников. Безусловно, после такого предложения Марк должен был спросить у него хоть что-нибудь - хотя бы его имя. Но нет.
Они проплыли мимо ответвления, ведущего к М8 и центру Глазго. Когда они добрались до съезда с М74 на Мазервелл, дождь не просто ослаб - он полностью прекратился. Дорога впереди снова сияла как зеркало; обочины ее были болезненно зелеными. Даже видневшиеся неподалеку дома казались отмытыми. "Оцените Разницу До и После Потопа". Если бы только все так и оставалось, подумал Билл, зная, что этому не суждено случиться. Он снова начал делать те же самые, невероятные прикидки времени и расстояния, как и сегодня утром, на дороге из Турсо. Сейчас четыре тридцать. Высадить автостопщика в пять. В Манчестере он может оказаться уже в восемь, в Бирмингеме - в десять, а к полуночи - дома, где бы он ни находился.
Въехав по уклону в Мазервелл, они влились в систему одностороннего движения, поднимавшуюся и опускавшуюся подобно американским горкам. Жители старого сталелитейного города восприняли прекращение дождя как сигнал к действию. Улицы были наводнены магазинными тележками и толстыми пальто. Наконец Билл нашел въезд к станции. Пока он боком выбирался со своего сиденья, Марк, возбужденный приездом, распахнул дверь, выскочил наружу, открыл заднюю дверь и начал нахлобучивать свой смятый рюкзак. Билл ухитрился выудить из тесного кармана десятку, настолько вытертую и мягкую, что она казалась подкладкой кармана.
- Этого должно хватить, - сказал он Марку. Автостопщик посмотрел на деньги так, словно это была не более чем плата ему - разумная профилактика стыда, молчаливо согласился Билл, вызванного получением милостыни.
- Может, не надо?
- Да нет, все в порядке, мне нетрудно.
- Ну, спасибо тогда. Правда, спасибо... - Марк иссяк, возможно, понимая, что в его благодарности есть дырка; дырка, которую должно было заполнить имя - но теперь для этого было уже поздно. - Я не знаю... может, когда-нибудь...
- Да серьезно, все нормально.
- И спасибо за то, что подвез, и за "дурь"... и за вискарь...
- Да без проблем, в компании все одно веселее. Удачи тебе во всех твоих начинаниях. Ты умный парень - прорвешься. - Теперь он мог позволить себе напыщенность речей. Лучше уж толкнуть эту муть в духе Капры, чем позволить Марку погрязнуть в осознании того, что он безмозглый и бесчувственный трутень. Что он может попросить человека его подвезти, курить его "дурь", есть его еду, пить его виски, а затем еще и взять его деньги, и все это - даже не спросив, как того зовут.
Автостопщик стоял одной ногой на недавно положенном тротуаре, другой - на мокром асфальте дороги. Его рюкзак снова был за спиной, его пончо вздымал ветер: спинакер одинокой яхты в гонке вокруг жизни.
Билл наклонился и сказал сквозь опущенное пассажирское окно:
- А насчет бабок не беспокойся. Надеюсь, пара фунтов останется - тебе понадобится масло для сегодняшней гонки...
Билл услышал, как Марк попытался ответить что- то на этот последний укол, но большой седан уже ехал, и короткопалая рука уже поворачивала руль, и покрасневшие глаза уже проверяли зеркала и спидометр, и уставшие уши уже прислушивались к биению басов.
В зеркале заднего вида Билл увидел, как Марк поправил рюкзак и направился к станции. Только когда он уже был на М74 и быстро ехал на юг, Билл задумался, что бы мог пытаться сказать ему автостопщик.
Еда? Да кому она нужна. От нее только срешь больше во время этих сидячих миграций. Лучше даже не заморачиваться. И о сне лучше тоже не думать. Плакаты, проскакивающие на уже размытой периферии зрения:
О...Т...Д...О...Х...Н...И...
У..С...Т...А...Л...О...С...Т...Ь У..Б...И...В...А...Е...Т.
Да и каким был бы этот отдых? Билл уже это пробовал - лежа на руле, подобно человеческому мешку безопасности, на стоянке какой-то одинокой заправки. Или в "Велкомд Инн" - семь часов ворочанья на тонких одеялах, затем заварка чая на морозном рассвете, перестановка индивидуальных стаканчиков пастеризованного молока на узкой полке, чтобы затем надеть брюки и куртку и снова сесть за руль.
