- То есть, никто не знает моей истории? Но я буду помехой тебе.
- Не представляю лучшей судьбы для себя.
София решила, что он предлагает пожениться из сочувствия, чтобы обеспечить ей законный статус и имя.
- В Англии легко развестись спустя какое-то время?
- Я не сказал ни слова о разводе.
София смотрела на него, не зная, как реагировать.
- Не понимаю тебя, Алекс.
- Я буду счастлив жениться на тебе. Я хочу, чтобы ты стала моей женой.
- Но мы едва знаем друг друга.
- Я наблюдал за тобой, София, как я уже признавался. Видел тебя в тени этого человека. Разговаривал с тобой. Делился открытиями и видел увлеченность в твоих глазах. Это место как бы служит ареной для испытаний. Я знаю тебя так же хорошо, как если бы мы были знакомы сто лет.
- Сто лет было бы слишком много. - Она не знала, что ответить. - Мы бы устали друг от друга.
- Я никогда не устал бы от тебя.
- Я не девушка, Александр.
- Ты носишь его ребенка?
- Нет. Думаю, что нет.
- Мне этого достаточно.
- А что будет с ним?
- Он будет рвать и метать, - ответил Торнтон. - Но ничего не сможет сделать. Гордость не позволит ему обнародовать эту историю.
- Он двоеженец. По греческим законам он должен попасть в тюрьму. - Она вдруг засомневалась. - А что, если он развелся с этой русской?
- Он не мог этого сделать из-за ее болезни. Такой процесс нельзя возбудить. В Англии это невозможно. - Он вспомнил о коллеге из музея, которому пришлось поместить жену в частный сумасшедший дом в Хокстоне. - Стал бы он держать ее так близко на попечении своих слуг, если бы давно развелся? Все кончено, София. Ты больше не увидишься с ним.
Во время разговора они постепенно сближались. Они могли бы коснуться друг друга, но не коснулись.
- А твоя работа?
- Моя работа здесь закончена. Я уверен, что смогу воспроизвести по памяти множество символов, но что это за свидетельства? Их можно счесть плодом разыгравшегося воображения. У меня нет ни доказательств, ни записей.
- Но ведь ты можешь рассказать о том, что ты видел.
- Это было бы глупо, София. И Оберманн меня бы засмеял.
- Ты думаешь, он намеренно все уничтожил?
- В противном случае, как ты говоришь, получается слишком много совпадений. Я слышал, как занялась солома за несколько минут до того, как над нами разразилась гроза. Я уверен, что не было никакой молнии. Не видел ничего похожего. Что могло быть легче для него, чем поджечь солому, когда он увидел, что близится гроза?
- В таких обстоятельствах хватило бы зажженной свечи.
- Он наклонился и в первый раз легко поцеловал ее в лоб.
- И ты думаешь, что он подложил змею?
- Он любит наблюдать за этими змеями. Ему нравится, что они смертельно опасны.
- В камне достаточно трещин и щелей, через которые она могла вползти. Зачем убивать меня?
- Ты не понимаешь. Он ребенок. Он не выносит, когда ему противоречат. Терпеть не может соперников.
- Он не мог допустить мысли, что Троя…
- Его Троя, Александр.
- Что его Троя будет разрушена. Он видел войско гомеровских героев. Я видел племя людей совсем иной культуры, совершавших человеческие жертвоприношения.
- Для него это было невыносимо. Ведь Троя - смысл его существования.
- Что он станет делать?
- Продолжит работать. Без передышки. Когда он раскопает древний город целиком, уедет. Примется искать другое священное место.
- И будет гнать от себя мысль о табличках, словно они никогда не существовали.
- Он уже забыл о них. - София вздрогнула. - Все-таки дождь промочил нас насквозь.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Оберманн занимался тем, что защищал раскопы от бушевавшей бури, целый день укладывая мешковину, сооружая укрытия из дерева и листов гофрированной жести.
