- Я бросаю вам вызов, мистер Торнтон.
- Простите?
- Я предлагаю вам трижды пробежать вокруг Трои. Как Гектор и Ахилл. Они три раза пробежали вокруг города в героическом состязании. Будем ли мы героями? Последуем ли их примеру?
- Это было не состязание, - возразил Лино. - Это была смертельная погоня.
- Но мы же спортсмены. Мы более просвещены, чем дикие троянцы. Разве не так, мистер Торнтон?
- У меня есть основания полагать, что так, сэр.
- Тогда мы просто побежим по равнине. Кем вы будете: быстроногим Ахиллом или Гектором в сверкающем шлеме?
Торнтон рассмеялся.
- Ахилл звучит слишком пугающе. Лучше я разделю судьбу Гектора.
- Так и будет. Вы выбрали сами. Завтра мы побежим по местам, о которых писал Гомер. Они начали бег от главных ворот Трои, вдоль стены. Пробежали мимо сторожевой башни и дикой смоковницы, прежде чем вышли на наезженную дорогу, к двум источникам, питающим Скамандр. Мимо водоемов, где мы обнаружили каменные резервуары. Таков будет наш маршрут.
- А что будет наградой? - спросила София.
- Вечная слава.
- Не давайте истории повториться, - шепнул Кадри-бей Торнтону. - Гектор был убит Ахиллом, и его тело проволокли по пыльной равнине.
- Я знаю. Но не думаю, что герр Оберманн до такой степени против моих теорий.
- Обежав город вокруг три раза, - сказал Оберманн, - мы покроем девять с половиной миль. Это вас пугает?
- Вовсе нет.
- В вашей школе вы, вероятно, бегали на более длинные дистанции.
- Но не по столь пересеченной местности. В Сассексе нет гор.
- Значит, вы учились на юге Англии? Можно было бы догадаться по стойкости ваших убеждений. Склад ума саксов восхищает меня своей практичностью.
- Разумеется, они верят в справедливость.
- Как все мы. Кстати, о справедливости. Как Гектору, вам позволяется начать бег. Я даю вам тридцать секунд форы.
Тут Оберманн встал из-за стола и, взяв Софию под руку, неторопливо удалился. Слышно было, как он рассказывает жене о созвездиях этой части ночного неба.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
На следующее утро, к удивлению турецких рабочих, Оберманн и Торнтон, в одних льняных рубашках и трусах стояли перед каменными глыбами, отмечавшими место подлинных ворот Трои. С ними были София, Лино и Леонид. Леонид вручил каждому из них металлическую кружку с водой из источника.
Казалось, участники соревнования неравноценны: крепко сложенный Оберманн с обычной для среднего возраста полнотой и достаточно юный Торнтон, сохранивший стройность и спортивное телосложение.
- София, - сказал Оберманн, - будь так добра, ударь вот в это, чтобы возвестить начало. - Он вручил ей большую бронзовую чашу с нарезным орнаментом по краю, добытую в одной из кладовых древнего дворца. - Телемак, тебе придется пойти вперед и проверить наш маршрут. Ты будешь следить за нашим бегом, подобно богам, наблюдавшим бегство Гектора. Вы стартуете через тридцать секунд, мистер Торнтон.
Софию удивляла уверенность мужа. Как он может соревноваться с этим спортивным молодым человеком в беге девять с половиной миль? Он уже вспотел на утреннем солнце. Тем не менее, он полон решимости и ждет не дождется начала состязания.
- Вы будете молодым оленем, мистер Торнтон, и, как только вы появитесь из лесной чащи, я стану преследовать вас по рощам и просекам, "словно пес быстрорыщущий".
- Гомер?
- Мне передается его огромная энергия. Помните этот фрагмент о сне, в котором человек не может обогнать бегущего впереди него? Посмотрим, сбудется ли сон. Ты готова, София?
София ударила ладонью по бронзовой чаше.
Услышав глухой звон, Торнтон начал первый круг. Оберманн, глядя ему вслед, вслух отсчитал тридцать секунд. Затем, послав жене воздушный поцелуй, двинулся следом. Он казался Софии совершенно спокойным, и, как выяснилось, бежал быстрее, чем она ожидала, изящно неся свое большое тело, словно рассекая воздух. Хотя вряд ли у него был шанс догнать Торнтона, бежавшего быстро и сосредоточенно, как опытный бегун. Они скрылись из вида.
- Какой в этом смысл? - спросила София стоявшего рядом с ней Лино.
- Ваш муж хочет дать англичанину урок. Я еще не понял, какой.
- Проиграв ему? Ведь так оно и случится.
- Если случится так, значит, Торнтон чему- то научится, победив человека старше себя. Это вполне возможно. Поступки вашего мужа бывают таинственны.
