Все-таки, аппаратчики - это страшные люди, бегло подумал Валера.
Даша вскочила и, вытащив из какого-то ящика гребенку, стала чесать огромный папоротник.
- Его надо вычесывать, - пояснила она, - а то много листьев сухих.
Владимир Иванович мрачно выпил текилы и закусил копченой колбаской.
- Ну, что, - сказал он, - ты, говорят, каких-то мужиков видишь… По ночам…
- Так это бесы, - пояснила Даша, - они любые обличия принимают.
- И ты их видишь? - уточнил Владимир Иванович.
Даша утвердительно кивнула.
- Ты пьешь, что ли?! - взвился тесть.
- Нет, - заверил Валера.
- Ты думаешь, я сумасшедшая? - с надрывом зачастила Даша. - Нет! Папа! Они есть, есть!
И она заплакала.
Владимир Иванович смущенно разлил текилу и сказал:
- Даша, выпей две рюмки и ложись, я прошу тебя, спать. Все это не шутки, ты сходишь с ума, я бы не хотел, чтобы все закончилось плохо. Ты знаешь, что люди, которые видят чертей, выбрасываются из окна? Или убивают других людей… Я надеюсь, ты сможешь взять себя в руки и… успокоиться.
- Ты мне не веришь… - шепотом констатировала Даша, но рюмку взяла.
- Все, что с тобой произошло, конечно, неприятно, - воспитательно вступил Валера, - но это не повод… Я хочу сказать, что все в порядке, нужно просто отдохнуть… Как-то по-другому взглянуть на ситуацию.
Даша выпила и покорно легла в кровать.
Валера поцеловал ее, укрыл одеялом.
Вернулся на кухню, сел напротив тестя и сказал:
- Я никогда не думал, что две эти сферы так тесно между собой связаны.
Владимир Иванович часто сам себе наливал и пил рюмочку в два присеста. Ему явно было тяжело.
Валера вдруг почувствовал к нему уважительную жалость.
И жену потерял, подумал он тоскливо, и с дочкой теперь такая херня…
- Понимаешь, в чем дело, - заговорил Владимир Иванович, глядя в стол, - человек, к сожалению, устроен таким образом, что, наталкиваясь на препятствие в себе, он это препятствие усиливает, а разбираясь в конфликтах других, делает их неразрешимыми. Я не знаю, что тут советовать. Чем ее занять, так сказать, созидательным? Она очень избалованна. Могу только предупредить с высоты… своего опыта. Если ты ее как-то куда-то не пристроишь, она пойдет по одному только пути, этот путь давно известен.
- Какой? - спросил Валера с интересом.
- Тебе это должно быть ясно, - вздохнул тесть.
Валера медленно вкусил текилки, поковырял вилкой в грибах и сказал:
- Боюсь, я не понимаю. То есть, мне не ясно.
Задумавшись, он вообразил Дашу за оградой психушки, вежливых платных санитаров и то, как будет привозить ей журнал "Гламур" и шоколадные конфеты. Это почему-то не показалось ужасным.
- Черти пройдут, - махнул рукой Владимир Иванович, - начнется другое.
- Что? - допытывался Валера.
- В самом общем истолковании, - тесть с пьяной хитринкой уставился на Валеру, - это можно характеризовать как полное, сознательное и воинствующее отрицание нормы.
- Вы, - Валера усмехнулся, - в сорокинском смысле?
Владимир Иванович тоже усмехнулся и налил себе текилы.
- Ты пойми, - сказал он, - она - моя дочь, росла без матери…
- Я знаю, - вставил Валера.
Владимир Иванович долго молчал.
- Росла без матери, - повторил он и вдруг тихо рассмеялся. - Я не знал, правду говорю, что с ней делать. Работал, все это понятно, ну, бабы там периодически… Пока мать моя не померла, сидела с ней, потом взяли няню. Я много об этом думал, - тесть снова накапал себе в рюмку. - Зачем все это? Зачем, чтобы все начиналось вот так вот ужасно? Беспросветно. Чем я мог с ней заниматься? Не в куклы же играть? Соответственно - одинокая, брошенная…
Владимир Иванович пристально посмотрел на Валеру поверх бутылки с текилой.
