Как-то Генка предложил нам с Сашкой построить во дворе шалаш. Мы с радостью согласились и начали таскать разные палки и проволоки, куски фанеры, обрезки жести. В разгар нашего строительства подошел Борька и некоторое время с усмешкой наблюдал за нами.
- Давай, помогай! - сказал ему Генка.
- Еще чего! - хмыкнул Борька. - Но знаю, где есть хорошие доски. Сможешь починить мою авторучку, принесу доски, - он протянул Генке авторучку с оборванной пипеткой.
- Дома попробую починить, - Генка положил авторучку в карман.
А Борька ушел и вскоре вернулся с хорошими гладкими досками. Мы не знали, что он начал ломать пристройку к бойлерной, где раньше обитала Найда, и принялись укладывать доски, как вдруг появился электромонтер дядя Витя и, без обычной "электромонтерской" улыбки, даже с негодованием, обратился к Борьке:
- Ты что ж, разрушитель, одно лечишь, другое калечишь?! Живо тащи доски обратно! Вздумал тоже! Ломать-то - не строить, ума не надо.
Борька понес доски, а дядя Витя повернулся к нам с Сашкой.
- Советую вам строить шалаш не здесь, а на речке. Там подручного материала полно. И устройте соревнование - кто лучше построит.
Генка подхватил этот совет на лету, и даже развил его: предложил представить, что мы потерпели кораблекрушение и очутились на необитаемом острове - каждый в отдельности, как Робинзон Крузо.
На речку отправились впятером: Генка, мы с Сашкой, Борька и, как всегда, с нами увязался Юрка Фетисов.
На берегу Генка разметил каждому по клочку земли с кустами тальника, за которым "остров" кончался - каждому ровно десять шагов.
Генка построил просторную хижину: каркас сделал из веток, крышу из лопухов; для двери использовал кусок мешковины. Затем приспособил под мебель отполированные водой коряги и булыжники.
Мы с Сашкой соорудили неплохой шалаш. Нашли на нашей территории брошенные рыбаками корявые удилища и рогульки, составили из них пирамиду и забросали ветками с густой листвой. У Юрки тоже кое-что получилось: что-то вроде навеса из прутиков и травы.
Борька вначале последовал примеру Генки - начал строить хижину. Он старался изо всех сил, все время подглядывал за Генкой, пытался повторить его действия, но все Борькины конструкции разваливались одна за другой. Мы с Сашкой втайне радовались этому - наконец-то Борька не задирал нос, даже наоборот - выглядел растерянным.
Промучившись часа два с хижиной, и так ничего и не сделав, Борька решил скопировать наш с Сашкой шалаш, но и здесь у него ничего не получилось - его сооружение рухнуло от первого дуновения ветерка. Тогда Борька какой-то железкой стал копать землянку, и выкопал приличную нору, но когда залез в нее, земля обвалилась и засыпала незадачливого строителя - мы еле успели вытащить его за ноги.
- Ты, Борька пропадешь на острове от холода и голода, - заключил Сашка.
- Можно считать, что ты уже умер, - вставил я.
Юрка ничего не сказал, только хихикнул.
А Генка великодушно пригласил Борьку в свою хижину.
- Будешь в ней Пятницей.
- Нет уж, спасибочко! Пятницей не буду, - зло процедил Борька. - И не забудь починить авторучку! - он круто развернулся и зашагал к домам.
А на другой день, когда мы пришли на речку, все наши жилища были сломаны.
Страх
Одно время я боялся темноты, с наступлением сумерек обходил стороной темные закутки и подвалы; если же с ребятами забирался на какой-нибудь чердак, от каждого шороха волосы вставали дыбом. Все оттого что среди ребят только и было разговоров про домовых, леших и водяных. Эти последние вселяли в меня особый страх. Несколько раз я пробовал плавать вечером в темной воде, но всегда казалось - вот-вот за ногу схватит водяной и утащит в глубину.
