Уайт вздохнул, и от этого звука у Рэя по спине побежали мурашки. Впервые с начала беседы с редактором он заподозрил неладное.
- Вот именно, ты не раз уже это делал. - Уайт убрал ноги со стола и выглянул в окно. - И в этом одна из трудностей нашей работы. Ты не можешь делать ее вечно.
У Рэя свело желудок. Политика юных дарований, избранная Уайтом, имела обратную сторону - парней, которым едва перевалило за двадцать, отправляли на пенсию.
Но только не меня, подумал Рэй. Я слишком молод. И мне некуда больше идти. Это единственное место, где я хочу работать.
- Вот так-то, Рэй. - Редактор говорил теперь в ускоренном темпе, желая поскорее разделаться с неприятной темой. - Мы не сможем посылать тебя за интервью к новым коллективам.
- Но - "Син лиззи"!
Уайт сделал недвусмысленный жест рукой.
- Не новая. Как раз напротив. Все мы любим тех, с кем впервые ездили на гастроли. Но нельзя же писать об этом каждую неделю! - Уайт склонился почти в умоляющей позе, - Мне нужны журналисты, которые смогут взять интервью у Джонни Роттена, Элвиса Костелло, Дэга Вуда. Ты это сможешь? Посмотри только на свои волосы!
Рэй внезапно взглянул на себя глазами редактора и - отставив на мгновение в сторону отцовскую привязанность, которую испытывал к нему Уайт, - увидел, как же нелепо выглядит.
Музыка изменилась - она всегда будет меняться, но Рэй не менялся вместе с ней. "Газета" не нуждалась в юнце, грезившем о цветочках в волосах и прочей ерунде. Это же просто смешно! Рэй по-прежнему верил в мир во всем мире, любовь и акустические гитары - в то, над чем все теперь глумились. Как можно отправить кого-то вроде меня на интервью с Джоном Лидоном? Что подумают "Клэш"?
Он больше не был восходящей звездочкой "Газеты". Мир изменился за его спиной. Рэю - фанату битлов и Джона Филлипса, ребенку-хиппи - нужно было родиться на десяток лет раньше. Он был словно звездой немой эры, тогда как звук лишь начал появляться. Кевин Уайт взял в руки экземпляр "Газеты" и раскрыл ее на странице с обзором альбомов.
- Послушай только. - Он зачитал: - "Еще один ломтик нигилизма для безумных попсовых деток, взгляд в пропасть бессмыслия".
Рэй слушал собственные слова, и у него поднималось настроение. Он был не без основания доволен своей работой, особенно это касалось выражения "пропасть бессмыслия". Звучало здорово. Словно сам Скип Джонс написал.
- И что не так? - мягко поинтересовался он. Кевин Уайт нахмурился, и Рэй вздрогнул. Редактор обладал способностью вселять в людей ужас, когда того хотел. На протяжении пяти лет он руководил группами подростков-переростков, интеллектуалов-отщепенцев, плотно подсевших на нелегальные субстанции. Ему ли не знать, как направить беседу в нужное русло!
- "Пропасть бессмыслия"? - Уайт отшвырнул газету в сторону, - Это же Кей Си и "Саншайн бэнд"! - Затем редактор смягчился. Он знал, как это бывает. Журналисты, однажды принадлежавшие к Духу Времени - эти слова широко употреблялось в редакции "Газеты", - становились вчерашним днем. Они внесли свою лепту, свою долю рок-н-ролла и не понимали, что пора двигаться дальше. Прежде жившие ради музыки, они внезапно осознавали, что музыка стала вызывать у них отвращение, что музыка живет не ради них.
- Эта новая музыка… - Рэй покачал головой, и паутинка пшеничных волос упала ему на лицо. Он смахнул ее. - Рви, ломай, круши. Слов не разберешь, мелодия нулевая.
- А ты кто такой? - разозлился Уайт. - Моя незамужняя тетка из Брайтона?
Рэй не выносил, когда редактор повышал голос. Это напоминало ему о доме.
- Что происходит? - воскликнул он. - Не понимаю, что происходит!
