- Ничего, нормально отработали, - вздохнул Вовка. - Был момент… но отец выкрутился. Не зря его называют профессионалом чистейшей воды. Эх, мне бы таким стать… Кое-что у меня с Мифом уже получается.
- Кто такой Миф?
- А та мартышка в красных шароварах… Кстати, а кем ты хочешь быть?
- Капитаном, - нерешительно выдавил я, прекрасно понимая, что еще ни шага не сделал на "морском" пути, в то время как Вовка к своей цели уже прошагал километры.
Николай Иванович и Нельсон
Бывший артиллерист, учитель истории Николай Иванович имел странную фамилию - Редкий. Фамилия обязывала его быть необыкновенным человеком, и он был таким: особенным, исключительным, талантливым. Мало того, что Николай Иванович ввел новшество - рассаживаться где вздумается, он еще приучал нас самостоятельно мыслить, не зубрить, а размышлять. Например, расскажет про указы какого-нибудь Людовика и спрашивает, как бы мы поступили на месте короля. Или даст домашнее задание: нарисовать план, как стояли войска Карла XII в Полтавской битве. Николай Иванович вел урок творчески, вдохновенно; просто и доходчиво объяснял сложные вещи - как известно, это особый талант.
Все учителя пытались сделать из нас "интеллигентных мальчиков", Николай Иванович стремился вселить в нас дух "настоящих мужчин, защитников Отечества". С этой целью водил в исторический музей, рассказывал о полководцах, а в классе на доске по памяти рисовал их портреты (его красочный метод дал хорошие плоды - многие ребята после школы поступили в военные училища). Он вообще проводил с нами много времени вне школы. Однажды организовал сдачу макулатуры, и все ребята разгрузили квартиры от хлама. А я, к огромному стыду, опростоволосился: отнес важные чертежи отца - они валялись под столом и я подумал, что отец их выкинул, - после чего в семье был нешуточный скандал. К счастью, мать сходила в пункт приема макулатуры и часть чертежей разыскали.
В другой раз (перед Новым годом) Николай Иванович решил сделать нам подарки; привел в "Детский мир" и у прилавка с масками сделал широкий жест:
- Выбирайте!
Одни ребята выбрали зайцев, другие медведей. А я оказался на высоте - взял маску осла (мне понравились длинные уши). Кое-кто из ребят начал отпускать нелестные шуточки в мой адрес, но Николай Иванович тут же поставил их на место:
- Осел самое неприхотливое и трудолюбивое животное. Молодец, что взял эту маску. Ты яркий индивидуалист. Вполне возможно станешь личностью.
Еще больше похвал свалилось на голову Сашки. Он выбрал лошадиную маску, и ребята тоже начали посмеиваться.
- Напрасно смеетесь, - остановил их Николай Иванович. - Лошади издревле наши великие друзья и помощники. Например, они десятилетиями участвовали в сражениях. Если б не лошади испанцам было б трудновато завоевать Америку. Просто туземцы до той поры не видели таких животных, и в панике бежали. От небольшого отряда всадников бежали тысячи вооруженных туземцев, так то…
Иногда Николай Иванович приглашал нас к себе, для "мужского разговора", и чтобы "снабдить литературой для внеклассного чтения". Прежде чем вручить книгу, он артистично прочитывал пару-тройку захватывающих страниц, чем сильно заинтриговывал нас - потом, дома, остальное мы просто проглатывали.
Раздав книги, Николай Иванович нарочито приказным тоном бросал жене, приветливой толстушке:
- Вера Петровна, пожалуйста, чай! - а нам подмигивал: - Мужчины должны заниматься делом, а женщины варить кашу и заваривать чай.
У Николая Ивановича жил кот. Понятно, у необыкновенного хозяина и кот был необыкновенный - одноглазый, по кличке Нельсон. Глаз он потерял, как и знаменитый адмирал, в сражениях (разумеется, кошачьих). Нельсон являлся полноправным членом семьи: обедал с хозяевами за столом (на отдельном стуле), спал с ними же на кровати; когда Николай Иванович отправлялся в школу, Нельсон тоже шел "на работу": обходил дом, метил территорию. Обратно в подъезд его впускал кто-нибудь из соседей; он подбегал к двери и вопил на весь дом.
