4.
Кочевники в легком разноцветном тряпье совсем не принадлежали холодному осеннему дню. Они словно на минутку заскочили в московскую серость и слякоть из мест, где благоухает летний зной и на пышных ветках крутят своими умными яркими головами большие птицы… Наверное, теперь и возвращались в свое вечное лето через Теплый переулок.
Заросший бородой до самых глаз мужик вел на цепи облезлого маленького медведя. Черная старуха и другой цыган с гармошкой сидели в повозке. Молодые женщины - коренастые, сильные, замотанные в шали - тащили за собой детей. У одной девчонки, Лидиной ровесницы, совсем не было руки, и Лида с брезгливой жалостью посмотрела на ее обнаженную подмышку с редкими черными волосиками, начинавшуюся сразу возле плеча.
Лида даже во сне вспомнила, что это были крымские цыгане "кримэ". Они приехали в Москву наниматься забойщиками на строительство метро и все лето жили возле Новодевичьего монастыря.
- Красивая, погляди, что у меня есть для тебя, - цыганка схватила Лиду за рукав и протянула ей красные туфли.
Туфли сидели на Лидиных ногах, как влитые. Она задохнулась от радости:
- Спасибо.
- Погоди, погоди, - остановила ее цыганка, под глазом у нее росла бородавка. - Платить-то чем будешь?
Денег у Лиды не было.
- Отдай мне своего братика, - вкрадчиво предложила женщина, подмигнув бородавчатым глазом.
"Я этих людей больше никогда не увижу", - вдруг поняла Лида, снова вспомнив, что она спит, и сразу почувствовав себя хозяйкой в этом мире. Ей все здесь позволено, никто не ругает ее за плохое поведение.
- Да берите его на здоровье!
Цыганка хлопнула себя по широкому бедру, что-то хрипло крикнула соплеменникам, и те заплясали веселее. А похожий на черта цыганенок шустро спрыгнул с повозки и колесом прошелся перед Лидой.
Наутро сон вызвал лишь мимолетное сожаление - уж очень красивые туфли были, и в тот же день Лида забыла о нем. Но через несколько дней он всплыл явью.
Подруги сидели у воды под стеной Новодевичьего монастыря, когда мимо них пестрой кучкой прошествовали цыганки. Они только что прополоскали свои тряпки в пруду, теперь несли мокрые узлы обратно в табор. Одна подмигнула Лиде, а девочка узнала в ней цыганку из своего сна.
- Что с тобой? - спросила Ася. - Ты белая, как простыня…
Лида рассказала ей про свой сон.
- Не переживай! - махнула рукой Ася. - Ты наверняка встречала эту цыганку прежде, просто не задумывалась об этом, пока она тебе не приснилась.
Но Лида не смогла успокоиться. Дома она виновато посматривала на Альку. Вдруг цыгане украдут братика? Этот страх настолько владел ею, что она не сразу испугалась, когда пришла настоящая беда.
У них в доме несколько детей переболели этой заразой. Подхватил ее и Алька. Сначала болезнь показалась нетяжелой - малыш даже играл своими солдатиками. Но потом стало понятно, что она все это время держала его в своих лапах, как хищная кошка, чтобы задушить в одно мгновение.
Когда до неузнаваемости отекший братик неподвижно лежал в своей кровати, а мать по-деревенски выла над ним, от его лица жалуясь на до обидного коротенькую жизнь, которая ему выпала, у Лиды не выходили из головы эти проклятые красные туфли.
Во время похорон моросил холодный дождь, но старшие Семилетовы его не замечали. Лида тоже - лишь чувствовала под рукой мамину спину, вспотевшую под тонкой кофтой:
- Мам, Алька из-за меня умер…
Мать молча посмотрела на нее воспаленными глазами - у нее не было сил разубеждать дочку.