Но он прекрасно все понимал. Ему нужно было родиться и писать десять лет назад, когда казалось, что музыка способна изменить мир. 1967 год - лето любви и откровений, лето сержанта Пеппера, когда музыка расширяла границы, а люди все еще во что-то верили. Ему нужно было родиться тогда, когда в Лондоне еще можно было увидеть "Битлз", играющих вживую на крыше дома в Сэвил-роу. Надо было слоняться в обнимку с блокнотом и конспектировать тогда, когда мир еще верил в любовь, просветление и Джона Леннона. И ему определенно нужно было оказаться там, на ферме "Вудсток", распевать и мешать ногами грязь в людской толпе. У него в волосах были бы цветы, в спальном мешке - калифорнийская девочка, в руке - сочный косячок, хорошая кислота - в жилах и весь мир в солнечных красках. И возможно, Арло Гатри пел бы на сцене. А вместо этого ему пришлось дожидаться, пока выйдет документальный фильм о "Вудстоке", в серых тонах, присущих холодному, бесцветному новому десятилетию. Да, те несколько дней на ферме старого Ясгура действительно были для Рэя эссенцией самых заветных грез.
"Ты был в "Вудстоке"?"
"Нет, смотрел в записи, с мамой".
Кевин Уайт набрал воздух в грудь.
- Рэй, возможно, если ты перейдешь во внештатники - это пойдет на пользу и тебе, и всей "Газете".
У Рэя налились кровью глаза.
- А стол у меня останется?
Уайт неуютно поерзал.
- Вероятно, нам придется отдать твой стол кому-то другому.
Теперь у Рэя перед глазами появилась отчетливая картина. Он будет одним из тех внештатников, которые забегают в редакцию в надежде на то, что им швырнут косточку - закажут отзыв о посредственном альбоме, о концерте мелкой группы, в то время как очерки звезд попадали на обложку, в то время как Терри с Леоном путешествовали по всему земному шару и их фотографии печатали в "Газете". Ни собственного стола, не принадлежности к коллективу.
- Но эта работа - единственное, чего я хочу, - честно сказал Рэй.
Он не мог даже представить себе жизнь без "Газеты", без друзей, без приятной сердцу рутины и рок-н-ролльных ритуалов - гастрольных туров, обзора синглов, ежедневных поездок куда-то. Там был его дом, настоящий дом. Рэй любил "Газету" снаружи, как сторонний читатель, и любил ее изнутри. С обеих сторон медали. Наверное, это было заложено в его генах.
- Тогда нарисуй мне что-нибудь, и быстро, - Уайт был несколько смущен тем, что ему приходится поступать как какому-то боссу "Ай-би-эм". - Что-нибудь стоящее.
В этот момент в кабинет редактора с шумом ворвался Леон Пек.
- Можно, я вам кое-что зачитаю? Извините и все педали. Я по-быстрому!
Уайт и Рэй в недоумении уставились на Леона.
- Тебя что, стучать не учили? - спросил Уайт. - И что за идиотская шляпа?
- Нацисты возвращаются, - выпалил Леон, смущенно нахлобучив шляпу еще глубже. - Нам стоит поменьше задумываться о буржуазных конвенциях и побольше о том, как их остановить!
Он откашлялся, развернул "Санди телеграф" и зачитал:
- "Ведущие политические партии признают тот настораживающий факт, что все большее число людей поддерживает группировки, выносящие политику на улицы города".
- В чем суть? - спросил Уайт.
Глаза Леона сверкнули из-под шляпы.
- Босс, я был там в субботу. Смотрите. - Он показал на шрам под глазом. - Смотрите, что со мной сделали!
- Жить будешь, - сказал Уайт.
Рэй мысленно отметил, что редактор общался с Леоном гораздо жестче, чем с ним. Впрочем, Леон был уже далеко не ребенком, когда пришел в "Газету".
- Можно, я напишу что-нибудь? Поставьте мой очерк на обложку следующего выпуска! Гитлер говорил, что если бы его прижали в самом начале, он бы так ничего и не достиг!
- Да это же просто куча скинхедов и только. - Уайт вырвал газету у Леона из рук и пристально посмотрел на фотографию размахивающей флагами толпы. - Они без путеводителя собственный зад не найдут, не то что Польшу оккупируют!