- Теперь, - сказал он Лино, - пейзаж напоминает поле боя под Севастополем. Но мы сокрушили врага. - Он взглянул на обгоревшее и частично разрушенное жилище Торнтона. - Я не видел мистера Торнтона с тех пор, как разыгралась эта трагедия. Должно быть, он безутешен.
- И мы все тоже, Генрих. Кадри-бей говорит, что молния уничтожила все.
- То, что залил дождь, превратилось в грязь. Вы были у Торнтона?
- Не могу заставить себя пойти. Не могу вынести мысли, что все его надежды рухнули.
- Ваша чувствительность делает вам честь, Лино. Но странно, почему он не пришел сюда. Пошлю-ка я за ним мальчика.
- Англичане склонны к самоубийству.
- Сомневаюсь, что это верно в отношении Торнтона. Он слишком упрям. Рашид, подойди ко мне. Сходи к мистеру Торнтону. Он расстроен. Если его там нет, посмотри, не бродит ли он среди скал. Но будь осторожен. В грозу выползают змеи.
Рашид покачал головой.
- Он уехал, сэр.
- Уехал? Куда уехал?
- Уехал верхом. И мадам вместе с ним. В сторону Чанаккале.
- Тебе, должно быть, это приснилось, Рашид. Мадам уже в городе. Она уехала вчера. - Мальчик опять покачал головой, но ничего не сказал. - Ладно. Я сам расследую таинственное исчезновение Александра Торнтона. - Оберманн направился к лишенному крыши дому и, как только вошел, понял, что англичанин исчез. Хотя он и посмеялся над словами Лино о склонности англичан к самоубийству, все же внимательно осмотрел небольшой альков в главной комнате.
- Он удрал, - вслух сказал Оберманн. - Вот это да!
- Затем подумал о Софии. Невозможно представить, чтобы она вернулась и тут же снова уехала, так быстро и незаметно.
Он услышал стук копыт коня Леонида, а потом увидел его самого, измученного и насквозь промокшего.
- Тебе следовало остаться на ферме. Не было никакой нужды скакать в грозу.
- Была нужда.
На самом деле Леонид оттянул отъезд с фермы Теодора Скопелоса. Он боялся гнева отца. Как только София увидела его рядом с матерью, он понял, что все изменится. Он не собирался сообщать Софии, что эта женщина его мать, слово вырвалось у него само. Леонид не мог отрицать свое родство. Он любил мать, даже при всем ее безумии, и не мог предать.
Оставшись ночевать на ферме, он ломал голову, как лучше поступить. И хотя на следующее утро разыгралась гроза, ему было ясно, что нужно вернуться в Трою и принять на себя ответственность за последствия того, что открылось.
- Да что с тобой, Телемак? Ты выгладишь, будто тебя собираются повесить.
- Я должен кое-что рассказать вам.
Ну, в чем дело?
- София заезжала на ферму.
- Я знаю. Она ездила туда месяца два назад. И что?
- Она снова появилась там вчера. Неожиданно.
- Ну?
- Она видела Елену.
- Прости, я не расслышал.
- Она знает. - Оберманн блуждающим взглядом окинул раскоп. - Она подошла к нам неслышно. София слышала, как я называл Елену матерью.
Оберманн отошел на несколько шагов и склонил голову, словно глубоко задумавшись. Затем поднял лицо к небу и издал полный ужаса и страдания крик, испугавший турецких рабочих. Среди них прошел слух, что герр Оберманн во время грозы утратил множество сокровищ. К Леониду он вернулся, уже овладев собой.
- Когда это произошло?
- Ранним вечером, вчера.
- Ты долго тянул с возвращением.
- Мне было стыдно.
Оберманн сильно ударил его по щеке.
- Никогда не стыдись, Телемак! Горюй. Печалься. Но не стыдись. Стыд - это враг.
Во время разговора с Телемаком Оберманн начал понимать, что произошло. София в гневе вернулась в Трою и встретила Торнтона. Они решили бежать вместе - бежать от Оберманна, бежать из Трои. Пгев и отчаяние объединили их против него. Оберманну было это совершенно ясно, словно он слышал каждое произнесенное ими слово.
- Как поживает твоя мать?
