- Что случилось?! Кто вас? - бросается к нему отец.
- Японец, - едва слышно шепчет радист. - Он главный… Он не ушел, ищи его… - Это были его последние слова.
Батя бросается в радиорубку. Передатчик искорежен. В ярости он орет:
- Боцман! - Тот мгновенно подлетает к нему. - Рация уничтожена, радист убит. Все это сделал какой-то японец. Перед смертью радист сказал, что он главный и находится на судне. Бери людей и начинай прочесывать весь корабль.
- Есть! - отвечает боцман. - Но кто займет место в ходовой рубке?
- Я, - говорит Данилов, подходя к отцу. - Я старый яхтсмен. Понимаю, что корабль не яхта, но думаю, что справлюсь.
- Сергей Александрович, - обращается батя к Данилову, - теоретически я понимаю, как ведут корабли по морю, но практически нет.
- Все очень просто, - улыбается Данилов. - Я использую астрономию и с помощью секстанта и хронометра определяю свое местонахождение в море. Затем компас, приборы, измеряющие силу ветра, сведения о течениях и математические расчеты дают мне возможность определить курс яхты, то есть судна.
- Сергей Александрович, идите в ходовую рубку, - говорит отец, - а мы с тобой, боцман, начнем осмотр корабля.
Трижды они обходят судно, заглядывают в каждую щель - и все зря. Батя уже начинает отчаиваться, когда Игорю приходит в голову мысль проверить междудонные отсеки, которые используются для хранения пресной воды. Полчаса поисков - и перед ними распластанное тело маленького человечка. Это действительно японец, причем прекрасно говорящий по-русски.
На допросе отец битый час задает ему один и тот же вопрос: как и почему он оказался на советском судне? И битый час японец молчит. Батя чувствует, что его терпение вот-вот лопнет.
- Самурай, - обращается он к нему, скрывая под внешней холодностью обуревающую его ярость, - подумай, сколько времени ты выдержишь адские муки, если я суну тебе в задницу раскаленный металлический прут?!
Фигурка японца напрягается, резко выступают скулы, и даже нос заостряется. Лицо его бледнеет, потом покрывается красными пятнами, а губы, силясь что-то сказать, судорожно кривятся. Наконец на его физиономии появляется подобострастная улыбочка, и он говорит осевшим голосом:
- Вы хорошо подготовлены, господин офицер, и вы способны исполнить свои угрозы. У нас тоже есть такие люди, как вы. А сколько сейчас времени?
- Одиннадцать, - привычно вскидывает отец левую руку к глазам.
- Отвечаю на ваш вопрос. До тринадцати часов я буду мучиться. Два часа, - кланяется японец.
- Откуда такая точность? - удивляется батя.
- Через два часа здесь будет военный корабль, - продолжает самурай. - Господин офицер, у вас есть только один выход - сдаться. Вы убили капитана корабля, уничтожили команду. Я видел трупы на палубе. Кто будет управлять судном? Солдаты?
- Насколько я понимаю, - говорит отец, - твоим хозяевам нужно золото, а не мы? Поэтому есть другой выход - затопить корабль.
- Это по-русски, - японец, кажется, совсем приходит в себя, и лицо его принимает нормальный вид. - Я ждал такого поворота. А почему бы вам в обмен на имеющийся на судне драгоценный металл не взять валюту, скажем, доллары или фунты? Мы обещаем переправить вас в любую, по вашему выбору, страну.
- И этими посулами ты завербовал капитана с его командой? - глядя прямо в глаза самураю, спрашивает батя.
- Не все так, но близко. Разговор был более конкретный, - отвечает японец.
- Благодарю за откровенность, - говорит отец японцу в завершение беседы. - Сейчас к тебе придет новый капитан судна и ты расскажешь ему все, что передал по рации, прежде чем ее уничтожить. Понял? И расскажешь все точно. Корабль на плаву - ты жив. Корабль - на дно, и ты - на дно. Солдаты опутают тебя цепями и посадят вновь туда, откуда взяли.