Наконец Торнтон снова появился, он бежал более размеренно, но без малейшего труда. Он помахал Софии, но ничего не сказал. Спустя две-три минуты появился Оберманн; он двигался ровным, довольно быстрым шагом.
- Я в форме! - крикнул он Софии. - Ежедневное плавание закалило меня! Я - орел, пикирующий сквозь облака на равнину!
- Если они пробегут двадцать кругов, - сказал Лино, - герр Оберманн может победить. Я ощущаю его упорство.
- Я начинаю понимать его, - сказала София. - Он победит любой ценой.
- Если его не поразит молния, что сложно представить.
- Меня бы не удивило, мсье Лино, если бы мой муж сам сумел вызвать молнию.
- Вы считаете его опасным? - Тон Лино был легким и веселым. - Наверняка нет.
- О нет, - София отвечала тоже легко. - Но его боги опасны.
- И если бы он мог призвать их…
- К счастью, это уже невозможно.
- Значит, простой смертный?
- Но он ограничивает возможности смерти, насколько может, вам не кажется?
- Пытается, фрау Оберманн. - Лино помолчал. - Завидую вам.
- В каком отношении?
- Вы проживете достаточно долго, чтобы увидеть, преуспеет он или нет.
Снова появился Торнтон, завершивший второй круг. Он выглядел энергичным и свежим, как раньше. София хотела заговорить с ним, но он поднял руку.
- Я слишком сильно потею, - сказал он. - И нехорош для компании.
Через четыре минуты после того, как Торнтон миновал их, появился Оберманн, двигавшийся таким же ровным шагом и с той же мощью, что и в начале. Минуя Софию, он выкрикнул какую-то фразу по-гречески, но она не разобрала слов.
- Эзоп, - сказал Лино. - "Заяц и черепаха".
На третьем круге, к удивлению Софии, Оберманн появился один. Когда он был еще далеко, София крикнула ему:
- Где Александр?
Оберманн пожал плечами, но ответил, лишь когда приблизился:
- Гектор распростерт в пыли.
- Почему? Что случилось?
- Я не стал останавливаться и выяснять, - Оберманн громко рассмеялся, но не сбавил шагу, пока не достиг каменных глыб, где кончалась дистанция. - Ахилл одержал победу! - Он подошел к Софии с распростертыми объятиями. - &е венок для победителя? Разве ты не хочешь поздравить своего славного мужа?
- Нужно пойти к нему, - София уклонилась от объятий. - Может быть, он ранен.
- Телемак позаботится о нем. Смотри, вон они идут. Заяц хромает, но вполне цел.
Леонид поддерживал Торнтона, они медленно приближались.
Софию удивила собственная острая тревога, она с беспокойством наблюдала, как Торнтон нетвердо идет, опираясь на Леонида. Только когда они приблизились, стало видно, насколько он бледен.
- В чем дело? - спросила она.
- Лодыжка. - Торнтон попытался улыбнуться, но получилась гримаса.
- Вы упали?
- Что-то ударило меня по спине. Камень. Обломок скалы. Я почувствовал боль, споткнулся и упал.
- Нога не сломана, - заметил Оберманн. - Это растяжение. Пусть мистер Торнтон обопрется на тебя и отдохнет, Телемак. Мы отнесем его.
- Обломок скалы? - недоверчиво переспросила София.
- Это невозможно, - ответил Оберманн на ее вопрос. - Около вас никого не было, мистер Торнтон. Ты кого-нибудь видел, Телемак? - Леонид покачал головой. - Со стен Трои в вас не могли ничего кинуть. Вы поскользнулись и упали. Вот и все.
- Я почувствовал удар. И потерял равновесие.
- Значит, это таинственное происшествие, мистер Торнтон.
- Это мог быть камень, выпавший из клюва птицы, - рискнул предположить Леонид. - Такие вещи случаются.
- В таком случае, - заметил Оберманн, - это было бы знамение. Но не думаю, что мистер Торнтон верит знамениям.
- На спине должен был остаться след.
Оберманн осмотрел кожу Торнтона.
- Никакого следа. Нет даже царапины. По моему мнению, в вас попала стрела Афины. Стрелы богов невидимы.
- А почему Афине пришло в голову поразить его? - спросил Лино.
- Ей захотелось сохранить честь основателя Трои!
- Какого основателя?
- Открывателя, не основателя, - Оберманн засмеялся. - Я оговорился.
- Это был камень, - четко выговорил Торнтон, - который швырнули в меня с большой силой.
- Но синяка не осталось.
- Если бы он попал мне в голову, то мог бы убить меня.
