У Салли была уютная комната с балконом, чистая и светлая. Вечером я еще раз навестил ее. Лежа в постели, она выглядела совсем девочкой.
- Привет, милый… Пока еще не прикончили меня, видишь. Но сделали для этого все возможное… Веселенькое местечко, ты не находишь? Посмотрел бы на меня Клаус, свинья эдакая… Вот что получается, когда не понимаешь его душу…
Ее слегка лихорадило, и она много смеялась. Одна из сестер на минуту вошла в палату, как будто что-то искала, и почти сразу же вышла.
- Она страсть как хотела посмотреть на тебя, - объяснила Салли. - Видишь ли, я сказала ей, что ты - отец. Ты не возражаешь, дорогой?
- Вовсе нет. Я даже польщен.
- Так проще. Им кажется странным, если нет отца. А я не хочу, чтобы на меня косо смотрели и жалели, как бедную девушку, преданную и брошенную любовником. Не очень-то завидная роль, правда? Поэтому я сказала сестре, что мы страшно любим друг друга, но жутко стеснены в средствах и пока не можем пожениться. Мы мечтаем о том, как мы разбогатеем, станем знаменитыми и заведем семью из десяти детей. Бедняжка так расчувствовалась, что даже всплакнула. Сегодня вечером, во время дежурства, она собирается показать мне фотографии ее молодого человека. Трогательно, правда?
На следующий день фрейлейн Шредер и я пошли в лечебницу вдвоем. Салли лежала без движения, натянув простыню до подбородка.
- А, привет! Не хотите присесть? Сколько сейчас времени? - Она тяжело повернулась и потерла глаза. - Откуда эти цветы?
- Это тебе, Салли, от нас.
- Как мило с вашей стороны. - Салли безучастно улыбнулась. - Простите, у меня сегодня голова совсем дурная. Все из-за проклятого хлороформа…
Мы пробыли у нее всего несколько минут. По пути домой фрейлейн Шредер казалась ужасно расстроенной:
- Поверите ли, герр Исиву, я бы из-за родной дочери так не убивалась! Когда видишь, как бедная девочка страдает, кажется, сама бы легла вместо нее.
На следующий день Салли было уже много лучше. Мы все - фрейлейн Шредер, фрейлейн Мейер, Бобби и Фриц - пришли навестить ее. Фриц, естественно, не имел ни малейшего представления о том, почему Салли находится в клинике. Ему сказали, что ей вырезали небольшую язву, и как всегда, когда человек не в курсе, он отпускал разного рода случайные и крайне уместные замечания по поводу аистов, капусты, колясок, младенцев и даже подробно передал свежую сплетню об одной даме из берлинского высшего общества, про которую поговаривали, будто недавно она перенесла незаконную операцию. Мы с Салли старались не глядеть друг другу в глаза.
Вечером следующего дня я навестил ее в лечебнице в последний раз. Наутро ее пообещали выписать. Салли была одна, и мы вместе сидели на балконе. Она как будто пришла в себя и уже могла передвигаться по комнате.
- Я сказала сестре, что никого не хочу видеть, кроме тебя. - Салли томно зевнула. - Я так устаю от людей.
- Может, мне тоже лучше уйти?
- Нет-нет, - проговорила Салли без особого энтузиазма. - Если ты уйдешь, кто-нибудь из сестер придет сюда и начнет болтать; если я не буду оживленной и разговорчивой, они скажут, что мне нужно пробыть в этом чертовом заведении еще пару дней, а я этого не вынесу.
Она уныло глядела на тихую улицу.
- Знаешь, Крис, мне бы, пожалуй, даже хотелось родить этого ребенка… Было бы так чудесно родить его. Последние два дня я все пытаюсь представить себе, как это - быть матерью. Знаешь, прошлой ночью я долго сидела тут одна, держала на руках подушку и представляла себе, что это мой ребенок. И у меня было такое потрясающее чувство, будто я одна в целом свете. Я воображала, как он будет расти и как мне придется вечерами, уложив его спать, уходить и заниматься любовью с мерзкими старыми мужиками, чтобы заработать ему на хлеб и одежду… Тебе хорошо ухмыляться, Крис… Я правда так думала!
