За тринадцать лет можно было уже привыкнуть к тому, что он породнился с королевской семьей, но порой, когда вся монаршая родня собиралась вместе, как сейчас, Спигги казалось, что он видит сон и, проснувшись, обнаружит, что ничего этого больше нет. Он от многого отказался, женившись на Анне. Раньше Спигги кочевал по стране, занимаясь тем и этим: где‑то подасфальтирует, где‑то купит и перепродаст пару – тройку лошадей, где‑то устроит собачьи бои; менял легковушки на пикапы, а пикапы на грузовики. Он не привык выходить из дому без свернутых трубочкой тысячи фунтов в заднем кармане. Все это он оставил ради любви. "Мы с ней родственные души", – размышлял Спигги, глядя, как Анна катит столик от гостя к гостю, ловко объезжая собак и столбы – подпорки.
Ах, что за женщина, мысленно восторгался Спигги. Нет такого дела, с которым она не справилась бы. Идеальная жена: умеет сваривать ацетиленовой горелкой, вытянуть лошадь из канавы, растащить дерущихся собак и залатать лопнувшую трубу, а если у Спигги грязные ботинки, она никогда и слова не скажет. И посмотрите на нее – на эти бедра, на эти волосы; когда она их распускает, Спигги зарывается в них лицом. А еще с Анной всегда можно посмеяться и она никогда не юлит.
Она хорошо читает и пишет, ну а самое главное – она любит Спигги, маленького толстяка Спигги, а ведь он даже школу не закончил и до знакомства с ней предпочитал людям лошадей и собак. И что с того, что она не мастерица готовить? Грайсов китайский фаст – фуд прямо за углом. Спигги мог бы каждый день есть только жареную картошку и сосиски в тесте, да так оно почти и обстоит. Все это брехня, будто надо жрать фрукты и овощи. Бабушка Спигги всю жизнь питалась толченой картошкой и пудингом с патокой. Сорвавшийся домкрат выбил ей все зубы, когда она меняла колесо на грузовичке, и потому бабушка справлялась только с мягкой пищей. Спигги тихонько поперхал: у него всегда теснило в горле, когда вспоминалась бабушка, лежащая в гробу – в парусиновой кепке и больших ботах.
Спигги оглядел своих августейших свойственников. С тещей, королевой Елизаветой, полный порядок, она никого не трогает и помалкивает. Немного напрягает шурин, Чарльз. Временами Чарли начинает вести себя ну точно гомосек какой, вот и сейчас, гляньте на него. Спигги наблюдал, как Чарльз замер над жестянкой, раздумывая, какую печеньку взять.
– Так трудно решить, невозможно выбрать между сливочным и бурбоном. Сливочные изумительно помадочные, ощущение такое, будто солнышко надкусил, в то же время в бурбоне присутствует некая французская основательность.
Спигги подумалось, что начни он так разговаривать в доме его бабушки, тотчас схлопотал бы крепкую оплеуху. И про себя одобрил Анну, когда та одернула брата:
– Ради бога, Чарльз, выбери уже, блин, печенье.
Эндрю подхватил шоколадное и, целиком отправив в рот, заработал тяжелой челюстью.
Эдвард обратил взор на свою жену Софию.
– Возьми вафельку, – посоветовала она.
Эдвард послушно взял розовую вафлю и надкусил. Сама же София, когда Анна предложила ей жестянку, помотала головой.
– Что еще за фигня? – не поняла Анна.
– Я не хочу печенья, Энн. В последний раз, когда я у тебя угостилась печеньем, оно было все в собачьих волосах, и я потом неделю хворала.
Анна с жестянкой переместилась к Гарри.
– Я крутой! – заявил он.
– Мы все знаем, что ты крутой, Гарри. Но печенье ты будешь, на хрен, или как?
Гарри презрительно рассмеялся: похоже, поедание печенья он считал занятием для пришибленных ботанов.
– Никто не возражает, если я возьму последнюю шоколадную? – спросил Уильям. И, лишь заручившись согласием всей родни, протянул руку за печеньем.
