– Тут не о чем раздумывать, – проговорил Дорошевский, глядя на Игоря своими рыбьими глазами. – Это хороший шанс, другого может не представиться. У нас сокращается число заказов, скоро работы для вас в нашей компании не будет.
Игорь хотел ответить, что как-нибудь это переживет, но промолчал.
Он вышел от Фреда с тяжелым чувством. Потерять работу он не боялся, но по размышлении понял, что Дорошевский мог предлагать ему поехать в Будапешт только с ведома Георгия. Думая об этом, он выкурил сигарету и открыл дверь в раздевалку, как раз когда Василий объявлял:
– Сегодня вечером в одном закрытом заведении корпоративная вечеринка по случаю Дня влюбленных. Надо шесть человек. Сто баксов, жратва и выпивка халявные, домой добираетесь своим ходом.
– Ох, и нас, бедненьких, вспомнили, не только девкам масленица! – всплеснул руками Стас Кривцов, один из "стареньких". – Что ж там за публика такая?
– Вот и узнаешь. Записать?
– Запишите, Василий Николаевич, запишите, родной вы наш… Может, найду там себе какого ни на есть Валентина, устрою личную жизнь. И Ренатика со мной.
– И меня, и меня!
Они обступили Василия, толкаясь бедрами и локтями.
Игорь пошел в уборную, вымыл руки, ставшие неприятно липкими после разговора с Дорошевским, ополоснул холодной водой лицо, а когда вернулся, застал обычную ссору, которые с некоторых пор повторялись в раздевалке почти каждый день. На этот раз качал права узкоплечий, жилистый как боксер Кривцов.
– Да что ты говоришь? – с издевкой отвечал он на чью-то реплику. – Принципы отбора! Будто мы не знаем этих принципов. Соси начальству спереди и подлизывай сзади – вот и весь отбор!
– Ой, будто ты не сосал, – возразил ему в том же тоне Вова Рябов, доносчик Василия. – Только без результата.
– Заткни хайло, вонючка крашеная, – Стас плюнул в сторону Вовы. – Я не с тобой говорю!
Самый молодой среди них, белокурый и по-девичьи миловидный Сережа Велешко, попытался вмешаться:
– Да ладно вам, ребята… Чего нам делить-то? Все в одном месте.
Кривцов повернулся к нему.
– С тобой-то я точно ничего делить не буду, Велешко, даже унитаз! Еще нахватаешься всякой заразы!
Ренат со смехом потянул Стаса за свитер.
– Не связывайся с крысами, Крева! Еще покусают…
– Сами вы крысы! – заявил Велешко, покрываясь пятнами.
Женька Стельмак, по-настоящему красивый и компанейский парень (единственный в агентстве, с кем Игорь хотел бы дружить, но по разным причинам никогда даже не разговаривал), вдруг вспылил:
– Да ты уже достал всех, Кривцов! Не нравится тут – иди на стройку сварщиком. Что ты к людям цепляешься?
– Ты что, Стельмак, за эту крысу впрягаешься? За стукача? – Кривцов резко повернулся к Женьке. – А ты уже знаешь, что его вместо тебя в Будапешт берут?
Женька переменился в лице.
– Кто это сказал?
Кривцов ответил:
– Я тебе говорю! Я сам списки видел – там Велешко, Рябов и Воеводин. Три главных соски "Фэшн-Хауса".
Ренат толкнул Кривцова, показывая глазами в тот угол, где стоял Игорь.
Вова Рябов надменно улыбнулся.
– Ну да, мы главные. Но ты не расстраивайся, Крева. Вы с Ренатиком количеством наверстаете. По эскортам за сто баксов…
Женька ударил кулаком в стену и быстро пошел к дверям.
– Рябова не вместо тебя, а вместо меня берут, – останавливая его, проговорил Игорь. – Я не поеду.
– Куда ты денешься! – Стельмак оттолкнул его руку. – Ты вообще не лезь, Воеводин, не о тебе речь!..
– Говорю, не поеду… я и не собирался.