- Впрочем, - сказал он, - жизнь и для таких, как она, находит утешительное занятие - книги. Подобные существа жадно вслушиваются в сказки, если вдруг кто-то из взрослых смилостивится почитать, попозже у них появляется проигрыватель, и они часами внимают механическому кудахтанью черной курицы или звону копытец золотой антилопы. Эти детишки изводят бумагу на непонятные каракули, их словно бы занимает, что бумага подвластна сначала каракулям, а потом и буквам - в общем, действительно странно, ведь ни других детишек, ни взрослых ничего не занимает, они быстро привыкает к тому состоянию, когда живот набит дерьмом, а хлебало на замке. Она много всегда читала, только этим и занималась. Училась плохо. Я думал, может, писательницей станет… Но потом, вроде выправилась как-то: университет, подружки, мальчики, дискотеки. Я, знаешь, счастлив был ее даже на сутки отпустить, только бы она более нормальной стала. Потом - ты, - мрачно подытожил тесть.
Валера молчал.
Владимир Иванович обреченно поднял бутылку, Валера с не меньшим трагизмом подвинул свою рюмку.
Выпили.
- Я-то думал, так, на три месяца, - снова заговорил Владимир Иванович, - потом смотрю, взялась, вроде хорошо все, дома чисто, чего-то делает. Честно говоря, надеялся, ребенка родит, будет заниматься, и вдруг - это… Слушай, не знаю, если совсем никак, может, усыновить? - спросил он, пытливо вглядываясь в Валеру. - Я в этом плане похлопочу, без всякой очереди, совсем маленького, какого захотите, а?
- Ну… - протянул Валера. - Это ей решать, я-то что…
- Понятно. - Владимир Иванович углубился в тарелку.
Валере по пьяни погрезилось, что тесть таким образом проверяет его, и, в финале экзамена с текилой, решит, помогать ли ему дальше или нет.
- Я - за! - почти крикнул он. - Я не против ребенка. Что мне, собственно, есть ребенок, нет его? Не я же с ним сидеть буду… - Валера осекся.
- Все нормально, Валер, - Владимир Иванович начальственно покивал головой.
- Вот, Ирина, - сказал он через некоторое время, - грубоватая, но вполне нормальный человек. Пусть они побольше вместе бывают. А Киру эту гони.
- Да, да, - ответил Валера.
Он отчетливо опьянел. Пошел в туалет. Из туалета - в ванную. Умылся холодной водой.
Забыв на мгновение, как бывает во хмелю, что сидит с тестем, принес на кухню магнитофон и врубил "Империю".
- Империя! - мощно понеслось над столом:
Что случилось с тобой за десять лет?
Империя!
Должен был остаться какой-то след!
Но увешанный свастиками жид
Сказал, что предвидит смерть…
Валера привычно закивал в такт песне, когда вдруг напротив обнаружился Владимир Иванович, любопытно за ним наблюдавший.
- По весне растают тучи, мы пойдем с тобой домой!.. - Валера резко выключил песню.
- Извините, - сказал он честно, - забылся.
- Недурно, - заметил Владимир Иванович.
Валера уже начал немного им тяготиться и не понимал, почему тому не отправиться домой?
- Ну, добьем уж? - тесть вопросительно указал на бутылку.
Валера знал, что пить больше не надо, но выпил и угодил в тревожный провал.
С утра он не мог внятно ответить, правда ли они с Владимиром Ивановичем жарко и с матом обсуждали перестройку, правда ли гремела на всю квартиру музыка, и в самом ли деле Владимир Иванович слегка покачнулся, обуваясь, оперся на Валеру и сказал:
- Знал, всегда знал, что ты - патриот России. Не думай, браток, что все мы уебались в жопу. Будет еще, скоро совсем будет.
Глава 7
Правда
С "испанкой" Валера больше не встречался, но забыть о себе она тоже не позволяла. В день она отправляла ему примерно двенадцать сообщений интимного толка.
Милый, мне стыдно, люблю-люблю-люблю! Давай попробуем! Я знаю, я твоя муза!