От входной двери донеслась какая‑то возня, раздалось визгливое тявканье, потом женский голос произнес:
– Я пришла, пришла. Куча извинений.
Спайк, задремавший на коврике перед камином, открыл глаз, шевельнул ухом и снова отключился. Принцесса Кентская, в дубленке по случаю осенних вечерних холодов, вошла в комнату с собачкой под мышкой, сучкой русского тойтерьера по кличке За – За, облаченной в такую же меховую одежку. Спайк учуял пьянящий парфюм За – За и заворочался в дреме.
– Я последняя? – протрубила принцесса Кентская. – Ох, это ужасно, простите меня, мне позвонил принц Майкл и сказал, будто слышал по "Всемирным новостям", что нас непременно вернут. Он просил передать всем, что он окрылен, абсолютно окрылен.
– Хотела бы я знать, почему это вам позволено разговаривать с людьми за пределами сраной зоны изоляции, а нам нет? – спросила Анна.
– Вы обвиняете меня в том, что я сотрудничаю с врагом в обмен на послабления? – тотчас завелась принцесса Кентская.
– Ну, вашей семейке не впервой оказаться по ту сторону линии фронта, – намекнула Анна.
Принцесса Кентская проговорила ледяным тоном:
– Ты, видимо, забыла, Анна, что сестры принца Филипа были замужем за офицерами люфтваффе?
– И откуда принц Майкл звонил в этот раз? – поспешила вмешаться королева.
– Какая‑то пустыня, не запомнила названия, – ответила принцесса Кентская.
– Тебе ни разу не приходило в голову, что он тебя бросил? – спросила Анна.
– Он не бросил. Он предпочел бегство ссылке в эту адскую дыру.
– Ну так я и говорю, что тебя‑то он не взял с собой, верно? – И Анна ухмыльнулась.
Жестянка с печеньем добралась до Камиллы, но та отказалась:
– Нет, Энни, спасибо, я лучше курну.
Проходя мимо За – За, Камилла провела пальцем по крошечной головенке.
– Ну а ты как поживаешь, смешной очесочек?
В ответ острые, как иглы, зубки впились в указательный палец Камиллы.
– Пожалуйста, не трогай ее без предупреждения, она очень пуглива, – сердито выговорила принцесса Кентская.
– У тебя не очень страшная рана, дорогая? – забеспокоился Чарльз.
Камилла пососала кровоточащий палец.
– Нет, я и не почувствовала почти ничего. Спигги, дружище, не угостишь палочкой здоровья? – обратилась она к коротышке зятю.
Спигги поднялся, вперевалку подошел к обшарпанной мебельной стенке, открыл буфет и вынул блок сигарет, десять пачек.
– Бери всю пачку, – сказал он. – Я знаю одного мужичка, который только что приехал из Испании.
Они прошли в конец комнаты, к кухонной плите. Спигги включил вытяжку. Закурив, они с Камиллой смотрели, как дым уползает в засаленную горловину.
Тут, слегка возвышая голос, заговорила королева:
– Я смотрю, время идет, всем нужно соблюдать комендантский час, день нынче рабочий, так что, может, мы начнем?
Убедившись, что клан навострил уши, Елизавета продолжала:
– Думаю, все вы знаете, что есть большая вероятность победы новых консерваторов на ближайших выборах. Если это случится. Сынок обещал восстановить монархию, то есть нас. Это значит, что мне придется опять занять свое место, и я сейчас кратко изложу свой титул. "Елизавета Вторая, милостью Божьей Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии и других моих владений и территорий королева, глава Содружества, защитница веры".
Принцесса Кентская, выныривая из глубокого дивана "под кожу", который Спигги недавно выменял на бензопилу, воскликнула:
– Слава богу! Конец нашим бедам и лишениям, конец жизни среди маленьких людей в их маленьких домах. Позвольте мне первой поздравить вас с возвращением, ваше величество.
И принцесса присела в глубоком книксене.
Королева поджала губы. Принцесса Кентская и в лучшие времена ее злила, а теперь взяла и перебила в важный исторический момент.