– Ты за лоха меня держишь? – крикнул Стельмак. – Будет Измайлов спрашивать, куда ты собирался! Ему надо тебя спихнуть подальше. Все давно уже знают, один ты как баран!..
Стельмак хлопнул дверью, и в раздевалке повисла тишина. Делая вид, что не замечает враждебных и насмешливых взглядов, Игорь отошел к стойке с костюмами.
Администратор Наташа приоткрыла дверь и позвала:
– Ребята, кто готов, давайте в студию!
Продолжая победительно ухмыляться, Рябов пошел за ней. Когда он исчез за дверью, Кривцов пнул ногой его рюкзак.
Ни на кого не глядя, Игорь взял со стула свою сумку, забыв про анкеты, лежавшие под ней. Бумаги разлетелись по полу. Ренат поднял один лист, заглянул в него и протянул Кривцову – молча, с издевательской усмешкой.
Игорь собрал анкеты, на глазах у всех порвал их и выбросил в корзину для мусора.
Георгий Максимович обещал быть поздно, Игорь ждал его и не ложился. Тот приехал на такси почти в два часа ночи, порядочно пьяный, с початой бутылкой виски и плиткой шоколада в кармане. Еще был подарок – наручные часы в синей бархатной коробке. Дорогие, как понял Игорь, который начал немного разбираться в таких вещах.
Они выпили и почти сразу занялись сексом, сначала на кухне, затем перебрались на кровать. Но, несмотря на старания Игоря, дело не клеилось, и Георгий наконец остановился.
– Давай прекратим, не буду тебя больше мучить, – решил он, закуривая сигарету. – Я выпил, устал… Ты тоже не в настроении, как я вижу.
– Немного есть, – ответил Игорь честно.
– Вот что, я хотел с тобой серьезно поговорить, – опережая его, произнес Георгий. – Федор Евгеньевич уже информировал тебя про Будапешт?
Игорь почувствовал внезапную боль в груди – будто стукнулся об острый выступ.
– Это неплохое предложение, – продолжал Георгий, кашлянув. – Четыре месяца обучения, два месяца практики. Можно завести полезные связи, проявить себя…
"Ну ты-то уже завел и проявил", – подумал Игорь с неожиданной злостью, а вслух сказал:
– И что дальше?
– Я считаю, тебе нужно поучаствовать в этой программе.
– Зачем?
Георгий взглянул так, что Игорю стало неловко лежать с ним рядом голым.
– Затем, что это хорошая возможность получить образование и какие-то профессиональные навыки. Тебе не всю жизнь будет восемнадцать. Нужно подумать о будущем.
Он встал и начал одеваться. Игорь тоже поднял с пола свои джинсы и трусы.
– Вам предоставят жилье, даже какую-то стипендию, – продолжал Георгий. – И я буду переводить тебе на карточку определенную сумму каждый месяц, до конца учебы. Если возникнут дополнительные вопросы, всегда сможешь позвонить…
– Я так понял, меня выгонят из агентства, если я не поеду? – проговорил Игорь, стараясь не смотреть в его сторону. – Ты снял квартиру до марта. Это так совпало или ты заранее рассчитал? А часы – это типа прощальный подарок?
После секундного колебания Георгий подошел к нему, взял за плечи.
– Игорь, заяц… Ну, посмотри на меня. Послушай. Жизнь гораздо сложнее, чем кажется тебе сейчас. Я к тебе очень привязался. Наделал много глупостей. Но у меня есть обязательства перед моей семьей, перед людьми, которые у меня работают.
– А передо мной нет? – спросил Игорь с ожесточением.
– И перед тобой. Это хорошая программа. За эти места в агентстве идет драка. Потом шесть месяцев – не такой уж долгий срок. Я смогу к тебе приезжать, когда буду в Европе. А дальше посмотрим, что делать. Может, к сентябрю все изменится.
Игорь вдруг почувствовал такое отчаяние, что начал задыхаться от подступающих к горлу слез. Чтоб не расплакаться, он закусил губы.
– Ну-ну, что ты? – обеспокоился Георгий.