- К тому же в следующем выпуске на обложке у нас Элвис Костелло. - Уайт призадумался. - Ну ладно, пятьсот слов о Левишэме. Кто-нибудь был на демонстрации?
Леон улыбнулся:
- Полагаю, вы не о тысячах антифашистов, босс. Вы, наверное, о рок-звездах. Точно о рок-звездах.
Уайт закатил глаза:
- Кто-нибудь, кого знают читатели.
- Нет, звезды у нас слишком заняты - позируют на фотосъемках и делают зубы - наверное, острят клыки к сражению с фашизмом. Но я слышал, что Джон Леннон в городе. У Рэя отвисла челюсть. Он уставился на Леона в неверии.
- Леннон в Нью-Йорке! С Йоко и маленьким Шоном!
Леон покачал головой.
- Леннон в Лондоне. На одну ночь. Мне только что позвонили из "Электрикал энд мьюзикал индастриз". Подумали, что нам это пригодится. Он здесь проездом, летит в Японию. - Леон сдавленно усмехнулся. - Да я уж лучше б с Маккартни что-нибудь замутил! По крайней мере, Пол отдает себе отчет в том, что он старый занудный пердун и дни его славы давно прошли. Думаете, Джону понравилась бы идея нацепить значок с изображением председателя Мао и пойти на следующую демонстрацию? А берет у него сохранился? Или нам начинать революцию без него?
- Ну, это он начал ее без тебя, - отрезал Кевин Уайт, - Хватит, Леон, скажи лучше, что ты делаешь для нашей общей пользы?
У Леона вытянулась физиономия. Рэй знал - они всегда говорили это, когда хотели спустить тебя с небес на землю. "А что ты делаешь для нас?"
- Ну, прежде всего, я работаю над сюжетом о бунте. Я вот подумал, можно озаглавить ее "Преданные последователи фашизма". Может быть…
Уайт бросил взгляд на клочок бумаги на столе.
- Лени и "Рифенштальз" играют сегодня в "Рыжей корове". Напиши к утру отзыв - восемьсот слов.
- Итак, пятьсот слов на борьбу против фашизма и восемьсот - на Лени и "Рифенштальз". - Леон кивнул. - А они ведь тусуются в клубах в нашивках с изображением свастики. Нормально!
- Мы как-никак о музыке пишем, Леон.
Леон рассмеялся.
- Точно. Мы тут плюшками балуемся, а там… гори все синим пламенем!
- Хороший журналист хорошо пишет обо всем. Видел статью своего отца в утреннем номере? - спросил Леона Уайт. - Сюжет о "тресковой войне" - что может быть более скучным, чем "тресковая война"?
- Я не видел, - сказал Рэй.
Его мысли все еще были всецело заняты Джоном Ленноном. Он знал, что отец Леона ведет рубрику в либеральной широкополосной газете. Он был одним из тех немногих журналистов с Флит-стрит, которых читали и уважали в "Газете".
- Там говорится о закате Британии как колониальной державы. О том, как люди воевали за свободу. А теперь мы воюем за рыбу. Гениально. - Уайт покачал головой. - Гениально. Передай ему, что мне очень понравилось, ладно?
- Не так это просто. - Леон попятился к двери.
- Почему же?
- Я не разговариваю с отцом.
На мгновение в кабинете воцарилась тишина. Леон поймал взгляд Рэя и отвел глаза.
- О, - сказал Уайт. - Ну ясно.
Леон вышел и закрыл за собой дверь. Рэй вдруг ощутил на себе взгляд редактора. - Итак. Сможешь найти нам Джона Леннона?
Рэй почувствовал, как на его лице выступают капли пота.
- Найти Леннона? Кому мне звонить? Как я его найду?
Уайт усмехнулся.
- Никому звонить не надо. Некому звонить! Ни пресс-атташе, ни публицисты - никто тебе не поможет. Это частная поездка. Ты просто пойдешь и найдешь его. А потом поговоришь с ним. Как настоящий взрослый репортер. Как настоящий журналист. Как отец Леона. Вот так. Сможешь?
Рэю столько всего хотелось сказать Джону Леннону, что он сомневался, сможет ли вообще хоть слово произнести. Даже если ему и удастся отыскать его среди десяти миллионов душ в лучах заката.
- Не знаю, - честно ответил он.
