– Я готовлю доклад о возможной реставрации монархической системы в аспекте безопасности быта. С особым вниманием к возможным рискам злоупотребления властью со стороны будущего монарха и его консорта – в случае, если мистер Виндзор унаследует трон.
Дуэйн глянул на экран своего наручного компьютера и задал следующий вопрос:
– А куда вы дели Джина с Тоником?
Грэм на миг опешил. Откуда этот молодой полисмен – мулат знает клички его собак? Грэм не помнил, чтобы сообщал подобные сведения "Вулкану" или каким‑нибудь официальным лицам.
– Ждут в собачьей гостинице "Эксельсиор".
Обыскав Грэма и не обнаружив при нем ни оружия, ни взрывчатки, ни табака, ни наркотиков, Дуэйн указал дорогу к дому Камиллы и Чарльза, а затем развлекся просмотром дополнительных сведений, считанных с удостоверения придурка.
Грэм не любил капусту, потреблял много черной ваксы и в последний раз обращался к врачу с жалобой на "странное ощущение в указательном пальце". Он сказал доктору, что к ночи ощущение пропадает, но днем становится невмоготу Недавно, после смерти родителей, Грэм унаследовал двенадцать тысяч фунтов. В двенадцать лет получил предупреждение от полицейского за то, что забросил огрызок яблока в соседский двор. Выписывает журналы "Настольные игры" и "Риск". Безуспешно пытался отменить подписку на "Собачий мир", оставшуюся от матери.
Когда Грэм скрылся из виду, Дуэйн пробормотал себе под нос:
– Интересно, а "Вулкан" знает, что я влюблен в Пэрис Баттеруорт?
Чемодан на колесиках так дребезжал на неровных тротуарах, что люди подходили к окнам. Грэм не оповестил родителей о приезде – хотел сделать приятный сюрприз. Приближаясь к дому в переулке Ад, он понимал, что вступает на главный перекресток своей жизни. Миновав калитку, он двинулся по короткой дорожке к крыльцу мимо странного сооружения, судя по всему – какой‑то затеи для птиц. Грэм с первого взгляда понял: чтобы опрокинуть всю конструкцию, хватит доброго порыва ветра и веса птички пожирнее.
Грэм постучал в дверь и вытер ладони о брюки. Однажды он нечаянно подслушал, как один сослуживец говорил:
– Когда здороваешься с Грэмом за руку, будто дохлой рыбе искусственное дыхание делаешь.
Раздался лай собак, потом женский голос. Грэм соорудил, как ему казалось, дружелюбную полуулыбку. Открыв дверь, Камилла увидела на пороге плохо одетого мужчину средних лет с оттопыренными ушами и перекошенным лицом. И поняла, что это ее сын.
– Рори? – спросила она.
– Нет, я Грэм.
– Ой, конечно, Грэм, – поправилась Камилла. – Пожалуйста, входите же.
Она не могла придумать, что сказать: между собеседниками разверзлась пропасть. Вскоре выяснилось, что беседовать с Грэмом – тяжелая работа. На вопрос, как добрался, он ответил: "Поездом и на такси". Камилла спросила, хорошо ли ему ехал ось, и Грэм обошелся коротким "Нет". Чарльз, который любил повторять, что Камилла могла бы защитить докторскую по светской болтовне, скоро сдался. Камилла же решительно продолжила борьбу. Она чувствовала, что Грэм немного смешался в необычной обстановке.
– Нам очень понравилось ваше видео, – сказала Камилла. – Нашли вы ту искристую девушку, которую искали?
– Нет, – ответил Грэм.
Его охватило унылое разочарование. Он, конечно, не рассчитывал, что родители бросятся ему на шею и прослезятся, радуясь обретенному сыну но и столь ледяной вежливости тоже не ждал. А посмотреть на них! Конечно, понятно, что они не ходят в протокольных костюмах, но… оба выглядят просто оборванцами. Вроде тех, что копошатся на огородах позади его бунгало.