– Не бросай меня, пожалуйста, – взмолился Игорь, забыв обиду, ощущая только растущую панику. – Я все буду делать, я не буду вам мешать, мне ничего не нужно!
Георгий обнял его, прижал к себе, но тут же отстранился.
– Ну-ка, прекращай! Ты же мужик, а не девочка. Никто тебя не бросает. Просто – так нужно.
– Кому нужно, ей? – охрипнув от невылившихся слез, крикнул Игорь. – Что она хочет – так тебя перевоспитать? Ты же не сможешь долго притворяться! Ты ее не любишь! У тебя и так полно денег, зачем это все?!
– Мы не будем обсуждать мои дела, – сурово оборвал его Георгий. – Сейчас речь о тебе. А ты поедешь в Будапешт, хочешь ты этого или нет. Принимай как свершившийся факт.
Его жесткий тон вдруг напомнил Игорю дядю Витю. Было тяжело осознавать, что еще десять минут назад он с нежностью отдавал всего себя этому человеку, внезапно ставшему чужим, равнодушным, почти грубым.
– Тебе совсем наплевать, что я чувствую?
– Успокойся, успокойся, это все не трагедия, – повторял тот, словно знахарка, заговаривающая рану, раскладывая по карманам ключи, платок, телефон. – Мы еще поговорим, еще есть время.
– Лучше бы я не встречал тебя никогда! Лучше бы я умер! – всхлипнул Игорь, почти не понимая, что говорит.
Тот оборвал его:
– От дурного характера не умирают. Прекрати истерику и проводи меня.
– Пожалуйста, не уходи сейчас, – пробормотал Игорь в отчаянии, весь внутренне сжимаясь от стыда. Слезы наконец потекли по лицу, и он ничего не мог с этим сделать, только размазывал их руками.
– Завтра позвоню, – сказал Георгий, и дверь за ним захлопнулась.
Глава восьмая Олово для пуговиц
Там света не будет! Там долы пустынны.
Не стал ли я мертвым еще до кончины?Генрик Ибсен
Проснувшись, Максим еще с четверть часа лежал с закрытыми глазами, припоминая свой спутанный сон – маленькая горничная, дед, Марьяна. И что-то очень неприятное перед самым пробуждением. Какая-то мутная взвесь со дна души… Да, Таня. Она сидела голая за столом в окружении одетых мужчин. На ее пьяном, грубо накрашенном лице блуждала ухмылка, а глаза косили и похабно подмигивали.
Он подумал, что слишком близко подпустил ее к себе, слишком часто думал о ней в последнее время, и это начинало доставлять определенные неудобства.
Он ночевал в своей комнате в Озерном, приехал, чтобы забрать кое-какие вещи, а здесь Марьяна жестко поддерживала распорядок, заведенный дедом. Часы показывали половину десятого, в субботу завтрак накрывали в десять.
Максим принял душ и сошел в столовую, когда тетка уже сидела за столом. Перед ней стоял стакан морковного сока и тарелка с остатками овсяного пудинга.
– Извини, не стала тебя ждать, – заявила она сухо. – Подумала, что будешь спать до обеда.
– В этом доме у меня включаются наработанные рефлексы. Мне кофе с молоком, сок и пару тостов. С сыром и ветчиной, – обратился он к Вале, немолодой уже горничной с отекшим бескровным лицом, вечно выглядевшей так, словно ее саму отмачивали в отбеливателе вместе с простынями.
Когда горничная вышла, Марьяна проговорила, подняв бровь:
– Не вижу ничего плохого в раз и навсегда заведенном порядке. Это дисциплинирует, экономит время.
– Ты, похоже, всерьез занялась вопросами экономии, – заметил Максим. – Поувольняла всю прислугу, в конторе навела страху. Там только и говорят о сокращениях.
– Люди могут и должны работать эффективнее, – возразила она. – Конечно, им это не нравится, но я никого не держу. То же касается прислуги – когда у каждого есть свой отведенный объем обязанностей, меньше времени остается на сплетни и шашни друг с другом.