Днем, когда солнце просвечивало толщу воды и виднелось дно, я никого не боялся: первым бросался в речку или вбегал на дощатый пружинящий настил, под которым вода бурлила и пенилась, и нырял в шипящие завитки. Однажды мы с Сашкой накупались до того, что еле стояли на ногах, и прилегли отдохнуть в Генкин шалаш (он его восстановил и сделал лучше прежнего). Мы так устали, что не заметили, как уснули.
Я проснулся от холода, вокруг стоял полумрак; сквозь ветки шалаша виднелись корявые кусты. Сашка крепко спал. Внезапно послышались шорохи, и в шалаш кто-то бросил песок. Потом еще несколько раз. Я онемел от страха и стал осторожно озираться по сторонам, но никого не разглядел. Кидать песок перестали, но тут же в кустах загорелись и снова погасли чьи-то глаза. А потом на речке что-то гулко плеснуло, и многоголосое эхо прокатилось по всему берегу.
Я приподнялся и увидел того, кого боялся больше всего, - бородатого водяного. Он медленно выходил из воды, волоча за собой… водяного змея. У меня затряслись руки и внутри все заледенело. Водяной потоптался на берегу, повесил змея на дерево и начал разжигать костер.
Я растолкал Сашку и показал на водяного.
- А этого старичка я знаю, - сказал Сашка и побежал к костру.
Спустя несколько минут я тоже вылез из укрытия. Почему-то сразу посветлело, и на водяном даже издали различались обыкновенные телогрейка и болотные сапоги. Приблизившись, я отчетливо увидел, что змей на дереве - всего-навсего рыбацкая сеть, а горящие глаза в кустах - светляки.
- Хм, еще один пират, - усмехнулся старичок, когда я подошел. - Отогревайся! Замерзли небось.
После этих слов я почти пришел в себя, но какая-то смутная тревога еще оставалась.
- В нас кидали песок, - сказал я.
- Какой песок? - спросил Сашка.
Я пожал плечами, а старичок ухмыльнулся.
- Кто ж мог кидать? Я тут уж давно. Вроде бы, кроме меня, некому, а я таких шалостей не люблю. Это небось "боли-голова" стреляла.
- Какая "болиголова"?
- Обычная. Вон ее кусты возле шалаша. Как перезреет, так лопается и брызгает… А вы что ж, пираты, домой не спешите? Родители уж небось заждались.
- Сейчас окунемся и побежим, - Сашка прыгнул в воду.
Без всякого страха я последовал за ним.
Вода была теплая, с дрожащими, утонувшими звездами; мы с Сашкой набирали их в ладони.
Непонятное
Наши с Сашкой отцы вместе ходили на работу, а после работы часто вместе заглядывали в пивную; наши матери вместе обсуждали события во дворе и вообще все на свете. И конечно, мы с Сашкой не отставали от взрослых - все дни напролет проводили вместе. Даже когда не было никаких дел. Просто забирались на бойлерную, и сидя плечом к плечу сверху рассматривали двор.
- Вон пошел Борька, - говорил Сашка, хотя я и сам отлично видел "разрушителя".
- Он закаляется, - добавлял Сашка. - Лужи не обходит, комаров на себе не бьет.
- Он живодер, - говорил я. - И ничего не умеет делать. Даже шалаш не мог построить. Его попугай умнее, чем он.
Сашка кивал - был полностью со мной согласен.
Некоторое время мы молча обозревали двор в надежде увидеть что-нибудь интересное, Но ничего интересного не замечали.
- Вон на клумбе сидит Юрка, кормит собак печеньем, - говорил я, хотя Сашка и сам прекрасно видел сына аптекаря.
- Юрка слюнтяй, - усмехался Сашка. - Ему только б в фантики играть.
Вот так мы с Сашкой частенько сидели на бойлерной и все рассматривали, обсуждали то да се. Обычно ничего интересного во дворе не происходило и мы просто убивали время. Как-то сидим, вдруг видим - во дворе появилась наша одноклассница Галька Котельникова. Это уже было интересно.
