33
Принцесса Кентская сидела за обеденным столом и писала авторучкой в большом блокноте на спирали. Она трудилась над романом, который собиралась назвать "Принцесса в изгнании". Героиня, Кристина фон Кроненбург, выходила у Марии Кристины во многом похожей на нее самое: ослепительная статная красавица, с волосами, подобными золотой пряже, и улыбкой, мгновенно и навечно пленявшей мужские сердца. Муж героини, принц Майкл Кроненбургский, трагически погиб под лавиной, но тела его так и не нашли. Когда его жестокая родня, столетиями правившая маленьким государством Кроненбург, изгнала принцессу, та сменила не одну страну, но везде ее ждала лишь враждебность простонародья. После множества приключений она найдет мужа – он выдавал себя за капитана корабля. Воссоединившись, они вернут себе прежнее положение. Но принц усвоит важный урок: бедные, необразованные люди ужасны, а лучшие сыны человечества, самые добрые сердца, – это богатые и влиятельные. Из них выходят самые хорошие Друзья.
Принцесса Кентская показывала рукопись только одному человеку – Шанель Тоби, которая раз в неделю приходила к принцессе наводить порядок. Шанель пришлось читать роман до конца под пристальным взглядом писательницы, фиксировавшей мельчайшие реакции девушки и спрашивавшей то и дело:
– У тебя шевельнулись губы. Тебе смешно, правда?
Или:
– Ты подняла бровь, тебя удивил поворот сюжета, а?
Отмучившись, Шанель пробурчала, что, на ее вкус, "книга гениальная, гораздо лучше, чем все, что написали до сих пор все писатели".
Принцесса сказала на это:
– Детка, пожалуйста, не лукавь со мной. Я знаю, что книга хороша. Но вот гениальная - тут я не уверена.
Шанель отчаянно хотелось вырваться, и она поспешила заверить принцессу, что "книга лучше, чем Библия, Шекспир и" Гарри Поттер"".
Принцесса Кентская улыбалась. Что ж, она никогда не сомневалась в своей необыкновенной одаренности. Ее книга кометой взорвет литературный небосклон. Ее превознесут в "Хелло" и "Космополитен", ее будут чествовать серьезные писатели. Денежные трудности канут в прошлое. Принцесса жалела лишь о том, что приступила к роману столь поздно, потеряв немало лет. Тут с улицы донесся неясный шум, громкие голоса и собачий лай. Оторвав взгляд от блокнота, принцесса увидела возбужденную толпу соседей, окружившую продуктовый фургончик.
Принцесса дописала абзац:
"Кристину пригласили в камеру пыток полюбоваться черным искусством палачей. Она наслаждалась воплями и мольбами некогда обидевших ее крестьян. На их призывы она отвечала задорным звонким смехом – будто феи звонили в колокольчик первоцвета".
Вдохновляясь от собственного эпистолярного искусства, августейшая литераторша продолжила:
"Не ищите моего милосердия, крестьяне, ибо этим только вяще огорчите меня, а в этом случае ваши страдания усугубятся вчетверо".
Пересекая лужайку с За – За на руках, принцесса Кентская слышала, как у нее в голове представитель премии Уитбреда объявляет: "Первая премия присуждается принцессе Кентской за роман" Принцесса в изгнании"".
Продукты не завозили шесть дней, и переулок Ад жестоко страдал от дефицита собачьего корма. Да и люди потихоньку затягивали пояса. Горше прочих пришлось мистеру Анвару и его жене: они привыкли поглощать огромные количества еды и в переулке Ад оказались именно потому, что страдали от лишнего веса и значились в официальном реестре пациентов с морбидным ожирением. Мистер Анвар, когда его занесли в реестр, сказал:
– Хорошо бы врачи уже определились. А то десять лет назад они говорили мне, что я толстый, пять лет назад сказали, что у меня ожирение, а теперь опять придумали новое: морбидное ожирение! Что дальше?