Разговор Сергея Александровича с самураем был недолгим. Отец приходит к решению, что надо избегать любого боя и, лавируя, идти к Аляске. Храбростью судно, а следовательно, и золото не спасти. Если же все-таки придется вступить в драку, то нужно идти только на абордаж.
Батя тут же приступает к подготовке своего подразделения. Боцман с тремя матросами из машинного отделения начинает делать абордажные крюки и прочую снасть, необходимую для сцепки двух судов борт о борт.
Несколько деморализуют людей тела убитых, и отец приказывает их сбросить за борт.
До полуночи батя находится на мостике с Сергеем Александровичем. С двадцати четырех часов на вахту заступает боцман. Отец с Даниловым идут в каюту спать, но нервы их так взвинчены, что заснуть им не удается ни на минуту.
На следующий день у занявшего ходовую рубку Сергея Александровича появляются сомнения в правильности курса. После полудня перед ними возникают вершины каких-то гор, и он никак не может определить, откуда они взялись. И в это время появляется темный силуэт двигающегося на них корабля. Суденышко кажется маленькой безобидной игрушкой. Захлебываясь водой и переваливаясь с борта на борт, оно медленно, но неуклонно приближается к ним.
- Это по нашу душу, - тихо говорит Игорь и становится рядом с Даниловым. Батя поднимает на них глаза. Лицо Сергея Александровича неподвижно и жестко. Боцман указывает ему на тень, далеко протянувшуюся от гор. Данилов согласно кивает головой.
"Ясно, - прикидывает отец. - Они хотят попасть в теневую полосу. Если мы успеем туда добраться, то сразу лишим пиратов меткости в стрельбе. Хотя вряд ли они будут топить нас".
Появляется удобная, на взгляд бати, бухточка, где можно спрятаться. Но Данилов, даже не советуясь с ним, проскакивает мимо нее. Отец грубо высказывает ему свое неудовольствие. Но Данилов только мотает головой, ничего ему не отвечая. Буквально через полчаса Сергей Александрович круто поворачивает судно влево, и оно, едва не касаясь бортами гранитных скал, входит в пролив и начинает медленно продвигаться по нему.
Данилов застывает на своем месте, как монумент. Батя не может понять то, что он делает, - рулетка или рассчитанный маневр? Ведь этот маневр решает судьбу всех.
Пролив заканчивается небольшим заливом. Машины стопорятся, и судно останавливается.
- Извините, Василий Максимович, что был к вам не очень внимателен, - скривив губы в ироничной усмешке, говорит Данилов. - Теперь я готов с вами объясниться.
- А теперь ваши объяснения мне уже не нужны, - резко отвечает отец.
Сергея Александровича его резкость не смущает. Он твердо смотрит на батю своими карими глазами и говорит:
- У меня достаточно трезвый ум, и я вижу перспективу действия. - Батя нетерпеливо поводит плечами. - Не перебивайте меня, - продолжает Данилов. - Если бы вы сохраняли спокойствие духа, то, вероятнее всего, тоже приняли бы решение не входить в ту бухту. Она удобна, но полностью просматривается со стороны моря. Перед нами же, Василий Максимович, стоит задача найти укрытие. Не так ли? А кому придет в голову разыскивать нас в проливе, войти в который решится только сумасшедший?
- Сергей Александрович, - как бы излучая доброту, спрашивает отец, - а вы предварительно все просчитали, когда решили войти в этот пролив?
- Видите на камнях следы прилива? - указывая на скалы, говорит Данилов. - Смотрите внимательней. Заметили оставшиеся водоросли? Следовательно, мне известна высота подъема воды и я выведу судно отсюда. А вот когда я входил в пролив, то действительно риск был, но… меня не подвел инстинкт яхтсмена.
- Хорошо, Сергей Александрович, - подводит батя итог беседы. - Прикажите спустить шлюпку. Я с боцманом и солдатами осмотрю окрестности.
