Прошло еще несколько дней. За это время Иса навел некоторые справки. Оказалось, что Кадрия была замужем уже трижды, а не один раз, как о том говорила Инаят-ханум. Первое замужество продолжалось всего несколько месяцев; муж - один из родственников со стороны отца - уже в день свадьбы довольно откровенно дал понять, что его интересует не столько невеста, сколько ее деньги. Второй раз Кадрия была замужем около пяти лет. На этот раз родители не выделили молодым ни гроша из своего состояния, считая, что зять проживет и без их денег. Развод и здесь завершил все опоры. Третье замужество продолжалось шесть лет. На этот раз, изменив своим принципам, мамаша осыпала дочь дорогими подарками и подношениями. Денег было больше чем достаточно, но, странное дело, супруг хотел еще и детей. Кадрия же оказалась неспособной помочь ему в осуществлении этих желаний.
Тогда муж обзавелся любовницей. Но скоро его связь раскрылась и семейная жизнь превратилась в ад. Последовал новый развод - третий.
Такова история Кадрии. Конечно, от своих друзей Иса скрыл все эти подробности. Он лишь сообщил им однажды, что хочет жениться на достойной женщине. Все были ошеломлены. А он с гордостью продолжал:
- И к тому же из знатной и богатой семьи!
- Последнее весьма и весьма кстати, - трескучим голосом сказал Аббас.
- Что ж, готов благословить тебя, - с завистью вздохнул Ибрагим.
Все рассмеялись. На Ису обрушился целый град вопросов. Отвечал он с опаской, боясь дать пищу всяким кривотолкам. Душу свою он раскрыл лишь Самиру, рассказав ему все без утайки.
- Ну а вдруг не будет детей, тебя это не беспокоит?
- Кадрия - хорошая женщина, она готова принять меня со всеми моими недостатками, почему же я не могу поступить так же? Найдется ли сейчас такая женщина, которая согласится принять меня в моем нынешнем состоянии?!
Через несколько дней Иса навестил Инаят-ханум и попросил руки Кадрии. Согласие было дано немедленно.
- Буду откровенен, всякая ложь вредит семейной жизни, - признался он старухе. - У меня есть сбережения, к тому же я получаю пенсию. Сейчас я нигде не работаю, но думаю, что в будущем найду подходящее место. В свое время я занимал ответственный пост в государственном аппарате, но потом меня уволили, принеся в жертву политике. Так уж сложилось, ничего не поделаешь. Сами понимаете, не может же человек, который раньше занимал такой видный; пост, оставаться долго без дела!
- Хорошо… Хорошо. Что вы! Деньги нас не беспокоят. Сердце подсказывает мне, что вы будете хорошим мужем моей дочери.
Она ни словом не обмолвилась о прошлом Кадрии, ее бесплодии. Иса тоже не подавал виду, что ему обо всем известно. Кто знает, что будет потом? Может быть, придется играть роль верного супруга, обманутого в своих лучших надеждах…
22
Между Исой и обеими женщинами установились неплохие отношения. Иса с самого начала повел себя как подобает мужчине. Он отказался переехать в дом Инаят-ханум, как она предлагала, уж очень страшила его возможность попасть в зависимость к теще. Было решено, что молодые поселятся в том квартале Каира, где Иса жил до революции.
Старухе Иса довольно откровенно заявил, что он и Кадрия должны пользоваться фамильным состоянием сейчас, а не после ее кончины.
- Ведь только в этом случае, - убеждал он Инаят-ханум, - мы всегда будем желать вам от чистого сердца доброго здоровья и многих лет жизни.
Он был настойчив, и в конце концов Инаят-ханум пришлось уступить. Довольный одержанной победой, Иса подумал: "Разве может все это идти в сравнение с тем, что я потерял после революции?"
Медовый месяц решено было провести на даче Инаят-ханум на морском побережье. Поблизости протекал Нил. Иса был околдован этим уголком, где удобства города сочетались с прелестями сельской местности. Ему нравилась сонная тишина, царившая вокруг. Сухой и чистый воздух действовал опьяняюще.
