Эта семья была не похожа на его собственную. Его мама с ума бы сошла, если бы кто-то случайно сшиб статуэтку в саду перед домом, уж не говоря о том, чтобы завалить сад масляными частями автомобильного двигателя. Дом, в котором жили родители Терри, был их собственностью, а не муниципальной. И отец Терри, несмотря на суровый внешний вид, все выходные ухаживал за своими розами, а не разбирал по частям "форды". Эти люди - семья Мисти - были на другой ступени рабочего класса Они получали деньги наличными, жили большой семьей в чуть ли не съемном домишке, ютясь и толкаясь в ограниченном пространстве. А Терри был единственным ребенком в семье.
Трое братцев Мисти принадлежат к типу чванливой деревенщины - такие теперь заполоняли места, которые он раньше любил, и все портили. У них до сих пор были длинные волосы! На дворе конец лета 1977 года, а у них еще длинные волосы! И не потому, что они, как Рэй, верили в другую жизнь, а потому что они были слишком медлительны и тупы, чтобы меняться! Эти прически - Терри от них тошнило! За такие прически вас избили бы еще пять лет назад! Стрижки перьями, мешковатые штаны клеш, обтягивающие рубашки с коротким рукавом из ткани стрейч, через которую просвечивали их омерзительные соски, и эти пережевывающие жвачку вытянутые физиономии. Его глаза заволокли унизительные слезы.
- Ха! - расхохотался младшенький, - Упырь щас расплачется!
- Перестань, - гавкнул отец. На младшего братца Мисти это не произвело никакого эффекта, а Терри аж подскочил. - Он теперь семья, или скоро ею будет, я хочу, чтобы вы к нему как следует относились. Ну-ка, все вы - подите сюда. Пожмите упырю руку.
Никто не сдвинулся с места.
Лицо старика побагровело от ярости.
- Пожмите упырю руку, я сказал! - скомандовал он. Его глаза налились кровью и практически вылезли из орбит.
Братцы выстроились в очередь, чтобы пожать Терри руку.
- Благослови Господь, - пробормотал старший и потряс его кисть своей мясистой лапой, чуть не вывихнув ему плечо. Терри был в таком шоке, что даже боли не ощущал.
- Благослови Господь, - повторил средний, со всей силы сжав Терри руку, отчего его пальцы захрустели, как грецкие орешки на Рождество.
- Благослови Господь, - вякнул меньшой, едва коснувшись его ладони и тут же поспешно убрав руку. Вполголоса он добавил: - И если ты хоть раз не так посмотришь на мою сестру, я тебя убью на фиг.
Терри уже понял, что до конца дней его будут знать как Упыря. Что мы подарим Упырю на день рождения? Не хочет ли Упырь выпить? Придет ли к нам Упырь на Рождество? Неудивительно, что Мисти погрузилась в чтение этой австралийской феминистки Гермайн Грир - еще бы, все детство провести среди этих огров!
Мисти с мамой вернулись в комнату с подносом чая и имбирным печеньем. Ее мама была стройной очаровательной блондинкой с мягким ирландским акцентом. Терри помог ей разложить чай с печеньем, уже успев влюбиться в эту женщину. Ему хотелось вытащить ее из этого места. Ему хотелось, чтобы его кто-нибудь отсюда вытащил.
- Ну что ж, - поразмыслил папаша, набив полный рот сырым имбирным печеньем. - Вот они и нагулялись, мать.
И несмотря на то, что Терри вежливо улыбался, держа в руках чашку с горячим сладким чаем и с трудом сдерживая слезы, про себя он думал: о нет, нет, нет.
Я еще не нагулялся.
Новая мода на прически еще не достигла Гринфорда. Все по-прежнему хотели походить на каких-нибудь звезд, которых видели по телевизору или на фотографиях в журналах.
Леон уставился в запотевшее окно салона "Волосы сегодня". Перед ним открывался целый мир локонов в стиле Фарры Фосетт, "горшков" а-ля Пурди, центральных проборов в духе Энни Холл, стрижек перьями, как у Джейн Фонда в фильме "Клют". и "перманентов" на манер Кевина Кигана.