Каждую весну Нельсон уходил на три-четыре дня "на свадьбу". Однажды прошла неделя, а он все не появлялся. Николай Иванович с женой забеспокоились. Потом заметили: перед дверью соседки, у которой жила собака девица, лежит пес жених. И на первом этаже под почтовыми ящиками лежит еще один поклонник страдалец. И перед подъездом - третий. Тут Николай Иванович и понял, почему Нельсон не возвращается; пошел на поиски и за домом обнаружил кота - он весь трясся от страха. Такой был "адмирал".
Как на качелях
Моя мать всегда просыпалась с улыбкой и всегда по утрам напевала. Отец говорил, что у нее счастливый характер. Я же постоянно вставал с "левой ноги". Утром меня раздражало карканье ворон, бой часов у соседа, даже запах жареной картошки, тянувший из кухни. А уж пасмурные дни наводили такую тоску, что я подолгу не вылезал из-под одеяла. Как-то в один из таких дней мать подошла к моей кровати и сказала:
- Вставай скорее! Ты хотел уроки доделать, задачи решить. И завтрак готов.
- Еще посплю немного, - буркнул я и натянул одеяло на голову.
"Зачем вставать, когда под одеялом так тепло. К тому же задачи можно решить и под одеялом, а потом встать и быстренько записать". Но мать продолжала меня тормошить:
- Эх ты, курица, а не мужчина. Говоришь одно, а делаешь другое. Вставай!
С трудом я слез с постели и, не открывая глаз, на ощупь поплелся к умывальнику. После завтрака немного пришел в себя, но не совсем. Надо было садиться решать задачи, которые не успел решить вечером. Полчаса сидел над ними, но так ни одной и не решил. Настроение вконец испортилось.
Когда я вышел из дома, все вокруг выглядело противно: и потрескавшиеся березы, и покосившийся забор, на котором было написано: "Катя дура"; неприятно холодил утренний воздух. По дороге в школу встретил Надьку Кокину, которая училась во вторую смену, - она крутилась на одном месте, раскинув руки в стороны. Беспокойная Надька в школе была участницей всех кружков и театральной студии. "Корчит из себя танцовщицу", - с неприязнью подумал я и прошел мимо. Остановился около дома, где жили старики. Старушка сидела на крыльце и, часто моргая, смотрела, как дед сажал в ящики цветы, при этом что-то советовала деду, называя его Дуся. Дед соглашался, кивал и в ответ звал старушку Буся. Подойдя ближе, я услышал:
- Странный ты, Дуся! С тех пор как полысел, все цветы сажаешь. А ведь в молодости совсем их не любил.
- Брось, Буся! Странный, странный! - бормотал дел. - Я и раньше цветы любил. Еще мальчишкой, бывало, иду с рыбалки, обязательно матери букет нарву. - Дед провел ладонью по лысине и вздохнул:
- Эх, Буся, Буся! В детстве ведь у меня были золотистые локоны, да! Мать девочку хотела, а родился я. Так она до трех лет мне волосы отпускала и в платья наряжала…
- А у меня в детстве, - затараторила старушка, - были две длинные косички…
"Как? Неужели и они были маленькие? Глупые какие-то", - мелькнуло в голове. Потом я увидел шофера дядю Федю - он лежал под самосвалом и что-то ремонтировал. Я встал рядом, стал смотреть - починит или нет? Стоял, стоял, потом говорю:
- Чтой-то, дядь Федь, машина у вас часто ломается?
- Иди в школу. Опоздаешь! - буркнул дядя Федя.
"Так ему и надо, что машина сломалась", - подумал я и отошел. На овощной палатке заметил пустую консервную банку. Не раздумывая, достал рогатку и выстрелил. Голыш упал рядом с банкой. Только прицелился второй раз, как из-за прилавка выглянула продавщица.
- А ну, прекрати пальбу! А если меня убьешь?! В тюрьму захотел?!