- Но вы не убиты! - Оберманн хлопнул в ладоши. - Вы всего-навсего растянули лодыжку. Не будь вы англичанином, я бы, пожалуй, мог обвинить вас в том, что вы не умеете проигрывать.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Из-за растяжения лодыжки Торнтон оставался дома и продолжал напряженно изучать глиняные таблички. От длительного разглядывания изображения становились бесформенными, представлялись путаницей линий и знаков. Чтобы избежать этого, он педантично распределял время между различными этапами расшифровки. Например, сравнивал эти таблички с различными видами египетского иероглифического письма, ища сходство. Изучал ряды символов в поисках связи с клинописью Месопотамии. Отделял явные изображения, или идеограммы, от знаков, которые, по его мнению, имели фонетический характер. Он считал, что в фонетических группах может выделить восемь разных сочетаний, или слогов.
- Это определенного рода записи, - сказал он как-то Софии. Она каждый день приходила осматривать его лодыжку и смазывать ее медвежьим жиром, купленным в Чанаккале. Считалось, что это превосходное средство от растяжения мышц, и, действительно, состояние лодыжки Торнтона заметно улучшилось. - Они носят краткий и деловой характер. Они объединены в группы.
- Если это отдельные записи, - заметила София, - в них должны быть цифры.
- Именно. Видите знаки в конце каждого ряда?
- А что это за пометки в начале линий? Похожи одна на другую.
- Верно. Я еще не знаю их смысла. У меня есть предположение, что они означают различные падежные или глагольные окончания. Множественное число, а не единственное. Винительный, а не именительный. Если все это свидетельства грамматических изменений, тогда… Простите, София. Я утомляю вас своей бессмыслицей.
- Это вовсе не бессмыслица. Здесь явный смысл. Смысл, идущий от самого начала мира.
- Столько табличек сгорело или разбилось! Иногда мне кажется, что я веду поиск в золе.
- Муж научил меня ценить воздействие огня. Благодаря огню многое сохранилось.
- Когда вспыхивает пожар…
- Да? - Она насторожилась.
- Кто скажет, что уцелеет, а что погибнет? Смотрите. Вот это кажется мне глиняным ярлыком, но предмет, к которому он был прикреплен, утрачен. Вот глиняная печать, но я не могу различить изображения. Что это. Танцующая фигура? Или цапля?
- Вам следует вооружиться терпением, Александр.
- Знаю. Троя строилась не в один день. Могу я задать вам вопрос, София?
- Если он приемлем.
- Вы счастливы здесь?
- Я довольна. Я занята нашей общей работой.
- Вы не жалеете, что приехали сюда?
- Вы спрашиваете, не сожалею ли я о замужестве.
- О нет. Ничего подобного. - Он был явно смущен. - Я бы никогда не задал подобного вопроса.
- А я бы на него не ответила. А вы счастливы здесь?
- Я доволен своей работой, как и вы. Пожалуй, это самое захватывающее из всего, чем я когда- либо занимался. Поразительно интересная работа.
Они молча рассматривали таблички, затем Торнтон отложил их.
- Есть еще одно, о чем я должен вас спросить, София.
- О чем? - Она, казалось, встревожилась, рука непроизвольно легла на горло.
- Вы замечаете… чувствуете… здесь нечто странное?
- Что вы имеете в виду?
- В меня попал камень, который потом исчез. Кости ребенка рассыпались у нас на глазах.
- Воздействие воздуха. Вполне обычное явление.
- Не только это. Все. Землетрясение тоже. Вы, должно быть, замечали и другие странности.
- Ничего необычного. - Она не стала говорить о внезапной смерти американца, Уильяма Бранда, потому что не знала, как о ней рассказать. Но ей вдруг живо вспомнилось совсем другое. Она снова услышала странный женский крик на ферме Теодора Скопелоса. - Вы оказались в незнакомом окружении. Только и всего.
- Так и есть. И мне стали мерещиться всякие фантастические вещи. Вы этого не одобряете.
- Вы не нуждаетесь в моем одобрении, Александр.
- Напротив. И я чувствую, что мне нужна ваша поддержка.
- Для чего?
- Чтобы оставаться здесь.
Она наклонилась и легко поцеловала его в щеку.
- Вот вам моя поддержка, Александр.
Ближе к вечеру взволнованный Кадри-бей принес Торнтону много табличек, найденных одновременно в одном из последних раскопов зоны кухни или столовой, где уже были найдены кости коз, овец и туров.
- Я рад вручить их вам, мистер Торнтон, - сказал он. - Если я могу высказать свое скромное мнение, они значительно старше других. Их нашли на гораздо большей глубине.
- Где они лежали?
- В каменной печи. Желаю успеха.
Рассматривая вечером таблички, Торнтон обнаружил, что мнение Кадри-бея справедливо. Это были изображения или слова-изображения, идеограммы, похожие на самые ранние из известных образцов иероглифического письма. Там была рыба, была пальма, нечто напоминавшее лодку, гора. Глядя на эти изображения, Торнтон ощущал, что заглядывает в утраченный мир, в котором каждая существующая в природе вещь была священной и обладала жизнью.