На курорте не оказалось никого из друзей или знакомых, и Иса все время проводил с семьей. Совершенно неожиданно для себя он оценил прелесть семейной жизни. Ему казалось, что он обрел наконец счастье и покой. К тому же его самолюбию льстило, что Кадрия с покорностью рабыни выполняла все его желания.
Однако скоро такая жизнь стала тяготить его. Все-таки он привык к самостоятельности и в прошлом был не прочь выдать себя за аристократа, имеющего солидные доходы. А сейчас он попал в полное подчинение к жене: ведь жизнь в достатке всецело зависела теперь от состояния ее матери. Только теперь Иса понял, что значит быть безработным. И сколько ни старалась Инаят-ханум предупреждать его желания, как ни сильна была любовь Кадрии - ничто не могло избавить Ису от мучительного сознания своей неполноценности и одиночества.
Да, такая жизнь не могла длиться долго! Надо снова заняться какой-то полезной деятельностью, найти применение своим силам и способностям!
Со временем Иса лучше узнал Кадрию. Она любила хорошо одеваться, великолепно готовила, особенно сладости - здесь она не имела себе равных. К тому же обладала отменным аппетитом. С удовольствием играла в нарды, любила кино, иногда не прочь была сходить в театр посмотреть что-нибудь комическое: серьезных вещей не терпела. От начальной школы - единственное, что она закончила, - память ее сохранила совсем немного: с трудом читала, едва могла написать письмо.
Зато Кадрия была истинной женщиной - в полном смысле этого слова: с горячими чувствами, заботливая и нежная. Иса мог быть доволен. Однако ее чрезмерная заботливость и нежность постепенно стали тяготить его. Возможно, она так внимательна к нему потому, что у нее нет ребенка? Иса часто замечал, какими печальными и вместе с тем восторженными глазами смотрела она на детей. "Интересно, какие мысли скрываются в этой головке? - думал он. - Волнует ли ее, например, то, что в свое время я был вынужден оставить работу и лишиться всего?" Временами Иса вспоминал Сальву. В такие минуты острее начинала ныть старая сердечная рана. Однажды перед глазами возникла Рири. При воспоминании об этой унизительной связи лицо Исы исказила гримаса страдания.
А ведь были времена! Он подъезжал утром к зданию министерства на казенном "шевроле", швейцар услужливо распахивал двери. Однажды он даже хотел выставить свою кандидатуру в парламент и наверняка был бы избран. Но сам премьер-министр советовал повременить немного - пока Иса будет выдвинут на министерский пост…
Сообщение о национализации Суэцкого канала застало его врасплох. Сразу были забыты превратности личной жизни. Настроение поднялось, и Иса просто задыхался от жажды деятельности - как это было в старые добрые времена. Он был захвачен волной всеобщего энтузиазма. Встречаясь о друзьями, Иса спешил обменяться с ними мнениями. Как ни трудно это было для него, но он не мог не признать величия свершившегося. Правда, он сознавал это рассудком, сердце по-прежнему отвергало все, что было связано с новым режимом. Иса с напряженным вниманием следил за политическим небосклоном: появление новой восходящей звезды вызывало интерес, порождало ассоциации с прошлым. Он не находил себе покоя, уставал, мучился от страшного раздвоения, терзающего его душу. "Что же будет?" - спрашивал он себя, пытаясь определить свое отношение к возможным последствиям происходящих событий. И не в силах найти ответ, обращался за помощью к жене, к теще, но они не могли удовлетворить его, и обычно после разговора с ними он спешил в кофейню пропустить пару успокоительных рюмок.
В середине сентября полный противоречивых чувств Иса вернулся в Каир. Он изменился: стал добрее, мягче. Стал чаще навещать прежних друзей. У них были молодые образованные жены - это немного расстраивало его. Утешало одно: по своему происхождению и состоянию ни одна из них не могла сравниться с Кадрией.
- Доволен семейной жизнью? - спросил его однажды Самир.