- Почему бы тебе не выйти замуж и не родить?
- Я не знаю… Чувствую, что потеряла веру в мужчин. Они мне просто не нужны… Даже ты, Кристофер, если бы ты сейчас вышел на улицу и тебя бы переехало такси… Я бы, конечно, переживала, но на самом деле мне было бы все равно.
- Спасибо, Салли.
Мы оба рассмеялись.
- Нет, я не то хотела сказать, дорогой. Я не имела в виду тебя лично. Не обижайся, что я так говорю. Ты же видишь, в каком я состоянии. Когда ты беременна, чувствуешь себя совсем как животное или еще там кто, защищающий детеныша. Беда только в том, что мне некого защищать. Поэтому, наверное, в последнее время я бросаюсь на людей.
Отчасти в результате этого разговора я внезапно в тот же вечер решил отменить все уроки, уехать из Берлина как можно скорее куда-нибудь на Балтийское море и засесть за работу. С Рождества я не написал ни строчки.
По-моему, Салли, когда я поделился с ней этой мыслью, почувствовала некоторое облегчение. Нам обоим нужна была какая-то перемена. Мы без особой уверенности говорили, что позже она присоединится ко мне, но уже тогда я понимал, что этого не случится. Планы у нее были очень неопределенные. Если раздобудет денег, то, может быть, отправится в Париж, или в Альпы, или в Южную Францию.
- Но, возможно, - добавляла Салли, - я просто останусь здесь и буду счастлива. Я, кажется, начинаю привыкать к этому месту.
В середине июля я вернулся в Берлин. Все это время я не имел от Салли никаких известий, кроме нескольких открыток, которыми мы обменялись в первые месяцы моего отсутствия. Я ничуть не удивился, узнав, что она съехала с квартиры.
- Конечно, я ее понимаю. Я не могла обеспечить ей удобства, на которые она вправе рассчитывать, ведь у нас даже умывальников нет в спальнях. Но все равно, для меня это было такое разочарование… Фрейлейн Боулз вела себя очень мило, не могу жаловаться. Она настояла на том, чтобы заплатить за комнату до июля. Я, конечно, имела право на эти деньги, потому что она не предупредила об отъезде до двадцать первого числа, но я бы даже не заикнулась… Она ведь такая прелестная молодая женщина.
- Салли не оставила свой новый адрес?
- Как же, оставила, и номер телефона тоже. Вы непременно позвоните ей. Она вам обрадуется. Другие джентльмены появлялись и исчезали, но вы, герр Исиву, были истинным другом. Знаете, я всегда надеялась, что вы поженитесь. Из вас бы вышла идеальная пара. Вы всегда имели на нее такое положительное влияние, да и она вас немного отвлекала, когда вы слишком уж углублялись в свои книги и занятия… О да, герр Исиву, можете смеяться, но никогда не знаешь наверняка! Может, еще не поздно.
На следующее утро фрейлейн Шредер разбудила меня в большом волнении:
- Герр Исиву, подумать только! Они закрыли Дармштадтский и Национальный банки. Не удивлюсь, если разорятся тысячи! Молочник говорит, что через две недели начнется гражданская война!
Одевшись, я тотчас вышел на улицу. Там, конечно же, толпился народ: на углу Ноллендорфплатц, возле банка, стояли мужчины с кожаными сумками и женщины с авоськами - вылитые фрейлейн Шредер. Железные решетки на окнах банка были опущены. Большинство собравшихся тупо уставились на запертую дверь. На ней висело небольшое объявление, набранное готическим шрифтом, похожее на страницу из средневековой книги. В нем говорилось, что рейхспрезидент гарантирует сохранность всех вкладов. Если верить объявлению, все было в полном порядке, только банк открывать не собирались.
Какой-то мальчишка играл с обручем. Обруч задел одну женщину. Она бросилась на него с воплем: "Эй ты, наглое отродье! Что тебе здесь нужно?" Другой женский голос подхватил: "Убирайся отсюда! Тебе здесь нечего делать!" Еще одна ехидно поинтересовалась: "У тебя что, тоже деньги в банке?" Испуганный мальчуган умчался прочь, спасаясь от ярости толпы.