Он подписал кучу соглашений с министерством здравоохранения, в которых обязался не превышать дневную норму потребления калорий в две с половиной тысячи, но всякий раз, не проходило и сорока восьми часов, сдавался и спешил в китайскую закусочную Грайса. Мистер Анвар умолял своего консультанта по ожирению выписать направление к хирургу, который режет и перешивает желудок так, что тот становится не больше детского кулачка. Но консультант объяснял, что мистер Анвар слишком толст для операции и надо сбросить тридцать кило, чтобы можно было без опаски дать наркоз. Мистер Анвар пронзительным голосом возражал:
– Но я не смогу сбросить тридцать кило, пока мне не сделают операцию.
Так этот спор год за годом возвращался к исходной точке.
Радж, пес мистера Анвара, также страдал морбидным ожирением. Он редко выходил из дома, а в безопасности чувствовал себя только во дворе. С другими собаками он разговаривал изредка, громко лая из‑за ограды и слушая их ответный лай, но ожирение не позволяло ему бегать и играть с собратьями на травке, и он скучал по тонкостям собачьего общения.
Есть хотелось всем. Делегация тупиковых собак отправилась к полицейскому кордону и завела разговор с дежурными кобелями Судьей и Императором.
– Мы почти неделю сидим на кашах и человеческих объедках, – пролаял Гаррис, – мы без дураков голодаем. Что ж, вы не поможете нам?
– Я еще расту, мне питаться надо, – заскулил Лео.
Судья рыкнул:
– Вали отсюда! Мы себе корм зарабатываем сами. А вы шавки и паразиты, больше никто.
– Да я бы хвост себе отгрыз, чтоб получить работу! – возмутился Гаррис. – Вот в полицию поступить можно?
– Нет, – засмеялся Император. – Ростом не вышел, недомерок.
К кордону подкатил "роллс – ройс" Грайса, и полицейские собаки отошли к обочине, пропуская автомобиль. Рокки, сидевший на заднем сиденье, зарычал:
– Эй, пентюхи. Что, сосет под ложечкой?
Грайс затормозил у дома Чарльза и Камиллы и открыл багажник. Он вынул полную коробку собачьих консервов и велел Рокки охранять машину. Собаки Адова переулка, девятнадцать общим счетом, мигом окружили Грайса, они гавкали, лаяли, выли, визжали, скулили и рычали. И преследовали его по пятам до самых дверей. Голод разбудил в стае первобытную память о тех днях, когда собаки были дикими зверьми, охотившимися и убивавшими ради того, чтобы наполнить живот. Грайс, отбрыкиваясь от собак, принялся колотить в дверь. Она открылась, и, оттирая хозяйку, Грайс ввалился в переднюю. Лео, Фредди и Тоска, встав плечом к плечу на пороге, преградили путь самым нахальным из стаи, и Камилла захлопнула дверь.
– Вот, подарочек принес, – пропыхтел Грайс. – Тут вот двадцать четыре банки "Педигри". Куда покласть?
– Вы так добры, – произнесла Камилла. – На кухню, пожалуйста.
Грайс прошел вслед за Камиллой на кухню и брякнул коробку на стол.
Фредди пролаял Тоске:
– Этот Грайс ничего не делает от чистого сердца. Чего ему нужно?
– Мне плевать. Я хочу есть, – рыкнула Тоска.
– Камилла, распечатай коробку. Давай открывашку. Есть хочу! – прогавкал Лео.
– Вашего мужа нету? – спросил Грайс.
– Нет, – подтвердила Камилла. – Он у матери.
Грайс улыбнулся:
– Семья – это святое.
– У вас есть дети? – поинтересовалась Камилла.
– Нет, у нас Рокки. Он доберман, а доберманы не любят детишек.
– Хватит болтать! – Тоска в нетерпении кружила вокруг стола.
– Сколько я вам должна за корм, мистер Грайс? – спросила Камилла.
Грайс небрежно отмел ее вопрос:
– Да нисколь. Забесплатно это, даром то есть, помощь собаковода собаководу.
– И что, корм получат все собаководы переулка Ад? – спросила Камилла.
Грайс отвел глаза.
– Ну, вы могли бы обмолвиться ее величеству королеве, что у вас есть несколько лишних баночек, – сказал он.
