Данилов мешает мне выполнить мой долг
Это потом уже я рассматривал эту ситуацию с юмором. Мне даже сейчас смешно вспоминать, с какой серьезностью я готовился к обороне. У меня, правда, не было теперь ружья, зато имелся топорик, которым Анна Дмитриевна рубила мясо. Ручка у топорика соскакивала, и я решил вогнать туда клин. Укрепив ручку, я захотел испробовать крепость удара. Проверил все замки и задвижки. И самое главное мое изобретение состояло в том, что я выпросил у физкультурника местной школы мегафон.
Отчетливо представил себе, как в самую критическую минуту выставлю в форточку мегафон и заору: "Внимание, внимание! Граждане Черных Грязей! Сейчас, когда вы спокойно спите, неизвестные бандиты совершают нападение на невинного человека. Вооружайтесь чем попало и выходите на отлов бандитов, забредших в наши мирные окрестности".
Я представил: бежит Шурик с монтировкой, за ним одноглазая Зинка, его мама, с пустой бутылкой, а за нею Варвара Николаевна, скорее всего, с кочергой. Это слева. А справа, вооруженный берданкой, в сопровождении двух овчарок вылетает Соколов и…
Я, разумеется, командую в мегафон: "Граждане, следите за тем, чтобы не превышать пределы необходимой обороны, ибо за это дело есть специальная статья уголовного кодекса".
Статью я даже могу зачитать по этому растреклятому мегафону. Но дело не в статье, скажу я гражданам, а в творческом подходе, который как раз, как говорит мой новый друг, товарищ Петров, и способен разрешить противоречие между правовым и нравственным сознанием.
Я объясню защитникам своей крепости, что условием правомерности обороны является действительность посягательства, которое возникло не только в воображении обороняющегося человека, но и в реальной жизни. Поэтому надо временно выбросить из головы все фантазии и в оба глядеть, чтобы конкретная оборона не превратилась в мнимую.
Настроение у меня было бодрое еще и потому, что я ждал в гости Сашеньку, которая должна была приехать ко мне.
В одиннадцатом часу в дверь тихо постучали. Я решил, что это Сашенька, и радостно побежал открывать.
За дверью раздался чужой голос:
- Это я, Данилов. Участковый.
Я посмотрел в окно. Действительно, на крыльце стоял Данилов.
Нехотя я открыл дверь и провел его в свою комнату.
- Что это у вас? Холодное оружие?
- Наточить собрался, - сказал я.
- Молотки тоже точите?
- А молотком я в топорик клин забил.
- Так, так, - побарабанил по столу пальцами Данилов. - Значит, все спокойно, говорите.
- Спокойно, - ответил я, прислушиваясь к шуму за окном.
- А это что там постукивает?
- Ветер. Дикий виноград качает.
- Так, так, - снова проговорил Данилов. - Я у вас тут посижу. Не помешаю?
- Нет. Нет. Сидите. Рад буду.
- А что вам Катька Сургучева наговорила? - вдруг спросил Данилов.
- Ничего.
- Как же так, когда она меня попросила спасти вас от нападения.
- Вас? - удивился я.
- Меня? А то кого же еще, - улыбнулся Данилов.
В это время в дверь опять тихо постучали.
- Виноград, значит? - спросил Данилов.
- Нет. На сей раз, нет. - Я пошел открывать. Данилов меня остановил.
- Кто там? - спросил он сурово.
За дверью молчали.
- Кто там? - повторил вопрос Данилов, и я услышал, как кто-то ринулся в сторону забора.
- Стой! - крикнул Данилов, открывая дверь. - Стой, стрелять буду!
Крохотная фигурка Сашеньки застыла у забора, и Данилов направился прямо к ней.
Костя - сельский детектив
Вечером ко мне постучался Шурик.
- Вы и дальше хотите копать? - спросил он.
- А что?