Стояла сильная жара. Вечерние газеты подробно освещали новые чрезвычайные указы - казенно, сухо, официозно. Один тревожный заголовок, набранный кроваво-красным шрифтом, резко выделялся на фоне прочих: "Полный крах!" Нацистский журналист напоминал своим читателям, что завтра, 14 июля, День национальной независимости Франции и, безусловно, подчеркивалось в статье, французы в этом году будут праздновать его с особой помпой, предвкушая поражение Германии. В магазине готового платья я приобрел за двенадцать с половиной марок пару фланелевых брюк и поехал навестить Салли.
Она жила в трехкомнатной квартире, в доме, построенном в духе "колония художников", неподалеку от Брейтенбахплатц. На звонок открыла сама.
- Приветик, Крис, старая свинья!
- Привет, Салли!
- Как поживаешь?.. Будь осторожен, дорогой, ты испортишь мне прическу. Через несколько минут мне пора уходить.
Я никогда раньше не видел ее в белом. Ей шло, но лицо казалось худее и старше. У нее была новая стрижка, и волосы красиво уложены.
- Ты очаровательна, - сказал я.
- Правда? - Салли улыбнулась мечтательно и самодовольно. Я пошел за ней в гостиную. Окно во всю стену. Мебель вишневого цвета, очень низкий диван, заваленный цветастыми подушками с бахромой. С него спрыгнула и залаяла пушистая белая собачонка. Салли взяла ее на руки и принялась тискать, только что губами не касаясь.
- Freddi, mein Liebling, Du bist so-o süß!
- Твоя? - спросил я, отметив явное улучшение ее немецкого.
- Нет. Это Герды, мы вместе снимаем эту квартиру.
- Ты давно ее знаешь?
- Недели две, не больше.
- И что она за человек?
- Неплохая. Только скупало черта. Приходится платить буквально за все.
- А здесь мило.
- Ты считаешь? Да, я тоже думаю, что тут хорошо. Лучше, чем в той дыре на Ноллендорфштрассе, во всяком случае.
- Почему ты уехала? Ты что, поссорилась с фрейлейн Шредер?
- Не совсем. Просто устала от ее бесконечной болтовни. Совсем она мне заморочила голову. Все-таки она жуткая зануда.
- Фрейлейн Шредер к тебе прекрасно относится.
Салли нетерпеливо передернула плечами. Я заметил, что во время разговора она избегает смотреть мне в глаза. Воцарилось неловкое молчание. Поведение Салли меня удивило и даже смутило. Я стал уже подумывать, как бы извиниться и уйти.
Вдруг зазвонил телефон. Салли зевнула и, поставив аппарат на колени, сняла трубку:
- Привет, кто это? Да, я… Нет… Нет… Понятия не имею… Правда! Я должна угадать? - Она наморщила нос. - Это Эрвин? Нет? Поль? Нет? Подождите минуту… Дайте подумать…
- А теперь, дорогой, я должна бежать! - воскликнула Салли, закончив наконец разговор. - Опаздываю на целых два часа.
- У тебя новый хахаль?
Салли не обратила внимания на мой тон. Закурила с выражением легкого неудовольствия.
- У меня деловая встреча.
- А когда мы снова увидимся?
- Посмотрим, дорогой… У меня столько дел сейчас… Завтра я тебя извещу… Может быть, я скоро уеду во Франкфурт.
- Договорилась о работе?
- Нет, не совсем. - Салли говорила отрывисто, избегая касаться сути. - Во всяком случае, я решила до осени не ввязываться в съемки. Мне нужно как следует отдохнуть.
- У тебя, кажется, много новых друзей.
Тон ее снова стал неопределенным, нарочито небрежным.
- Да, пожалуй… Может, потому, что я слишком долго сидела на диване у фрейлейн Шредер и не видела ни одной живой души.
- Что ж, - не преминул я подколоть Салли, - надеюсь, никто из твоих друзей не держит деньги в Дармштадтском и Национальном банках.
- А что такое? - Она мигом оживилась. - Там что-то произошло?
- Ты в самом деле ничего не знаешь?