- Если найдешь его, - у редактора участилось дыхание, его инстинкты проснулись, - мы поместим его на обложку. Эксклюзивный репортаж - интервью с Джоном!
- А как же фото?
- Зачем нам Леннон в таком виде, как сейчас? - Уайт был явно раздражен. - Ему уже под сорок! Нет, возьмем старый снимок из архивов. Леннон в Гамбурге - в кожаной куртке, коротковолосый, худощавый и бледный. Знаешь, как это будет смотреться?
Рэй задумался.
- Как… сейчас.
- Именно! Как в семьдесят седьмом! В точности одна тысяча девятьсот семьдесят седьмой год. Битлы в Гамбурге - это же практически сегодняшний день! Они тогда набирали обороты, знаешь? У меня до сих пор перед глазами обложка газеты: "Очередной подросток в кожаной куртке на пути бог знает куда…"
- Но Леон же сказал, что он завтра уезжает!
Уайт ударил кулаком по столу.
- Брось, Рэй. Ты журналист или фанат сопливый?
Рэй не мог ответить на данный вопрос так сразу.
Он понятия не имел, настоящий ли он журналист и станет ли когда-нибудь таковым. Как это определить? Он и не подозревал, что любовь к музыке выльется в штатную работу. Рэй был подростком, который писал о музыке просто потому, что это было интереснее, чем разносить газеты, да и грузчикам в супермаркетах бесплатные пластинки не давали.
- Я не знаю, кто я.
Но Уайт уже не слушал. Его взгляд был устремлен к выходу из кабинета. По другую сторону стеклянной двери его ждали люди в костюмах. Люди с верхних этажей, управленцы, старые морщинистые козлы в гатстуках, которые годились Рэю в отцы. Время от времени Уайту приходилось улаживать с ними некоторые вопросы. Однажды уборщица нашла мусорную корзину, полную окурков от косяков, и внезапно набежали люди в костюмах - все на грани инфаркта. Но Уайт все уладит. Он был великим редактором. Рэю не хотелось подводить его.
- Я сделаю все, что в моих силах. Но я не знаю, кто я - настоящий журналист или просто человек, который любит музыку.
Кевин Уайт поднялся. Наступато время очной ставки с людьми в костюмах.
- Тебе лучше поскорей это выяснить, - произнес он. Леон ушел. Терри сидел на столе, болтая ногами и листая газету, которую Мисти вручила ему в аэропорту.
- Вот что тебе нужно, Рэй, - сказал он. - Слушай! "Новинка! Жилет Гринго. Надень настоящий жилет Гринго - в новом стиле". Тебе пойдет!
Рэй рухнул на стул и уставился в пространство прямо перед собой. Терри не обратил внимания на то, в каком состоянии его друг. Он не уставал удивляться тому, что объявления в "Газете" всегда ровно на год отставали от жизни. Подростки на улице пытались быть похожими на Джонни Роттена, а модели на рекламных страницах все еще напоминали Джейсона Кинга.
"Хлопковые штаны клеш - пока еще только £2.80… Мокасины - с одним слоем длинной бахромы по верху или тремя прикольными слоями".
Согласно объявлениям, читатели "Газеты" до сих пор носили то же самое, что и все последние десять лет, - джинсы клеш, вязаные пальто, одежду из сетчатой ткани и, однажды и навсегда, футболки со слоганами. Иногда казалось, что без футболок с веселыми слоганами "Газеты" просто не существовало бы.
Я ЗАДУШИЛ ЛИНДУ ЛАВЛЕЙС. ЛОЖИСЬ, МНЕ КАЖЕТСЯ, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ. СЕКСАПИЛЬНОСТЬ - РАЗДАВАЙ ЩЕДРО. И безвременная классика: две утки-мультяшки, совокупляющиеся в полете, он явно удовлетворен, она - встревожена.
Терри с улыбкой откинулся, оперевшись головой на картинку, которую однажды вырвал из книги в библиотеке и приклеил к стене скотчем, - фотографию Ольги Корбут на мате. После Олимпийских игр в Монреале прошлого года многие люди отдали свои симпатии румынке Наде Команечи, но Терри оставался предан Ольге.
