– Слушай, почему ты так со мной сегодня разговариваешь? Ну пусть не понравилось, но можно же из вежливости что-то приятное сказать. Люди старались, работали, хотели донести свои мысли… Это же заслуживает уважения, даже если получилось не всё!
– Лучше я все-таки поеду домой, – проговорил Максим. – Мне здесь не по себе.
– Как хочешь.
Она обиженно повернулась к нему спиной, села за стол, взяла меню. Поколебавшись, Максим все же решил остаться.
Компания во главе с Гришей появилась минут через пять. Суетливо, шумно они начали раздеваться, рассаживаться за столом.
Их было человек двенадцать. Рассматривая их, Максим вспомнил рассуждения действующего политика и отцовского приятеля Владимира Львовича о деградации отечественного генофонда. Наконец наступила тишина – это Гриша обвел своих апостолов кротким, но повелительным взглядом.
– Ребята… сегодня особенный день. Мы шли к нему долго, непростыми путями. Но мы преодолели все преграды – невежество, гордыню, лень ума… и сегодня подводим итоги. Сказано – по плодам их узнаете их.
Они потянулись к рюмкам.
– За нас! За тебя, Гриша!
– Давайте, ребята… За вас, вы такие молодцы!
На столе были приготовлены закуски – обветренная ветчина, бледный сыр, нарезанные кружками апельсины и подпорченные бананы. По плодам их узнаете их…
Перебивая друг друга, они начали делиться впечатлениями.
– Самый сильный момент был, когда…
– Главное, Олег весь монолог держал напряжение, а в конце форсировал…
– И я смотрю в зал и чувствую этот энергетический столб…
Максим видел, как старательно они игнорируют его присутствие. Таня тоже словно забыла о нем. Она быстро захмелела, распустила волосы.
– Ребята, я хочу сказать за себя… Мне было так интересно работать с вами! За это время я поняла очень многое… такие вещи, о которых раньше даже не задумывалась. Эта роль очень изменила меня. Спасибо вам!
– Это взаимосвязанный процесс. Ты изменилась сама и перестроила образ, – негромко, проникновенно произнес Гриша. – Твоя Мария привнесла в спектакль живое женское тепло.
– И живое женское тело, – добавил Максим желчно.
Гриша обратил к нему бледное лицо.
– А для вас, господин Паратов, женщина – это только животное тело? Которое щекочет вашу похоть? С такими жизненными установками мне вас искренне жаль.
– Если я Паратов, вы, соответственно, – бедный чиновник Карандышев? – зло усмехнулся Максим. – Что ж, вам идет эта роль.
Тот побледнел еще сильнее, но ответил почти спокойно:
– Кто и когда вас так сильно обидел, что вы до сих пор мстите всем окружающим? Неужели вы не понимаете, что, никого не уважая, вы теряете и уважение к себе?
Максим ощущал, как в нем разгорается злость. Он мог бы уложить Гришу одним ударом в челюсть, но не хотел выглядеть смешно. Он встал и кивнул Тане.
– Поехали отсюда. Эксперимент по сведению разных пород животных закончен.
Гриша вдруг вскочил, сжав кулаки.
– Эй, ты! Татьяна тебе не крепостная девка, чтоб ей приказывать!
Максим взял Татьяну за руку выше локтя и повел к двери, но режиссер догнал, преградил ему дорогу.
– Отпусти ее, ты!.. Видишь, она не хочет ехать!..
Максим отпихнул его плечом. Актеры вскочили с мест, окружили своего пророка. Чувствуя поддержку, тот закричал, обращаясь уже к Тане:
– Посмотри, кого ты выбрала! Отними у него его папашу с ворованными деньгами, что останется? Избалованный барчонок, самодовольное ничтожество. Олово для пуговиц!
Гриша вдруг схватил со стола стакан и выплеснул в лицо Максиму какую-то жидкость. Тогда Максим скрутил свитер на его груди и поволок его на улицу.
Тот не оказывал сопротивления, и, чувствуя физическое превосходство, Максим несколько раз шлепнул его по щекам ладонью, как нашкодившего пса, а затем плюнул ему в лицо.