Его заинтересовала одна из табличек. На ней было четыре горизонтальных линии и четыре кружка в ряд над ними, справа изображение молота или топора. В каждом кружке две точки. Если бы Торнтон был математиком, его, возможно, могла бы сбить с толку эта симметрия. Но он вдруг понял, что кружки это головы, и у него перехватило дыхание. Четыре головы, отделенные от тел, горизонтально лежащих под ними; они были отрублены топором, дополнявшим идеограмму. Это была запись о четырех убийствах или жертвоприношениях.
- Теперь я знаю, - прошептал он. - Это город смерти.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Воспоминание о женском крике не оставляло Софию и когда она вернулась домой. Для нее крик был связан со сдержанностью в поведении Марии Скопелос, с танцем козла под мелодию флейты и, как ни странно, с неожиданным появлением Леонида после ее долгого сна. Это были отдельные явления, но Софии казалось, что они образуют узор, который она никак не может проследить.
Почему она вдруг потеряла сознание или неожиданно заснула при Теодоре и Марии? Леонид приехал, чтобы сопроводить ее назад. И потом случилась странная вещь. Он не отреагировал на крик женщины. Он утверждал, что козел, в возбуждении после своего танца вбежав в кухню, заставил Марию испуганно вскрикнуть. Но София была убеждена, что это был крик страдания.
И она решила отправиться в поездку.
- Я съезжу в Чанаккале, - сказала она мужу на следующее утро.
- Вот это речь женщины! Конечно, София, ты вправе покупать красивые вещи. Ты заслуживаешь самого лучшего. Фрау Оберманн должна быть совершенством.
- Как ты думаешь, "Центральная" - подходящая гостиница?
- Ты хочешь остановиться там? Конечно. Они хорошо меня знают. Я попрошу Телемака поехать вперед и заказать тебе самый большой номер.
- Нет, Генрих, нет. Это приключение - мое. Я сама все устрою.
- Как пожелаешь. Накупи вещиц из шелка и льна. Купи нарядные туфельки. Вот тебе золото. - Он прошел в угол их комнаты и взял несколько монет из сосуда.
- Не надо, Генрих. У меня есть собственные деньги. И мои афинские драгоценности. Мне не понадобится золото.
- Как хочешь. - Он, казалось, был в замешательстве. - Ты будешь Артемидой в облике смертной женщины, которая шествует, окруженная сияющим туманом, среди других людей.
- Я так не думаю. Мы все смертны.
- Не говори так, София. В своих стремлениях мы боги. Воля это бог.
- У меня опасный муж.
- Преданный муж. Верный муж, который предлагает тебе золото. - Он рассмеялся. - Ни одна женщина на свете не устоит против меня.
- Давай не будем это проверять. Теперь я должна собраться.
У Софии не было определенного плана. Она даже не была уверена в своих намерениях, ей просто хотелось поехать на ферму и разузнать побольше о Марии и Теодоре Скопелосах. Разумеется, она понимала, что таким образом узнала бы что-то о прошлом мужа. Поэтому, пока она ехала верхом по пыльной дороге в сторону Чанаккале, ее не оставляло чувство вины и ощущение собственной греховности.
Два коршуна, круживших в вышине, казалось, следили за ней, и она, пришпорив лошадь, поехала быстрее; птицы продолжили ленивый полет над долиной, и София улыбнулась собственной глупости.
Приехав в город, она остановилась в "Центральной" и забронировала номер; если ее визит на ферму будет безрезультатным, ей нужно будет где-то выспаться ночью. Пока лошадь Софии кормили и поили во дворе, она лежала на постели, а деревянный вентилятор медленно вращался над ней. Вдруг она поняла, что дрожит. Не от прохлады в комнате и не от жары в поездке. От страха. Но чего ей бояться? Или какая-то общая трагическая ситуация подействовала на нее?
Она встала и подошла к окну, откуда было видно, как горожане спешат по своим повседневным делам. И страх понемногу оставил ее.
София поехала из Чанаккале по извилистой дороге в деревню Карамык. Уже перевалило за полдень, и жара угнетала ее, она ничего не пила и не ела после отъезда из Гиссарлыка. Неподалеку бежал ручей, но она остерегалась пить медленно текущую солоноватую воду равнины.
Увидев каменную хижину хранителя моря, она, однако, забыла об усталости. София колебалась, стоит ли беспокоить отшельника, погруженного в раздумья, хотя знала, что существует обычай предложит" еду и питье путнику. Приблизившись к небольшому домику, она увидела, что дверь открыта.
Привязав лошадь к деревянному колу рядом с хижиной, она подошла к двери. Хранитель моря почувствовал ее присутствие раньше, чем услышал шаги, и спросил по-турецки: "Кто там?" Она объяснила, что едет мимо и просит воды, и отшельник вышел на порог.