Надо сказать, мы с Сашкой старались девчонок не замечать, но это нам плохо удавалось. По какой-то непонятной причине мы их замечали, и даже очень. Тем более таких, как Галька, которые что-то из себя строят: все время молчат и таинственно хихикают, а если и говорят, то какие то странные слова - "Очень мило", или "Я дивлюсь".
В Гальку почему-то влюблялись все мальчишки. Вначале влюбился Борька: чуть завидит ее, показывает ловкость - сделает стойку на руках, залезет на пожарную лестницу. Но однажды свалился и сразу разлюбил Гальку. Видимо от удара вышибло всю его любовь.
Потом в Гальку влюбился Юрка: подолгу смотрел на нее, улыбался, сиял, расцветал. Как-то даже подарил ей коробку с фантиками. И Галька согласилась дружить с ним, но быстро поняла, что он полный рохля - не умеет ни плавать, ни кататься на коньках, ни бегать на лыжах. В общем, Галька порвала с Юркой всякую дружбу, а заметив, что он продолжает на нее пялиться, отлупила его пеналом.
Мы с Сашкой многого не понимали в Гальке и от этого злились на нее. Злились, и в то же время хотели разгадать непонятное в ней. И вот в тот день, когда она показалась во дворе, мы стали осторожно за ней наблюдать.
Галька осмотрелась, прошлась по вытоптанному пятаку, нашла палку и прочертила классики. И запрыгала из клетки в клетку. Мы кинули в классы камень - просто чтобы обозначить свое присутствие, чтобы Галька заметила нас и оценила наше геройство, ведь не каждый может влезть на бойлерную.
Галька подняла голову и, увидев нас, демонстративно отвернулась.
Мы слезли с бойлерной, и сделали слабую попытку заговорить с ней.
- Ты к кому пришла? - спросил Сашка.
- К слюнтяю Юрке небось, - с издевкой вставил я.
Галька фыркнула:
- Очень мило, что вы бросили камень. А если б попали в меня? - она пропрыгала весь класс и сдула волосы со лба. - Я дивлюсь, неужели вам нечем заняться? Непонятные какие-то. Вот Гена… он всегда что-то делает, придумывает интересное…
Она снова осмотрела двор.
- Вы не знаете почему он не выходит из дома? И сестры его почему-то нет. Непонятно…
Приметы
Сашка верил во все приметы: в черную кошку, перебежавшую дорогу, в птицу залетевшую в комнату, в страшный тринадцатый понедельник. Перед контрольной в школе Сашка клал в ботинок пятак или съедал пятилепестковый цветок сирени, а то и трамвайный билет со счастливым номером. Я тоже верил в эти приметы, но не так сильно, как Сашка. Сильно я верил только в примету про свист.
Мать постоянно мне твердила:
- Не свисти дома, у нас не будет денег.
А все старушки, и особенно гадалка Василиса Герцоговна, предупреждали:
- Свистом созывают чертей.
А я все время забывался и насвистывал. Причем в свисте достиг немалых успехов, можно сказать стал мастером художественного свиста. Возможно, именно поэтому в нашей семье постоянно не хватало денег, и мать еле сводила концы с концами. Но однажды из-за меня, свистуна, у нас появились и черти.
Это произошло ночью. Накануне я особенно рассвистелся: весь вечер, пока отец не вернулся с работы, а мать у подъезда что-то обсуждала с матерью Сашки, выдавал залихватские трели, а когда опомнился было уже поздно.
Ночью передо мной явились черти. Скорчив рожи, они запрыгали перед кроватью, а один вдруг вцепился мне в горло и стал душить. От моего крика проснулся весь дом, жильцы подумали: пожар, грабители! Мое горло распухло и было жутко красным. Хриплым голосом я с трудом объяснил, в чем дело, но мне никто не поверил.
Утром мать повела меня в поликлинику, и мы записались на прием к врачу.
В коридоре в ожидании приема я взглянул на стенд, где за стеклом виднелись пластмассовые ухо, горло, нос, - все было как настоящее и мне стало страшно, я подумал - вот и меня сейчас разрежут на части.