Потом я увидел впереди Сашку Карандашова с портфелем; он шел вприпрыжку, чиркая расческой по стенам домов. Заметил меня, подскочил:
- Приветик! А у меня во что! - достал из кармана пищалку и пискнул. - Вчера ходил на речку, а там камышины! Из них отличные пищалки получаются. - Он пискнул мне прямо в лицо и перевернулся на одной ноге.
- Покажи своей бабушке! - крикнул я. Меня просто взбесил этот владелец богатства. Мало того, что он не позвал меня на речку, еще похвалялся пищалкой! "Ну, погоди, - подумал я. - После школы сделаю себе свистульку из липы, посмотрю, как ты тогда попищишь!"
- Побежали, а то опоздаем! - спохватился Сашка.
- Беги! - отрезал я и направился к углу улицы, где сидел сапожник дядя Коля.
- Что, в школу спешишь? - спросил дядя Коля, когда я подошел.
- Угу.
Некоторое время я наблюдал, как дядя Коля вколачивал в башмак гвозди. Воткнет гвоздь наискосок, чтобы лучше входил, и с одного удара вколачивает; а другой гвоздь держит во рту наготове, губами за шляпку.
- Хорошо быть сапожником, правда, дядь Коль? - сказал я.
Он ничего не ответил, только пожал плечами. А я продолжал:
- Можно работать, а можно идти домой. Сам себе хозяин, что хочешь, то и делаешь.
Дядя Коля снова промолчал; он уже прибил подметку, поставил башмак на деревянную плашку, стал обрезать лишнюю кожу. Нож был широкий, из пилки; резал кожу мягко, как масло.
- Ты в школу не опоздаешь? - вдруг мрачно спросил дядя Коля.
- Не-ет, - протянул я, но все же отошел, и подумал: "Скучный какой-то. Все время молчит".
В школу я все-таки опоздал, но к моему удивлению, учитель даже не спросил, где я задержался; только сказал:
- Проходи, садись скорей.
Это было первое, что подняло мое настроение. Второе произошло после того, как учитель заявил, что спрашивать задачи не будет, а начнет объяснять новый материал. Третье, и самое главное, произошло на следующих двух уроках, когда я получил подряд две пятерки. До этого я и четверки получал редко (а стоило мне увидеть учителя математики, как я вообще тупел и никогда не получал больше тройки), и вдруг такой успех! Первую пятерку я получил на уроке рисования. Учитель дал задание: нарисовать праздник; каким мы его представляем. Я нарисовал праздник на воде: ночное море и огромный корабль, весь в огнях. Корабль салютовал, и в темном небе сверкал фейерверк.
- Хороший рисунок, - сказал учитель и приколол мою работу к доске.
А потом была ботаника.
- Сегодня я расскажу вам о растениях-хищниках, - объявила учительница. - Слышал ли кто-нибудь из вас о них?
Я сразу вспомнил, как летом на рыбалке отец показал мне пузырчатку, и громко выпалил:
- Я видел пузырчатку.
- Очень хорошо, - сказала учительница. - Расскажи нам, где ты ее видел?
- Летом мы с отцом много рыбачили, - начал я. - На удочки. Ловили окуней, иногда плотвички попадались. А однажды поймали огромную щу…
- Ты говори о пузырчатке, - остановила меня учительница.
- Тогда и пузырчатку отец мне показал. Она растет в воде. Вся в воде. И вся в пузырях. Над водой - только стебель да цветок. Желтый такой, как флажок…
- Правильно! - кивнула учительница. - На конце листьев пузырчатки большие и маленькие пузырьки. От них она и получила свое название.
- Пузырьки имеют дверцы, - продолжал я.
- Клапаны, - поправила учительница.
- Клапаны, - повторил я. - Спасается малек от окуня, ткнется в дверцу-клапан, она откроется и скроет малька. Только потом захочет малек выбраться наружу, а дверца его не выпустит. Так и съест пузырь малька.
Ребята загудели, заерзали на партах, но учительница сказала:
- Да, так. Стенки пузырька выделят кислоту, отравят малька и постепенно переварят совсем. Спрятался малек от окуня, да попал в западню… Молодец! Садись, пять!