– Теперь ясно, кто здесь ничтожество, ты, Мейерхольд? А если узнаю, что ты с ней спишь, получишь по всей программе!
Гриша стоял перед ним бледный, напуганный, но с мученическим выражением на лице. Актеры наблюдали эту сцену с ужасом.
Таня наконец опомнилась и закричала:
– Тебе лечиться нужно, Максим! Ты совсем озверел от наркоты!.. Что ты творишь?
– Поехали отсюда, – он снова крепко взял ее за руку.
– Я никуда с тобой не поеду!..
– Я сказал, поехали! – крикнул он и выругался.
Они сели в машину и отъехали от ресторана. Максим гнал, глядя прямо на дорогу. Таня молчала. Он включил музыку.
– Ладно, извини. Не знаю, что на меня нашло. Этот ублюдок меня вывел. Строит из себя пророка, а сам обыкновенный неудачник. Ноль, помноженный на ноль.
Она продолжала молчать, и он убавил звук приемника.
– Что такое олово для пуговиц? – спросил он примирительно.
– Это Ибсен. Пер Гюнт, – ответила она.
– И что это значит? Я не читал.
– К Пер Гюнту приходит пуговичник, чтобы переплавить его в ложке… с другими пустыми и мелкими душами, которые не заслужили ни ада, ни рая. Выключи эту музыку, пожалуйста.
– И ты согласна с этим?
– С чем?
– Что у меня пустая мелкая душа, которая не заслуживает ни ада, ни рая?
Он не видел ее лица – только часть щеки, которую закрывали волосы, – но почему-то ясно представлял себе его выражение, упрямое и сосредоточенное.
– Нельзя так относиться к людям. Как будто все, кроме тебя, – грязь под ногтями. Как будто деньги действительно значат все.
Максим выключил радио.
– Не все, но очень многое. И знаешь, что я тебе скажу? Если ты хочешь, чтобы мы и дальше были вместе, не надо раздеваться на публике. Мне это не нравится. Можешь считать меня самодуром. Я понимаю, что ты актриса, но этот Гриша не Стенли Кубрик и не Михалков. И я не хочу, чтобы он лапал мою девушку – даже на сцене.
Несколько минут они мчались по безлюдной улице в молчании и в тишине. Потом Таня спросила:
– То есть я твоя девушка? С каких пор? Ты же так дорожишь своей свободой.
– Я думал, это не обсуждалось с самого начала.
– Ты, может, еще предложишь выйти за тебя замуж?
– Не исключено. Если будешь выполнять условия, которые я ставлю.
– А, так условия наконец-то начались?
Они уже подъезжали к ее дому. Когда Максим притормозил у светофора, она повернула к нему разгоряченное лицо.
– Знаешь что, мальчик, гуляй-ка ты по холодку! Он мне будет ставить условия! Что ты о себе возомнил? Если хочешь знать, мне не нужен ни ты, ни твои деньги! Мы просто приятно проводили время, вот и все. И ты мне ничего не можешь запрещать или разрешать, я живу сама как хочу! А если что-то не нравится – до свидания, никто не будет плакать!
Максим остановил машину перед ее подъездом. Он понимал, что она говорит это не всерьез, а из пьяного азарта, но все равно чувствовал кипящую злость.
– Что ж, тогда до свидания, – проговорил он жестко.
Она взялась за ручку двери.
– Пока.
– Ты хорошо подумала? Я ведь уеду и больше не появлюсь.
– Ой как страшно! – ответила она, заливаясь пьяным хохотом, заставившим Максима скрипнуть зубами от ярости.
Когда она захлопнула дверь машины, Максим сразу рванул с места, но тут же сдал назад, подъехал к ней, еще не успевшей войти в дом, и крикнул:
– Это твой Гриша и все твои приятели – олово для пуговиц! Нищие ничтожества с раздутым самолюбием. Лузеры, которые всю жизнь барахтаются в собственном дерьме и корчатся от зависти к тем, кто преуспевает! Сиди вместе с ними в нищете, обслуживай их забесплатно, как эта твоя Магдалина. Но не надейся, что кто-то явится вас вознаградить, а нас покарать!.. Потому что нету никакого пуговичника! Ясно тебе? Нету и никогда не было!..