Сойдя на берег, отец со своими людьми проходит пару километров и, поднявшись на скалу, обнаруживает, что находится довольно близко от бухты. И вдруг видит, как в нее входит военный корабль. Никаких опознавательных знаков на нем нет. Вход в бухту довольно широк, но судно идет почему-то не посредине пролива, а возле левого берега. Батя подбирается так близко к берегу, что даже слышит крики матросов. Язык японский. Боцман объясняет:
- Лотовые левого и правого борта докладывают о глубине…
В этот момент раздается страшный скрежет. Корабль резко останавливается и начинает крениться на правый борт под углом 40–50 градусов. Кажется, вот-вот - и он завалится совсем. Матросы падают, кричат, вырывают друг у друга спасательные круги, кто-то пытается спустить на воду шлюпку. Внезапно раздается автоматная очередь и наступает тишина. И в этой зловещей тишине приказы на японском языке воспринимаются отцом, как вопли. Игорь, комментирует происходящее:
- Видимо, даются команды типа: "Полный вперед! Полный назад!" Двигатели работают, но судно не двигается с места. Корабль сидит на мели плотно, словно прикованный. - Боцман снова объясняет отцу ситуацию: - Понимаешь, Василий, если нет течи в днище судна, то и особой беды для них нет. Они дождутся прилива и снимутся с мели или разгрузят корабль. Ну, и по рации могут вызвать помощь.
А на судне начинается суматоха. Матросы бегают по трапам снизу вверх, сверху вниз, мечутся туда-сюда по палубе. Резкими гортанными выкриками отдаются приказы. Шлюпки грузятся оружием, продуктами, вещами, и все это свозится на берег. Вскоре уже дымят походные кухни, разбиваются палатки, возле склада вещей, оружия прохаживаются часовые.
- Интересный поворот! Неправда ли, Василий? - вглядываясь в расположение лагеря, размышляет боцман. - Бандиты вычислили нас. Они поняли, что мы где-то рядом с ними. И в каждую минуту могут накрыть нас здесь.
- Ты, Игорь, как всегда прав, - соглашается батя с ходом его рассуждений. - Значит так, приказ будет следующим. Сержант Савельев и рядовой Марков остаются наблюдать за действиями противника. В бой не вступать. В случае каких-либо изменений в расположении лагеря или выдвижения в нашу сторону даже двух-трех человек немедленно возвращайтесь на корабль. Остальные за мной бегом марш!
На судне отец объявляет Данилову:
- Через полчаса вы должны выйти в море. Я остаюсь здесь. В ваше распоряжение я выделяю пять бойцов. Боцмана и остальных забираю себе. Оставьте пару шлюпок. Если все сложится как надо, то мы над бухтой водрузим красный флаг и вы вернетесь за нами. Если флага не будет, подождите пару дней. Боцману укажите координаты, где будете ждать. По истечении двух дней идите на Аляску. А сейчас прикажите доставить ко мне пленного японца.
- Я сделаю все, как вы говорите, Василий Максимович. Но объясните, что произошло? - обращается к бате Данилов.
- Пиратский корабль в бухте сидит на мели. Мне думается, бандиты догадываются, что мы затаились здесь. Уходи, Сергей Александрович, как можно скорей уходи! - нетерпеливо говорит отец.
- Хоть в двух словах скажите, что вы задумали? - волнуется Данилов.
- Пока сам толком не знаю, что буду делать. Обстановка покажет. Правда, мысли некоторые есть. Не говорю, потому что боюсь спугнуть. Японца мне сюда давайте, и скорее, - торопит он Сергея Александровича.
Самурай входит в каюту кланяясь. Отец указывает ему на стул. Он садится, поднимает на батю глаза и застывает в ожидании.
- Из нашей прошлой встречи, - начинает разговор отец, - можно сделать вывод, что ты хочешь жить. Правильно?
- Правильно. Все, что есть живого на земле, хочет жить, - ухмыляется японец.
- Давай без философии и конкретно, - осаживает его батя.
- Что вы от меня хотите? - спрашивает японец.
- Вот тебе карандаш и бумага. Черти схему корабля, охотящегося за нами. Особое внимание удели точкам хранения боеприпасов! - приказным тоном говорит отец.
- Господин офицер, это современное судно. На нем порох в бочках не хранят, - снисходительно взглянув на батю, отвечает самурай.