– Может, проще их всех уволить, а дом продать? – предложил Максим. – Мне он не нужен. Я подпишу доверенность на распоряжение моей долей в обмен на квартиру. Ты же, кажется, собиралась?
Она сделала нервное движение.
– Нет, мои планы изменились. Сейчас я не готова это обсуждать. В ближайшее время ты узнаешь…
Валя вошла с подносом, и Марьяна, открывшая было рот, замолчала, пристальным взглядом провожая каждое движение горничной.
– Вы разве не видите, что эти тосты подгорели? – спросила она со сдержанной яростью.
– Оставь, всё в порядке, – возразил Максим.
– Нет, не в порядке. Это же яд, канцерогены! Вы сами бы не стали это есть, а подаете на стол!
– Да что это с тобой сегодня? – удивился Максим, когда горничная унесла тарелку. – Оштрафовали какую-нибудь стройку? Или папа ночью был не на высоте? А черт, я понял – ты беременна! Вот почему вы так торопитесь со свадьбой…
Марьяна замерла с вилкой в руках.
– Откуда ты знаешь про свадьбу?
– Ну тоже мне, имя Бога. Все только об этом и говорят. Ты же поручила секретарше составить список свадебных салонов и кейтеринговых компаний. Тут не нужно быть Эркюлем Пуаро.
На мгновение ее лицо стало испуганно-беззащитным, но затем приобрело привычное выражение недоверия и недовольства окружающим миром.
– Конечно, они готовы заниматься чем угодно, кроме работы. Я предполагала, что Георгий объявит тебе официально. Но раз все известно, не буду скрывать. Да, мы назначили день свадьбы. Вероятно, это произойдет на Красную горку, после Пасхи.
– Что ж, поздравляю. Хотя и не скажу, что рад за вас.
Максим наконец получил свои тосты и сыр.
– Естественно, будет заключен брачный контракт, над этим уже работают юристы. Нам нужно будет обсудить вопросы с общей собственностью, – проговорила тетка, игнорируя его реплику.
– Всегда готов, – кивнул Максим. – Кстати, разумно, что ты так философски относишься к папиным слабостям. В конце концов мальчишка лучше какой-нибудь секретарши. Он не забеременеет, ни на что особенно не может претендовать… На мой взгляд, нам давно следует в этих вопросах взять пример с древних греков. Порядочных женщин нашего сословия воспитывать для брака, а красивых девушек и юношей из низших слоев – для удовольствий любви. Богатые и красивые должны наслаждаться жизнью. А бедные и некрасивые пусть работают. Согласна со мной?
– Ты слишком много себе позволяешь, – проговорила она, отчеканивая каждое слово. – Естественно, твой отец прекратит, уже прекратил эту глупую связь. Это было первым условием, которое я ему поставила.
Максиму почему-то захотелось ее позлить.
– Что ж, внушает оптимизм. Боюсь только, подобные условия придется ставить не раз. Или же, по примеру известного библейского персонажа, следует истребить всех мальчишек в пределах досягаемости и запретить рождаться новым.
Ничего не отвечая, Марьяна встала и, бросив на стол салфетку, вышла из столовой.
Максим неспешно закончил завтрак и поднялся в свою комнату.
Вечером он был приглашен на премьеру спектакля, в котором Таня играла одну из главных ролей и о котором она так много говорила в последнее время. Это была мистическая пьеса про Иисуса, сочиненная тем самым Гришей, перспективным режиссером, поборником женской нравственности. Он же выступал постановщиком спектакля. Таня играла Марию Магдалину.
Представление было построено на пространных монологах, многозначительных паузах и надрывных шумных сценах – видимо, чтобы не дать зрителю ни заснуть как следует, ни пробудиться на сколько-нибудь долгий срок. У Тани был длинный текст в середине пьесы, что-то вроде кульминации: "Священные книги – это корабли времени. Люди снарядили и пустили их в путь из прошлого в будущее. Они плывут, разрезая волны времен, к своей гавани, чтобы только там остановиться; и эта гавань – Бог".