Выждав подобающее время, Камилла объявила, что пойдет наверх приготовить комнату. Услышав, что он намерен остаться на четыре долгих дня и три долгие ночи, она не на шутку перепугалась. Кто скажет, чем заполнять все эти часы? И чем его кормить? У них не осталось ни пенни, а из мяса в доме только собачий корм. Может, смешать банку "Педигри" с соусом карри и красным перцем?
Камилла села на голый матрас, со стопкой белья на коленях, и постаралась взять себя в руки. Наставления, полученные в швейцарском пансионате Мон – Фертиль, барабанной дробью стучали в голове. "Хозяйка должна сделать все, чтобы гость чувствовал себя непринужденно".
Камилла услышала, как Фредди трусит по ступенькам, и, когда он вошел, тихонько шепнула:
– Фредди, золотко мое, что ты думаешь о Грэме?
Фредди пролаял:
– Конфуций говорил: "Рыба и гость через три дня начинают вонять".
Камилла потрепала Фредди по спине:
– Эх, Фредди, жаль, что ты не умеешь говорить.
Вечером за ужином, состряпанным из сарделек – карри, одолженных у Тредголдов, и выкопанных в огороде овощей, Чарльз и Камилла сообща попытались узнать своего сына поближе. Аперитив из репяного вина развязал Грэму язык, и он добрых десять минут без остановки говорил про то, какие законы о безопасном быте в Эстонии, – про то, что их там нет.
Чарльз попробовал сменить тему и поинтересовался:
– Грэм, у вас есть сад?
– Да, в основном там только лужайка, но и несколько грядок шалфея и нарциссов есть. Это весной, конечно. А тюльпаны я не люблю. Никогда не знаешь, будут ли они в вазе стоять прямо, верно?
– Э… да, именно… э… тюльпаны ужасно… своевольны в поведении.
– Вы ездите верхом? – пришла на выручкку Камилла.
– На лошадях нет, – ответил Грэм таким тоном, будто на лошадях ему неинтересно, а вот верхом на верблюде или ламе, а то и на слоне его часто можно увидеть.
– А искусством вы интересуетесь? Живописью… э… ну, такими вещами.
– Современное искусство не люблю, по– моему, это жульничество, шимпанзе лучше нарисует. А что, у Майкла Джексона шимпанзе Бабблз нарисовал несколько вполне приличных акварелей. Его последнюю выставку скупили за час.
Чарльз, который сам баловался акварельками (как и Камилла), ощутил легкую обиду пополам с завистью к удачливому шимпанзе. Недавно он выставлял в торговом центре серию размытых "импрессий" переулка Ад, так ушла только одна работа – купила королева.
Когда они перешли к кофе, вопрос о Грэмовом рождении и усыновлении еще не был затронут. То и дело гладили собак, а Лео, Тоска и Фредди дивились, отчего к ним такое внимание? Фредди воспользовался моментом и исполнил свой коронный трюк – погоню за собственным хвостом. Смех Грэма нельзя было назвать мелодичным. Наконец Фредди, бешено крутясь, врезался в кофейный столик и опрокинул стакан с вином. Камилла прикрикнула на него, и вслед за этим в комнате повисло молчание.
Каждый из троих хотел бы оказаться в каком‑нибудь другом месте. Наконец Грэм отправился спать, прихватив свой ингалятор и то, что назвал "книгой", – номер журнала "Ежемесячные блошки". По ходу вечернего разговора стало ясно, что Грэм страстный любитель этой игры и участвует в соревнованиях.
Уже лежа в постели и сознавая, что за стеной спит их сын, Чарльз прошептал:
– Наверное, игра в блошки требует отменной ловкости пальцев. Я хочу сказать, большие пальцы должны быть необычайно сильными.
Камилла выставила в темноте большие пальцы:
– У меня они всегда были сильные. Я могла раздавить лесной орех между большим и указательным.
– Значит, это у него от тебя.
Ни один из них не сказал, что удручен встречей с Грэмом, но в комнате волглой пеленой висело печальное разочарование.
Уже засыпая, Камилла спросила:
– Все‑таки, наверное, здорово – три года подряд быть чемпионом Руислипа по блошкам, а?
Это был искренний вопрос.
– Дорогая, это замечательное достижение, – ответил Чарльз.
