Во второй партии отец продержался еще меньше.
- Ничего не понимаю, - шепнул я брату.
- Чего ж здесь непонятно, - усмехнулся брат. - Бабушка играет лучше отца. Это давно всем известно…
Великое сражение
В нашем дворе ребята тоже сражались в шашки, и если семейные игры я рассматривал, как бои местного значения, то дворовые - боями мирового масштаба. И это понятно, ведь в то время мир для нас ограничивался территорией вокруг наших домов. Не случайно и чемпиона двора по шашкам - Генку нарекли "чемпионом мира".
Было и еще одно отличие домашних игр от дворовых: после поражений в семье, противники в худшем случае дулись друг на друга, а во дворе частенько пускали в ход и кулаки. Не раз мирные боевые действия за доской переходили в рукопашную (если кто-то подсказывал), а то и заканчивались всеобщей потасовкой (если кто-то двигал шашки за игроков). Как правило, после потасовок, тут же заключалось перемирие и игра возобновлялась вновь.
Во дворе, как и в семье, я занимал почетное второе место. Первое - прочно удерживал Генка.
Обычно Генка выходил во двор со своей доской. Шашки у него были старые, деревянные, лак с них давно облез, и мы с трудом разбирали, какие из них белые, какие черные.
А у меня шашки были новенькие, костяные (кроме шашек, которыми мы играли в семье, у меня были собственные - в них я играл только особо ответственные партии). Много раз Генка просил меня обменяться шашками; предлагал впридачу массу заманчивых вещей: перочинный нож, линзы от бинокля, но я не менял.
Я часто проигрывал Генке, но однажды при всех ребятах сдал ему сразу десять партий. Это было самое позорное сокрушительное поражение за всю мою спортивную жизнь, как шашиста. И кстати, оно случилось сразу же после того, как я сложил свои чемпионские полномочия в семье. Такой двойной удар я еле выдержал, расстроился жутко, так, что подумал: "а не забросить ли эти проклятые шашки вообще?".
Вечером я пришел к Генке и сказал:
- Ладно, давай меняться.
Генка обрадовался, протянул мне свою старую доску, перочинный нож, линзы от бинокля… - а я все медлю, не решаюсь расстаться со своими новенькими шашками. Генка заметил мое колебание и вдруг сказал:
- Ну хочешь, еще при всех во дворе обыграешь меня? Я нарочно буду тебе поддаваться?!
Это было довольно оскорбительное предложение, но я уцепился за него. Привыкнув врать, я и в этом подвохе не увидел ничего страшного.
- Давай десять раз, - сказал я Генке, чтобы себя полностью реабилитировать перед ребятами.
- Хорошо, - Генка расплылся, и мы обменялись шашками.
На следующий день, когда во дворе собрались ребята, я зашел к Генке снова.
- Пойдем, - сказал ему, - уже все в сборе. И смотри, больше поддавайся, а то еще выиграешь случайно.
Генка кивнул, взял мои шашки и мы вышли во двор. Торжественным шагом я продефилировал к середине двора и широким жестом пригласил ребят рассаживаться, давая понять, что предстоит великое сражение, бой не на жизнь, а на смерть.
Как только мы начали играть, некоторые ребята стали мне подсказывать удачные, по их мнению, ходы. И вдруг одним ходом я уничтожил сразу четыре Генкиных шашки. Генка тут же сдался.
Во второй партии Генка сопротивлялся чуть дольше. В третьей только и успел сделать пару-тройку ходов, но его бастионы уже трещали по всем швам.
Выиграв три партии, я посмотрел на ребят. Они сидели молча, с разинутыми ртами.
Мы принялись за четвертую партию. Больше мне уже никто не подсказывал, а наоборот, подсказывали Генке. Я великодушно разрешал. После пятой партии я привстал и обратился к ребятам:
- Ну, кто еще хочет?
