51) Фанфары
- Привет, Бронте! Ничего, если мы присядем за ваш стол?
Так-так - Аманда Милнер и Джо Криппендорф. То ли они вместе, то ли нет - никто этого толком не знает, а сами они не торопятся раскрывать тайну. Это был уже третий неожиданный визит к нашему столу за время ланча.
- Мы уже уходим, - буркнул Брю.
Я накрыла его руку своей - этого оказалось достаточно, чтобы он не сорвался с места.
- Нет, не уходим. - И я принялась ковыряться в сомнительного вида желе, которое ещё минуту назад хотела выбросить в мусорник. - Присаживайтесь.
Они устроились за нашим столом. Аманда - она из тех, кого я называю "друзьями среднего круга", то есть мы не настолько близки, чтобы делиться самыми заветными тайнами, но всё же в достаточно хороших отношениях, чтобы вместе делать лабораторные. Джо - ненавязчивый простак, каких ты обычно не замечаешь и они тебе не досаждают - ну разве что вокруг него соберётся целая толпа таких же простофиль.
- Брюстер, мы считаем - ты просто герой! - сказала Аманда.
О его поступке знают теперь все - если не из новостей, переданных по местным каналам, то из утренней школьной трансляции. Сам директор в хвалебных выражениях отозвался о подвиге Брю и наградил его почётным знаком.
- Да ничего такого особенного, - скромно проговорил Брю. Я видела, что ему очень хочется, чтобы все поскорее забыли и о происшествии, и о нём самом.
Джо шлёпнул его по плечу:
- Мужик, да я б такого нипочём бы не сделал, мамой клянусь! Ничего себе - на такую верхотуру, да ещё и всё это жуткое количество вольт! Бр-р!
Брю лишь пожал плечами.
- Я не мог иначе - он же мой брат.
- Ну да, - согласился Джо. - У меня тоже есть брат. Так вот - если бы это он застрял там, наверху, и от меня зависело, спасти его или нет - думаю, что сейчас его прозвище было бы что-то вроде "Великий Шмяк".
Они расспросили нас о всех подробностях; потом мы немного поговорили о том, что теперь Брю с братом под опекой нашей семьи, и как здорово, что родители позволили нам с Брю жить под одной крышей.
- У нас очень строгое правило: дома мы только друзья, - разъяснила я. - Мы ведём себя как парень и девушка только когда выходим из дому.
И воспользовавшись тем, что сейчас мы на нейтральной территории, я погладила Брю по руке. Не пропадать же такой возможности, в самом деле.
- Я бы нарушил это правило в первые же четверть часа! - заявил Джо. Аманда легонько ткнула его локтем, и он расхохотался. Брю тоже было засмеялся, но тут же осёкся.
- Слушайте, - проговорила Аманда, вытаскивая на свет пару конвертов с сердечками в качестве печаток. - Я знаю, это мещанство и дурной вкус, но мои родители устраивают мне день рождения... вы понимаете - "милые шестнадцать", всё такое... и я хочу пригласить вас обоих. - Она протянула приглашение Брю, и тот уставился на него, как на ядовитую змею. - Надеюсь, что вы сможете прийти.
- Конечно, придём, - заверила я, прежде чем Брю успел отказаться. - Спасибо!
Аманда поднялась и ушла довольная, но Джо на минутку задержался.
- Эй, Брюстер, - произнёс он, - я вот что хочу сказать. Я тебя знаю уже вон сколько лет, и все эти годы я был полный козёл. Может, не такой, как Оззи, но всё равно.
- Да ладно тебе, - пробормотал Брю.
Но от Джо так легко не отделаться. По-моему мнению, он был просто очарователен.
- Ну, в общем, это было неправильно. Ты того, прости меня. Я просто хочу, чтобы ты знал: я считаю - ты парень что надо.
- Спасибо, Криппендорф, - отозвался Брю. Он не случайно назвал Джо по фамилии - это как бы скрепило их дружбу.