Уличная стая обошла дом и теперь мародерствовала в саду, топча ровные грядки брокколи и ранней капусты. Кинг, перепрыгнув через ограду, выл под задней дверью.
Поскольку Грайс не выказывал никакого намерения уходить, Камилла, как и приличествует воспитанной хозяйке, предложила ему чашку чаю. Грайс расстегнул кашемировое пальто и тяжело плюхнулся на стул. Оглядевшись, он пророкотал:
– Надеюсь, вы не приняли этот домашний арест на свой счет. Нужно, чтобы все видели, кто здесь держит шишку.
Камилла стояла, привалившись к раковине, и не могла дождаться, пока вскипит чайник. К коробке она не прикоснулась, хотя устоять под голодными взглядами собак было нелегко. Она ждала, пока Грайс обозначит, какого рода плату он ждет.
Грайс сказал:
– Я вырос в таком же муниципальном доме. Нас было девять детей, башмаки носили по очереди, и чашек не хватало на всех. Мне приходилось пить чай из банки с‑под джема. – Голос незваного гостя задрожал, его неожиданно захлестнула острая жалость к себе. – У меня и трусьев‑то своих не было до шестнадцати лет.
Фредди зарычал:
– Вот ля – ля только не надо!
– Вы, конечно, крайне правильно поступили, что выбились из этой нищеты, мистер Грайс, – заметила Камилла.
Грайс вздохнул:
– Да уж выбился, без вопросов. У меня теперь все есть: машины, дома, роскошная жена, миллионы в банке – но этого мало. Мне нужно такое, что не купишь за деньги.
– Счастье? – уточнила Камилла.
– Нет, счастье – это для лохов. А мне почет нужен.
– Но почет можно купить за деньги, мистер Грайс, – возразила Камилла. – Достаточно пожертвовать крупную сумму кромвелианской партии.
Она недавно слышала от Беверли Тред– голд, что опальный певец Майкл Джексон в обмен на несколько миллионов фунтов получил титул "Джексон, лорд острова Нигде– лэнд".
– Ну, это без гарантии, – скривился Грайс. – И потом, на хрена платить мартышке, если можно договориться прямо с шарманщиком?
Сравнение показалось ему удачным, но Камилла растерялась. Какое отношение имеют мартышки и шарманщики к восстановлению системы титулов?
Засвистел чайник, и она принялась заваривать чай. Собаки во дворе уже прыгали на окна и скребли когтями заднюю дверь. Камилла чувствовала себя в двойной осаде: ее собственные псы жалобно скулили, не сводя глаз с так и не распечатанной коробки на столе. Камилла налила крепкого черного чаю в изящную фарфоровую чашку и спросила:
– Молоко, сахар?
– Чуток молока, а сахарку семь ложек, – ответил Грайс. – Короче, вы могли бы намекнуть, что, по вашему мнению, Артур Грайс, создавший сотни рабочих мест, филантроп и благодетель бедняков, заслуживает титула. Ну, например, когда отнесете королеве несколько банок собачьего корма.
– Мистер Грайс, я не имею влияния на королеву, – уклонилась Камилла.
– Зато супружник ваш имеет, – возразил Грайс. – Пусть замолвит словечко, а?
– У мужа сейчас натянутые отношения с матерью.
Она насыпала Грайсу в чай семь ложечек сахару и добавила немного молока.
– Наверное, она винит вас, что не может навестить герцога Филипа, – заметил Грайс.
Камилла вздохнула:
– Я ужасно переживаю из‑за этого.
– И это из‑за вас ее собаки сидят голодные.
– Да, – признала Камилла и поморщилась, глядя, как Грайс прихлебывает тошнотворно сладкое пойло.
– И все эти проблемы, – открытым текстом объяснил Грайс, – можно решить одним похлопыванием по плечу и словами "Поднимись, сэр Артур".
– Это вы так считаете, – вяло продолжала отбиваться Камилла.
– Ну, стало быть, помозгуйте об этом пока, – сказал Грайс, подхватывая коробку с собачьими консервами.
Лео, Тоска и Фредди налетели на него и попытались выбить коробку из рук.