- Она возбудилась, увидев Софию. И не могла уснуть.
- Да, София производит впечатление. - Оберманн подозвал Рашида и велел мальчику повторить то, что тот уже говорил. - Ты говоришь, они оба были верхом? - Мальчик кивнул. - И направлялись в сторону Чанаккале. Ты уверен?
Они ехали по старой тропе. Я наблюдал за ними, пока их не скрыл дождь.
- Тебе надо будет поехать в Чанаккале, Рашид, и разыскать их. Не подходи к ним. Ничего им не говори. Но узнай, где они остановились, и возвращайся. Ты понял?
- Да, сэр. Можно, я возьму Пегаса? Он быстрый конь.
- Скачи, как ветер, Рашид. Надеюсь, ты успеешь вернуться до наступления сумерек.
Мальчик убежал, обрадованный перспективой поехать верхом на берберийце.
- Ну, Телемак, какой у тебя план?
- Я не могу…
- Нет, Телемак, тебе нельзя так говорить. Ты причинил довольно вреда.
- Это несправедливо, сэр. Вы настаивали, чтобы я навещал ее. Вы не хотели видеться с ней сами. Вы вините меня в том, что она моя мать?
- Тише, тише… Я не виню тебя. Я понимаю. Значит, так сложился узор Парок. Лишь они осмеливаются противостоять самодержцу Зевсу. Клото прядет нить жизни. Лахезис отмеряет ее. А Агропос перерезает.
Леонид смотрел на него, с трудом скрывая изумление.
- А вы - Зевс?
- Все мы боги, Телемак, когда обстоятельства требуют этого. - Он с минуту помолчал, ковыряя носком ботинка мягкую землю. - Твоя мать поняла, что София…
- Кто знает, что понимает безумный? Она вопила после ухода Софии.
Оберманн поднес руку к лицу.
- И ее, даже в таком состоянии, не минует горе.
В тот вечер они ужинали с Лино и Кадри-беем, и Леониду показалось, что Оберманн особенно оживлен. Он объяснил отсутствие Александра Торнтона, сказав, что разговаривал с англичанином незадолго до его отъезда. Мистер Торнтон решил вернуться в Англию. Он отправился в Чанаккале, чтобы заказать в пароходной конторе билеты. София задерживается в городе, несомненно, в ожидании новостей о буре, но скоро должна вернуться.
Лино и Кадри-бей хранили молчание. Оба они подозревали, что отсутствие англичанина и фрау Оберманн объясняется другими причинами. Но, разумеется, не высказывались по этому поводу.
- Торнтон не хочет оставаться здесь, - сказал Оберманн. - Утрата табличек сильно на него подействовала.
- На нас тоже, - отозвался Кадри-бей. - Это самый тяжкий удар, который мы пережили здесь.
- Да, это трагедия. - Казалось, Лино смотрит прямо перед собой. - Трудно оценить все ее значение.
- Стоит ли так печалиться, господа? Насколько всем нам известно, это были всего-навсего списки товаров.
- Всего-навсего? - Лино повернулся к Оберманну, который смешался под его невидящим взором. - Это было наше первое представление о неизвестном мире. Исключительно важное открытие.
- А кто сказал, что мы не можем найти еще?
- Если они уцелели после бури.
- Будут другие города и другие места, где под землей лежат такие таблички. Веселее, Лино. Не все потеряно! Всю свою жизнь я сохраняю оптимизм. Вот почему я так успешен.
- Неужели ничего нельзя восстановить? - спросил Оберманна Кадри-бей. - Сохранились ли записи мистера Торнтона?
- Увы, нет. Его записи уничтожены огнем и водой. То, что нам удалось найти, нечитаемо. Возьмите еще анчоусов, Лино. Телемак, ты почти ничего не ел.
- Я не голоден, сэр.
- Трагедия отбила у тебя аппетит. Ничего, к утру он вернется. - В этот момент появился Рашид. Он хотел подойти к Оберманну, но тот замахал руками, чтобы мальчик ушел. - Могу я предложить тост?
- Разве нам есть что праздновать? - Кадри-бей удивленно поглядел на него.