Ну, а потом мы зашли к врачу, он осмотрел мое горло и сказал матери, что у меня сильная простуда, хотя стояли жаркие дни и я нигде не мог простудиться. Об этом и сказал матери, а она хмыкнула:
- Я тебе сто раз говорила, что в жару можно простудиться сильнее, чем в холод. Но ведь ты никого не слушаешь. Набегаешься под солнцем, перегреешься и пьешь холодную воду из крана. Вот тебе и результат.
И тут я вспомнил, что последние дни с утра до вечера гонял во дворе мяч и время от времени разгоряченный пил холодную воду. Но не из крана, а из шланга дворника дяди Жени. И не только пил, но и весь обливался. Из шланга била мощная и прямо-таки ледяная струя - она приятно охлаждала тело, до мурашек.
Реставратор
Время от времени по нашим окраинным дворам ходил человек с огромным мешком. В наутюженном костюме, в пенсне и шляпе, всегда предельно серьезный, он был похож на ученых, портреты которых висели в коридоре школы, но в свой мешок "интеллигент", как о нем насмешливо отзывался дворник дядя Женя, собирал всякую ерунду: битую посуду, сломанные будильники и игрушки, разные коробки и этикетки. Некоторые взрослые считали необычного собирателя "старым чудаком", кое-кто пугал им малышей:
- Будешь плохо себя вести, дядька посадит в бездонный мешок и унесет.
Мы с Сашкой были уверены, что странник никто иной, как разбойник, маскирующийся под ученого. Однажды мы выследили его.
Он жил на центральной улице, в обычном доме на втором этаже. Напротив его окон возвышались липы - одна из них была удобным наблюдательным пунктом. Несколько дней подряд мы вглядывались в окна, и вот что заметили: каждый раз вернувшись из похода по окраине, мужчина подолгу разбирал мешок с хламом, все штуковины отряхивал от пыли, протирал, аккуратно расставлял на столе; некоторые дотошно разглядывал через лупу и склеивал, другие выпрямлял, ремонтировал и выносил на балкон.
Как-то с балкона мужчина увидел нас, нахмурился, но поманил. Мы слезли с дерева, мужчина перегнулся через оградительную решетку и озабоченно проговорил:
- Заходите, покажу кое-что интересное.
Не без страха мы вошли в его квартиру. Что сразу поразило - комната напоминала лавку утильщика. Чего только там не было! Дырявые кастрюли, чайники и самовары, погнутые абажуры, сломанный подсвечник, облезлая деревянная лошадь, треснутый пластмассовый попугай…
Мужчина спросил наши имена, представился Валерием Алексеевичем и показал на диван:
- Устраивайтесь, не стесняйтесь. Я люблю гостей, но, к сожалению, у меня почти никто не бывает, - он сел за стол, закурил трубку. - Вас страшно интересует, чем я занимаюсь, верно? Я, дорогие мои, реставратор. Слышали про такую профессию? Нет? Это люди, которые дают вещам вторую жизнь… Работаю в краеведческом музее, а дома… это просто увлечение. Вот недавно нашел собаку.
Валерий Алексеевич взял с полки тряпичного пса.
- Собачка была одноглазая, без уха, вся грязная. Я ее отмыл, сделал ей пластическую операцию: пришил глаз и ухо, теперь, видите, улыбается, - Валерий Алексеевич, довольный, шмыгнул носом, поправил пенсне. - Так что, если у вас сломается какая-нибудь вещь, приносите, починю… Понимаете, дорогие мои, огромное удовольствие чинить вещи. Угадываешь мысли мастеров, которые их делали, представляешь этих мастеров… Некоторые люди ничего не ценят. Чуть что поломалось - выбрасывают. А ведь кто-то вложил труд в эту вещь. В каждой вещи частица души мастера… Надеюсь, вы бережно относитесь к вещам. А если что и поломалось, починить можете, - Валерий Алексеевич внимательно посмотрел на нас и улыбнулся. - Наверняка, вы рукастые ребята, я угадал?
Мы с Сашкой кивнули, и Сашка рассказал, как клеил дирижабль, а я рассказал, как строил мосты.