Дипломатично помолчав, Иса ответил:
- Конечно, и очень… Но, видишь ли, мне кажется, что семейная жизнь не может полностью удовлетворить человека, если у него нет работы… нет детей…
Между тем: события следовали одно за другим. Израильские войска вторглись на Синайский полуостров. В то утро каждое новое сообщение, казалось, било, стегало его по лицу. Приникнув к радиоприемнику, он с жадностью ловил каждое слово последних известий. Сейчас, когда решалась судьба страны, он пытался по-новому взглянуть на события и на самого себя. Прежнего Исы - патриота старого Египта - уже не было. Он старался успокоиться и трезво оценить обстановку, усилием воли заставить себя отрешиться от противоречивых мыслей.
Он посмотрел на Кадрию: она была целиком поглощена повседневными заботами и спокойно, даже равнодушно отнеслась ко всему, что так волновало его.
- Опять война, воздушные налеты? - спросила она с насмешкой.
Иса обычно не принимал всерьез ее слова и поступки и относился к ней, как к игрушке, которая помогает ему уйти от самого себя. Он и на этот раз решил, что она хочет развеселить его.
- Кухня целиком поглотила тебя. Как ты думаешь, во что превратился бы мир, если бы все люди были такими, как ты?
- Тогда, - спокойно ответила она, - не было бы войн!
Иса от души рассмеялся. Казалось, все заботы, тревоги и печали отошли на второй план.
- А тебя интересуют, так сказать, общие дела - то, что волнует всех людей, затрагивает честь твоей родины?
- Скажешь тоже. С меня хватает смотреть за тобой и твоим домом!
- Ты любишь Египет?
- А как же!
- Разве ты не хочешь, чтобы победила наша армия?!
- Еще бы, пусть опять будет мир и спокойствие!
- Так объясни же мне, почему тебя все это не трогает?
- У меня и без того немало забот…
- Интересно, что бы ты сказала, если бы Израиль вдруг наложил лапу на собственность твоей матушки?
- Что ты говоришь! Разве мы не победим?!
Иса отнесся к разговору, как к шутке, и несколько успокоился. Несмотря на пасмурный день, они решили навестить Инаят-ханум. Пообедав у нее, они отправились домой. Долго стояли на площади, тщетно пытались поймать такси. Неожиданно раздался сигнал воздушной тревоги. Сжав руку Исы, Кадрия с дрожью в голосе предложила:
- Давай вернемся…
Когда они снова поднимались по лестнице дома Инаят-ханум, захлопали зенитки. Прижавшись к мужу, Кадрия дрожала всем телом. У него тоже учащенно билось сердце. Все собрались в комнате; жалюзи на окнах были спущены.
- Так и прошла вся жизнь, - словно оправдываясь, заговорила Инаят-ханум, - война за войной, сигналы тревоги, залпы орудий, разрывы бомб. Не лучше ли поискать себе убежища где-нибудь на другой планете?!
В комнате был мрак. Сидели неподвижно. У всех пересохло в горле. Где-то вдалеке прогремело четыре орудийных залпа.
- Это поколение, - продолжала Инаят-ханум, - попадет в рай без всяких на то заслуг…
23
Весь следующий день Иса провел в напряженном волнении. Трудно было разобраться в нескончаемом потоке новостей и слухов - то радостных, то тревожных. Вечером он поспешил в излюбленную кофейню. Хотелось скорее встретиться с друзьями, поделиться с ними своими надеждами и страхами. Сейчас, казалось ему, никакая сила не может разорвать их союз.
Ибрагим не мог скрыть своего возбуждения.
- Вы считаете, что Израиль один решился на этот шаг? - воскликнул он.
Все удивленно переглянулись. Ибрагим продолжал:
- За спиной Израиля стоят Франция, Англия и Америка!
- Мне представляется, - перебил его Самир, - что наша армия уничтожит Израиль еще до того, как вмешаются его союзники.
Послышался иронический смешок.
Незаметно подкралась темнота. Ибрагим, понизив голос, почти шепотом сказал:
- Теперь все ясно. Кажется, пришел конец новым порядкам.