- Тост в честь Александра Торнтона! Пусть он завоюет всемирную славу! - Леонид удивленно посмотрел на Оберманна. - Чудесно, господа, что несмотря на ужасное несчастье, несмотря на нашу печаль, мы сохраняем веселье! Атмосфера Т]рои возвращает нас к жизни.
- Троя пережила большие несчастья, - заметил Лино.
- Совершенно точно. Здесь мы становимся частью мировой души. Простите, одну минуту. - Оберманн вышел из дома и подошел к Рашиду. - Ну, что ты выяснил?
- Они остановились в "Центральной".
- Ты разговаривал с Асадом? - Асад Думанек был владельцем гостиницы, которому Оберманн время от времени делал небольшие подарки из раскопок.
- Мадам в номере 10. Англичанин в номере 4.
- Что еще он тебе сказал?
- Она заплатила за неделю английскими фунтами.
- То есть из кошелька Торнтона
- Мадам расспрашивала о рейсах в Константинополь.
- Константинополь? Они собираются туда? Какая глупость! Неужели они думают, что я не сумею найти их? Они уехали в бурю. Буря окружит их со всех сторон. - Он подошел ближе к Рашиду. - Никому ничего не говори. Если скажешь хоть слово, отрежу тебе язык.
Напуганный предупреждением мальчишка побежал прочь, а Оберманн вернулся к остальным.
- Рашид сообщил мне, что базар в Чанаккале затоплен. Нам придется день-другой прожить без фруктов. Так что только к лучшему, что у нас сегодня вечером меньше едоков.
После того как ужин закончился и все разошлись, Оберманн и Леонид остались поговорить.
- Я склонен думать, - сказал Оберманн, - что камни, найденные у ручья, это остатки храма. Когда сегодня утром лило, в течении ручья у этого места наметилась излучина. Значит, воде преграждает путь сплошная кладка. - Леонида удивило, что в суматохе, вызванной бурей, Оберманн сумел это заметить. Место, о котором шла речь, осматривали всего два дня назад. - С утра там должны начаться работы, Телемак. Нам нельзя терять времени. Там будет найден алтарь.
Леонид в нетерпении спросил.
- Что сказал Рашид?
У них отдельные номера в гостинице, они заплатили за неделю вперед. Собираются ехать в Константинополь.
- Где смогут затеряться.
- Им это будет не так-то просто. У меня много друзей в этом городе. Их увидят. Думаю, они попытаются уехать в Англию.
- Попытаются?
Оберманн отмахнулся от этого вопроса.
Мне только что пришло в голову, что они могут сочетаться законным браком в море. - Оберманн вскочил и обошел во- круг стола. - Теперь, когда она видела твою мать… - Он на минуту остановился и налил себе еще стакан вина. - Женщины знают. Они обладают интуицией.
- Ни один капитан не разрешит совершить брак. У них нет свидетельств.
- Деньги - лучшее свидетельство. - Оберманн поднял стакан. - Англичане не примут ее. Я знаю их. Узколобые. Не любят иностранцев.
- Но в Лондоне она могла бы затеряться. Он большой и темный.
- Какое существование она будет влачить там? Невыносимое. Жить в кишащем людьми городе?
- Говорю тебе, Телемак, оставшись с Торнтоном, она обречена страдать.
- Значит, вы должны спасти ее.
- Ну, разумеется! Вот это будет преображение! Вытащить ее из Лондона и привезти назад, на ее солнечную родину. - Казалось, Оберманн всерьез обдумывает эту возможность. - Она очень скоро устанет от него. Он не личность. К тому же малодушен. Кровь жидковата.
- Тогда сдержитесь, не бейте его до крови.
Оберманн рассмеялся.
- Обещаю тебе, что я его и пальцем не трону.
Вернувшись после ужина, Оберманн лежал одетым без сна. Глубокой ночью нашарил в темноте ботинки. Тихо открыл дверь и вышел в ночную темноту.