– Отвалите, уроды! – взревел Грайс и яростно лягнулся, отвесив Тоске крепкий пинок по загривку.
Тоска отлетела и, поскуливая, распласталась на полу. Лео с Фредди отскочили, и Грайс с коробкой в руках был таков. Камилла, склонившись над Тоской, гладила ее по голове и бормотала какую‑то ласковую чепуху. Хлопнула парадная дверь, и затем все потонуло в неистовом лае оголодавшей стаи.
Артур Грайс медленно вел "роллс – ройс" по переулку Ад, за ним по пятам следовала голодная собачья свора. Даже самые умные псы, понимавшие, что преследовать Грайса бессмысленно, все равно присоединились к погоне. "Роллс – ройс" остановился у дома принцессы Кентской. Машину тут же окружило месиво из сверкающих собачьих глаз и оскаленных пастей. Рокки на заднем сиденье бросался на чужаков, прыгая от окна к окну и не повинуясь командам Грайса. Лай добермана в замкнутом салоне оглушал.
Тогда Грайс решил вызвать помощь.
– Давайте сюда тазеры и собак, сию минуту! – заорал он в мобильник.
Пока он ждал, у него подскочило давление, в ушах грохотал пульс. Грайс не привык бояться, но при мысли о том, что на него набросятся злобные псы, потел и дрожал от страха. Жители переулка выползали к калиткам и глазели из окон, наслаждаясь унижением Грайса. Наконец Артур увидел, что по улице к нему бегут два полисмена в защитном снаряжении, с ними Император и Судья, рвущиеся с поводков, а сзади догоняет инспектор Лэнсер с тазером наизготовку.
Император залаял:
– А ну разойдись, пошли по домам!
Стая и не подумала отступить.
– По домам, грязное быдло! – подал голос Судья.
Гаррис выскочил вперед и зарычал:
– Мы много дней сидим без нормальной еды, и мы имеем право на протест.
– Гаррис, пошли домой! – залаяла Сьюзен.
Но Гаррис, вздыбив шерсть на загривке, двинулся на беснующихся полицейских псов.
– Вы позор своего племени!
– Спускайте их, парни! – крикнул инспектор Лэнсер.
Полицейские отцепили поводки, и Стая тотчас бросилась наутек и рассеялась по дворам. С места не сдвинулся один лишь Гаррис.
Сьюзен, удирая, захлебывалась отчаянным лаем:
– Беги, Гаррис, беги!
Но Гаррис изготовился к драке, что было глупо при раскладе один против двоих, и каждый в два раза крупнее его. Император и Судья ждали команды. Лэнсер положил палец на спусковой крючок тазера. Ему осточертело, что вся слава вечно достается полицейским собакам. Ни одну газету не откроешь, чтобы не наткнуться на фотографию самодовольного "героя" у ног ухмыляющегося проводника. Лэнсер двинулся на Гарриса.
Гаррис обернулся и глухо зарычал. И когда пес, казалось, был готов вцепиться ему в лодыжку, Лэнсер нажал на спуск. Тазер выбросил проводки, их жала впились Гаррису в брюхо, пропустив через маленькое тельце разряд в 50 ООО вольт. Гаррис завизжал от боли, рухнул и задергался на тротуаре. Услышав его надрывный визг, королева с принцем Чарльзом со всех ног кинулись к месту происшествия. Прежде Чарльз ни разу не видел, чтобы мать бегала, даже когда был ребенком и они играли на лужайке. Его удивило, как быстро королева преодолела расстояние от своих дверей до Гарриса.
Она склонилась над распластанным псом, а инспектор Лэнсер поспешил оправдаться:
– Это была самозащита. Он собирался вцепиться мне в глотку.
– Бред! – крикнула королева. – Чтобы дотянуться до вашей глотки, ему пришлось бы влезть на стремянку.
Грайс отворил дверцу "роллс – ройса" и сказал Лэнсеру:
– Если ты прикончил собаку ее величества, ты лишился инспекторских лычек. Будешь улицы патрулировать, пока ноги до яиц не измочалишь.
– Мистер Грайс, я выполнял приказ, – пролепетал инспектор Лэнсер.