Кем стать?
Прежде чем я решил стать капитаном, в моей душе был полный разброд. В то время все ребята прекрасно знали, кем будут, когда вырастут, а я никак не мог выбрать себе профессию.
Вначале я хотел стать дворником. Посмотрел, как дворник дядя Женя поливает асфальт водой и сразу понял, чем интересней всего заниматься. В те дни гибкий шланг, мощная струя, сверкающие потоки снились мне даже во сне. Но осенью, когда улицу засыпали листья и появилась грязь, когда дяде Жене приходились и утром и вечером чистить улицу, мне расхотелось быть дворником. А зимой, когда дядя Женя в поте лица работал лопатой, да еще скребком и ломом, я понял: дворник - самая скучная профессия на свете.
Отец и мать уходили на работу в семь часов, а мне, чтобы я не опаздывал в школу, заводили будильник на восемь. Как-то будильник сломался и несколько дней меня не будил назойливый звон. Я приходил в школу ко второму уроку, говорил:
- Мать заболела.
И мне все сходило с рук - еще бы! - больная мать - это нешуточная причина для опозданий. Но потом обман раскрылся, а поскольку к этому времени я уже нахватал кучу двоек, отец в наказание запретил мне играть в футбол и ходить на рыбалку, а мать дала подзатыльник и безжалостно отчеканила:
- Бери будильник, иди в мастерскую к дяде Володе, пока не починит не возвращайся!
Часовая мастерская находилась на соседней улице и напоминала музей: в ней красовались напольные часы - огромные как шкафы, с тяжелыми гирями и маятником, размером с тарелку; всякие настенные - от ходиков с кукушкой до современных, в виде одного циферблата со стрелками; настольные и каминные всевозможных форм и расцветок; ну и конечно, будильники, карманные и ручные - даже такие крохотные, что было не слышно, как они тикали.
Когда я принес будильник, дядя Володя чинил карманные часы - перебирал пинцетом маленькие колесики и винтики.
- Что, барахлит механизм? - бросил он, мельком взглянув на будильник.
- Не звенит, - буркнул я, втайне надеясь, что дядя Володя никогда его не починит; настроение у меня было отвратительное.
- Ну оставляй. Приходи завтра. Оживим механизм, - дядя Володя снова склонился к колесикам и винтикам.
- Мать сказала, чтоб не возвращался, пока вы не почините.
- Во-он оно что! - удивился дядя Володя. - Ну, тогда надо делать прямо сейчас, - он отложил карманные часы в сторону и взял будильник. - А за что это тебе такое наказание? Небось, выкинул какой-нибудь номер, а?
- Да, так, - уклончиво выдавил я.
- Давай рассказывай, что стряслось?
Я рассказал про дела в школе.
- Да, натворил ты чудес, - покачал головой дядя Володя, продолжая копаться в механизме будильника. - Надо, конечно, постараться, чтоб нахватать столько двоек… Ну, а как у тебя обстоят дела с литературой? Сколько имеешь по литературе?
- По литературе четверка, - оживился я.
- Уже неплохо… Стихи наизусть знаешь?
- Угу.
- Ну, прочитай. Что-нибудь веселое.
Я шмыгнул носом.
- Не хочется что-то.
Дядя Володя вздохнул и вдруг тихонько начал:
Люблю грозу в начале мая
Когда весенний первый гром…
После этих слов я не выдержал и громко продолжил:
Как бы резвяся и играя
Грохочет в небе голубом…
Я прочитал стихотворение полностью, а когда закончил, мне стало как-то легко и весело, и главное, захотелось что-нибудь делать. Что-нибудь полезное. Например, стать часовщиком и чинить разные механизмы…
- А где учатся на часовщика? - внезапно выпалил я.
- Где-где… У меня, - ухмыльнулся дядя Володя. - Приходи, научу. Но вначале исправь двойки. Сам понимаешь, без знаний никогда не разберешься в механизмах. Тем более, таких тонких, нежных, как часы, - он уже починил будильник, протянул его мне, и вновь принялся за карманные часы.