Под занавес режиссер устроил Иисусу фрейдистский перепихон с Магдалиной. В этой сцене Таня обнажала грудь, а потом плакала, обнимая голые ноги актера, игравшего роль Христа, и в этот момент Максим чувствовал острую брезгливость, ревность и злость.
Спектакль показывали на малой сцене, в заполненном зрителями зальчике было нечем дышать, и после спектакля Максим сразу вышел на улицу. Позвонил ей, садясь в машину.
– Когда ты выйдешь? Я жду внизу.
Она ответила весело, возбужденно:
– Слушай, ну мы же собираемся отмечать премьеру… Ребята знают хороший ресторан, тут недалеко. Заходи, я тебя со всеми познакомлю.
– Нет. Я тогда поеду домой, – ответил он, чувствуя обиду и ревность. – Созвонимся завтра.
– Прошу тебя, пойдем, – проворковала Таня с нежностью. – Это для меня очень важный день. А ребята у нас классные, вот увидишь! Только подожди десять минут, я переоденусь и выйду. Хорошо?
– Ладно, – согласился он. – Только давай быстрее. Я пока воды куплю.
Через четверть часа Таня выскочила из дверей служебного входа. Румяная, возбужденная, она подбежала к машине. От ее дыхания пахло вином.
– Ой, Максим, я так рада! По-моему, замечательно прошло. Для меня это очень важный этап! Мы недолго посидим, я тебя со всеми познакомлю… Я же терплю твоих друзей.
Он пожал плечами.
– Хорошо, садись. Будем терпеть твоих. Где этот ваш ресторан?
Улыбаясь, она поцеловала его в щеку возле рта.
– Спасибо! Представляешь, нас уже на фестиваль в Екатеринбург приглашают. Если найти спонсора, можно было бы свою студию организовать… Ну, что ты молчишь? Тебе понравилось или нет?
– Ты хочешь ответ вежливый или честный?
Она искренне огорчилась.
– Значит, не понравилось. Можешь аргументировать?
– Не знаю, мне показалось скучно. И непрофессионально. Какой-то самодеятельный Булгаков для озабоченных школьников.
Она отвернулась к окну, закурила. Максим поставил диск китайского диджея, привезенный Добрыниным из Гоа, начал переключать семплы. Ему было приятно досадить ей в ответ на полученную в зале душевную ссадину, но ссориться он не хотел.
– Правда, как ты играла, мне в целом понравилось, – добавил он, смягчая тон. – Хотя не понимаю, зачем было раздеваться и натурально целовать ноги этому хиппи. Надеюсь, он хотя бы их предварительно помыл.
Таня хмыкнула. Двери служебного подъезда наконец распахнулись, выпуская компанию актеров. Гриша в коротком пальто, в намотанном вокруг шеи красном шарфе увлеченно что-то говорил на ходу, размахивая руками. Остальные слушали, забегая вперед, стараясь заглянуть ему в лицо.
Таня открыла окно и крикнула:
– Ребята, мы здесь! Кого подвезти?
Гриша повернулся на ее голос, но, встретившись взглядом с Максимом, высокомерно вскинул голову.
– Мы пройдемся пешком, тут рядом, – отозвался кто-то из актеров. – А вы что, тоже едете?
– Конечно, едем! Садитесь, у нас три места, – Таня обернулась к Максиму. – Они тебя стесняются. Пригласи их, пожалуйста…
– Это же твои друзья. Уговаривай их сама.
Две девушки наконец отделились от компании и направились к машине. Таня обрадовалась им, как сестрам, с которыми не виделась годами.
– Садитесь, девчонки! Берите сигареты, хотите? Знакомьтесь, это Максим… А это Люба, она делала костюмы, а Настя просто ее подруга…
Ресторан, где намечался банкет, больше напоминал студенческую столовую, но девушки, которых они подвезли – обе некрасивые, коротконогие, – из робости не решились войти и остались ждать остальных перед входом.
– Ты собираешься здесь что-то есть? – спросил Максим. – Лично я пас. Не хочу подхватить дизентерию.
Таня взглянула на него огорченно.