Нет, никаких остановок - и так уже была незапланированная остановка у миссис Макрей. Но этого и следовало ожидать... к моменту, когда паром "Ола" добрался до Скрабстера, было уже одиннадцать... и не было никакого смысла гнать дальше с этой дикой головной болью... или этой дикой дрожью в руках. Возможно, у него уже возникла дикая дрожь в руках? Билл оторвал одну руку от руля и посмотрел на нее, следя за ее уровнем по сравнению с горизонтом лобового стекла, который за время этих манипуляций успел проглотить сотню метров дороги и кусок склона. Нет, никакой особенной дрожи. Билл пошарил в кармане куртки в поисках еще пары таблеток "про-плюс". Прикурил еще одну сигарету. Нажал на газ, обгоняя грузовик, подрезая фургон в скоростном ряду, разгоняя большую машину до девяноста пяти, почти вплотную прижимаясь к разделительному барьеру. Танцуя, виляя.
Биллу нравился этот отрезок. Скользнуть прочь от Глазго и громыхая нестись к Клайдсдейлу, с закатным солнцем, заглядывающим через плечо, и с открывающимися на юго-западе холмами Эттрикского леса. Так же это был путь в еще одну глушь - Шотландские границы, и было вполне уместно, что ночь здесь должна была встретиться со днем.
Но господи, как же Билл устал! С того момента, как он высадил автостопщика в Мазервелле, вернул его в пучину анонимности, он чувствовал себя не в своей тарелке. Не стоило подбирать автостопщика. Уж он-то точно не оценил этого жеста. Нет, не жеста - настоящего акта альтруизма. Или же автостопщик слишком хорошо его просчитал? Он не был настолько глуп. Он действительно был глубоко оскорблен расспросами и решил не сообщать ни капли правды - навешал Биллу лапши на уши. "Глубоко оскорблен"! Что за кретинское выражение. Билл посмеялся над этой глупостью, а затем постарался проехать еще немного на собственном чувстве юмора. Попытался представить, что он весел и под кайфом. Не получилось.
Тьма поднималась с дороги; на западе она сочилась из долин. Билл включил фары на полную мощность. Мне будет уютно в моем маленьком туннельчике, пошутил он. Он остановился у миссис Макрей, потому что спивается. По большому счету, он отправился в Оркни на этот раз, потому что спивается. Ему не нравится временно замещать других - но ни на какую другую работу он не способен. Уже не способен. Он знал, что глубоко оскорбило его - сам Билл. Его глубоко оскорбляла активная живучесть его ногтей. Они продолжали расти несмотря ни на что. Даже сейчас, на каждом бледном пальце, обнимающем руль, располагался крохотный полумесяц новой жизни... и новой грязи. Только что-то крайне тупое, вроде ногтей, может продолжать жить в таких адских условиях. Взять, к примеру, кожу. Взять кожу на лодыжках Билла - как он и делал. Билл чесал, дергал и даже гладил изъязвленную кожу лодыжек, и в награду она щедро гноилась. Вот вам кожа - очень умная вещь. Не растет после смерти, не то что волосы или ногти.
У автостопщика эта информация была закодирована в самом его болезненном, измученном алкоголем теле. В этом они были схожи - и, возможно, во многом другом тоже. Билл подумал, каким удобным, каким надежным было его отрицание собственных проблем с алкоголем - словно удобный передвижной бастион, который он мог поставить перед любым из темных коридоров, ведущих прочь из самосознания. Этот автостопщик... Не стоило Биллу его подбирать. Он нарушил ритм путешествия; из-за него Билл опоздал. Он напортачил с бастионами. Ха! Опоздал на собственные похороны. Нет - на собственную кремацию. На Хуплейн, напротив магазина "Экспресс дэри". В детстве Билл думал, что все умирают там, что всех сжигают там - в крематории "Голдерс Грин" - и их души растворяются в сером небе угольным дымом из кирпично-красной трубы. Теперь Билл знал, что все так и есть.