Ребята играли на моем уровне, кто-то чуть лучше, кто-то чуть хуже, но в этот момент все сдрейфили. Никто из них не отважился бросить мне вызов - ведь мне проиграл сам Генка! И целых пять партий подряд! Генка, который до этого расправлялся с нами, как с младенцами, всех сокрушал на своем пути к вершине славы.
Я расставил шашки для шестой партии, и тут меня занесло, с чего - и сам не знаю, что-то ударило в голову, будто шарахнуло молнией. Мне показалось, что я и в самом деле стал лучше Генки играть. Достав из кармана нож и линзы, я положил их перед своим противником и сказал:
- На! Я передумал меняться. Я и так лучше тебя играю.
- Ты что? - зашептал Генка, наклонившись, и стал корчить мне разные гримасы. - Мы же договорились!..
- Не буду меняться! - твердо повторил я. - Расставляй шашки, обыграю тебя в последний раз!
Генка опустил голову, тяжело вздохнул, а потом молниеносно, за несколько ходов, съел все мои шашки. Одним махом убил меня наповал.
Мужчины с железным сердцем
Самая большая глупость, которая может втемяшиться мальчишке в голову - это стать охотником. Что бы мне ни говорили о мужестве, смелости и выносливости, которые прививает этот вид спорта, я убежден - охота жестокий, непростительный грех.
Теперь-то я состою в "обществе защиты животных", стараюсь быть вегетарианцем, дома держу собаку, кошку и множество птиц, а приятелям, которые занимаются охотой, не подаю руки. Но в детстве, начитавшись всяких охотничьих рассказов, я решил стать охотником. К счастью, мне так и не удалось никого подстрелить, только однажды ранил одну птаху, но и тот случай до сих пор лежит темным пятном на моей совести.
В десять лет я имел все виды оружия: рогатку, самострел, лук, пробочный и водяной пистолеты, деревянную шпагу, булаву и копье, фанерный щит, тростниковый дротик, пистоночный пугач и несколько глиняных гранат. Все это оружие я постоянно носил при себе. Видя, как я сгибаюсь под тяжестью доспехов, многие надо мной смеялись. Находились и такие, которые говорили, что я похож на бандита с "большой дороги", но я был уверен - они просто мне завидовали. Зато родственники единодушно поддерживали мое увлечение. Особенно дядя, он был большой любитель охоты.
Я все время хотел столкнуться с опасностями, попасть в самое пекло сражений, но это мне никак не удавалось. Каждый вечер я бегал по городской окраине и в каждом кусте видел непонятного злобного зверя. Я надувался, принимал угрожающие позы, делал выпады и хрипел - пугал противника.
Днем я был еще смелее; носился по окрестностям и безостановочно палил в воздух, а чтобы еще поддерживать в себе воинственный дух, во все горло орал марши.
Как-то заглянув в сарай, я увидел там полчища любителей мрака - огромных пауков-домовиков. Я сразу представил себя в стаде осьминогов, испустил боевой клич и набросился на врагов с яростью. В другой раз на каких-то кустах заметил множество гусениц. Мгновенно приняв их за ядовитых змей, начал крушить одну ветку за другой. На месте побоища не осталось ни одного куста.
Самым обидным было то, что никто из приятелей не разделял моей страсти к охоте. Даже близкий приятель Венька занимался рисованием и разводил рыбок. Много раз я уговаривал Веньку заняться охотой, обещал научить прятаться в зарослях и выслеживать добычу, и неожиданно стрелять из засады. Но каждый раз Венька говорил:
- Какая это охота! Да и все пауки и гусеницы полезные. Пауки ловят мух, а не станет гусениц, чем птицы будут питаться? И откуда появляются бабочки, ты знаешь?
- Много ты понимаешь! - усмехался я, уверенный, что Венька просто трусит.
И вот однажды иду на очередную охоту и вдруг вижу, впереди меня вышагивает Венька с… самострелом в руках. "Странно!" - подумал я и прибавил шагу.