- Конечно, нет. Я не читаю газет и сегодня еще не выходила.
Я рассказал ей про кризис. Она явно встревожилась.
- Но какого черта ты не сказал мне об этом сразу? - воскликнула она нетерпеливо. - Это может быть очень серьезно.
- Извини, Салли. Я был уверен, что ты уже в курсе… Тем более, что теперь ты, вроде бы, вращаешься в финансовых кругах.
Она пропустила очередную колкость мимо ушей. Сидела нахмурившись, уйдя в себя.
- Если бы это было очень серьезно, Лео позвонил бы и сказал мне… - пробормотала она. Эта мысль, по-видимому, успокоила ее.
Мы дошли до угла, а там Салли быстро поймала такси.
- Ужасно неудобно жить так далеко, - сказала она. - Может быть, я скоро куплю машину. Кстати, - добавила она перед тем, как мы расстались, - как ты отдохнул?
- Хорошо, много купался.
- Ну что ж, дорогой, до свидания. Будет время, увидимся.
- До свидания, Салли. Будь здорова.
Через неделю она позвонила.
- Не можешь прийти прямо сейчас, Крис? Это очень важно. Я хочу, чтобы ты мне помог.
И на этот раз она была дома одна.
- Не хочешь подзаработать? - приветствовала она меня с порога.
- Конечно, хочу.
- Великолепно! Видишь ли, дело в том… - Она была в пушистом розовом халатике и казалась очень возбужденной. - Один мой знакомый собирается организовать журнал. Ужасно серьезный, художественный, с кучей замечательных фотографий - чернильницы в виде перевернутых женских головок, ну, ты знаешь, как сейчас такие штуки делаются… Суть в том, что каждый номер будет рассказывать про какую-нибудь страну, там будут статьи про обычаи, про нравы и все такое… В первом номере они хотят дать Англию и просят, чтобы я написала о типичной английской девушке. Конечно, я понятия не имею, что надо писать, вот я и подумала: ты напишешь статью под моей фамилией и получишь деньги. Я бы не хотела отказывать издателю, потому что он может мне очень даже пригодиться в других делах…
- Ладно, Салли, я постараюсь.
- О, как здорово!
- Когда это должно быть готово?
- Видишь ли, дорогой, в том-то все и дело. Статья нужна сейчас - иначе нет никакого смысла. Я обещала ее четыре дня назад, значит, надо сдать сегодня вечером… Только не слишком длинно, слов пятьсот, не больше.
- Ну что ж, сделаю что смогу…
- Прекрасно. Садись где хочешь. Вот бумага. Есть у тебя ручка? А вот словарь, если ты вдруг не знаешь, как пишется какое-нибудь слово… Я пока приму ванну.
Через сорок пять минут Салли вышла, нарядно одетая. Я уже закончил статью. Откровенно говоря, я был очень доволен своим опусом.
Она прочитала его очень внимательно, слегка нахмурив красиво подведенные брови. Окончив, отложила рукопись со вздохом:
- Прости, Крис, но это не годится.
- Не годится? - Я был просто ошарашен.
- Конечно, это настоящая литература, очень художественно и все такое…
- Тогда в чем же дело?
- Недостаточно живо, - категорично изрекла Салли. - Совсем не то, что нужно этому человеку.
Я пожал плечами:
- Что ж, очень жаль, Салли. Я старался как мог. Но я ведь не журналист, ты знаешь.
Я обиженно молчал. Самолюбие мое было задето.
- О! Идея! - воскликнула вдруг Салли, вскочив на ноги. - Я знаю, кто это сделает, если я попрошу! Как же это я раньше не догадалась? - она схватила телефон и набрала номер:
- А, привет, Курт, милый.
Она быстренько растолковала, что за статья ей нужна, и, положив трубку, объявила торжествующим тоном:
- Все в порядке! Он это сделает в два счета!.. - Выдержав для пущего эффекта паузу, она добавила: - Я звонила Курту Розенталю.
- А кто это?