- Ты правильно на прошлом допросе заметил, что я человек хорошо подготовленный. Это действительно так. Тебя я тоже понял, и давай без игр. Или ты со мной сотрудничаешь или… - выразительно смотрит отец на японца.
- Хорошо, я все начерчу, - торопливо соглашается самурай.
- И еще учти! На операцию пойдешь со мной и ты, - сотворив японскую улыбку, заявляет батя.
По окончании работы с самураем он передает схему Игорю. Тот минут пятнадцать-двадцать изучает ее и определяет, что ей можно верить. Затем намечает точки для установки мин с часовым механизмом.
Отец, выяснив у наблюдателей Савельева и Маркова, что в лагере бандитов ничего подозрительного не происходит, начинает размещать солдат на господствующих высотах над ним. На каждой - устанавливается крупнокалиберный пулемет и гранатомет.
Как только судно с золотом скрывается за горизонтом, в небо взмывает голубая ракета - сигнал к бою. Мощная стена огня дугой охватывает лагерь пиратов. В первые минуты боя в лагере противника начинается паника. У бандитов лишь одно желание - скрыться от бьющего с гор шквального огня.
Именно в эти минуты отец, боцман и японец вплавь добираются до сидящего на мели судна и с помощью кошек поднимаются с тремя минами на палубу. Среди общей паники они остаются незамеченными. Батя с японцем направляются в носовую часть судна, а Игорь - в кормовую. Батя закрепляет обе мины и включает часовой механизм на взрыв через десять минут. Закончив работу, он под дулом пистолета приказывает японцу прыгать за борт. Но тот бросается бежать. И тут отец видит, что два японских офицера выводят на палубу Игоря. Боцман кричит:
- Спасайся, Василий! - И тут же падает от удара прикладом по голове. Батя все-таки успевает выстрелить в пытающегося скрыться самурая, видит, как тот падает на палубу, и только после этого бросается в море.
Первый взрыв поднимает отца высоко над водой, несколько раз прокручивает в воздухе, а затем с такой силой бросает, что он влетает в глубь моря торпедой. Второго и третьего взрыва отец уже не слышит.
Очнувшись распластанным на берегу, батя первым делом видит чадящий изуродованный железный скелет корабля. Остатки судна осыпают бухту стальным дождем крупных и мелких осколков. Это рвутся снаряды, до которых добирается огонь. С полчаса длится предсмертная канонада, а потом наступает мертвая тишина. Но длится она недолго. Буквально через несколько минут после окончания канонады с гор спускаются солдаты отца.
С бандитским кораблем и его командой покончено. Над бухтой взвивается красный флаг. Дальнейшая работа отца по доставке золота в США проходила без приключений.
- Все, рассказ завершен, - говорю я и оглядываю своих маленьких слушателей, которые, как птенцы в гнезде, сидят на моей постели, подняв головки и раскрыв рты. Затем перевожу взгляд на Никиту и хозяйку, которых, кажется, тоже заинтересовало мое повествование.
- Скажите, пожалуйста, - спрашивает меня девочка, что постарше, - а боцман остался жив?
- Остался, - отвечаю я, - и был награжден, как отец и остальные участники операции.
Утром, провожая нас, хозяйка подает нам узелок:
- Здесь, ребятки, колбаса, сыр, сало и хлеб. Все, что осталось от ужина. Спасибо вам.
Никита смущенно прячет руки за спину и отходит от женщины в сторону. Я беру его за плечо, поворачиваю к двери и говорю всем остающимся в доме:
- Прощайте! Нам было очень хорошо с вами.
Мы едем с полчаса, я замечаю чайную и предлагаю солдату свернуть к ней, чтобы позавтракать. Заказываю два мясных рагу с картофельным пюре и два чая. Едим мы молча, уткнувшись в свои тарелки.
Уже почти у Мценска Никита не выдерживает.
- Ну, чего ты молчишь? - обращается он ко мне.
Я тут же отвечаю:
- Того же, что и ты.
- Ну, почему у нас с тобой утром кусок в горле не застрял?! - орет солдат.