- Да у меня мысль появилась. Хочу вам дело подсказать одно.
- Какое?
- Есть тут один парень. Костя. Он любых воров может найти.
- А кто он? Следователь? Милиционер?
- Нет. Он просто Костя Рубцов.
- А чем занимается?
- Он самбист. В школе тренером работал, а теперь скрывается.
- Как скрывается?
- А как против него кто-то пену погнал, он и скрывается. Работает по договору в геологической партии, а сейчас дома. Ушлый малый, любое преступление раскроет.
- А чего он в милиции не служит?
- Работал. Но теперь вынужден скрываться. Понимаете, он любитель. И я вон дружинником был, только вот из-за этого дела, - Шурик щелкнул пальцами по горлу, - досрочно выбыл из актива.
- А Данилов знает Костю?
- А как же? Костю все знают.
Мы отправились в поселок. Костя жил неподалеку от дома Змеевого.
На крыльцо вышел молодой человек лет двадцати пяти в свободном свитере, старых холщовых брюках и сандалиях на босу ногу. Он назвался Костей и пригласил в комнату. Я рассказал о деле, путая слова "разбой", "грабеж", "кража".
Костя слушал внимательно.
- Во-первых, что такое грабеж? - сказал он, не то спрашивая меня, не то отвечая сам себе. - Грабеж - это когда открыто похищают вещь. - Костя вдруг встал и выхватил из моих рук сумку. - Вот так. А разбой - это когда оружие к горлу: "Отдай!" А кража, когда производят хищение втайне. Взяли и все. И нету преступника.
Шурик поглядывал на меня, радуясь Костиной эрудиции.
- Значит, здесь налицо и грабеж, и кража, и разбой одновременно - сделал заключение Костя. - Такое бывает редко. Преступление распознают по почерку. Я сначала анализирую характер технического исполнения преступления. Здесь подозрение падает на определенных лиц, проживавших с Анной Дмитриевной, кто по соседству с ней, а кто и подальше, но они должны знать о ценностях, которые можно похитить. Кстати, с кем жила хозяйка?
- Я жил у нее. Один теперь живу, - ответил я робко. - У нее есть еще дочь Раиса с мужем, правда, они здесь не живут. Наезжают только.
- Так, - сказал Костя. - Значит, подозрение в первую очередь падает на вас, затем на Раису с Федором, а потом уже на остальных.
Очевидно, Костя обладал таким качеством, как самоуверенность. Он, нисколечко не стесняясь, сформулировал подозрение. При этом ощущал себя профессионалом, Мегрэ, Шерлоком Холмсом, который этак с ходу, небрежно может распутать любой узел. Он принадлежал к категории тех самоуверенных молодых людей, которые обладают линейным мышлением, не затрудняя себя самоанализом, рефлексиями. Он обладал способностью слепо верить в выдвигаемую идею и как бы растворяться в ней.
- Я догадываюсь, кто способствовал хищению, - уверенно сказал Костя.
Он, должно быть, ощущал себя ясновидящим. Я подумал, возможно, ему кое-что известно из моих бед.
- Вы знаете Лукаса? - спросил я.
- Вот Лукаса я не знаю, - ответил Костя.
- А этих, кто ночью нападал?
- Догадываюсь. Нам надо срочно проверить одну вещь. Нельзя терять ни минуты. Шурик, ты пойдешь с нами?
Шурик кивнул.
- Куда идти? Объясните мне хоть что-нибудь, - попросил я.
- Потом. По пути, - отвечал Костя, зашнуровывая кроссовки.
- Сыровато сейчас, - сказал я ему.
- Зато надежно. Сейчас главное - не шуметь, - ответил он. - Идем.
На улице было темно. Стояла прекрасная погода. В сиреневую тишину совсем легко и даже несколько картинно вписались силуэты домов, деревьев, машин.
- Куда мы идем?