Бывали и совсем неожиданные предложения:
Я знаю она не хочет детей поверь я просто это чувствую ведь от такого мужчины как ты любая захочет родить так брось ее любимый я рожу тебе детей у нас будет настоящая семья я люблю и хочу тебя. Маша.
Валера прочитывал сообщения, потом вспоминалась Маша Лазарева, похожая на смутную картофелину, и сообщения он стирал.
Даша была слишком занята собой, чтобы отвлекаться на постоянно пикающий Валерин телефон. После внушения Владимира Ивановича она, разумеется, своей веры в духов не оставила и, более того, снова сошлась с Кирой. Кира сказала, что только исповедь и постоянное присутствие на службах спасет Дашу от бесовского присутствия. Вновь в ход пошли платки и длинные, забрызганные грязью юбки, Даша даже позабыла о волосах - они так и остались каштанового цвета. По вечерам, правда, от нее попахивало алкоголем, но Валера на этом не зацикливался.
Страшнее было другое.
Даша внезапно и как-то немотивированно начала винить его во всех своих бедах. Первым делом она отказала в ебле. Он воспринял это как очередной заскок, но после недели постельного одиночества (она с вызовом уходила ночевать в соседнюю комнату и запирала дверь) спросил:
- В чем, собственно, дело? - и добавил: Ты же хотела ребенка?
Даша повязывала платок, чтобы идти стоять всенощную.
- Я ненавижу тебя, - просто объяснила она, - и хочу с тобой развестись.
- Почему? - опешил Валера.
- Если ты сам не понимаешь, - сказала Даша, упаковываясь в плащик, - я не смогу объяснить.
Она хлопнула дверью, а Валера походил по квартире, поел соленых огурцов, полежал на диване.
Решил позвонить Маше Лазаревой.
Машин голос по телефону звучал звонко, через каждые два слова она принималась хохотать.
Валера назначил ей свидание в "Пирогах" на Никольской.
- А у тебя деньги есть? - вдруг спросила Маша.
- Да, - сказал Валера, внутренне содрогнувшись.
- Просто у меня ни копейки! - хохотнула она и отключилась.
Валера оделся и поехал в "Пироги". В машине, медленно ползущей по пробкам, он все время порывался позвонить Даше, но мужественно сам себя одергивал и терпел.
Приехал на полчаса раньше, сел за стол и заказал водки. Маша Лазарева появилась минуты через две. На ней находилось толстое драповое пальто, шея была в три оборота замотана коричневым вязаным шарфом.
- А я боялась раньше приду и буду терзаться! - воскликнула она, опуская на стульчик крупный зад.
Валере стало очень скучно, он улыбнулся и попросил у Маши сигарету.
Валера не курил, а ее сигареты были с ментолом. Он подумал, что борьба с дымом на какое-то время его отвлечет - это и впрямь сработало. Маша сняла пальто, но осталась в шарфе. Она задавала вопросы, он отвечал. Сигарета тлела, вонючий ментоловый дым уходил в потолок - это как-то оправдывало происходящее. Плюс, конечно, водка.
- Я как ты, - сказала Маша Лазарева, усмехнувшись.
И стала пить водку.
Через полчаса Валера нашел себя вполне спокойно рассуждающим о политических новостях с журналисткой Лазаревой. Она высказывала какие-то версии, он продвигал собственную линию, она курила, не переставая, он тоже курил. От ментола горло сводило, как от кокаина.
Ментол - кокаин для бедных, - подумал Валера.
Маша оказалась неглупой, но вполне обычной. В сущности, она несла хуйню, но без экстаза, по вопросам чисто женским у нее было даже свое мнение. По большому счету, только эти вопросы ее и занимали.
Ей отчего-то взбрело в голову, что, раз Валера пригласил ее в "Пироги" - значит, решился ступить на тот опасный и не сулящий больших дивидендов путь, который она методично обозначала в своих смсках.
Маша делала намеки, водила глазами, открывала, чуть выпучив вперед, губы.