Джо ушёл, а Брю остался сидеть словно оглушённый. И было отчего. Это ведь не то, что мой круг тщательно отобранных и проверенных друзей, это - признание всего общества. Люди обожают примазываться к героям, а уж если героем оказывается тот, от кого никто подвигов не ожидал, то народ вообще готов носить его на руках. Конечно, через неделю все позабудут о Брю и его поступке, но всё равно - он завязал несколько новых дружеских связей, и некоторые из них останутся надолго. Я от всей души обняла его - так обнимают своих пациентов врачи-хиропрактики, когда хотят поставить позвонки на место.
- Вот видишь! - воскликнула я. - Как всё для тебя изменилось!
Он сунул своё приглашение в карман и не сказал ни слова.
52) Сокровенное
Поздним вечером, после того как все улеглись, я прокралась на первый этаж, в кухню, за чем-нибудь вкусненьким. Проходя мимо бывшей гостевой комнаты, я не смогла побороть любопытство и заглянула в открытую дверь - сознаюсь, надеялась хотя бы мельком узреть Брю в трусах, которые мне пока что удаётся увидеть лишь когда складываю выстиранное бельё.
Не вышло. Брю, полностью одетый, сидел на кровати, прижав колени к груди; на его лбу блестели крупные капли пота.
- Брю?
Он распрямил плечи.
- У Коди был кошмар, - сказал он, хотя, насколько я могла видеть, младший брат крепко и безмятежно спал. Сам же Брю, судя по всему, не сомкнул глаз.
Я присела на краешек его кровати.
- Если что-то не так, и ты хотел бы поговорить об этом...
Несколько секунд он молчал. Потом опустил голову и покачал ею.
- Я просто… Я просто боюсь, что не справлюсь со всем этим, Бронте.
- С чем не справишься? Никто ведь не ждёт от тебя чего-то особенного.
Он воззрился на меня, и его изумительные глаза говорили об обратном. Я отвела взгляд.
- Я думал о дяде Хойте.
Упоминание об этом человеке привело меня в замешательство. Нет, я понимаю, что к мёртвым надо относиться с уважением, но как быть, если они при жизни не заслужили этого самого уважения?
- Дядя Хойт говорил мне, что я должен ненавидеть весь мир - только так я смогу выжить.
- Но это же ужасно!
- А что если он прав?
Он с мольбой заглянул мне в глаза - ему хотелось услышать заверения в том, что его покойный дядя неправ. Мне так хотелось обнять Брю, приласкать... но это стало бы нарушением золотого правила. Пока мы под крышей этого дома - Брю не мой парень. Отвратительное правило. Но если принять во внимание, что я сижу сейчас в его комнате, на его кровати, в сокровенный полуночный час, и меня обуревают некие чувства... сами понимаете, какие... Словом, это гадкое правило просто необходимо.
- Не был твой дядя прав! - воскликнула я. - Ни в чём! Какой смысл жить, если ты ненавидишь весь мир? Оберегай своё сердце, если тебе это необходимо, но не запирай его на замок.
Он улыбнулся.
- "Оберегай своё сердце"... Моя мама часто это повторяла.
Впервые за всё время нашего знакомства он упомянул о своей матери. Я сидела затаив дыхание и ждала большего, но это было всё, чем он решился поделиться.
- Всё образуется, - сказала я. - Всё будет хорошо. Увидимся утром.
Я поднялась и пошла к двери, но ещё не успела перенести ногу через порог, как сзади послышалось:
- Я убил дядю.
Я так и застыла. В сознании вихрем пронеслась целая сотня разных мыслей: от "Наиболее Подходящего Кандидата На Высшую Меру" до немыслимого "а что если все идиотские школьные слухи - правда?" Но в этом потоке мыслей было достаточно рациональных соображений, чтобы я смогла уловить истинный смысл, стоящий за его страшными словами.
- Твой дядя умер от инсульта!
- Да, - согласился Брю. - Но я был там. Я мог бы его спасти. Он просил меня, но... я позволил ему умереть.