- Кончай! Не будь фраером. Ты сам-то, думаю, вкус шоколада в Москве только и узнал, - со скрытой злобой говорю я Никите.
- Ну, понятно, ты его каждый день лопаешь из отцовских пайков, - с издевкой отвечает солдат.
- Да, я с детства знаю вкус шоколада, в том числе и из отцовских пайков, - сухо парирую я.
- А я вот, как и те детишки, картошки досыта не всегда ел. Тебе это понятно?! - вновь кричит Никита.
- Солдат, тебе приказано доставить меня до села Шарлино. Если ты на меня будешь и дальше так орать, то я могу и удрать от тебя.
Никита замолкает, а через некоторое время я слышу, как он всхлипывает. Я начинаю его презирать. Меня не волнуют его слезы. Навидался я этих правдолюбцев, которые сначала нажрутся, а потом о голодных слезы льют. Дружеских бесед у меня с солдатом больше не было, мы говорили только по делу.
Глава III
Прошло более двух месяцев, как я живу на родине отца в селе Шарлино на Орловщине у его брата Кирилла. В нескольких километрах от Шарлино деревня Вороновка, откуда родом мать. Все это время я работал подсобным рабочим на строительстве колхозного клуба, никуда не выезжал и дергался при виде любой появляющейся на дороге легковушки. А сегодня я просыпаюсь каким-то новым человеком. Выхожу на крыльцо, снимаю рубаху и наслаждаюсь утренним солнышком.
За плетнем идет молодая цыганка. Чем-то она меня тревожит. Выглядит очень даже привлекательно в своем длинном до земли цветастом платье. Она не идет, а плывет. Но плывет как-то ненормально.
- Эй, цыганочка! - кричу я. - Подойди, погадай мне! Я заплачу!
Странно, но цыганка, эта девчонка, даже не поворачивает головы в мою сторону. "Может, ее надо чуток приручить? Какая красивая девка", - думаю я. И от этих мыслей лицо у меня вспыхивает, хотя я уже не новичок в любви. Достав из кармана всю наличность, я иду к цыганке.
- Не бойся, - ласково говорю я ей, - я правда хочу, чтобы ты мне погадала.
Цыганка смотрит на меня с каким-то удивлением. Впрочем, в ее взгляде есть и большая доля интереса. Я беру ее за руку, чтобы положить на ладонь деньги.
- Отпусти, - по-змеиному шипит девчонка и грубо дергает меня за рукав. Словно обжегшись, я отпускаю ее и, зажав рубли и трешки в кулаке, смущенно их прячу.
- Так-то лучше, - говорит она, резко поворачивая от меня.
И тут случается невероятное. Подол ее платья приподнимается, и из-под него с кудахтаньем выскакивают три курицы. Цыганка влепляет мне пощечину и кричит:
- Еще раз распустишь руки, отца приведу! Если ты родственник председателя, то тебе все можно? Фига! Барон какой!
Непонятно зачем и почему, но в ответ я тоже ору:
- Да, я барон, и ты никуда от меня не денешься! Кур воруешь?!
В испуге цыганка пятится, а затем бежит через дворы вон из деревни. Я припускаюсь за девчонкой и догоняю ее у колхозного яблоневого сада. Не знаю, какие подсознательные инстинкты вырвались у меня наружу, но моя обычная раскованность стала абсолютной свободой. Яростное сопротивление цыганки для меня ничто…
- Ты моя! Ты моя, красавица! - вырывается из моей груди, может, шепот, а может, и крик. Я отчаянно целую свою цыганочку, давая чувству полную волю… Я вижу, как расширяются ее зрачки, слышу ее сладкий стон и чувствую на своей груди обжигающее тепло ласкающих меня пальцев.
- Как тебя звать? - спрашивает цыганка.
- Геннадий, - отвечаю я.
- Меня - Карина. В твоем взгляде что-то хищное. Ты похож на волка, подстерегающего жертву. Ты знаешь, а меня тянуло стать твоей жертвой. Смотри, солнце в зените. Судьба нам подарила целый час. Царский подарок.
- У нас вся жизнь впереди, - говорю я.