Костя взял меня под руку и зашептал так, что я улавливал лишь обрывки фраз:
- Вчера в парке на одного парня напали шесть человек и вырвали из рук магнитофон. Залетные. Они могли остановиться на спортбазе. Там есть гостиница. Когда спортсменов нет, ее сдают кому попало.
В гостиничном домике свет горел только в одной комнате.
- Я на этой базе работал, - пояснил Костя. - Сейчас мы зайдем слева. Там есть ход.
Мы вошли в дом. В одной из комнат на полу были сложены матрацы, на них мы и расположились.
Потом мы подкрались к комнате, где горел свет, и услышали голоса.
- Они здесь, - сообщил Костя. - Поддатые. О чем они говорят? Надо вырубить свет.
Шурик вскочил, и через пять минут свет в доме погас.
Из комнаты, где горел свет, кто-то вышел и направился в туалет. У меня затекла нога, и я решил пошевелиться. Костя сжал мое плечо и приставил палец к губам. Я прислушался. Там, где был туалет, что-то гремело. Через некоторое время человек вышел из туалета и скрылся в своей комнате. Нам хорошо было видно, куда вошел человек. Мы молчали. У меня было такое состояние, будто я ждал приговора. Сердце колотилось, и я думал, что Костя вот-вот скажет мне: "Заглушите сердце!" - и приложит снова палец к губам. А потом мне стало совсем смешно: "Опять ввязался в историю".
Между тем темнота на улице будто осела, рассеялась, лунный свет полился вдруг сверху, с небес, отчего очертания деревьев стали еще загадочнее.
В лунном свете голова Шурика казалась похожей на монашеские портреты Сурбарана: огромный нос, крохотный подбородок, большие глаза - все это смотрелось необычайно живописно рядом с гигантом Костей, лицо которого в темноте смахивало на портреты Веласкеса - ни дать ни взять граф де Оливарес: мощная грудь, широкий подбородок, чуть выдаюшийся вперед, впрочем, и губы у него, грибоедовской формы, торчали сплющенными оладьями, однако мужественно сомкнутые, глаза, глубоко посаженные, отчего всем своим обликом напоминал карателя. Я уже прикидывал, как перенести эти две фигуры на полотно, поскольку давно задумал одну картину с трагическим сюжетом, как вдруг в один миг Костя разрушил мои видения.
- Пора, - сказал он. - Не спускайте глаз с туалета!
Он вскочил и совсем неслышно направился к комнате, где полчаса назад затихли голоса. Нам был хорошо виден силуэт Кости. Его руки священнодействовали на уровне дверного замка.
- Сумасшедший, - прошептал я Шурику. - Он лезет к ним в комнату.
Шурик сжал мою руку, дескать, молчи.
Костя нырнул в комнату. В пределах полутора часов мы его ждали. Я уж решил, что меня мистифицируют. Просто он отправился спать к своим знакомым, а нас сейчас с Шуриком застанут на месте преступления и поступят, как поступили в свое время с Лукасом: расквасят физиономию, а потом пожелают бросить в колодец.
- К черту, - нервно сказал я Шурику. - Надоело. Я пошел.
Шурик вцепился в мою руку и прошипел:
- Нельзя!
- А где он?
- Он там. Он всегда делает совершенно невероятные вещи. Все следователи района балдеют от его трюков.
- Может, его там прикончили?
- Ни за что. Однажды на Костю напали восемь человек. Двоим он вывернул руки, троим перебил ключицы, а остальные бежали от него так, что пятки сверкали. Его все боятся. Костя - это голова!
- А может, он уснул? Он же там в полной темноте.
- Тише! - вдруг зашептал Шурик и с силой воткнул мою голову в пыльный матрац.
Действительно, в комнате, куда проник Костя, заговорили.
Я соображал, как же мне надо поступить, если начнется драка. Будь что будет, решил я, но мне, наверное, придется вступить в борьбу с неизвестными: не могу же я покинуть Костю, согласившегося бескорыстно помочь.