И теперь, в копящемся мраке, он чувствовал себя выбитым из колеи. Его способ оставаться в мире с собой зависел от тщательно проработанных переходов от одиночества к пребыванию среди других. Именно поэтому - миссис Макрей, которая, разумеется, не в счет. И именно поэтому - Энтони Бом, не представляющий никакой угрозы ни для кого; в последнюю очередь - со своей опухшей печенью, практически подпирающей барную стойку, - для Билла или любого другого врача, не чуждого психологии.
Встреча с автостопщиком заставила Билла поменять свою точку зрения. Мысленно он критиковал автостопщика за его склонность к насилию - но из чего состояло это насилие? Он знал, из чего - из полос ночной дороги, вздымающихся, падающих и поднимающихся снова; из заунывной песни эмоциональной травмы. Он знал об этом все, точно так же, как знал все о стиле жизни серийной, параллельной полигамии. Нет, не надо прикидываться, нужно называть вещи своими именами. Он трахал все, что движется. Хватал член и засаживал куда придется. В феллиниевском преображении замка Данробин дело было не просто в вое проституток - вся эта эмоциональная Утопия, вся эта фантазия была именно фантазией - и не более.
Жизнь Билла была теперь - и он понял это, шаря в темноте в поисках бутылки, пока седан летел через развязку и на А74 - основана, установлена на исключении. Каждое истерическое уклонение, все эти ночные посиделки с бутылкой виски, пока не появлялся опухший мистер Блабби, пьяный джинн из бутылки - все это всплывало в его памяти. Он сделал глоток и, торопясь поднять и опустить бутылку, не бросая при этом руля, пролил несколько щедрых капель себе на грудь. Он устал - и да, пожалуй, стоило себе в этом признаться - немного пьян.
Нет времени обращать на это внимание. Вжать голову, очистить мозги, ехать и не думать ни о чем. Настроиться на музыку - не обращать внимания на вопли Фурий, преследующих, верещащих: "Билл! Билл! Почему ты это сделал/сказал/пошел туда/соврал/вернулся/так со мной обращался?" Он прибавил громкости магнитолы. Разжевал еще одну кофеиновую таблетку, надеясь, что одна только горечь сделает его внимательным. Не получалось. Дорога двоилась. Он потер одной изъязвленной голенью о другую. Пожевал щеку. Ущипнул жировую складку на внутренней стороне бедра наглыми ногтями. Через какое-то время начал хлестать себя по щекам. Сильные оплеухи раскрытой ладонью. Сначала удар левой, потом правой. Левой слева и правой справа. Каждая пощечина даровала ему несколько секунд ясности, еще сотню метров дороги.
И пока большая машина прорезала ночь, пролетая мимо Локерби, игнорируя синие плакаты, гласящие "Родина Карлайла", а затем разгонялась по М6 - которое первые несколько миль было освещено и выглядело как асфальтовый желоб, - Билл потрошил тушу собственной жизни. Вытянул кишки пренебрежения и желчный пузырь презрения; удалил раздутую печень потакания себе и извлек почки цинизма. Он шарил внутри собственного тела, пытаясь найти сердце, - но не мог его отыскать.
Седан несся дальше. Больше не химера, не гибрид человека и машины, а просто автомобиль с потерявшимся где-то внутри призраком. Отчаянно ворошил Билл свои яркие воспоминания - о том, как занимался любовью на природе, о прекрасных холмах, о... своем сыне. Ему сейчас сколько, где-то пять? Не самое умное решение. Откровенно глупое - не видеться с сыном два года. Три года. Три года прошло.
Это было самое хлипкое из обвинений, выдвинутых им против автостопщика, - обвинение в пренебрежении. Билл знал об этом все. Знал о неотвеченных звонках, смятых письмах, порванных открытках. Люди говорят, что не хотят иметь детей, поскольку не хотят груза ответственности. Но если ты не несешь ответственности за них - как ты можешь нести ее за себя?
Где-то сорок минут спустя, у села Шеп в Озерном краю, там где действительно начинало казаться, что М6 неуклонно идет под уклон, к югу, к Лондону, призрак за рулем автомобиля в последний раз бросил долгий взгляд в зеркало заднего вида, чтобы лениво повернуть руль налево и свернуть на несуществующую парковку.