При помощи замысловатых инструментов, похожих на набор нейрохирурга, - щипцов, от которых шел пар, раскаленных добела вилок с четырьмя зубьямии яйцевидных шлемов, похожих на скафандры космонавтов, из которых торчали попивающие "Нескафе" головы, волосы начесывали, подкручивали и, прежде всего, палили.
Этот запах можно было почувствовать с улицы - запах горящих, опаленных волос, которые в принудительном порядке укладывали, а затем залачивали целыми тучами липкого парфюмированного спрея.
Леон залез в карман своей кожаной куртки и нащупал медальон святого Кристофера. После того как он попрощался с Терри и Рэем, он прошелся до Уэст-Энда и остановился перед огромной витриной в конце Шафтсбери-авеню. Глядя на медальон покровителя путешественников на серебряной цепочке, Леон думал про себя: о, вот это ей точно понравится. Он был бы счастлив провести так остаток своих дней - искать вещи, которые могли бы ее порадовать.
Он увидел Руби сразу же.
Она стояла за спинкой кресла, в котором сидела девушка с волосами как у Сьюзан Партридж из фильма "Семья Партридж" - очень длинными волосами с пробором в центре и слегка подкрученными в районе сосков. Играло "Радио-1" - эфир вел Тони Блэкберн, пела Карли Саймон.
В салоне было несколько мужчин из персонала, а также клиенты, которым к выходным подравнивали и приводили в порядок их замысловатые прически, - крепкие парни с кудрями а-ля Дэвид Эссекс, павлиньими хохолками на манер Рода Стюарта и белокожие мальчики с прическами "Афро". Леон проследил за одним из них, самым привлекательным, грозой домохозяек, с зачесом как у Клинта Иствуда. Тот неторопливо пересек помещение салона, держа в руке флакон спрея "Веяла", с виду напоминающего большой багровый фаллос.
Руби и Сьюзан Партридж о чем-то болтали друг с другом, глядя на отражение в зеркале. И когда мужчина нежно поцеловал Руби в ее блестящие губы, Леон увидел это дважды - один раз в зеркале, и один раз в реальности, - словно для того, чтобы он получше это усвоил, словно с первого раза он мог не уловить намека.
- Стив? - позвал кто-то, а Леон уже отвернулся, до боли сжав в кулаке медальон святого Кристофера.
- Подожди-ка, - вытаращив глаза, воскликнул маленький братик Рэя. - Ты отдаешь их мне? Ты отдаешь мне свою коллекцию пластинок?
Рэй запихнул свою вторую джинсовую куртку в рюкзак. Посмотрел на Робби и улыбнулся. Он хотел подарить брату свои пластинки, потому что уходил и потому что это было все, что он мог ему подарить. Но он не мог сказать об этом брату.
- Я могу достать любые пластинки, которые захочу, - объяснил Рэй. - Только не оставляй их без конвертов, ладно? Я знаю, что ты всегда так делаешь.
- Я никогда так не делаю, - заявил Робби, от возбуждения перепрыгивая с ноги на ногу. - Я никогда в жизни так не делал!
Белые носки, трусы, диктофон Терри. Несколько рубашек, которые не были куплены его матерью. Так как он оставлял пластинки, вещей получалось немного. - У тебя всего две пластинки, и ты их по жизни бросаешь без конвертов. Ладно, забудь они же теперь твои. Можешь делать с ними что хочешь.
- Я буду их беречь. - Робби благоговейно держал в руках потертую пластинку. - Я буду о них заботиться.
Рэй затянул рюкзак и перекинул его через плечо.
- Просто попытайся не уничтожить их в первую же минуту после того, как я уйду.
- А я могу спать на твоей кровати?
Рэй кивнул.
- Спи где хочешь, Роб. - У него в горле встал комок.
Он хотел уйти. Но стоял и смотрел на брата, перебирающего пластинки.