Тут вылез Эндрю:
– Да это было бы превосходно. Боже, я стосковался по хорошей жизни. Мне не терпится вернуться в цивилизацию. В Кенсингтон, – уточнил он.
А София сказала:
– Мы с Эдвардом отчаянно хотим отдать Луизу в приличную школу для девочек.
– Чтобы Луизу взяли в какую‑нибудь приличную школу, придется основательно заняться дикцией, – посетовал Эдвард. – У нее такой ужасающий местный выговор.
– Если вы позволите мне продолжить…
Королева поиграла серьгой, потом потрогала брошь. И наконец объявила:
– После долгих размышлений я решила отречься.
– Вот черт, – сказала Камилла.
– Но, мама, люди захотят, чтобы ты была королевой, – возразил Чарльз.
– Чарльз, мне восемьдесят лет, и я просто не смогу вынести… – Королева осеклась.
– Нового сезона в сраном королевском варьете? – подсказала Анна.
Послышался смех. Оглянувшись на Чарльза, Камилла увидела, что принцу не до веселья. С его лица сбежал обычный румянец, побледневший принц выглядел испуганным. Камилла бросила сигарету в раковину и двинулась к мужу, перешагивая через ноги и собак.
– Ох, дорогая… – пробормотал Чарльз, когда Камилла села рядом.
Она понимала, что у принца на душе. Они часто беседовали о том, что однажды Чарльз станет королем. И это все были безрадостные разговоры.
– А как отрекаются, Лиз? – полюбопытствовал Спигги. – Там есть какая, ну, типа, церемония? Или только бумажку подписать – и вся фигня?
– Поскольку при нынешнем режиме я обычный гражданин, – сказала королева, – я могу сделать, как мне, черт меня возьми, заблагорассудится.
– Ого, ма! – удивился Эндрю. – Следи за языком, а то, гляди, так начнешь гулять и травку покуривать.
– Я с тобой, ма! – объявила Анна. – Я, блин, не просилась рождаться принцессой, и меня не тянет снова идти открывать больницы и долбаные мосты. Пусть какая‑нибудь другая дуреха елозит в реверансах и машет букетом. Дайте нам клочок земли и несколько лошадок, нам со Спигги хватит.
Спигги выкрикнул с другого конца комнаты:
– В болезни и в здравии, в богатстве и в бедности, а, Энни?
Королева обратила взгляд на принца Уэльского:
– Что ты думаешь, Чарльз?
Чарльз стиснул руку Камиллы.
– Будет ли Камилла моей королевой? – спросил он.
– Нет, – ответила королева. – Камилла будет принцесса – консорт.
Чарльз вспомнил утро, когда он узнал, что однажды станет королем. Няня объясняла ему, что он никогда и ни при каких обстоятельствах не должен выходить из детской, не убедившись, что туфли начищены, чулки подтянуты до колена, штанишки отглажены, лицо и руки чисто вымыты, а волосы расчесаны и ровно уложены. Что ему всегда и всюду положено проявлять вежливость, руки держать за спиной, не кричать, громко не смеяться – и все потому, что однажды он станет правителем для миллионов людей. Тем вечером Чарльз горько плакал в своей детской кроватке, понимая, что не годится в короли Англии и Содружества: он не умен и не хорош. Чарли знал, что он обычный мальчик.
– Мама, мне ужасно жаль, но я не стану короноваться, если моя жена, женщина, которую я люблю, не будет коронована тоже.
Ответ королевы был загадочен:
– Рекомендую тебе посоветоваться.
– Чарльз, милый, меня вовсе не огорчает, что я не буду королевой, – заверила мужа Камилла.
– Меня огорчает! – вскипел Чарльз. – Если ты не будешь королевой, то и я королем не буду!
– Не лезь, блин, в бутылку, – попыталась окоротить брата Анна.