Вот это да! Несколько секунд я не могла вымолвить ни слова. Взглянула на его ногу - ту, которую он подволакивал, и никто не мог догадаться, откуда у него эта внезапная, странная хромота. Подвернул лодыжку? Нет, потому что хромота не проходила. Только теперь до меня дошло, чтó случилось на самом деле и почему Брю так угнетает чувство вины. Дядя Хойт и раньше ничего кроме злости у меня не вызывал, а при мысли, что он поставил своего племянника в такое тяжелейшее положение - потребовал, чтобы тот умер за него - я возненавидела этого подонка вдвойне.
- Ты забрал у него много боли. Больше, чем достаточно! - твёрдо сказала я. - И в тот день, и во все предыдущие. Уйти должен был он, не ты!
Брю кивнул, но я видела - это было признание, но не принятие. Не знаю, сможет ли кто-нибудь когда-нибудь сказать что-то такое, что переубедит его. Очень трудно понять, как человек, обладающий столь невероятной способностью менять жизнь окружающих, так отчаянно жаждет избавиться от чувства вины за то, чего не совершил.
- Твой дядя использовал тебя всю жизнь, вплоть до момента своей смерти, - промолвила я. - Клянусь тебе, Брю: никто и никогда больше не посмеет так над тобой издеваться.
ТЕННИСОН
53) Извлечение
Я не в игре. И мне страшно плохо.
Тренер понимает, что со мной происходит что-то не то - снял с игры после второго периода. Счёт 3:6 против слабенькой команды. Я не забил ни одного гола.
Я какой-то несобранный, не могу сосредоточиться на игре. Внушаю себе, что это из-за Катрины - она не пришла на матч. А ведь Катрина присутствует на всех моих матчах, она для меня что-то вроде талисмана. Нет, она, конечно, появится, и тогда у меня прояснится в голове. Что ещё хуже - моя рассеянность заразительна. Кажется, я влияю на настроение команды куда сильней, чем всегда казалось самому: мои сотоварищи мажут по воротам, делают пасы в никуда - словом, команда разваливается на глазах.
Это всё Катрина. А кто же ещё? Она даже смску не прислала, что не придёт. Впрочем, от неё уже два дня ни слуху ни духу; а когда я звоню ей, то всё время натыкаюсь на автоответчик.
Я потерянно сижу на скамейке и наблюдаю за игрой. Мы пропускаем ещё один мяч. К началу четвёртого периода у меня остаётся лишь одно желание - поскорее попасть домой.
Нам накостыляла одна из худших в лиге команд. Пока соперники ликуют, в восторженном одурении от этой неправдоподобной, свалившейся с неба победы, тренер устраивает нам грандиозный разнос. Куда деваться - что заслужили, то заслужили. Вернее, я заслужил. Если мы проиграем хотя бы ещё только одну игру - о финале чемпионата можно забыть. Всю следующую неделю тренировки будут убийственные.
Надо было бы мне отправиться прямо домой, но я делаю крюк и захожу к Ахаву - в наш местный кофе-бар, который изо всех силёнок старается создать впечатление, что он ничуть не хуже "Старбакса", даже имена своим напиткам придумывает какие-то забойные. Залью-ка я своё горе "Фраппуччино", вот что. Однако ещё не дойдя до двери, вижу их.
За одним столом, рядышком, сидят Катрина и лысый парень с забинтованным лицом.
Его рука покоится на её колене.
Вот так. По-моему, я что-то наподобие уже видел. Мама и её патлатый бабуин. Шагаю мимо: мимо двери, мимо кафешки, мимо этой парочки. Пытаюсь понять, которая из картин отвратнее - мама с любовником или Катрина с Оззи. Желание поскорее попасть домой становится почти невыносимым.
Значит, Катрина снова превратилась в сестру милосердия, так же, как тогда, когда мы с ней начали встречаться. Одно лёгкое движение изящного пальчика: нажала на кнопку "Извлечь диск" - и диск, то есть я, вылетел, а на моё место прыгнул новоявленный мученик. И ведь какая несправедливость: я даже не могу ворваться в этот недостарбакс и набить Оззи морду, потому что у него нет второго носа, который можно было бы сломать!
Домой, скорее домой!
В ту же секунду, когда я переступаю родной порог, мне сразу становится легче. Бронте с Брюстером сидят в гостиной - работают над каким-то школьным проектом, весь журнальный столик завалили своими бумажками.