Я шел по улице, размахивая дневником. Около сапожника дяди Коли остановился и рассказал, как получил пятерки. И дядя Коля отложил работу, улыбнулся и сказал:
- Молодчина! Пятерки - это не хиханьки и хаханьки, их зря не дают. Удивляюсь, как это тебе удается, вроде и учишься с прохладцей…
И тут я понял, что дядя Коля мне казался молчаливым, потому что я сам много говорил.
Затем я догнал Сашку Карандашова. Мне почему-то уже не хотелось делать свисток из липы, чтобы вызвать Сашкину зависть. Я достал из кармана перегорелую лампу и сказал:
- Пойдем кокнем?
Проходя мимо овощной палатки, я показал продавщице дневник, и она заулыбалась и протянула мне грушу.
Как и утром, я остановился около дома стариков; они сидели на крыльце и задумчиво смотрели на улицу. Я попробовал представить старушку тонкой девчонкой с косами, а деда - мальчишкой с удочками, но сразу почувствовал к ним жалость и, спрятав дневник, незаметно прошел мимо.
Из своего дома выбежала Надька Кокина, покружилась на одном месте и направилась к школе; увидев меня, остановилась и засмеялась.
- Ты чего? - удивился я.
- Смешной ты какой-то! Глаза, как у зайца… в разные стороны.
Тут уж и я не выдержал и тоже засмеялся.
Когда я подходил к нашему дому, все люди на улице казались мне хорошими и близкими, почти родными. Да и сама улица, такая знакомая, вдруг стала особенно дорогой: и острокрышие дома с палисадниками, и высокие белоствольные березы, и видавший виды забор, и воздух, пахнущий яблоками.
НА ОКРАИНЕ
Мое детство прошло на окраине небольшого городка, среди пыльных улиц с лотками, разукрашенными вывесками, колонками и канавами для стока воды, и фонарями, на которых болтались бумажные змеи. На окраине был прямо-таки мальчишеский рай. Во-первых, вдоль наших улиц тянулся песчаный обрыв, с которого мы прыгали и кубарем катились вниз к речке Серебрянке. А саму речку пересекали дощатые мостки, с которых можно было нырять. А на обрыве возвышались огромные вязы - на них мы забирались, словно матросы на мачты парусников. Во-вторых, наши улицы с одно-двухэтажными домами и палисадниками представляли собой лабиринт из дворов и проулков, то есть мы имели неограниченные возможности для игр. В-третьих, по одной из улиц ходил трамвай. Он выскакивал из-за поворота и наполнял окрестность скрежетом и лязгом; ярко-красный, с блестящими цифрами на боках, он звенел, раскачивался и пружинил, и катил по рельсам рассыпая искры. Мы катались на "колбасе" трамвая.
Но главное, на наших улицах находились мастерские и мы часами наблюдали за работой сапожника, столяра, слесаря, и мечтали стать такими же мастерами, как они.
Колодец
С Сашкой Карандашевым у нас отношения были скорее прохладными, чем теплыми. Ну что может быть общего у мальчишек, если один из них (я, то есть) любил лето, а другой (Сашка, разумеется) - зиму; и если один (опять-таки я) хотел стать капитаном, а другой (понятно - Сашка) уже видел себя полярным летчиком.
- Летом лучше всего, - говорил я. - Солнце, рыбалка.
- Зимой лучше, - тут же заявлял Сашка. - Хоккей, лыжи. Можно бабу слепить.
- Зимой купаться нельзя. И в футбол не поиграешь, - продолжал я высказывать очевидные вещи, уже немного злясь на Сашку.
А он знай, гнет свое:
- Летом жара сплошная. Ни мороза, ни снега - скука.
Сашка был жутко упрямый. Как осел. Ему никто ничего не мог доказать. Каждую весну и каждую осень мы с ним до хрипоты спорили, какое время года лучше: лето или зима. Но с наступлением теплых дней, купаясь на речке, Сашка начисто забывал о своих словах, о том, как всего два месяца назад расхваливал зиму. Правда, во время зимних каникул, гоняя на лыжах и коньках, я тоже не вспоминал лето.