Вдруг дверь открылась, и мы замерли. Из комнаты вышел человек. Под мышкой у него что-то было зажато. С этим предметом он направился в туалет, а спустя несколько минут снова вернулся в комнату, где голоса вскоре затихли.
Когда стало светать и я едва не заснул на матраце, из комнаты вновь появилась фигура человека. Это был Костя. Кошачьей походкой он направился к нам. Мы встали. Костя снова приложил палец к губам и поманил нас за собой в сторону туалета. В туалете, ни говоря ни слова, он первым делом кинулся к урне и унитазам. Ничего не обнаружив, Костя стал снимать крышки бачков. Мне стала надоедать вся эта ночная возня, и я сказал: "Сто тысяч франков ушло в канализацию, а ожерелье маркизы дОбиньи разбойник кинул в бачок".
Моя шутка была неуместной, поскольку Костя, обмотав руку носовым платком, вытащил из бачка магнитофон, повертел им перед нашим носом и опять положил на прежнее место.
- А теперь, Шурик, бегом за Даниловым. А вы звоните Петрову.
В седьмом часу утра к месту нашей засады подошли почти одновременно Петров и Данилов.
Костя объяснил, в чем дело. Данилов зло посмотрел на Костю и что-то пробормотал. Петров не сводил глаз с дверей.
- Спят, как убитые, - сказал Костя. - Перепились. В комнате не продохнуть.
И действительно, когда дверь открыли, на нас пахнуло прескверным духом. Их было шестеро. Они сразу поняли, в чем дело. Молча оделись и прошли в машину.
- Кто главный? - спросил Петров. - Где краденое?
Один из них, пожав плечами, сказал:
- Ничего не крали. Мы здесь проездом.
- Все у них в порядке с документами, - пояснили сторож и администратор, которых Петров велел пригласить в качестве понятых. - Только вот двоих лишних товарищей к себе подселили. Это непорядок. Да разве за всеми углядишь!
Петров еще раз предложил отдать краденое и награбленное. Он точно разделил вещи на два разряда. И Костя мне подмигнул. Дескать, все правильно.
Преступники молчали. Тогда Петров привел всех в туалет и произвел изъятие магнитофона. Ребята нисколько не удивились.
Впрочем, один из них сказал во время предварительного допроса:
- Мы ничего не знаем. Все знает Калган.
- Кто такой Калган?
- Это Толька Шамрай. Он нас сблатовал на благбазе.
- Что такое благбаз?
- Это Благовещенский базар в Харькове.
- Вы из Харькова?
- Нет, мы из Ростова.
- А где Шамрай?
- Не знаем.
- Где вы встречаетесь с ним?
- На автовокзале.
- Во сколько?
- В семь тридцать.
- Сейчас уже семь. Какой он из себя?
- Калган, он Калган и есть. У него будка как две ваших.
- Очень большая голова? Какой формы?
- Квадратная. Как ящик. В кожаной черной куртке и в клетчатой синей рубахе.
- Прическа?
- Да он стриженый.
- Совсем лысый?
- Сантиметра полтора волос. Рыжий, и на лбу веснушки.
- Оружие имеет?
Парень замялся.
- Имеет, - с запинкой подтвердил он, потупив взгляд, будто сам был виноват в том, что у Шамрая есть оружие.
Через 30 минут мы были на автовокзале. У стойки буфета Шамрай пил кефир. Его трудно было спутать с кем-либо другим, так как голова у него действительно поражала своими огромными размерами. Он не казался рахитичным, поскольку обладал не только большой головой, но и широкими плечами, сильным торсом и, судя по всему, крепкими ногами.
Я наблюдал за тем, как Костя, Петров и еще двое в штатском приблизились к Шамраю и что-то у него спросили.