Двенадцать дюймов в диаметре - их приходилось держать обеими руками, и они заполняли все твое поле зрения. Держать в руках пластинку было все равно что держать младенца или некое произведение искусства. Робби рассматривал коллекцию с восторгом и удивлением, как археолог, нашедший несметные сокровища в гробнице фараона. "Sticky Fingers" от "Роллинг стоунз", с вмонтированной по сценарию Энди Уорхола в обложку настоящей молнией от джинсов. "Лед зеппелин III", без единого слова на обложке - слова были и не нужны, - только изображение старого фермера с мешком хвороста на плечах. А когда вы открывали конверт, вы видели, что эта картинка была нарисована на стене полуснесенного здания, а на заднем плане возвышались небоскребы - старый мир рушился.
"Revolver", "Rubber Soul" и "Imagine" - столовой Джона, затерянной в облаках. Альбомы, о которых Рэй почти забыл, - "First Steps" от "Фейсиз", пластинка того периода, когда Рода Стюарта еще ставил Джон Пил, или работы Боба Дилана. А в обнимку с пластинкой Джони Митчелл Рэй часто засыпал, грезя, как целует эти щечки… Лучшие хиты Хендрикса, и "Кинкс", и "Лавин спунфул", - он слушал их, пытаясь заполнить пробелы, хватая все, что упустил из виду. Тогда у него кружилась голова от того, сколько классной на свете музыки. Рэй завидовал своему маленькому братику, у которого все еще было впереди.
А затем Робби начал вытаскивать пластинки, которые теперь смущали Рэя, альбомы от "Уингз", "Моди блюз" и "Чикаго". Но ведь не бывает коллекций без изъянов. Никогда не знаешь, из чего вырастешь, никогда не предполагаешь, что "Hangman's Beautiful Daughter" от "Инкредибл стринг бэнд" изживет себя однажды, а Вэн Моррисон будет звучать классно всегда.
Рэй присел на корточки рядом с Робби, подобрал с пола саундтрек к фильму "Беспечный ездок", вспоминая, как мама купила ему эту пластинку. Затем взглянул на Робби - тот стоял на коленях с "Sergeant Pepper’s Lonely Hearts Club Band" в руках - и вдруг заметил, что его брат плачет.
- Не уходи, - всхлипнул Робби.
- Ну. - Рэй утешающе положил руку ему на плечо. - Мне надо идти, Роб.
- Но мне будет одиноко, если ты уйдешь.
Рэй крепко обнял брата. Оба стояли на коленях, а вокруг них были раскиданы пластинки.
- Ты никогда не будешь одинок. Только не сейчас.
Робби вытер нос о рукав своей нейлоновой школьной рубашки. - И ты приедешь ко мне. В Лондон. Когда вырастешь. О’кей?
Робби кивнул, пытаясь казаться храбрым, и тогда Рэй вышел из спальни, где вырос, и прошел по коридору мимо закрытой комнаты старшего брата. Ему уже начинало казаться, что этот дом слишком тесен для того, чтобы прожить в нем целую жизнь.
Мама ждала его у лестницы. Она не плакала, только протянула ему маленький смятый сверток в кухонной фольге.
- Рыбный паштет.
- Спасибо, мам.
Он ощущал присутствие отца - тот неуклюже шаркал по гостиной. Здоровяк всегда чувствовал себя не в своей тарелке в окружении безделушек, которыми его жена напичкала каждый уголок и щелочку, - там был и белый испанский бык, и пепельница с надписью "С приветом из Фринтона", и модель гонконгского парома "Стар Ферри". Рэй думал было уйти не прощаясь, но что-то заставило его войти в гостиную. Старик был одет в свою жесткую униформу Столичной полиции.
Он протянул громадную руку, и Рэй взял ее - так, как умел, - как берут за руку девушку, сидя в заднем ряду кинотеатра. Отец презрительно поморщился и отдернул руку. Рэй знал, что их попытки прибегнуть к цивилизованной формальности всегда будут хуже ссор.
Внезапно с верхнего этажа раздался грохот. Сначала неистовые клокотания гитар, затем голос, звучащий так, словно певец полоскал горло гравием. Отцовское лицо омрачилось яростью и отвращением. - А это что еще за тарабарщина?
- Это "Фейсиз", папа, - рассмеялся Рэй. Пару секунд он задумчиво глазел на потолок. - Похоже на "That’s All You Need". Ладно, как-нибудь увидимся!