В сердцах затеплилась надежда: может быть, приближается час расплаты за унижения и пролитые слезы. Оторвавшись от наргиле, Аббас проворчал:
- Не думай, что это так просто… Этих людей тоже кое-кто поддерживает.
Его глаза блестели в полумраке.
- Вряд ли можно серьезно предположить, что из-за какого-то района, который с трудом можно найти на карте, начнется мировая война, - пренебрежительно процедил Ибрагим.
- Вы что же, действительно хотите, чтобы Израиль разгромил нас?! - не выдержал Иса.
- Никакого разгрома не будет, - успокоил его Ибрагим, - и до оккупации дело не дойдет. Израиль будет вынужден уйти, удовлетворившись, вероятно, Синаем и мирным договором с арабами. Затем, конечно, вмешаются Англия и Франция, которые постараются решить проблемы Ближнего Востока в своих интересах и восстановить в Египте прежнее положение.
- А не приведет ли это к восстановлению господства Запада?!
Ну и что же! Во всяком случае, это лучше, чем то, что мы имеем сейчас.
- Вот так западня! Голова кругом идет, - говорил Иса, словно обращаясь к самому себе. - Нечего сказать, прекрасный выбор: либо предавай родину, либо самого себя! Ну, а для меня поражение в этой схватке мучительнее смерти.
- Да ты, оказывается, романтик! - воскликнул Аббас.
- А нам-то чего переживать? - отозвался Ибрагим. - О чем нам жалеть, о чем, я спрашиваю?! Конечно, для умирающего любая жизнь лучше, чем смерть…
- Иногда мне кажется, - сказал Иса, - что лучше вернуться к прошлому, чем погибнуть, иногда же я думаю, что лучше быть ничтожеством в государстве, играющем какую-нибудь роль в мире, чем важным лицом в стране, о которой никто не считается.
- Помнится, ты сам признавал, что в тебе борются два Исы, - сказал с улыбкой Ибрагим. - Так вот, сейчас нас совсем не интересует мнение Исы, который говорит, мы принимаем во внимание того, который молчит.
Все громко рассмеялись.
"Что из того, что они не согласны со мной, - думал Иса, - гораздо важнее знать, что привело нас всех к такому печальному положению. Разве не крушение личности - первопричина всего? Страшная болезнь разъедает нашу родину". Прозвучал сигнал воздушной тревоги. Погас свет, все вокруг погрузилось во мрак и замерло. Самир предложил укрыться в зале кофейни, но его никто не поддержал. Иса вдруг вспомнил, что Кадрия осталась дома одна со служанкой. Ему стало жаль ее. Далекие взрывы нарушили внезапно воцарившуюся тишину. Они следовали один за другим, то приближаясь, то удаляясь. Друзья забились в уголок погруженной во мрак кофейни. Послышались предположения: "Шатра? Гелиополис? Хелуан?"
- Откуда у них такая сила?
- А наши где? Где наши самолеты?
Бомбардировка не прекращалась ни на минуту. Никогда, даже в дни минувшей войны, не было ничего подобного. Нервы у всех напряглись до предела. Томило ожидание и неизвестность. Что будет? Неожиданно в кофейню ворвался человек и заорал во все горло:
- Бомбят… Английские самолеты!..
- Не может быть, - раздался десяток взволнованных голосов.
- Я слышал сам… по радио, - уверял пришелец.
Посыпались догадки, предположения. Внезапно взрывы прекратились. В молчании и страхе потекли минуты ожидания.
Но вот прозвучал сигнал отбоя. Напряжение спало, люди начали приходить в себя, точно после долгой спячки. Зажегся свет, осветив усталые, тревожные лица.
Молчаливо обменивались взглядами. Что делать? Можно уходить? Снова проревел сигнал тревоги, и все притаились в ожидании взрывов.
- Кажется, конец ближе, чем мы предполагали, - прошептал Ибрагим.
- Моли бога, чтобы это был не наш конец, - отозвался Самир.