У каждого из них был собственный участок стены над столом с печатной машинкой - обтекаемой "Оливетти Валентайн" из красного литого пластика. У себя на стене Терри развесил фотографии музыкальных коллективов и красивых девушек - глянцевые снимки "Нью-Йорк доллз", "Клэш" и "Секс пистолз" плюс изображения Дебби Харри в черном мини-платье, Джейн Фонды и Ольги Корбут.
Стена Леона являла собой куда более артистичное зрелище - нижний слой из снимков любимых групп был уже почти невидим за вырезанными из газет заголовками, которые в свою очередь были скрыты за еще одним слоем - из новостных сообщений и рекламных слоганов. Фирменную глянцевую фотографию "Баззкокс" по диагонали пересекал заголовок о смерти Мао Цзэдуна, а пожелтевшее изображение гроба генерала Франко из "Таймс" было дополнено очерком о новом сингле "Онли Уанз". А когда Рэй крутанул свое кресло и полез в ящик стола за диктофоном, с его собственной стены за ним пристально следили многочисленные версии Джона Леннона.
За исключением нескольких затертых изображений Джони Митчелл, Дилана и Нейла Янга, стена Рэя была просто памятником Леннону. Вот Джон, решивший выступать сольно, в белом костюме и круглых очках Национальной службы здравоохранения Великобритании, с Йоко под руку. Вот Джон того периода, когда он еще только начал отращивать волосы, периода "Revolver" и "Rubber Soul". Вот Джон в костюме во время битломании, улыбающийся, рядом с остальными ребятами. И Джон в кожаной куртке в Гамбурге, щегольской и развязный, без очков…
Долбаный диктофон!
Одна из катушек была слегка перекошена. Рэй, вероятно, погнул ее, вынимая кассету после интервью с Филом Линоттом, за время которого выпил слишком много "отверток" и выкурил половину косяка. Теперь в движении катушка описывала беспорядочный круг вместо того, чтобы стоять прямо. Нельзя было совать такой хлам под нос Джону Леннону.
Терри заржал.
- Послушай только! Две девчонки подают петицию, чтобы "Рокси мьюзик" снова гастролировали, - говорят: "Рокси рулят".
Рэй улыбнулся другу через плечо. Раздел объявлений был магическим королевством, где разыскивались музыканты, пластинки, девушки и идеальные миры, где рядом с лозунгами "Гринпис" и "Во спасение китов" красовалась реклама штанов из хлопка и жилетов Гринго.
И несмотря на то, что в голосе Терри звучали насмешливые нотки, Рэй знал, что все, что говорит друг, он говорит любя.
Это была их газета. Их дело. Их место. И скоро его попросят уйти. Как пережить такое?
- "Коллекционеры значков, читайте дальше", - процитировал Терри и только тогда посмотрел на Рэя. - Какого черта с тобой творится?
- Ничего. - Если вы выросли с братьями, вы знаете, что лучшая защита - это нападение. - А с тобой что творится? Рэй повернулся к Терри спиной, пытаясь занять себя каким-нибудь делом, выпрямить погнутую катушку диктофона, и пряча глаза за волосами, чтобы друг не заметил в них паники и боли.
4
Пристанищем Леону служил огромный полуразвалившийся дом с белыми стенами - один из целой улицы заколоченных досками зданий.
По всему периметру дома проходил грязный ров, через который были переброшены доски - словно ветхий подъемный мостик к гниющему замку. Стены первого этажа, в кусках полуосыпавшейся штукатурки, были испещрены слоганами.
МЫ - БУКВЫ НА ВАШИХ СТЕНАХ. НЕТ НАРКОТИКАМ. КОШКИ ЛЮБЯТ ПОХРУСТЕТЬ. Кто-то исправил неразборчиво написанные белой краской буквы "НФ" на жирную надпись черным - "ГНАТЬ НАЦИСТОВ".
Леон пошарил рукой в карманах кожаной куртки и нащупал ключ. Бросив взгляд через плечо, стал переходить ров по дощатому настилу. Леон жил здесь вот уже больше года, с тех пор как вылетел из Лондонской школы экономики и устроился в "Газету" на полный рабочий день, но тем не менее при приближении к этому дому во рту у него появлялся острый привкус страха. Кто знает, когда нагрянут копы? Кто знает, что тебя ждет?