На улице его ждал автомобиль, вокруг которого собралась целая кучка любознательных детишек из соседних домов - похожие друг на друга мальчишки и девчонки в джинсах клеш с истрепанными от игр на площадке и катания на велосипеде швами. Все держались на почтительном расстоянии от желтого "лотуса элана", так, будто он прибыл с какой-то другой планеты.
Она открывала Рэю пассажирскую дверь, а его отец орал: "Сделай потише!", но музыка, казалось, становилась только громче.
Автостоп доживал свой век.
Водители грузовиков и представители торговых компаний, которые никогда и не слышали о Джеке Керуаке и его романе "На дороге", могли подбросить молодого человека не за деньги, а просто ради компании или для того, чтобы совершить благое дело в этом злом и холодном мире.
Итак, Леона подобрали на Северной кольцевой дороге - нефтяная цистерна державшая курс на Абердин. И водитель цистерны рассказал ему, что англичане воруют шотландскую нефть, впрочем, как пояснил тот, лживые английские подонки всегда перли все, что им заблагорассудится, сопрут и монеты с глаз мертвеца, если им позволишь. Проехав сквозь просторы все растущего Северного Лондона, он высадил Леона на середине Финчли-роуд, посоветовав ему быть поосторожней с лживыми английскими подонками.
Леон поднялся по холму к району Хэмпстед, прогулялся в тени зеленых улиц с громадными домами, где он провел детство, по лесопарку Хэмпстед-Хит, по желтой выжженной солнцем траве, и весь Лондон остался внизу как на ладони.
С кочевой жизнью покончено. Когда приставы освободят здание, они сделают то, что делали всегда. Вырвут трубы и разобьют унитазы. Были и другие подобные здания, тысячи таких зданий, но лето подходило к концу, и Леон знал, что вскоре бездомным придется дни и ночи напролет отмораживать свои радикальные задницы и мозги, напяливать шинели и шерстяные платки и прятаться от холода в спальных мешках. У Леона уже не хватало на это выдержки.
Итак, он направился туда, куда обычно идет молодой человек, когда идти больше некуда. Через Хампстед-Хит, через забор, окружающий земли Кенвуда, мимо огромного белого дома, в пригород с его чистыми и тихими улицами.
Леон выбросил ключ от входной двери, поэтому ему пришлось постучать. Дверь открыла его мать, все еще в халате. Отец завтракал за большим деревянным столом, в окружении широкополосных газет, апельсинового сока, кофе и круассанов. Сливочного сыра и копченой семги. Из колонок качественной аппаратуры звучал Бах. "Sheep May Safely Graze". Леон почувствовал запах натурального кофе и тостов и чуть не упал в обморок.
- Что с тобой случилось? - воскликнула мама, обобщив в этом вопросе сразу все - поблекший кровоподтек с прошлых выходных, порез на лбу работы Джуниора и фингал под глазом руки грузчика, на чью голову приземлился кетчуп.
- Он был в Левишэме, - с гордостью отозвался отец. - Ох уж это чертово хулиганье!
- Давай я что-нибудь приложу, - сказала мама.
Игнорируя протесты сына, мать принесла упаковку замороженного гороха "Бердз ай" и заставила Леона приложить ее к ранам. А затем родители с любовью и удивлением наблюдали, как Леон заглатывает круассаны и копченого лосося. Они уже и забыли, когда у их сына последний раз был такой аппетит.
- Я тут читал твою колонку, - начал Леон, смахнув крошки с губ тыльной стороной ладони и сделав большой глоток черного кофе. Натурального кофе, а не того, к которому он привык, который достаточно было просто залить кипятком! - Каковы твои ставки на эту Тэтчер?
- Этому не бывать, - выразительно сказал отец. - В нашей-то стране? С Бенни Хиллом, "девушками с третьей страницы" и анекдотами о тещах? Британцы никогда не отдадут свой голос за женщину.
- Ох, не знаю, не знаю, - вмешалась мама. - Думаю, было бы неплохо, если бы премьер-министром стала женщина.
- Тогда ей придется выбросить бюстгальтер, - рассмеялся отец.
Родители Леона все еще смеялись, а он прошел в свою старую комнату, кое-как разделся и забрался в постель, выжатый как лимон. Комната прыгала у него перед глазами.