- Ты что, никогда о нем не слышал? - Салли была раздосадована и изобразила крайнее изумление. - Мне всегда казалось, что ты интересуешься кино. Это самый блестящий из молодых сценаристов. Зарабатывает кучу денег. Конечно же, он сделает это только ради меня. Он говорит, что продиктует статью секретарше прямо на машинку, пока будет бриться, а потом отошлет редактору домой. Он просто чудо!
- Ты уверена, что он напишет то, что требуется редактору?
- Даже не сомневаюсь, Курт - настоящий гений! Он может все. Сейчас в свободное время он пишет роман. Он страшно занят и может диктовать только за завтраком. На днях он показал мне несколько первых глав. Ей-богу, ничего лучше я в жизни не читала.
- Подумать только!
- Да, я восхищаюсь такими, как он, - продолжала Салли, стараясь не смотреть мне в глаза. - Он ужасно честолюбив, трудится день и ночь, может сочинить все что душе угодно: сценарии, романы, пьесы, поэзию, рекламу… И нисколько не задается. Не то что некоторые молодчики: напишут по одной книжке и начинают болтать об Искусстве, воображая, что они самые великие писатели на свете… Просто с души воротит.
Хоть она меня и здорово разозлила, я все-таки не мог удержаться от смеха:
- И давно это ты ополчилась на них, Салли?
- Но я же не на тебя ополчилась, - однако взгляд отвела, - не на тебя лично.
- А с души тебя воротит от меня?
- Не знаю, в чем дело… Ты как-то изменился…
- Как же?
- Трудно объяснить. Как будто у тебя совсем нет ни честолюбия, ни охоты чего-нибудь добиться. Ты просто дилетант, а меня это бесит.
- Ну, мне очень жаль.
Но мой наигранный, шутливый тон звучал довольно натянуто. Салли хмуро уставилась на свои крошечные черные туфельки.
- Ты должен помнить, Кристофер, что я женщина. Все женщины любят, чтобы мужчины были сильными и решительными и делали карьеру. Женщине хочется по-матерински относиться к мужчине, потакать его слабостям, но в нем должна чувствоваться и сила, чтобы она могла его уважать… Если тебя интересует какая-нибудь женщина, постарайся, чтобы она не заметила, что ты не честолюбив. Иначе она будет презирать тебя.
- Ах вот оно что, понимаю… По этому принципу ты и выбираешь себе друзей, я имею в виду - новых друзей?
Она вспыхнула:
- Можешь смеяться сколько угодно. У моих новых друзей хорошие головы, деловые. И если у них много денег, то лишь потому, что они их заработали… Вот ты небось считаешь, что лучше них?
- Да, Салли, раз уж зашла об этом речь. Если они такие, как я себе представляю, то да.
- Вот и приехали, Кристофер. Именно это меня и злит: ты ленивый и самодовольный. Но говорить можно все что угодно, а ты вот докажи.
- Как же можно доказать, что один человек лучше другого? Кроме того, я так не говорил. Я сказал, что считаю себя лучше - но это всего лишь дело вкуса.
Салли не ответила. Слегка нахмурившись, она закурила.
- Ты говоришь, что я изменился, - продолжал я. - Если уж начистоту, то то же самое я подумал о тебе.
Салли, похоже, не удивилась:
- Правда, Кристофер? Может, оно и так. Не знаю… А может, ни я, ни ты не менялись. Может, мы просто сейчас увидели, какие мы на самом деле. Мы с тобой до ужаса непохожие, понимаешь?
- Да, это я заметил.
- По-моему, - сказала Салли, задумчиво куря сигарету и опустив взгляд на свои туфельки, - мы немного поднадоели друг другу.
- Возможно, - я улыбнулся в ответ. Мне все стало ясно. - Во всяком случае, из-за этого не стоит ссориться.
- Конечно, не стоит.
Повисла пауза. Потом я сказал, что мне пора. Мы оба были слегка смущены и держались подчеркнуто вежливо.
- Ты уверен, что не хочешь кофе?
- Нет, огромное спасибо.
- Может, чаю? Очень вкусный. Я получила его в подарок.
- Да нет, огромное спасибо, Салли. Лучше я пойду.
- Ты правда торопишься? - слова эти были сказаны с некоторым облегчением. - Непременно позвони мне на днях, ладно?
- Непременно, Салли.