Бронте поднимает голову.
- Как игра?
- Они проиграли, - подаёт голос Брю.
- Откуда ты знаешь? - спрашивает она.
- А что - по нему не видно?
- Да всё с ней в порядке, с игрой, - говорю я. Мне лень пускаться в объяснения, всё это уже позади, далеко в прошлом. Даже мысли о Катрине с Оззи доставляют куда меньшую боль.
На кухне мама маринует мясо для папы - тот на заднем дворе растапливает рашпер. Барбекю? В это время года? Редкое явление. Залезаю в холодильник, но мама прикрикивает:
- Не порть аппетит!
Нормально.
Разве может где-то что-то идти не так, если дома всё настолько нормально?!
К тому времени, когда я добираюсь до своей комнаты и падаю на постель, вся моя злость и досада уходят без следа. Такое чувство, будто меня завернули в невидимый, но очень прочный кокон, покрыли защитным слоем. В мире всё прекрасно. И с Катриной тоже всё будет прекрасно, потому что у меня уже, можно сказать, готов план. Две вещи действуют на сердце Катрины без промаха: увечье и победа. Ладно, увечье досталось на долю Оззи. Значит, мне остаётся победа.
54) Равновесие
Я думаю, меня нельзя назвать законченным эгоистом. Во всяком случае, не больше, чем кого-либо другого. Если уж на то пошло, то в каждом из нас того и другого поровну, и зачастую мы не догадываемся о побудительных мотивах нашего поведения. Наверняка во многих случаях я буду поступать наперекор своим собственным интересам - всё зависит от обстоятельств. Словом, существует равновесие между эгоизмом и самоотверженностью. Но иногда случается кое-что такое, что нарушает это равновесие. Когда этим вечером я захожу в комнату Брюстера и Коди, я ясно отдаю себе отчёт в том, в какую сторону сместилась стрелка весов в моей душе.
Коди валяется на надувном матрасе, он с головой погрузился в какой-то комикс; Брю читает тощую книжечку - стихи, конечно. Нормальный парень взял бы такое в руки только под страхом смерти.
Брю взглядывает на меня поверх страницы.
- Ты был прав насчёт игры, мы проиграли, - сообщаю я.
Он переворачивает страницу.
- Чтобы это понять, не нужно быть гением.
- Конечно, нет. - Я пару секунд тереблю дверную ручку. - Вот что... я только хотел, чтобы ты знал - я передумал.
- Насчёт чего?
- Ну, помнишь, я запретил тебе приходить на мои игры... Я передумал.
Похоже, это его заинтересовало - он опускает книжку.
- Почему?
Пожимаю плечами - мол, ничего, так просто.
- Да ничего, так просто.
- А может, мне и самому теперь неохота смотреть твои игры.
- Как знаешь. - Я поворачиваюсь к двери.
Он останавливает меня.
- Может, я тоже передумаю - если ты скажешь мне правду.
Ну, я и выкладываю правду. Или, по крайней мере, её часть.
- Нашей команде позарез нужно выиграть несколько следующих матчей, чтобы попасть в финал чемпионата лиги. - О Катрине я помалкиваю - всё равно Брюстеру она не нравится. - Если я буду хорошо играть, то мне, может, даже дадут "лучшего игрока лиги"...
В этот момент Коди выныривает из своих комиксов, и я осознаю, что он в них и не погружался - он очень внимательно прислушивался ко всему, что было сказано в комнате. Он понимает, о чём я прошу Брю. Он знает, о чём на самом деле разговор. Внезапно мне становится стыдно. М-да, лучше бы обойтись без свидетелей...
Брю поднимает свою книжку и делает вид, что читает, но мыслями он явно в другом месте.
- Я думал, ты считаешь это мошенничеством, - наконец произносит он.
- Я сказал, что у меня такое чувство, будто я смошенничал. Тут есть разница.
- Я подумаю, - говорит Брю, но я знаю - он уже решил сделать это. Всё бы хорошо, если бы не Коди. Его глаза с расширенными зрачками смотрят на меня - бездонные, чёрные, они вглядываются в космическое пространство в поисках неизвестных галактик.