Грайс закатил глаза, а Чарльз сказал:
– Так оправдывался Рудольф Гесс на Нюрнбергском трибунале, инспектор.
Грайс наклонился к Гаррису и заботливо спросил:
– Ну, как там наш паренек?
Королева сняла жакет и укрыла Гарриса. Тот открыл один глаз и проскулил:
– Спасибо.
– Он быстро поправится, если от пуза покушает, – сказал Грайс.
– Увы, мистер Грайс, – ответила королева, – я не могу дать ему ничего существенного. Ваша продуктовая корзина оказалась несколько легковата.
Грайс, понизив голос, сообщил:
– У меня в багажнике целая коробка собачьего корма, мэ – эм. Вы отказались жаловать меня пэром, а как насчет рыцарства? Меня бы устроило стать сэром Артуром Грайсом.
Королеве захотелось согласиться. В конце концов, что такое рыцарство? Просто похлопать по плечу бутафорским мечом и отступить на пару шагов.
Видя ее колебания, Грайс добавил:
– Могли бы устроить небольшую движуху в торговом центре.
– Мам, вреда не будет, – вмешался Чарльз. – Все титулы бессмысленны: ничто может значить что угодно. Жизнь состоит из случайных событий. И сами мы состоим из воды и углеводородов.
Эта цепь умозаключений озадачила и королеву, и Грайса.
Королева секунду подумала и объявила:
– Отлично, мистер Грайс, вот мои требования в обмен на жалуемое вам рыцарство. Во – первых, мне позволят покидать переулок Ад и навещать мужа. Во – вторых, все собаки в тупике получат по коробке консервов, а также пару коробочек собачьего печенья на всех.
Грайс с готовностью согласился. За рыцарство, дарованное королевой, он рад был выложить хоть половину своего состояния. Ведь если без дураков, королева – это настоящий бренд.
Чарльз поднял подергивающееся тельце Гарриса. Артур Грайс приказал полицейским вернуться на пост и подмигнул королеве:
– Я попрошу женушку организовать шоу.
– Сначала вы организуете собачий корм, мистер Грайс, – повелительно сказала королева.
И в сопровождении Чарльза с Гаррисом на руках удалилась.
С крыльца, прижав ладони к щекам, на них смотрела Камилла. Она была уверена, что стала виновницей гибели Гарриса, любимой собаки королевы. Чарльз не позволил бы матери идти домой с полуживым псом. Так что они задержались лишь затем, чтобы взять Сьюзен, и направились к дому номер семнадцать, где ждала Камилла. Узнав, что Гаррис жив, Камилла скрылась на кухне – дать волю слезам и заварить чай. Королева не стала упрекать Камиллу, но и особого дружелюбия не выказала.
Гарриса, укутав в одеяло, положили на диван, он моргал и поскуливал. Королева села рядом и гладила его по голове, повторяя: "Храбрый малыш, храбрый". Елизавета крепилась, но подбородок у нее мелко подрагивал.
Чарльз топтался над ними, не понимая, что ему делать и что говорить. Потом несмело тронул мать за плечо:
– Мам, посмотри на остальных, они все встревожены.
Королева отыскала взглядом Сьюзен, Фредди, Тоску и Лео. Те лежали в дальнем конце комнаты, прижав уши и не сводя с Гарриса глаз.
Слух о том, что королева спасла их от голодной смерти, а Гаррис практически пожертвовал собой ради общего дела, быстро распространился среди собачьего населения. Кучка озабоченных псов собралась у дома Камиллы и Чарльза, ожидая, что кто‑нибудь из тамошних передаст им сводку о состоянии героя. За – За потихоньку смылась из дому, пока ее хозяйка корпела над своим романом. К группе поддержки присоединились даже Спайк и Радж, которые, как правило, не выходили за ворота.
В 4.30 пополудни в палисаднике появился Фредди и пролаял:
– В 4.27 Гаррис сел и попросил есть и пить. Он очень слаб, но нос у него блестит и глаза горят. Королева считает, что он поправится. Советую вам разойтись по домам и ждать доставки корма и печенья.
– Дворнягам тоже перепадет? – пролаял Микки Тоби.