Подойдя ближе, увидел, что у Веньки на голове маскировочный шлем, а за поясом торчат стрелы, но главное, в фокусе моего внимания не осталось незамеченным, что этот горе-охотник шел мягкой, охотничьей походкой. Это просто меня взбесило. Какое он имел право походить на охотника, если даже ни разу в руках не держал ружье? Да и зверей-то видел только в кино и на картинках!
Самое неожиданное произошло, когда я окликнул Веньку. Он обернулся, подбежал и с жаром стал рассказывать, как только что выслеживал ворону, как подкрадывался к ней, когда она что-то клевала, как стрельнул из-за кустов и немного ее ранил.
Выпалив все это залпом, Венька передохнул и как-то нахально на меня посмотрел. А потом вдруг начал говорить о том, что в километре от окраины обнаружил сусликов, и что они едят посевы, и что завтра он пойдет их вылавливать.
Это уже было слишком! Я прямо не помнил себя от злости. Человек, который первый раз вышел на охоту, который до этого и "пороха не нюхал", столько болтал об охоте! У него прямо чесался язык поболтать. И самое смешное - кому он все это рассказывал?! Мне, который всю жизнь занимался охотой! Другой бы на моем месте, не раздумывая, выстрелил бы в Веньку пробкой, но я сдержался и, преодолев волнение, усмехнулся:
- Ну, ну, давай охоться, вылавливай! Посмотрим, что у тебя получится! - и, повернувшись, пошел в сторону.
На другой день Венька поймал суслика и тем самым поверг меня в унынье. Обидно было до чертиков - какой-то Венька, не посоветовавшись, ничего у меня не расспросив, ходит на охоту и приносит трофеи, а я столько времени занимаюсь охотой, и мне никто не попадается. Расстроившись, я даже нехотя пошел на охоту, но именно в тот день мне повезло. На меня свалилась баснословная удача.
На окраине в овраге я увидел какую-то редкую птицу, серо-черную, с длинным клювом и красными перьями на голове. Птица прыгала по ветвям дерева и клювом долбила кору, мне она представилась грифом, поедающим падаль. Подойдя к дереву поближе, я натянул тетиву самострела и пустил стрелу. Было отчетливо видно, как острый наконечник вонзился в крыло птицы; она пискнула и свалилась вниз. Я со всех ног бросился к дереву, но птица снова поднялась, как-то боком пролетела несколько метров и плюхнулась в кустарник. Я чуть не задохнулся от волнения, бросил самострел, подбежал к кустам и стал шарить среди ветвей, но птицы нигде не было. До позднего вечера искал ее, но тщетно.
На другой день я с утра забежал к Веньке и все рассказал о необыкновенной птице. Венька слушал рассеяно, усмехался, а когда я закончил, подошел к окну и отодвинул штору:
- Не эта?
У меня пересохло во рту - в клетке сидела моя птица. На ее забинтованном крыле виднелись капли крови.
- Это дятел, - сказал Венька. - Самая полезная птица. Хорошо, что нашел ее, а то умерла бы.
Венька бросил в клетку сосновую шишку, птица повернула голову набок и стала внимательно ее рассматривать. Потом, прихрамывая, подскочила и начала долбить, разбрасывая чешую. Шишка то и дело отлетала в угол клетки, и птица, распушив оперенье, смешно гонялась за ней. Я смотрел на перебинтованную хромоножку, и мне вдруг стало не по себе оттого, что хотел ее убить.
По дороге к дому мне вообще расхотелось становиться охотником. Я решил поговорить с отцом насчет аквариума и заняться рыбками.
С тех пор я не ходил на охоту, только рассказывал о своих охотах в прошлом. Если приятели мне не верили - тут же ссылался на Веньку, который прекрасно помнил, каким я был охотником, когда он еще только разводил рыбок.
Надо сказать, что мое решение покончить с охотой, сильно огорчило моих родственников. Особенно дядю. Несколько дней он обиженно-угрожающим или угрожающе-обиженным тоном втолковывал мне, какие качества прививает охота, но когда я объявил, что мое решение окончательное, хлопнул дверью и ушел.