Скоро мы уйдем, подумала Лида, а он останется совсем один. Эта мысль показалась невыносимой. Она вдруг вспомнила, что забыла положить ему в гроб его любимых солдатиков. Игрушечные солдатики показались ей сейчас важнее всего на свете, важнее самого обряда, и она сначала тихо, потом все настойчивее потребовала, чтобы могилу разрыли:
- Ему там будет скучно без солдатиков! - разрыдалась Лида, отталкивая отца и мать.
Прошло девять дней после Алькиной смерти, потом сорок дней, а кошмар все приходил к Лиде по ночам. Он имел вид Теплого переулка, в котором не было для нее места.
В этот раз Лида стояла перед желтым пятиэтажным домом, где жила Ася. Подъезд, захватанная медная ручка - все казалось знакомым. Она дернула ручку на себя.
На лестнице послышались недружный топот и громкое сопение. Это по-праздничному одетые Коляскины, крепко держась друг за дружку, поднимались к себе наверх. Домна в красной косынке отдувалась, как паровоз - она тащила за собой родственников. Лица у всех были нездоровые, с зеленым оттенком.
Коляскины оставили дверь квартиры приоткрытой, но ни Аси, ни ее родных дома не оказалось. Лида собралась уже уйти, когда из комнаты Коляскиных раздались крики, бормотание, потом что-то с продолжительным грохотом упало, снова упало, и воцарилась тишина. Что случилось?
Первым Лиде попался на глаза племянник Домны. Митенька неподвижно сидел на полу, прислонившись к этажерке. Рядом лежала его жена. Ее рот был раскрыт, глаза остекленели. Кудрявая голова молодой женщины была повернута в сторону, как у сломанной куклы.
Сама Домна Коляскина сидела за столом своей большой сумрачной комнаты, положив кулаки на скатерть и бессмысленно уставившись на муху на ободке чайной чашки. Муха взлетела, села Домне на раскрытый глаз - баба даже не моргнула.
Ее муж Михеич перегнулся через старое кресло из потрескавшейся черной кожи. Лица плешивого пекаря совсем не было видно, но, судя по его бессильно повисшим рукам, жизни в нем оставалось не больше, чем в остальных Коляскиных.
На столе задребезжала ложечка в чайной чашке, словно кто-то раздраженно размешивал сахар, собираясь расколоть чашку. Звук устремился к Лиде, проник в ее грудь, стал таким огромным и жестким, что его невозможно было вытолкнуть наружу даже криком.
Все, что Лида могла теперь сделать - это пятиться к выходу маленькими шажками, шепча единственную известную ей молитву: "Во имя Отца, и Сына, и Святого духа, и ныне и присно… и ныне и присно…". В жизни она давно не молилась, как мать ее ни заставляла.
"Аминь", - вдруг сказала Митенькина жена на полу. Коляскины оживали один за другим. Сзади подвинули стол: переваливаясь, Домна направилась к мужу, приподняла своего плешивого Михеича за шкирку. Он улыбнулся щербатым ртом и высоким, почти женским голосом обратился к Лиде: "Чего вы боитесь-то? Никто душу вашу не украдет - потому как души нет. Хе-хе…".
Чета Коляскиных бессильно сползла на пол, и Лида с опаской посмотрела на Митеньку и его жену. Она уже догадалась, что злой дух перелетал от одного тела к другому. Вместе Коляскины могли действовать, лишь находясь в общей связке.
Но племянник и его жена не пошевелились, а густое и тяжелое, не имеющее ни облика, ни имени, заходило вокруг Лиды. "Во имя отца и сына… и… господи… - зашептала Лида, опускаясь на колени, - кто-нибудь!"
По паркету заклацали, в комнате появилась собака. У нее были крылья, и она бежала, по-птичьи растопырив их. Собака зарычала в угол, где висела аляповатая картинка, изображавшая детей с бонной в украшенной цветами лодке. По стеклу картины пошли трещины, картинка упала на пол, развалившись на картонку, дешевую позолоченную рамку и горстку стекляшек.