– Если бы мне позволили жениться на Камилле, когда мы были молоды и только полюбили друг друга! – завопил Чарльз. – Сейчас не вставал бы вопрос о ее статусе в семье. Но мне не разрешили жениться на ней, потому что… э… ну… она была не без плотского опыта, то есть она ложилась с мужчиной. Не была в строгом смысле virgo intacta.
Камилла высвободила руку из Чарльзовой ладони:
– Это были шестидесятые.
Королева наклонилась, подхватила Гарриса и схоронила свое смущение в его седеющем загривке.
В разговор вклинилась принцесса Кентская:
– Если мне позволено защитить твою мать, не пристало бы наследнику престола жениться на женщине, которая погуляла по округе. Или, как в случае с Камиллой, по всему острову и континенту.
– Эй, полегче, громила, – подал голос Эндрю. – Ты и сама повсюду погуляла, пока не вышла за Майкла.
– В том числе и за железный занавес, – пробормотала Анна.
– Мама, или будет король Чарльз и королева Камилла, или никак, – твердо заявил Чарльз.
Тут раздался дрожащий от волнения голос принца Уильяма:
– Бабушка, если отец отказывается исполнить свой долг, то, как его старший сын и наследник, я предлагаю себя.
Стряхнув с брюк крошки печенья, Уильям опустился перед королевой на колено. Королева не знала, что ей делать и что сказать. Мальчик, очевидно, унаследовал склонность к театральным эффектам от матери, подумала она, похлопала Уильяма по плечу и сказала то, что все бабушки мира говорят в моменты нерешимости:
– Посмотрим, посмотрим.
Гаррис сполз с коленей королевы, подрулил к Уильяму и лизнул башмак будущего короля.
16
По пути домой Гарри сказал Уильяму:
– Что это тебе взбрело в голову бухнуться на колени и брякнуть, будто готов стать королем?
– Гарри, именно этого хотела бы мама, – ответил Уильям.
Гарри надвинул на глаза капюшон. Они редко говорили о матери, зная, что оба горько страдают без нее.
– Мама была бы классной королевой, – сказал Гарри.
Внезапно сверху донесся рокот полицейского вертолета, он так низко завис над переулком Ад, что Гарри с Уильямом инстинктивно пригнулись. Луч мощного прожектора скользнул по их фигурам, усиленный мегафоном голос грянул:
– Полиция официально предупреждает: три минуты до наступления комендантского часа. Всем изолируемым надлежит вернуться в жилища.
Уильям и Гарри ускорили шаг. Они были почти дома, когда из‑за поворота вырулила шайка гопников и устремилась прямо к ним. Заедаться начали без промедления. Один из сыновей Маддо Кларка по имени Ли заорал:
– Эй, рыжий, а на шишаке у тебя тоже рыжая волосня?
– Гарри, давай сегодня не будем убегать, – сказал Уильям.
Уильям и Гарри не свернули с дороги, и в этот раз дело обошлось лишь несколькими толчками и тычками.
– Когда я стану королем, я решу проблему уличных банд, – пообещал Уильям, отдышавшись.
– Молоток, – похвалил Гарри. – А как ты ее решишь?
– Соберу их всех и разом покончу с ними.
– Чего, типа убьешь их?
– Нет, – ответил Уильям. – Я буду, по возможности, справедливым королем, и подданные полюбят меня, а когда я умру, поднимется большой плач. Женщины станут бросаться на мой гроб.
– Когда ты умрешь, я стану королем, – обрадовался Гарри. – Жесть.
Уильям подумал, что ради народного блага должен поскорее родить наследника.
В другом конце тупика торопились к своей калитке Камилла и Чарльз.
– Дорогой, меня ни капли не волнует, буду ли я королевой. Для меня важнее всего, что я твоя жена.
Она обняла Чарльза за талию и потянулась за поцелуем, но принц был слишком зол на себя, на мать и на весь мир, чтобы так скоро успокоиться.
– И в пятьдесят девять лет со мной обращаются как с мальчишкой!
Войдя в дом, Чарльз первым делом сел за письменный стол и принялся торопливо писать лучшему другу.