Вскоре дядя переключился на моего младшего брата. Он взялся за воспитание брата довольно серьезно и обрабатывал его несколько лет, а когда брату исполнилось двенадцать лет, подарил ему одностволку. До этого брат никогда никого не убивал, даже из рогатки не подбил ни одного воробья. Он любил музыку и мечтал стать музыкантом.
Целый год ружье висело на стене необстрелянным. Каждый раз, заходя к нам, дядя спрашивал, много ли брат набил дичи, и узнав, что он не ходил на охоту, начинал метать громы и молнии.
- Все мое воспитание идет насмарку! - гремел он.
Разумеется, со мной, который уже во всю занимался аквариумными рыбками, дядя не разговаривал вообще. На меня он давно махнул рукой, вернее, я как бы для него умер.
- Все мое воспитание идет насмарку! - повторял дядя. - Не парень, а парниковый цветок!
И родственники поддакивали ему. Вначале они только поддакивали, потом подтрунивали, а потом, видя, что до брата ничего не доходит, стали откровенно над ним издеваться. Двоюродный брат, заядлый охотник, ехидно рассказывал анекдоты про трусов, двоюродные сестры в глаза брату хихикали и стеснялись ходить с ним по улице (меня они и вовсе называли "ни с чем пирог").
Больше всех горячилась тетя. У нее был искрометный, даже агрессивный характер, она имела высокие цели и строгие принципы. Тетя как бы на все смотрела с колокольни высоких целей и принципов; она просто требовала соблюдать семейные традиции, говорила, что "мужчина не охотник - это вообще не мужчина".
- Хватит нам одного слюнтяя! - тетя кивала в мою сторону и подсовывала брату справочники по охотничьим угодьям.
Брат робко заикался о музыке, но тетя и слышать об этом не хотела, утверждала, что у него совершенно нет слуха, что ему еще в детстве "медведь на ухо наступил". Дальше тетю охватывал властвующий зуд и она говорила, что вообще не потерпит в семье "всяких сенсанчиков и мендельсончиков".
- Мужчины делятся на два типа, - философски изрекала тетя, которая, кстати, никогда не была замужем и рассуждала на эту тему чисто теоретически.
- Два типа, - повторяла тетя. - Есть настоящие мужчины с твердым характером, железным сердцем, и есть всякие одуванчики, которых и мужчинами-то назвать нельзя. Между ними - огромный водораздел, вернее, между ними - огненная черта. Не всем дано ее перейти.
Остальные родственники соглашались с тетей и говорили брату:
- Эх ты, голова! И что из тебя выйдет?! Неужели то же, что из старшего брата?
И вот однажды родственники, наконец, уговорили брата пристрелять ружье на окраине. Они прикрепили на сарае мишень, отсчитали пятнадцать шагов и дали брату ружье. Он прицелился и выстрелил. И не попал не только в мишень, но и в сарай. Во время выстрела ствол ружья подкинуло и вся дробь улетела в воздух.
Не найдя в досках ни одной дробинки, родственники схватились за животы и стали покатываться со смеху. Особенно хохотала тетя, с ней чуть не случился обморок.
Брат наивно полагал, что после этого случая, его оставят в покое, но не тут-то было. Родственники решили, что у него просто нет навыка, но что он появится сам собой, непосредственно на охоте. Они были убеждены, что мы с братом - прирожденные стрелки, что у нас в крови охотничьи инстинкты, но я - отпетый лентяй, а у брата всего лишь нет практики.
Через неделю брату купили снаряжение: куртку, рюкзак, патронташ и болотные сапоги. Надели все это на него, набили в рюкзак провизии и пожелали "ни пуха ни пера".
Позднее брат рассказывал мне, что ему совершенно не хотелось идти на охоту, но он не знал куда деться, и ноги сами несли его к лесу.
- …Я ведь и в сарай нарочно не попал, - признался брат. - Нарочно пальнул в воздух, думал отстанут от меня, но где там!.. И вот иду я к лесу, и вдруг мне пришла в голову блестящая мысль. Я заворачиваю к приятелю музыканту, скидываю у него доспехи и… сам понимаешь - мы стали заниматься музыкой.