Валера печально вспомнил, как в самом начале политической карьеры тесть впрыскивал его на разные вечеринки и прессухи - там было много молодых журналисток, он заигрывал с ними, они все хотели выйти замуж и потом ему звонили. И Даша злилась на его переговоры с ними, а он, чтобы ее позлить, говорил, что все они - сплошь модели…
После этого он несколько раз подряд назвал Машу Дашей, и она разозлилась.
Чтобы замять неловкость, Валера спросил:
- Маша, ты с соком или так?
Маша вскинула выпуклые глаза, что сделало ее лицо похожим на мордочку обобщенного лесного жителя (от бурундука до куницы) и спросила:
- Валера, ты любишь свою жену?
Он посмотрел на ее круто сварганенный шарф, на пальцы без ногтей. Маша раскачивалась на стуле, и в каждом качании проявлялись ее плотные, обтянутые синими джинсами ляжки. И сразу исчезали.
- Люблю, - поборов все желания, которые может вызвать подобное зрелище, ответил Валера.
Маша Лазарева надменно склонила шейку к выбитым в стене над столиком книжным полкам.
- А что? - поспешил спросить Валера, в испуге, что обидел ее.
- Тогда, может, скажешь, может, просветишь меня, пьяную дурочку, что такое любовь? - зашипела, не отрывая взгляда от книг Маша.
- Ой, Машенька… - вздохнул Валера. - Ты меня воспринимаешь совсем не тем человеком, кем я являюсь. Ну, с чего я, собственно, буду тебе что-то объяснять… Сама ведь видишь…
- Да! - горячо заговорила Маша. - Согласна. Мы видимся всего второй раз в жизни. Но ты поразил меня тогда, в первый раз. Я захотела с тобой встретиться. Никто не говорил со мной, как ты. Так жестоко и просто. Да ты еще и женат! Да! - снова воскликнула она. - Мне ничего больше не нужно. Высказывай свое мнение в распространенных предложениях. Все. Я жду.
Она запалила новую сигарету и выпалила:
- Утешайся, что потом стану тебя цитировать. И не смейся пошло, моя любимая цитата из пошлого Экзюпери. Все мы родом из детства. Да, я тупая. Но я такая.
- Ну, да, - повторил Валера, - из детства. С детства ребенок, без малейших причин, начинает одну за другой уничтожать и ломать свои игрушки, а родители впадают в ужас и всеми силами убеждают его этого не делать - воспитание несколько притупляет естественные видовые склонности. Можно сказать, что все люди без исключения склонны к разрушению, не у всех есть необходимый масштаб. Парадокс, пожалуй, заключается в том, что, понимание сути человека, своеобразного трагикомизма его пути, по первому взгляду всегда рождает жалость. А потом приходит ненависть, причем довольно быстро. В чем-то эти умозрительные отношения с человечеством вообще схожи с конкретными любовными отношениями.
- Ты рассуждаешь, как фашист, - сказала Маша Лазарева, покраснев от водки, - ты убежден в том, что все проходит, а любовь, настоящая любовь, никогда не проходит.
- Да нет, Мари, - Валера отхлебнул апельсинового сока, - проходит, еще как проходит, и когда она, наконец, проходит, остается лишь постоянное, более менее враждебное присутствие другого тела. Это тело, не освежаемое и не освещаемое соитием, когда уже и сама возможность соития вызывает отчетливый внутренний протест, начинает раздражать. К сожалению, все это давно известно и даже описано в литературе. В такой ситуации лучше всего не искать никаких компромиссных путей, а попросту разбежаться - закономерно, что поодиночке люди снова впадают в иллюзию поисков счастья. Они, как это ни цинично звучит, в чем-то правы: если повезет, счастье настигнет с каким-нибудь новым телом, и оно будет возбуждать и сводить с ума, но, увы, лишь какое-то время.
- Поедем ко мне, - решилась Маша.
Валера безразлично ткнул пальцем в телефон. Телефон показывал час тридцать девять.
Из туалета он позвонил Даше. Она сразу взяла трубку.
- Я сегодня не приеду, - сказал Валера.
- Хорошо. - Даша отсоединилась.
Мимо вывернутых, словно влагалища, витрин бутиков они пробрались на Лубянку и стали ловить такси до Ясенева, где обитала Маша Лазарева. Он снова спьяну назвал ее Дашей, и она отвернулась, подставив свой неуклюжий профиль ветру. Наконец, кто-то решился везти их в Ясенево.