В ответ она снова засмеялась, а он с силой вдавил педаль газа в пол.
Глава девятая. Холодное сердце
Бог сказал: возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа, и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе…
Бытие 22:2
Компаньоны заняли отдельный кабинет с окнами на Неву.
– Чем кормят? – спросил Георгий после приветствий.
– Национальное русское блюдо – напицца, – хмыкнул Марков.
– Хорошие тигровые креветочки, леберкес, карпаччо из лосося, – застрочил как из пулемета молодой официант.
– А все остальное – нехорошее? – уточнил лукавый Эрнест.
– Так за все хорошее, Эрик, надо платить. А за нехорошее – переплачивать втрое, – заметил Георгий.
Юноша заулыбался в ответ, стрельнув глазами.
Когда сделали заказ, Марков вынул из кармана узкую коробку полированного дерева, открыл, с гордым видом представляя публике охотничий нож с резной костяной рукояткой в виде головы грифона.
– Эрик, ты у нас глубокий эстет. Как тебе?
– Саша, я – мелкий, – отозвался Карпцов. – Это Георгий Максимович у нас арбитр изящества.
Тот передал нож Георгию. Казимир тоже придвинулся, с любопытством разглядывая вещицу.
– Эскимос поймал маржу и воткнул в нее ножу… Где взял?
– Да вот нашли мне ребята резчика, – похвастался Марков. – Это тестю к юбилею презент. Я еще хочу в глаза по рубину всадить и у черенка золотую вставку.
– А вроде ножи – плохая примета, – вспомнил Эрик.
– Да ерунда, всегда дарили ножи. Он охотник, любит всю эту символику.
– Надо просто денег попросить, как бы за выкуп. Десятку или сотню, символически, – посоветовал Казимир. – Я верю в приметы. Например, кошка дорогу перебежит, обязательно будет какая-нибудь неприятность. Поставки завязнут или техника сломается. Или на благотворительность придут просить так, что не отвяжешься.
– Как это – не отвяжешься? – возмутился Марков. – Да им только начни давать! У нас есть социальный бюджет – и всё, закрыли тему!
Казимир покачал головой.
– Ну, ребенок больной. Как тут пошлешь?
– Слушай, а вот почему все эти умирающие младенцы хотят лечиться только в Германии или в Швейцарии? Здесь-то им чем плохо? – взвился Саша. – И у нас врачи все эти операции делают, вполне за скромные суммы. Может, если ты такой добренький, и меня в Цюрихе подлечишь – у меня суставы, позвоночник, нервы пошаливают…
– Ну-ну, ребята, – Эрнест примирительно приобнял обоих. – У меня, кстати, новости для вас. Одна хорошая, одна плохая.
– Начнем с плохой, – решил Георгий.
– Похоже, сформировано решение, что в комитет сядет Шверник. Там хотят совсем нейтрального человека. Филиппов слетит, против него корнеевские и Москва. А Шверник – андроид, но показал себя на "Морском фасаде". Так что скоро у нас будет лицо, действительно принимающее решения.
– Это уже факт или гипотеза? – уточнил Марков. – Откуда информашка?
– Поступает в режиме онлайн, – уклончиво ответил Эрик.
– А хорошая? – спросил Георгий.
– Есть выход на этого деятеля. Вменяемые люди. Знают про него больше, чем он сам. Одним словом, смотрите и решайте, что делать. Я готов делиться идеями.
Георгий заметил, что Казимир уже продолжительное время смотрит на его грудь.
– Слушай, почему у тебя галстук никогда не заворачивается? – спросил тот неожиданно.
– Показываю, – Эрнест дал ему пощупать свой. – Надо туда бросить железный рубль.
– У меня галстуки дорогие, – пояснил Георгий. – Этот я купил в Париже.
– Спасибо. А я что, по-твоему, у цыганки на рынке беру?