– Я не уверена, что смогу полюбить Грэма, – призналась Камилла.
Чарльз скорчил гримасу: он чувствовал ровно то же.
– Может быть, когда мы узнаем его получше…
– Но тюльпаны… А эти туфли…
Чарльз рассудительно заметил:
– Наружность ему можно подправить – хороший портной, приличный парикмахер.
– Но он какой‑то не… не милый.
– Да, – согласился Чарльз, – однако мы не вправе судить его строго.
– И он не любит собак.
– Многие не любят, – прошептал Чарльз.
– Но люди нашего типа любят, – возразила Камилла, поворачиваясь в темноте к Чарльзу.
– Значит, нужно сделать Грэма человеком нашего типа, – сказал Чарльз.
Они поцеловались и повернулись друг к другу спиной. Обоим без слов было понятно, что физическая близость невозможна, пока Грэм находится с ними под одной крышей.
37
Утром, спустившись заварить чай, Камилла обнаружила, что Грэм сидит на диване полностью одетый и стучит по клавишам ноутбука. Она запахнула халат и затянула пояс: ей не хотелось, чтобы Грэм видел ее ночную рубашку с портретом Халка на груди, купленную в магазине "Все за фунт".
– А вы рано встаете, Грэм, – сказала она.
– Рано? – въедливо переспросил Грэм. – Утро уже на исходе.
Камилла бросила взгляд на часы над камином: без десяти восемь.
– Вы, наверное, считаете меня соней.
Грэм любезно возразил:
– Полагаю, к вашим годам потребность в сне возрастает.
Наливая воду в чайник, Камилла думала: он такой недушевный. Пока она заваривала чай, собаки теснились вокруг. Видно, тоже не хотели оставаться в комнате с Грэмом.
Когда Камилла собралась отнести чашку наверх Чарльзу, Грэм заметил:
– Не советую вам ходить в этих шлепанцах по лестнице. Во всяком случае, с чашкой горячей жидкости в руках и когда волосы лезут в глаза.
– Пожалуй, вы правы, – не стала спорить Камилла и, вынув ноги из кинг – конговских тапок, затопала вверх.
Узнав, что Грэм встал больше часа назад, Чарльз быстро умылся, побрился и оделся. Камилла отметила, что он выбрал более элегантную и консервативную одежду, чем обычно.
– Ты сегодня выглядишь как‑то официально. – Камилла принюхалась: пиджак на муже попахивал плесенью.
– Милая, сегодня я должен рассказать маме про Грэма. Полагаю, костюм отражает… э… значительность ситуации.
– Милый, может быть, нам стоит получше узнать Грэма, прежде чем обрушивать его на семью? – предложила Камилла.
– Обрушивать? – переспросил Чарльз. – Это наш сын!
– Он считает меня ленивой, почти в лоб заявил, что я уже старуха, а потом вынудил снять мои славные теплые шлепки.
Чарльз вспомнил приятную и содержательную беседу с Лоренсом ван дер Постом, в которой его наставник объяснил, что разлука с матерью может стать причиной агрессивного поведения во взрослой жизни.
– Камилла, в душе Грэм почти наверняка дико страдает. Мы должны воспитывать его, окружить любовью и заботой.
– До или после того, как мы сообщим твоей матери, королеве Англии, что у нее есть внук – бастард, второй по порядку наследник трона? – спросила Камилла.
Чарльз спустился в гостиную и увидел, что Грэм уставился в окно на птичий столик. Две лазоревки, повиснув вниз головой, клевали прицепленную Чарльзом половинку кокоса.
Чарльз прошептал:
– Ну не чудо ли эти птички? Я в полном восторге, что они прилетают в мою столовую.
– Жаль, что ее придется убрать, – сказал Грэм.
Чарльз наморщил лоб.
– Убрать? – не понял он.
– Я выходил туда в шесть утра, – сообщил Грэм. – Сооружение крайне неустойчиво. Удивляюсь, как вы получили разрешение на строительство.
– У меня нет разрешения, потому что я его и не просил. Это всего лишь кормушка для птиц.