Был строй одинаковых, с оранжевой серединкой домов, круглосуточный магазин, в котором брали почему-то шампанское. Еврейская бабушка в коридоре.
Комната.
Стол, старый компьютер, на стене - фотографии в рамках и плакат группы the Cure.
Маша Лазарева, словно в последнем угаре требовала открыть шампанское со свистом. Валера был настолько пьян, что не мог развертеть проволочную косичку на пробке. По коридору, мимо комнаты то и дело, шаркая, проходила бабушка.
Очнулся Валера на диване - часы в рамке hand made, напоминавшей крупное неопрятное гнездо, показывали глубокое утро. В комнате отчетливо воняло перегаром. Маша сидела за столом и что-то писала в блокнот. Судя по мучительно недовольному выражению лица, с которым она это делала, секса между ними не произошло.
- Маша, прости меня, пожалуйста, - сказал Валера, поднимаясь.
Зачем все это, для чего? - с тоской думал он, уезжая от Маши на лифте.
Воняя, трясясь и ни на секунду не прерывая борьбу с желанием проблеваться, ему предстояло ехать в другой конец города, к жене.
Он извинился, они помирились, несколько раз переспали, и все пошло, как всегда.
Валера уходил утром и приходил вечером, Даша умудрялась чем-то занимать часы одиночества. Она успокоилась, снова подолгу лежала на коврике для йоги с журналом мод, трепалась по телефону с Иркой, курила в окно на кухне.
Спустя неделю в офисе партии Любви произошло ЧП. Полетела сеть.
Сначала сотрудники шатались по коридору, потом собрались в сортире и выпили две бутылки коньяка, накурив воздух до синевы. Посчитав рабочую программу на сегодня исчерпанной, Валера поехал домой.
За родной дверью играла музыка, Валера несколько раз надавил на звонок, но звонок не работал. Он решил, что Даша просто куда-нибудь ушла, забыв выключить магнитофон. Порывшись в карманах, отыскал ключи, которые после эпизода с МЧС носил с собой. Когда ключ оказался в замке, Валера понял, что Даша дома - с другой стороны дверь была заперта. Припомнив советы Коляна, он начал осторожно выпихивать внутренний ключ из замка. Через пару минут дверь поддалась.
Первым, что бросилось в глаза, были здоровенные мужские ботинки, изготовленные не без шика - небрежно, хозяйским жестом сброшенные. Собственно, все было понятно, оставалось только одно желание: узнать, кто? Валера на цыпочках крался в спальню, в чем не было никакой необходимости, так как музыка заглушала все прочие звуки.
На кровати лежала Даша, как и полагается, голая. На ней лежал Рыбенко, голый только по пояс, в приспущенных штанах. Судя по слегка отупевшему выражению их лиц, они только что трахнулись.
Под кроватью, в комьях суетливо скинутой одежды стояли бутылки с пивом, коробка с полусъеденной пиццей.
Рыбенко поднял голову, Валера с интересом ждал, что он скажет.
- О! - сказал Рыбенко. - Валерьян! Ты… Ну, в общем, я…
- Слезь с нее! - вдруг с неожиданной для себя самого яростью крикнул Валера.
- Да что ж, - затараторил Рыбенко, ловко подтягивая брюки, - ты неправильно понял… Я же так, на пять минут, заглянул, можно сказать…
Даша какими-то странными, механическими движениями поправляла волосы. Потом, стыдливо прикрыв грудь рукой, перегнулась через кровать, чтобы собрать свои шмотки.
Рыбенко стоял около кровати, настороженно отслеживая Валерины движения.
- И давно? - спросил Валера.
- Клянусь, старик, первый раз, - ответил Рыбенко.
- А ты, сука, что скажешь? - Валера перевел взгляд на Дашу.
- Сразу после компромата, - сказала она, отводя глаза, - полгода где-то.
Валера ощутил усталость и какое-то абсолютное бессилие перед происходящим. Сел на диван.
- Пошел бы ты вон, - сказал он Рыбенко.