Через час мучений и переживаний опять раздался спасительный сигнал отбоя. Можно было покинуть убежище. Друзья сели в машину Ибрагима. Но не успели проехать и пяти минут, как снова завыли сирены. Остановились. Вокруг, как назло, никаких укрытий. Решили пересидеть тревогу в автомобиле.
- Мы непременно должны остаться в живых, ведь сейчас ценность нашей жизни стала, кажется, возрастать, - пошутил Ибрагим, нервно смеясь.
Целый час они провели в машине, ожидая отбоя. Наконец прозвучал сигнал. Будто устав от ожидания, "форд" сорвался с места, пересек мост, один, другой - и влетел в Замалик. Вскоре новый сигнал тревоги остановил машину. Опять загремели взрывы.
- Бомбят, наверное, военные объекты, - с трудом выговорил Иса для собственного успокоения.
- А может быть, бросают бомбы куда глаза глядят, - испуганно пробормотал Самир.
- Что вы! Обстрел гражданского населения - серьезное преступление, - изрек Аббас.
- Хорошо, что мы еще чем-то можем успокоить себя! - заключил Ибрагим.
Послышался отбой, и машина в который раз рванулась вперед, словно торопясь развезти всех по домам до того, как ее вновь остановит вой сирены.
24
Днем и ночью в небе Каира гудели самолеты, гремели бесконечные взрывы. Но несмотря на это, обычная будничная жизнь города не замирала ни на минуту. Продолжали работать учреждения, магазины, рынки.
По городу ползли слухи о многочисленных человеческих жертвах. Но люди не хотели отказываться от привычного образа жизни, хотя смерть бродила где-то совсем рядом.
Каир превратился в военный лагерь. Колонны броневиков и грузовых машин заполнили все улицы, забили переулки. Обстановка в столице с каждым часом становилась тревожней.
В эти дни, когда разрывы бомб и грохот зениток стали так же привычны, как крики уличных торговцев, Инаят-ханум переехала к дочери. Она чувствовала себя плохо, ухудшилось зрение. Старая женщина постоянно перебирала четки, словно искала в них защиту от обрушившихся на нее жизненных невзгод. Болезнь матери не сделала Кадрию энергичнее, а ее полнота ничуть не убавилась. И только сонные глаза стали чуть живее. Вечерами все собирались вокруг радиоприемника, с жадностью вслушиваясь в голоса дикторов, передававших сообщения о заседаниях Совета Безопасности и Генеральной Ассамблеи. Стало известно о страданиях жителей осажденного Порт-Саида.
Объятая страхом Кадрия спрашивала:
- Неужели мы устоим против англичан и французов?!
- Порт-Саид сопротивляется, - мрачно отвечал Иса. - Весь мир возмущен.
- Где-то возмущаются, а здесь падают бомбы!
- Да, все это так, - вздохнул Иса, - а что делать?
- Но ведь должен быть хоть какой-нибудь выход! - воскликнула она в исступлении. - Я больше так не могу! Нервы не выдерживают.
Что же оставалось говорить Исе? Его нервы тоже были напряжены до предела. Но от этого в душе еще сильнее вспыхивала жажда победы. Он перестал вспоминать свои прошлые невзгоды, мечтать о будущем. Сейчас не до этого. Главное - выстоять, победить. Победить во что бы то ни стало. Иногда его охватывало желание уйти ночью из дома, чтобы собственными глазами увидеть, что делается вокруг, познать опасность, обрести уверенность в победе. И, если понадобится, он даже готов пожертвовать собой ради нее.
Днем, бесцельно бродя по улицам, Иса жадно вглядывался в лица людей, и ему казалось, что все охвачены теми же чувствами, что и он.
Иса с удивлением стал замечать, что стена между ним и революцией начинает быстро рушиться. Прежде бы ему такая мысль и в голову не пришла.
Однажды в полдень к ним по пути в свою контору зашел Ибрагим. В последнее время он стал очень самоуверенным и важным.
- Еще несколько часов - и трагедия кончится! - с порога заявил он.