Дух устремился на кухню, загремел там посудой.
- Я прогоню его в землю преисподнюю! - крикнула собака.
Вскоре с кухни послышался ее жалобный визг, и оттуда вышла Ася. Она шла к подруге, не говоря ни слова, загадочно улыбаясь.
- Скажи мне, что ты не с ними. Ася, скажи-и-и! - взвыла Лида.
Она продолжала выть, даже когда ее разбудили. Мать зажгла ночник, бросилась к заветной бутылочке со свяченой водой, набрала жидкости в рот, обрызгала дочь. Лида вздрогнула от холодных брызг, подождала чего-то и снова продолжила вой.
- О чем? О чем? Ну, доченька, хватит…
- Надо ее к врачам, - сонно заметил отец. - Которую ночь уже…
Мать ему не ответила. Обычно нещедрая на ласки, она прижала Лиду к себе, и они вместе сидели на краю кровати, медленно раскачиваясь.
- Ты ни в чем не виновата. Алька от дифтерии умер… Не мучь ты себя и нас, сил моих не осталось, - тихо внушала мама. Ее ночная рубашка так по-родному пахла свежим потом и хозяйственным мылом. Все реже всхлипывая, Лида, как маленькая, заснула у матери на коленях.
5.
- Она здесь?
Света с подозрением осмотрела вешалку в коридоре, отыскивая на ней Машино пальто.
- Ты про Машу спрашиваешь? Она ушла на занятия вокалом, - ответила Лидия Николаевна.
- Зачем ресторанной певичке занятия вокалом? - презрительно усмехнулась дочь. - В ресторане, между прочим, за другое платят.
- Ну зачем ты так? Первый год не поступила девочка, у каждого случается. Ей же надо частные уроки оплачивать как-то… Галина Марковна говорит, что ученицы с такими данными у нее прежде не было, - возразила Лидия Николаевна. Она на самом деле очень хотела, чтобы мечты и таланты реализовались в жизни Маши. Ее жизнь представлялась ей жизнью Аси, потерянной и снова обретенной. - На будущий год, Бог даст, Машенька поступит. А что случилось?
Светлана, не снимая сапог, прошла в комнату, села на диван.
- Они встречаются.
- Кто? - не поняла старуха.
- Кто-кто… - с неожиданной грубостью передразнила Света. - Сережа наш и девка эта, которую ты у себя пригрела.
- Как встречаются? - сразу ослабела Лидия Николаевна.
Света устало закрыла свое лицо ладонями:
- Мам, ну ты же маленькая, хватит задавать наивные вопросы… Люси в ужасном состоянии, хочет разводиться. Я ее уговорила не рубить сгоряча, хотя бы ради ребенка. Может, съездят они с Сергеем в Англию - всё подальше от этой… и дурь с него сойдет.
- А вдруг, это совсем не то, что ты думаешь? Я сама спрошу Сережу, и с Машей поговорю.
- Ох, мама, и они тебе сразу все расскажут… Гнать эту аферистку надо. Немедленно!
- Гнать? - вдруг рассердилась Лидия Николаевна. - Я, чтоб ты знала, в семье этой аферистки два года в войну прожила.
- Что-то я раньше об этом не слышала, - с недоверием бросила Светлана.
На что Лидия Николаевна, не найдя подходящего объяснения, с упрямством повторила:
- Квартира моя, ты мне не приказывай.
- Хорошо, - дочь поднялась с дивана, - я иду в милицию. Скажу им - мол так и так, пожилая одинокая женщина стала добычей иногородней мошенницы! Они таких случаев много видели. Старых дур с квартирами в Москве навалом!
- Я из ума не выжила.
- Забыла, как тысячу долларов отдала? Похоже, это тебя не вразумило.
Прием был запрещенный - Лидия Николаевна ненавидела, когда ей напоминали ту историю.