– Может, для вас это "всего лишь кормушка", но для меня – опасное сооружение, которое способно убить и покалечить маленького ребенка или субтильного взрослого.
– Я знаю, это ваша работа – оценивать риски, – согласился Чарльз, – но не могли бы вы закрыть глаза?
– Пожалуйста, не просите меня поступаться профессиональной честностью. Я помогу вам убрать это сооружение.
Грэм думал, что совместный снос кормушки поможет им с отцом сойтись поближе. Он почувствовал определенный холодок в утреннем разговоре с матерью. И знал, что ни словом, ни делом не дал к этому повода. Наверное, думал Грэм, Камилла проходит через "перемену в жизни". Его приемная мать в свое время превратилась из спокойной и скромной женщины в визгливую примадонну.
– И птичий грипп надвигается, – добавил Грэм. – Не лучшее время приманивать пташек, а?
Чарльз окинул взглядом комнату, пытаясь увидеть ее глазами Грэма. Внезапно самые безобидные вещи превратились в грозную опасность: маленькая хрустальная люстра может сорваться с крючка в потолке, за любую прореху в истертом обюссонском ковре легко зацепиться и растянуться. А если приемник перегреется, он взорвется и будет пожар и катастрофа.
Чтобы отвлечь Грэма от птичьей столовой, Чарльз сказал:
– Сегодня я хотел бы представить вас своей матери и всем членам семьи.
– Я немного нервничаю по поводу встречи с королевой, – признался Грэм.
– Позавтракаем, и я вас к ней отведу, – пообещал Чарльз.
Собаки прибежали на кухню и в нетерпении встали над своими плошками. Обычно каждому доставалось полмиски сухого корма.
Но в это утро их баловали собачьими консервами. Со словами "Благодарите за это ее величество королеву" Камилла выложила полбанки корма в каждую плошку.
Собаки быстро умяли свои порции и ждали добавки. Видя, что Камилла больше не собирается наполнять миски, Фредди гавкнул:
– Что, и все? Больше ничего? А как же печенье?
Лео заскулил:
– Я их в два раза больше. Я еще расту, мне положено две печенюшки.
Бросив каждой собаке по печеньке, Камилла собрала плошки, сполоснула их и составила на сушилке, давая понять, что собачий завтрак окончен. Собаки легли под столом, надеясь, что у Грэма с тарелки упадет несколько крошек, – они успели заметить, что гость не особо аккуратный едок.
Некоторое время спустя Фредди заворчал:
– Это унизительно. В удовлетворении наших нужд мы полностью зависим от людей.
Тоска придвинулась к Лео и визгнула:
– Наша половая жизнь пока в нашей власти.
Лео лизнул Тоску в лейкопластырь на ухе и визгнул в ответ:
– А как мы смогли бы кормиться, Фредди? У нас нет пальцев. Мы не можем открывать консервы.
– В былые времена собаки убивали, чтобы есть, – зарычал Фредди. И, не справившись с искушением, осторожно куснул Грэма за узкую полоску тела между носком и краем штанины. – Вкусно! – сказал Фредди, получая пинка.
Зазвонил телефон, и Сьюзен с Гаррисом бросились в гостиную, где королева отвечала в трубку:
– Доброе утро, Чарльз… Вполне здорова, спасибо… Да, Гаррис пришел в себя. Нет, утром я не особенно занята, только днем собираюсь пойти проведать твоего отца. Не хочешь ли сходить со мной… А по телефону не можешь сказать?
– Чарльз придет, – обрадовался Гаррис. – Надеюсь, он приведет собак. Я бы не прочь немного подраться.
– Не увлекайся, – зарычала Сьюзен. – Ты еще слаб.
– Приходи в десять, – говорила в трубку королева, – я сварю кофе. Ты будешь с Камиллой?.. Ой, прости, совсем забыла, что она еще под арестом… Так сколько чашек поставить… три?
Положив трубку, она обратилась к Гаррису и Сьюзен:
– Чарльз приведет нам гостя, так что вести себя хорошо. Не лаять, не кусаться, не драться.