Конечно, у Сашки были кое-какие таланты: он умел свистеть, засунув в рот пальцы, и выдавал свист на орехе и на коре. И втайне мастерил тачку - чтобы всем все возить. И однажды он выкинул неплохой номер: выкрасил свою собаку Найду оранжевой краской - подо льва, чтоб всех пугать. И действительно, напугал девчонок во дворе и нескольких старушек на улице. Бесспорно, Сашка был выдумщик, но все его таланты меркли из-за его ужасного характера, из-за упрямства и заносчивости. Случалось, он грубил мне без всякого повода, на пустом месте. Как-то он залез на бойлерную и стал забрасывать удочку во двор. Я подумал - забрасывает от нечего делать - авось что-нибудь зацепит. И крикнул снизу:
- Вылавливаешь разные штуковины?
- Ругаюсь сам с собой, - огрызнулся Сашка (он частенько говорил загадками).
- Как так? - переспросил я.
- Приучаюсь к усидчивости, воспитываю в себе дисциплину. Для летчика это главное. А ты все болтаешься без дела? Ты очень разболтанный. Из тебя никогда не выйдет капитан.
Вот так он и оскорблял меня ни с того, ни с сего. Но однажды произошел случай, после которого мы с Сашкой подружились. В тот день парни нашего двора уронили в колодец кошелек с деньгами и позвали нас с Сашкой:
- А ну, шкеты, давайте спустим одного из вас на веревке! Вы маленькие, легкие. Раз, два, и готово! На мороженое заработаете.
Задание было ответственное, но и страшноватое. Колодец находился в углу двора, и, к счастью, давно пересох, но - к несчастью - почти не осыпался и выглядел довольно глубоким. Во всяком случае мы побаивались в него заглядывать и вообще обходили стороной.
Парни принесли веревку и повернулись к нам:
- Ну, кто смелый? Кто полезет первым?
Я подтолкнул Сашку, а он меня, да так сильно, что я невольно шагнул вперед. Парни обвязали меня, перетащили через бревенчатый венец; я вцепился в веревку и почувствовал - опускаюсь в темноту. Квадрат неба над головой становился все меньше и меньше, темнота сгущалась, сильно пахло сыростью. Я пытался нащупать ногами опору, но ботинки скользили по замшелым бревнам. В меня вселился нешуточный страх, по телу пробежал озноб.
- Держись! - донеслось откуда-то сверху, но мой озноб перешел в колотун.
Я уже хотел было крикнуть, чтоб вытаскивали, но вовремя спохватился и пересилил себя - избежал несмываемого позора.
Вскоре веревка ослабла и я почувствовал, что стою на чем-то более-менее твердом. Присмотревшись заметил - ботинки увязли в какой-то жиже.
- Ищи! - послышалось гулкое эхо.
Я стал шарить в липкой грязи; наткнулся на дохлых лягушек, потом на что-то похожее на кошелек и заорал:
- Тащите!
- Да это какая-то картонка! - усмехнулись парни, вытащив меня и рассмотрев мою находку. - Не мог поискать как следует! Тебе только с девчонками в классики играть. Давай ты! - они обратились к Сашке.
Неожиданно Сашка нашел злополучный кошелек и парни, как и обещали, отблагодарили его мелочью на мороженое. Когда они ушли, Сашка обеспокоенно шепнул мне:
- Я нашел еще вот что, - и достал из кармана обручальное кольцо. - Золотое. Побежали к ювелиру, он за него, знаешь сколько денег даст! Миллион! Только смотри, никому ни гу-гу!
Мы побежали в мастерскую; по пути Сашка строил грандиозные планы: купить велосипед, мотоцикл, катер; не забыл и обо мне - обещал подарить коньки, о которых я давно мечтал (надо отдать ему должное - он был щедрым как никто).
Мы влетели в мастерскую, подошли к мастеру, и Сашка выпалил:
- Вот золотое кольцо! Я нашел в колодце!
- Вы, стручки, его случаем не стащили? - пробурчал мастер, рассматривая кольцо.
- Вот еще! - возмутился Сашка и подробно рассказал, как достал драгоценность из колодца.