55) Беспрецедентное
Мы с Брю - заговорщики. Мы с Брю - единая команда. Что с того, что тренер не подозревает о дополнительном, потаённом игроке? Я начинаю игру с таким чувством, словно собираюсь завоевать весь мир, хотя на самом деле нам сегодня предстоит всего лишь встреча с "Ракетами" из Биллингтона. Они довольно высоко в турнирной таблице, и к тому же это очень "неудобная" команда; но я сразу же даю им понять: сегодня им придётся несладко. И забиваю на первой же минуте. Я - владыка площадки, мои скорость и точность беспрецедентны; меня не щадят, сбивают с ног, проверяют на прочность, но я поднимаюсь после самых крутых силовых приёмов, после самых болезненных ударов клюшкой; я не теряю ни унции энергии и напора. Я непобедим.
Катрина видит это. Я взял с неё обещание прийти на игру.
- Мне необходимо твоё присутствие, - умолял я её. - Пожалуйста, приди. Ты меня вдохновляешь.
Ненавижу просить и унижаться, но всё будет ни к чему, если она не увидит моего триумфа.
Я постоянно посматриваю на Брю - как он там, держится? Он прохаживается в одиночестве у края поля - немного усталый, слегка запыхавшийся. Прислоняется спиной к ограде и поднимает большие пальцы вверх. Я решаю, что если получу звание лучшего игрока, то отдам кубок ему. А себе оставлю Катрину.
Половина матча позади. Счёт 4:1, и все четыре гола забил я. Тренер улыбается и смотрит на меня таким взглядом, будто я - его собственный сын.
- Вот это то, что я называю настоящей игрой, Теннисон! - ликует он. - Покажи этим недотёпам, из чего сделаны наши парни!
- Я могу остаться на площадке?
- Если будешь играть, как сейчас, то оставайся на ней хоть до второго пришествия!
Остаток матча - сплошное унижение для "Ракет". За тридцать секунд до конца я забиваю свой шестой гол. Да - из восьми забитых нашей командой голов шесть - мои.
Финальный свисток - конец! Мои сотоварищи набрасываются на меня и через секунду я взмываю в воздух. Вот это триумф! Но я не позволяю себе наслаждаться им слишком долго. Как только меня опускают на землю, я тут же кидаюсь к Катрине.
- Я так рад, что ты пришла! - кричу я и притягиваю её к себе, чтобы поцеловать. Она не сопротивляется, хотя через секунду отстраняется - я же весь в поту, как лошадь.
- Извини, - тороплюсь я, - сейчас побегу в душ, а потом мы с тобой пойдём праздновать!
- Разве ты не собираешься праздновать с командой?
- Ещё успеется!
- Слушай, Теннисон... Нет, я, конечно, рада за тебя и ты сегодня великолепен и всё такое, но... понимаешь, я теперь с Оззи.
Я слышу её слова, но их смысл до меня пока не доходит - я ещё весь в восторге и ликовании.
- Ну так в чём дело - пошли его подальше! Знаю, ты питаешь к нему жалость... Я, конечно, не должен был так его отделывать; и ты права насчёт моих родителей, я и в самом деле словно сбрендил, но сейчас со мной всё в порядке!
Обнимаю её за плечи, но она вновь отстраняется.
- Дело не в жалости, Теннисон... Я начала встречаться с ним ещё до того, как ты сломал ему нос.
Внезапно у меня возникает ощущение, будто мне кто-то пробил башку лакроссной клюшкой. Осмысленные слова вылетели через дырку в черепе, и всё, что мне удаётся из себя выдавить - это:
- А?
- Вообще-то, - продолжает она, - я так поняла, что ты, должно быть, отлупил его из-за меня?
- А?
- Мне это польстило, не скрою.
Тут она наклоняется и целует меня, но в лоб, как маленького ребёнка... или как старую больную собаку - перед тем, как ветеринар всадит ей последнюю в её жизни иглу.
- Может, ты позвонил бы Кэти Барнетт? Я знаю совершенно точно - она умирает по тебе чуть ли не с самого пластилинового периода.
- Плейстоценового, - мямлю я на автомате.