Небо после грозы было усыпано звездами, в тихом прохладном воздухе от камней и земли Трои исходило странное свечение. На сосудах, извлеченных им из земли, он не раз видел изображение солнца, луны, звезд - колесо, круг, скопление точек. На это небо смотрели Приам и Гекуба.
Он спустился к остаткам, старых стен; ливень смыл с них большую часть земли и мусора, и они нерушимо стояли, окруженные свечением. В такую ночь, как эта, он ощущал смысл древней жизни в Трое. Ходил по ее людным улицам.
Оберманн спустился к небольшому участку, на котором начали вынимать землю на том месте, где, как он считал, когда-то стоял храм у ручья. Это был приток Скамандра, прокладывавший себе путь по плоской равнине под возвышающимся Гиссарлыком, после бури он бежал быстро. Оберманн слышал его шум в ночи и нашел то место, где звук, казалось, окружал его со всех сторон. Вот здесь был храм, был алтарь. Он воздел руки к небу и поднял лицо к созвездиям. И начал говорить нараспев:
- Будь моим свидетелем, Зевс, величайший и славнейший из богов, и вы, парки, что из-под земли мстят обманщику. Я взываю ко всем богам, чтобы они отомстили за нарушение их законов. Я называю имена Александра Торнтона и Софии Хрисантис. Пусть боги принесут им беды и печали. Тот, кто нарушил божественные законы, должен понести наказание.
Это была ритуальная формула, которую Оберманн помнил наизусть и знал, что Гомер позаимствовал ее из более древних источников.
- Я не приношу жертву, - сказал он обычным будничным тоном. - Но отдаю себя в ваше распоряжение.
В дубовой роще у склона холма ухнула сова.
- Афина Паллада, великая богиня, дочь Зевса, обладательница эгиды, ты услышала мою молитву. Светлоокая Афина, к чьим крылатым словам прислушиваются другие боги, на моей стороне.
Он услышал звук трубы, возможно, трубил сторож, охранявший раскопки. Он воспрянул духом и, поднявшись с колен, вернулся к развалинам Трои.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
София и Александр заказали билеты в пароходной конторе рядом с причалом. Из соображений экономии они предпочли верхнюю палубу, и теперь возвращались в гостиницу, чтобы забрать нехитрый багаж. Софии нужно было взять шкатулку с драгоценностями, которую она положила в гостиничный сейф.
Пароход отплывал через два часа. Им не хотелось оставаться еще на день в Чанаккале, и они взяли билеты на ближайший рейс в Константинополь. Они не знали, что известно Оберманну или о чем он догадывается, но им хотелось покинуть город как можно скорее. Ни один из них не подозревал, что Рашид видел, как они вместе уезжали из Трои.
Идя через площадь к гостинице, они увидели Оберманна. Он стоял рядом с хозяином, Асадом Думанеком, и указывал куда-то в сторону моря. Александр и София остановились и чуть было не повернули назад.
- Он не должен нас видеть, - сказала София. - Мы можем уйти на базар.
- Нет, я отказываюсь прятаться. - Он заметил ее нерешительность. - Ты боишься его?
- Боюсь? Нет. Конечно нет.
- Мы не сделали ничего дурного.
- Ты прав. Сейчас я вижу его таким, каков он есть.
- Что он может нам сделать? Мы отплываем через два часа. Пойдем. Пройдем через площадь. Помни, мы ни в чем не виноваты.
- Это он виноват перед нами. Это он должен бежать от нас.
Оберманн заметил их, когда они подходили к гостинице.
- Друзья мои! - воскликнул он, раскрыв объятия. - Я искал вас. Я тревожился за вас. По счастью, мне встретился Асад, который сказал, что вы живы и здоровы.
- Да, живы и здоровы, Генрих.
- Боги хранят тебя, София. Но мне ужасно тебя не хватает. Пора вернуться, не правда ли?
Она покачала головой:
- Нет. Я не вернусь.
- Разве "нет" подходящее слово при разговоре с мужем?
- Ты не муж мне. И знаешь это.
Оберманн смотрел на них с явным удивлением.
- Неужели законы этого мира рухнули? Или я сплю?