До королевы не сразу дошел весь смысл сказанного Чарльзом. Ей казалось, сын несет околесицу, – он, запинаясь, плел какие‑то басни про Камиллу, Цюрих, часы с кукушкой, приемных родителей и мальчика по имени Рори, который, по – видимому, и превратился в Грэма, молодого человека, что посреди ее гостиной грыз ногти на одной руке, а второй тряс мелочь в кармане мешковатых серых брюк.
Королева попросила:
– Чарльз, пожалуйста, отдышись и повтори, только очень медленно, то, что ты сейчас мне рассказывал.
– Я… э… попробую зайти с другой стороны. Э… этот молодой человек – мой старший сын Грэм. Его мать – Камилла, моя жена. Он родился в Цюрихе в шестьдесят пятом году. До недавнего времени я ничего не знал о его существовании.
Королева окинула Грэма внимательным взглядом, отмечая подробности его облика. Уши он унаследовал от Чарльза – как и челюсть, и руки, и линию лба. Нос, глаза и осанку – от Камиллы. Грэм был идеальным сплавом генов Камиллы и Чарльза. И не требовалось никаких анализов ДНК или юридических бумаг, которыми размахивал Чарльз.
– Почему Камилла не сказала тебе о существовании ребенка? – задала вопрос королева.
Чарльз смешался. Ему не хотелось ранить чувства Грэма, но как еще было объяснить забывчивость Камиллы?
Он повел шеей и повертел головой.
– Понимаешь, мам, она просто стерла это из памяти. Ты же знаешь, она бывает так очаровательно легкомысленна.
Королева заметила, как Грэм дернулся будто ужаленный. Ей стало жаль беднягу.
– Я знаю, Камилла временами бывает рассеянна, – заговорила Елизавета. – И тебе эта черта кажется прелестной, но ведь амнезией она не страдает, верно? Помнит ли она имя своего первого мужа? А детей, рожденных от него? Первую выигранную джимкану? Любимый крепкий напиток? Полагаю, помнит. Тебе не кажется странным, что она напрочь забыла о рождении первенца?
– И притом не простого, не обычного первенца, – залаял Гаррис. – Наследника английского трона.
– А ну, тихо, Гаррис! – сердито цыкнула королева.
– Нечего срывать на мне зло, – не смолчал пес.
– Это на Чарльза тебе хочется поорать, – поддакнула Сьюзен.
– Если не замолчите, отправитесь за дверь! – прикрикнула на собак королева.
– Мама, я так же, как и ты, не возьму этого в толк, – сказал Чарльз. – Но, думаю, у Камиллы есть своего рода фильтр в мозгу, чтобы… э… не пропускать негативные, неприятные моменты, чтобы не страдать.
– Очередная вандерпостовская ерунда, – отрезала королева. – Ступай на кухню и приготовь кофе. Все, что необходимо, найдешь на подносе!
Чарльз вышел, и королева мягко обратилась к Грэму.
– Значит, вы мой старший внук, мистер Крекнелл?
– Да, ваше величество, – ответил Грэм.
Голос у него, отметила про себя королева, весьма напоминает Чарльзов. Выговор чистый, без намека на какой‑либо местный диалект.
– Садитесь, пожалуйста, – пригласила королева, показывая на кресло у камина напротив себя. – Будет крайне интересно услышать ваш рассказ.
За рассказом Грэм постепенно преодолевал свой трепет перед королевой и, покончив с основными моментами биографии, заговорил о своих пристрастиях и увлечениях. Королева заинтересовалась, услышав, что одно время Грэм собирал новозеландские почтовые марки. Филателия – их общее увлечение, сообщила она Грэму.
Когда вошел с кофейным подносом Чарльз, королева оживленно расспрашивала Грэма:
– Вы уже встречались с братьями, дядьями и тетками?
– Мама, ну конечно, нет, – сказал Чарльз. – Ты глава семьи, и тебе нужно сообщить первой.
– А кто‑нибудь еще знает?
– Только Толстушка Соме, но я взял с него клятву молчать.
– Толстушка Соме? – Королева рассмеялась. – С тем же успехом ты мог подрядить "Красные стрелы" написать про Грэма в небе над Лондоном.