- Я сама решу, кого приглашать, а кого поганой метлой гнать! - оскорбленная старуха поднялась, стараясь крикнуть громко и грозно, но получилось жалко, дребезжаще. И вид у нее был, как у слабого обиженного ребенка.
- Что ж, выхожу вон… Все, мама, несчастны из-за твоей глупости. Кроме Маши, конечно!
Оставшись одна, Лидия Николаевна вернулась в комнату и, чтобы успокоиться, стала вслепую перебирать старые фотографии, которые Сережа еще осенью достал с антресолей. В голове у старухи творился сумбур.
Если Света права, то Маши больше не должно быть в ее доме. Но как оторваться от девушки, которая стала ей подружкой. Ведь Лидии Николаевне кажется, что она с самой Асей беседует. С тех пор, как Маша появилась, прошлое прочно поселилось в ее квартире, и она погрузилась в него. Иногда воспоминания даже мешаются со снами и с реальностью. Но она не сумасшедшая! Просто так легко запутаться во всем этом. И вдобавок лица дорогие постоянно перед слепыми глазами плывут - Света, Люси, Дэниэла, Сережа. Сереженька…
- Я всем предлагала его Володей назвать, и почему не захотели? - рассуждает сама с собой старуха, пожимая плечами. - Ну и ладно…
Вова Ермаков повстречался ей тогда на безлюдной из-за метели улице. Они спрятались в подворотне. Вова дурашливо размахивал инвалидной палкой, изображал дэнди, словно и не было угрозы ампутации ноги, и рассказывал, как с такими же ранеными безногими мальчишками играл в госпитале в футбол. А что? - Прыгали на костылях, голы забивали… Они долго так весело разговаривали, прикрываясь от колючего холодного ветра, а потом он вдруг пригласил ее и Асю встречать Новый Год вместе.
"Вова, Ася… Остались одни фотографии. Большие и сильные погибают, а мелочь, типа меня, прячется в норках и выживает", - подумала Лидия Николаевна и заплакала - даже не о покойниках, а о себе, об ушедших детстве, юности. Все, что было когда-то молодым и свежим, завяло или умерло, и от этого обрело грустную прелесть.
Нет, Света неправду про Машеньку сказала. Просто дочь боится, что наследства не получит. Некрасиво это… А ведь жизнь недавно казалась удачной и состоявшейся. Света, Маша, Дэниэла, Сереженька.
6.
Нагуляв аппетит прогулкой по незнакомому городу, они отыскали уютный ресторан. На ужин заказали обычное: Люси для себя - бокал домашнего вина и запеченную рыбу, Сергей - пинту желтого Бадвайзера и слегка недожаренный стейк с овощами.
Люси была оживлена без видимой причины. Нервно посмеиваясь, жена попросила еще вина, и еще. Хотя два бокала - ее максимум. "Дешевая женщина тебе досталась, Сережа", - шутила она в дни, когда еще была уверена в своей женской привлекательности.
В гостиницу он вел ее за руку. Она спотыкалась, по-девчоночьи хихикала. Сергей всеми силами избегал сравнивать Люси с Машей, но все равно посмотрел на жену чужими глазами: пьяненькая, полноватая англичанка с покрасневшим лицом.
Тотчас устыдившись, он напомнил себе, что причина - не в жене, а в нем самом, а идущая рядом женщина остается прежней - смешной и теплой Люси. Жить с ней легко, она обладает талантом наполнять мир вокруг себя такими же милыми, уютными вещами, не делая его при этом излишне материальным. Цветок в скляночке, полная любви записка, сладкий сюрприз под подушкой принадлежат ли вообще к материальному?
Да, она склонна к полноте и время от времени с этой полнотой борется (диеты быстро сходят на нет, в холодильнике снова появляются нормальные продукты, и Люси шутит над своей бесхарактерностью). Но Сергея несколько лишних килограммов в жене никогда не смущали.