Мой дражайший Ник,
Почему ты перестал отвечать на мои письма? Я чрезвычайно расстроен твоим загадочным молчанием. Это меня глубоко огорчает, я думал, мы будем друзьями до скончания дней наших.
Я просто умираю без известий из первых рук о политической ситуации. Как ты думаешь, Сынок доведет дело до конца? Было бы абсолютно великолепно, если так и случится.
Мама отреклась и хочет, чтобы я стал королем, однако не согласна, чтобы Камилла стала моей королевой. Я заявил без обиняков, что или мы с Камиллой царствуем вместе – или не царствуем вовсе.
Ник, я хочу с тобой посоветоваться, примет ли народ Камиллу? Позволяет ли нынешняя конституция стать Камилле королевой? Если нет, тогда не мог бы ты употребить свое немалозначительное влияние, дабы изменить конституцию?
Пожалуйста, прости эту бумагу в клеточку.
Как всегда, с любовью.
Чарльз.
P. S. Пожалуйста, отвечай через Дуэйна Локхарта, адрес обозначен на конверте.
К половине десятого улицы поселка Цветов были пусты, не считая редких полисменов и собачьего населения.
Дуэйн патрулировал переулок Шлюх. Он прошел мимо дома Пэрис Баттеруорт четыре раза, вслушиваясь, как наверху в спальне ревет Полтинник. Дуэйна подмывало стукнуть в дверь и спросить, не случилось ли чего с ребенком, но, помня, что все его действия отслеживаются на контрольном пункте, он каждый раз проходил мимо.
Дуэйн хотел дать Пэрис книгу, которую только что прочел, – "1984". И не просто так, а с умыслом, ибо в книге диктаторский режим следил за людьми через телевизионный экран, а главную линию романа составляла любовь героя, Уинстона Смита, и девушки по имени Джулия. Дуэйну хотелось бы обсудить эту книгу с Пэрис, чье милое лицо он никак не мог забыть.
Королеву до самых дверей дома проводил Спигги.
– Не хочется, чтобы вы напоролись на каких‑нибудь гопников, Лиз, – объяснил он.
Дома королева устроилась у газового камина в любимом кресле в стиле Людовика XVI, вывезенном из Букингемского дворца тринадцать лет назад. Кресло потерлось и обветшало, как и все остальное в ее маленькой гостиной. Обюссонский ковер, активно эксплуатируемый Гаррисом и Сьюзен, утратил прежний блеск, а тяжелые парчовые гардины в нескольких местах оторвались от крючков и провисли под филигранным карнизом; их неряшливый вид оскорблял чувства Елизаветы, с ее страстью к порядку.
Вести дневник королева начала еще в детстве. Ее няня, Мэрион Крофорд, или попросту Крофи, говаривала:
– Элизабет, ты будешь встречать множество интересных людей и посещать волшебные экзотические страны. Тебе следует записывать свои мысли и переживания в блокнот.
Совсем еще юная Елизавета, только – только научившаяся писать собственное имя, спросила, что такое "переживания". Няня ответила:
– Хорошее переживание – это когда мама приходит в детскую поцеловать тебя перед сном.
– А плохое переживание – когда мама не приходит? – спросила Елизавета.
– Если мама не приходит, не надо переживать. Она ведь очень занятая женщина, ее муж – брат короля Англии.
– Папа – брат короля?
– Истинно так, – сказала Крофи.
– Почему?
– Потому что у него голубая кровь. И у тебя тоже.
На другой день Елизавета упала на каменистой дорожке и разбила колено, но капли крови, выступившие на ссадине, вне всякого сомнения, были красными. Девочка никому не сказала, что поранилась, иначе все бы узнали, что ее кровь совсем не голубая.
Королева на мгновение прикрыла глаза, наслаждаясь покоем, теплом очага и восхитительным сознанием того, что кроме записи в дневнике не осталось вовсе никаких дневных трудов.
Она открыла дневник и написала:
Хлопотливый день. Мне удалили зуб пассатижами, навестила Филипа, бранилась с заведующей интерната, созвала семейный совет. Отреклась.