– Ребята, давайте к нашим баранам, меня жена беременная ждет, – просительно взглянув на Георгия, напомнил Эрнест. – Хотелось бы бонусы расписать по закрытым проектам. И я тут предлагаю обновить договор совместного доверительного по "Альмагесту", там много дырок. Хорошо бы зафиксировать нужные опции сейчас, а не когда непонятно что начнется.
– Ну, Сирожи тоже не пальцем сделаны, – справедливо возразил Марков. – Мы дырки заткнем, они расковыряют.
– Надо бы как-то их замотивировать. Но это уже не моя компетенция. Я предлагаю варианты. Я говорил, что надо вносить изменения в устав.
– Надоело уже слышать про эти варианты, – вдруг раскипятился Саша. – Что мы можем-то? Пожелать им гнойных трещин в анальном проходе? Пока я вижу, что у Сирожей будет двадцать пять против ваших восемнадцати по привам. А куда мадам Козырева повернет, она сама не знает. У нее каждый день новые решения. Уже надо к палубе себя привязывать, такая качка на корабле.
– Саша, Иисус любит тебя, – проговорил Георгий, отправляя в рот кружок колбасы. – Но все остальные считают тебя засранцем.
– А мне не смешно, – заявил Марков с непривычной для него серьезностью. – Мне тут птичка на хвосте принесла, что их дружок Бардин мутит дела с народными умельцами из общества "Регион". Если кто не знает, это все громкие дела по рейдерским захватам.
– И что? – спросил Георгий, наливая себе и компаньонам водки.
– А ты не чувствуешь полета траектории? У меня на такие вещи нюх.
– Ну, я бы не стал пока конкретизировать, – осторожно возразил ему Эрнест. – Хотя такого течения событий нельзя исключать…
Марков начал загибать пальцы:
– В налоговой нам заменили человека – это раз, документы застряли в комитете – это два, по стройкам комиссия какая-то левая ездит, с непонятной стороны. И акции скупаются активно – это уже звонок. Я понимаю, что прицел – тоже чья-то точка зрения, но если без шуток… Реально тревожно, амигос.
Его обрюзгшее за последние недели, поутратившее самоуверенность лицо выражало неподдельное беспокойство. И Георгий решил, что должен наконец объявить компаньонам новость, которая обещала изменить все текущее и будущее положение вещей.
– А что будем делать, если Сирожи пропихнут своего председателя? – продолжал Марков, кусая ус и нервно постукивая по столешнице пальцами. – Это будет уже фига не с маслом, а с вазелином.
– Не пропихнут, – проговорил Георгий Максимович, разливая водку. – У меня есть сообщение, которое имеет отношение к данному вопросу и к позиционированию последующих дел.
Их лица обратились к нему с напряженным ожиданием.
– Я готов официально объявить о нашем бракосочетании с Марьяной Козыревой. Счастливое событие состоится в конце апреля, пока уточняем день. Само собой, присутствующие приглашены. Таким образом, Марьяна, Васкунец и Шубин будут голосовать мою кандидатуру. Думаю, мы выйдем с перевесом и сможем нормально все решить. Так что предлагаю выпить за любовь, за мир во всем мире и за Изумрудный город, до которого мы наконец-таки дошли.
Реакция была неожиданной. Компаньоны изумленно переглянулись, и даже сдержанный Эрнест издал радостный возглас, а Марков во все горло завопил:
– И молчал! Ну не пидорас ты после этого?! Хоть бы намекнул для ясности! Значит, есть еще похер в похеровницах! Дай я тебя поцелую, мин херц.
Казимир, виновато улыбаясь, поднял стопку.
– Ну, за это надо выпить. Мы уж и не надеялись, признаться. Думали, ты пас.
Они выпили. Официант принес суп.
– Главное, всё тихой сапой, даже мне не рассказал, – не унимался Марков. – Когда ты ее успел обработать-то? Она точно согласилась?
Эрнест укоризненно покачал головой.
– Александр Николаевич, ты можешь представить себе даму, которая откажет такому кавалеру?
– Да что дама, я бы и сам ему дал!