Сейчас она ждала, что он все-таки разделит веселье или приласкает ее, и добилась своего. Радостная возбужденность все-таки передалась Сергею. В номере гостиницы они первым делом полезли в бар и, обнаружив там вино, выпили всю бутылку. Потом он лег в постель, а она засобиралась в ванную. "Мы так давно не были близки", - подумал он, глядя на ее распахнутый халат и разбросанные на полу туфельки и белье.
Люси, словно прочитав мысли мужа, плюхнулась рядом, шутя прикусила мочку его уха. Все показалось легким и прекрасным, как в самом начале их отношений, и Сергей потянул жену на себя, навалился сверху.
Она состроила капризную гримаску, изображая, что задыхается под тяжестью мужа. Он почувствовал ее грудь и сразу вспомнил, сколько радостей приносили ему жаркие и щедрые ласки жены.
Сергей провел рукой вниз по Люсиному телу, нащупывая свой любимый изгиб, и вдруг остановился, обмяк. Он ожидал найти совсем иное: прохладную кожу, под которой - слегка выступающие ребра и прочие милые жалкие косточки.
Эта цыплячья хрупкость стала его наваждением, она вызывает в нем такое острое и противоречивое желание: защитить и до боли стиснуть худенькое длинное, нерожавшее тело. И в попытке хоть какой-то близости ждать ответа, хоть намека на него, и умолять о пощаде, и в отчаянии замирать, не находя ничего, никакого ответного телесного или душевного движения. А потом обвинять только себя в ее холодности, и клясться себе, что это было в последний раз. Но стоит увидеть эти прозрачные глаза, эту улыбку, как все начнется сначала…
Люси поняла все одновременно с ним. Она обиженно свернулась клубочком на краю кровати:
- Сергей, впервые я не осторожничаю… Какой смысл притворяться?
И, путаясь в чужом языке, переходя на родной, срываясь на крик, делая паузы, чтобы затолкнуть обратно слезы, высказала накопившиеся обиды. Видимо, все еще надеялась, что он начнет врать ей, что ничего у него с Машей не было и нет. Она бы с радостью приняла любое вранье. Да что говорить, она стала бы лучшим адвокатом мужа!
Но Сергей лишь виновато погладил жену по плечу.
- Знаешь, я в последнее время даже не смотрюсь в зеркало, - снова всхлипнула Люси. - Больше не люблю себя…
В порыве жалости Сергей прижал жену, стал баюкать ее, как ребенка, думая: ну почему нельзя одновременно быть и счастливым и порядочным человеком.
- Почему? - вслух спросил он.
- Почему, ты спрашиваешь? - отозвалась Люси. - Да потому что не хочу видеть эту печальную физиономию, которая словно говорит мне: да-да, не отворачивайтесь милочка, именно вас муж разлюбил… Сережа, что с тобой? - испугалась она, посмотрев на мужа.
- Сам не знаю. Я не разлюбил, - он потер мокрые глаза кулаком. - Я помереть хочу… Сразу все проблемы решатся.
- Пожалуйста, не говори так, - Люси спрятала голову у него на груди.
Они помолчали, потом она спросила, не открывая глаз:
- Ты не знаешь, наши страны между собой воевали когда-нибудь?
- В Крымскую войну.
- И кто победил?
- Не помню.
- Вот вы, русские, называете себя романтиками, - задумчиво сказала она. - А весь романтизм ваш в том, чтобы разрушить старое за одну секунду и взамен ничего хорошего не создать…
Только сейчас он заметил, что она больше не носит обручальное кольцо.
На следующее утро, словно и не было ночного разговора, сразу после завтрака они отправились исследовать Баф. Город-курорт, вчера вечером показавшийся маленьким и заплесневелым от старости, при свете дня источал свою неподпорченную никакими дешевыми рестраврациями викторианскую красу.
В бюро туристической информации Сергей и Люси купили книжечку-путеводитель. Следование ей напоминало игру: надо было обойти центр города, разыскивая на мостовой медные таблички с номерами. Каждый номер рассказывал историю.