Было так странно и одновременно уютно вновь оказаться в этих стенах, где прошло его детство и юношество, стенах, на которых висели старые плакаты с изображениями кумиров его детства - Джимми Пейджа и Джимми Гривза. Нетронутой оставалась и его хаотичная библиотека, где "Чайка по имени Джонатан Ливингстон" и "Капитал" делили место со сказками Энтони Бакериджа о проказах двух парнишек по имени Дженнингс и Дэрбишир - "Дженнингс идет в школу". "Дженнингс и Дэрбишир", "Спасибо Дженнингсу" и еще пара-тройка десятков историй - чего только не случалось с Дженнингсом! Леон когда-то любил Дженнингса, он даже хотел им стать! Полная ахинея, конечно, но в этот момент Леон не придавал этому никакого значения, потому что - о, Руби - простыни были такими мягкими и чистыми, а его родители приняли его обратно, не пристыдив и не задавая вопросов, словно он и не уходил никогда, словно никогда не выбрасывал ключ от входной двери. И Леон знал, что так будет всегда, пока они живы, они никогда не отвернутся от него. И ему не могло быть неудобно оттого, что он спал под покрывалом с картинкой из фильма "Челюсти", потому что он так устал, был просто сметен… сметен… сметен… сметен усталостью, его глаза закрывались - и он чувствовал, что уснет, как только положит голову на подушку. И уснул.
Он уснул, взрослый мужчина в детской спальне, ощущая на коже груди прохладный медальон святого Кристофера. А впереди его ждали многие километры пути.
Заключительная часть
1977-Другая девушка, другая планета
16
Терри нравилось принадлежать. Теперь он понимал это.
Принадлежать "Газете", принадлежать женщине. Это было так здорово! Терри был рад, что его не уволили. И счастлив, что они с Мисти не расстались. То, что он женится в следующем месяце и станет отцом в следующем году, - не пугало его. Напротив, от этого у него возникало чувство, что он принадлежит этой женщине, и своему еще не рожденному ребенку, и целому миру.
Но иногда работа в "Газете" казалась ему обычной, заурядной работой, где кто-то старший по должности всегда диктует тебе, что делать. Иногда казалось, что "Газета" по сути не слишком и отличается от ликероводочного завода, за тем единственным исключением, что на заводе гораздо сложнее было вести разгульный образ жизни. А иногда и Мисти выводила его из себя.
Они сидели друг напротив друга в электричке, ожидая отбытия, и Мисти зачитывала вслух отрывок из дешевой книжки под названием "Пламя любви", которую только что купила. И Терри начал понимать, что другая сторона любви - это вовсе не ненависть. Изнанка любви - раздражение.
- Ты послушай вот это! "Она прошла сквозь французские окна и внезапно ощутила, как его сильные, мужественные и грязные пальцы прикасаются к ее платью из тафты. Садовник Майлз опустился перед ней на колени, изучая взглядом из-под тяжелых век. - Мисти захохотала. - Она прерывисто вздохнула, когда он поцеловал подол ее платья. "Валери, - сказал он. - Ты понимаешь, насколько это огромно?"".
Шумная толпа бизнесменов, шатаясь, продефилировала мимо по коридору. От них пахло жареной картошкой с беконом и спиртным, проглоченным на скорую руку в привокзальном баре. Бизнесмены окинули Мисти жадными взглядами. Терри с ненавистью посмотрел на них в ответ. Мисти ничего не замечала - она была слишком увлечена своей Дорис Хардман.
- "Никто - и уж точно не этот наглец сэр Тимоти - не достоин большего, чем целовать ваши тапки". - Мисти смеялась так сильно, что с трудом могла выговаривать слова. - Разве не чудо? Тебе разве не нравится? Я обязательно прочитаю все ее книги, боевая тетка!
Терри вежливо улыбнулся. Книжка была забавной - он понимал это, - но и вполовину не такой смешной, как демонстрировала Мисти! Она что, собиралась всю книгу вслух зачитать? Она что, не угомонится до самого Шеффилда? Так будет все следующие пятьдесят лет их совместной жизни?