С того дня родственники не могли нарадоваться на брата. Он уходил на "охоту" с раннего утра и возвращался поздно вечером, правда, без ди-чи, но для начала родственников устраивало и это. Дичь им заменяли его рассказы о приключениях, а сочинять он умел здорово - научился у меня.
С "охоты" брата встречали как героя: усаживали за стол, ставили перед ним ужин и смотрели на него с восхищением. Особенно тетя - она то и дело подкладывала брату добавки и вся сияла от счастья - наконец-то семейная традиция была соблюдена!
- Ты радуешь меня своими успехами, - говорила тетя брату. - Я верю в тебя. Ты станешь настоящим мужчиной, не то, что некоторые, - тетя метала в мою сторону уничтожающий, полный презрения взгляд, - которые докатились до неизвестно чего…
Так мой брат стал музыкантом. В тайне от родственников он поступил в музыкальную школу и окончил ее. Благодаря какой-то хитрости, затащил родственников на выпускной концерт, а после концерта подошел и с содроганием спросил их мнение.
- Занимайся, может из тебя что-нибудь и получится, - сказал дядя и приказным тоном добавил:
- Но охоту не бросай!
Остальные родственники одновременно закивали.
- Если человек в чем-то одном талантлив, он талантлив и во многом другом, - многозначительно произнесла тетя и поцеловала брата в щеку. - Понятно, охотники - народ особый, несколько сумасбродный - что им взбредет в голову никогда не знаешь.
Велосипед моего дяди
В нашем городке некоторые старые холостяки жили в захламленных комнатах с ободранными обоями, вспученным паркетом и облупившейся побелкой. Эти холостяки одевались кое-как, питались урывками, много курили, жаловались на болезни и завидовали семейным друзьям. К таким, например, относился дядя Кирилл, электромонтер с нашей улицы.
Но были у нас и другие старые холостяки, которые, наоборот, отличались повышенной чистоплотностью - в их комнатах царил идеальный порядок, они тщательно следили за своим внешним видом, завтракали, обедали и ужинали по расписанию, бахвалились здоровьем и интересным времяпрепровождением и посмеивались над разными семейными, над их вечными заботами и суетой. К этим вторым принадлежал мой дядя-охотник.
Дядя жил в конце нашей улицы, в небольшой комнате большой коммунальной квартиры. Дядя был невероятный аккуратист: ходил в накрахмаленных, отутюженных рубашках, в его комнате не было ни соринки, ни пылинки и, конечно, все вещи лежали на своих местах. Не дай бог я что-нибудь возьму и потом положу не на то место! Дядя заметит - разнос мне обеспечен.
- Твой отец и твоя мать, моя легкомысленная сестрица, совершенно не занимаются твоим воспитанием, - говорил дядя. - Воспитание - это некоторые границы, за которые нельзя переступать. Ты к этому абсолютно не приучен.
У дяди был четко заведенный ритм жизни, он не пил, не курил, не ел ни острого, ни соленого, ни слишком сладкого, ни слишком жирного.
- Хочет быть бессмертным, - усмехался мой отец, заядлый курильщик и большой любитель пива.
- Лучше быть молодым и здоровым, чем старым и больным, - очень просто объясняла моя мать.
По воскресеньям дядя устраивал генеральную уборку квартиры, причем в основном все делал сам, а жильцы только ему помогали. В минуты трудового энтузиазма, покончив с квартирой, дядя выходил на лестничную клетку - начинал и там наводить чистоту. Случалось, он совсем входил в раж и переключался на соседние этажи.
Однажды, в момент особого трудового подъема, дядя добрался до чердака и ужаснулся - перед ним открылся целый склад пыльной рухляди. Не долго думая, дядя пришел к нам и сказал мне:
- Нужна твоя помощь. Я буду кидать с чердака всякий хлам, а ты стой внизу, смотри, чтобы никому не упало на голову.