– С ней все ясно, – вздохнул Казимир. – Только как он-то с ней жить будет? Нет, если вы по-деловому договорились, я только рад…
– Душа в душу будут жить, – заверил Марков. – Как в лучших домах. Такой порядок цифр – лучший стимул для эрекции. Я как подумаю про эти горизонты, у меня у самого встает.
Эрнест поднял рюмку.
– Ну что ж, за нового председателя? Король умер, да здравствует король!..
Георгий оглядел компаньонов словно бы другим взглядом, на который давал право новый "порядок цифр". Но тут же осадил внутреннего коня, еще не получившего отданные в тюнинг крылья, но уже готового сломя голову лететь вперед.
– Впрочем, это все не отменяет текущих вопросов. Рано сосать друг другу концы, господа.
– Ну, давайте супа поедим и продолжим по пунктам, – предложил Казимир, и компаньоны взялись за ложки.
Вечером, выходя из бизнес-центра, Георгий наткнулся взглядом на группку ребят из агентства, куривших на ступеньках. Он сразу отвел глаза, но в сознании отпечатался, как на сетчатке глаза отпечатывается яркая нить накаливания лампы, силуэт Игоря в темной спортивной куртке, в шапке, низко надвинутой на лоб.
Еще в обед Георгий отослал Вадика с поручениями и сам был за рулем. Он собирался заехать в спортклуб на пару часов, а вечером посидеть над схемой и уставными документами по совместному с немцами проекту, который снова начал обретать перспективы. Но, попав в небольшую пробку на выезде с парковки у "Альмагеста", он ощутил, как смутное беспокойство, растущее в душе, оформляется в непреодолимое желание. Он припарковался у обочины и достал телефон.
– Игорь, я в машине, на автобусной остановке, за кинотеатром. Если хочешь, подвезу тебя домой.
– Хорошо, – ответил тот после небольшой заминки. – Сейчас приду.
Они не виделись уже больше двух недель, и Георгий не испытывал по этому поводу дискомфорта. Приняв решение, он не собирался его отменять, и все же не мог не поддаться знакомой слабости человека, собравшегося с понедельника сесть на жесткую диету и уступающего греху чревоугодия перед длительным постом.
– Как дела? – спросил он мальчика, когда тот уселся рядом.
– Нормально, – ответил Игорь, выпуская дым из угла рта и выбрасывая в окно сигарету.
Глядя на него, Георгий подумал, что даже уродливая спортивная шапка не портит его строгой красоты. Близость его была возбуждающей, но и неприятной, как укор, – мальчик хмуро смотрел в сторону, обхватив руками рюкзак.
Весь день валил мокрый снег, и теперь дорога была покрыта жидкой леденистой грязью. Георгий поехал прямо по Каменноостровскому. Чтобы нарушить неловкое молчание, спросил:
– Признавайся, это ты нацарапал на моей машине слово из трех букв? Или это все же акт безадресного подросткового вандализма?
– Что мне, делать больше нечего? – пожал плечами Игорь.
– Ты не голодный? Можно заехать перекусить, – предложил Георгий, рассчитывая, что тот откажется.
– Нет, не голодный, – он мотнул головой и отвернулся.
Подъехали к дому. Игорь достал ключи. В квартире было все так же неуютно, но на этот раз почти чисто.
– К тебе уборщица приходит?
– Нет, я сам прибрался, – ответил он. – Хочешь водки с соком? Больше ничего нет.
– Лучше чаю, – попросил Георгий.
– Чай кончился, – сказал он. – Есть кофе. Растворимый.
– Ну хорошо, тогда кофе. Или просто сока. Все равно.
Георгий Максимович опустился на диван, глядя, как он наливает сок в стаканы. Тонкий джемпер обрисовывал стройные линии его рук и плеч, плавное движение мышц под тканью.
– Когда вы едете в Будапешт? – спросил, сглатывая скопившуюся во рту вязкую слюну.
– Через девять дней, – ответил Игорь, сухо откашливаясь.
– У тебя все готово? Виза, документы?
Он кивнул.