Меня между тем лихорадило, и я даже вспотел от напряжения. Какие-то нехорошие предчувствия зародились во мне. Но то, что произошло в считанные доли секунды, было столь ошеломляющим, что я потом долго не мог понять, что же произошло все-таки.
В то время когда Петров обратился к Шамраю, к буфетной стойке подошла цыганка с ребенком и предложила погадать. Напротив у окна сидели две старухи, возле них толкались детишки дошкольного возраста.
В одно мгновение вся эта публика закричала, запричитала что есть мочи, точно из них вынимали душу. Цыганка с ребенком внезапно оказалась в объятиях Петрова. Шамрай через сидящих старух подлетел к окну, вышиб стекло и исчез.
Я видел, как Данилов поднимался с пола: ему Шамрай успел садануть ногой в лицо. Физиономия участкового была вся в крови, и я направился к нему. Но Данилов ринулся к выходу. Я за ним. На улице мы увидели, как чья-то машина рванулась с места и, делая виражи, бешено помчалась по трассе. На этой машине и бежал, по-видимому, Шамрай.
Я вошел в дежурку. Петров отверткой вскрывал дипломат. Шамрай оставил чемоданчик у стойки. В чемодане находились кое-какие вещи - джинсы, черная трикотажная рубашка, спортивная майка салатного цвета, электробритва, несколько конвертов, флакон с дагестанским коньяком, две конфеты в красной обертке с надписью "Ромашка". Среди вещей блеснуло что-то очень знакомое. Крохотные серебряные рюмочки с эмалевым изображением вакханок. Эти рюмки принадлежали Анне Дмитриевне Шариповой. Об этом я сообщил Петрову.
- А вам конверты ни о чем не говорят? - спросил Петров.
Я всмотрелся. На этих конвертах было то же изображение, что и на том, в котором было отправлено мне таинственное письмо. А именно - Высшее техническое училище имени Баумана.
Костя - философ
Костя метал громы и молнии.
- Шесть человек против одного и не смогли взять! - кричал он, размахивая руками.
- Ну бывают же случаи, - успокаивал я его.
- Да какие тут случаи. Просто глупость. Я Петрову предложил свой план, так он отверг его, представляешь?
- А какой план?
- Я бы подошел к Шамраю и протянул записку: "Надо выручать ребят. Их замели на спортбазе. Нельзя терять ни секунды. Внизу у меня машина с надежными людьми". Вот и все. Он бы сам побежал к машине.
- А если бы не побежал?
- Такого не могло быть. Я же ему предлагал единственный путь спасения.
- А что Петров?
- Да философию развел: "Нельзя строить дело на обмане".
- Вы считаете, можно?
- Честных людей нельзя обманывать, а бесчестных…
- Бесчестных людей можно воспитывать бесчестными методами?
Костя задумался.
- Шамрай - бандит, а к таким людям мораль неприменима.
- А к животным?
Костя нахмурил брови: путаешь, брат. Но ответил:
- Они хуже животных.
- Нелюди, - в тон ему произнес я.
- Это уж точно.
- "Преступление и наказание" читал? - спросил я, переходя на "ты".
- Там совсем другое. Там убийца человеком был: мучился.
- А Шамрай не может мучиться?
- Исключено, - твердо проговорил Костя.
На мгновение меня опалило презрением к Косте, и тут же пробудился интерес к Шамраю, как к человеку неординарному, раздираемому противоречиями.
- Костя, а как вы к ним в комнату влезли?
- За это меня участковый вон собирается к следствию привлечь. Я им преступление раскрыл, а они мне говорят, что я нарушаю законность.
Неожиданно я душой потянулся к Данилову и Петрову. А на ум пришел образ унтера Пришибеева.
- Послушайте, Костя, а если бы к вам кто-нибудь влез в комнату?
- Я же не преступник.
- Но и вы точно не знали, что они преступники.
- Мои подозрения вполне обоснованны.
- Подозрения никогда не могут быть обоснованными.
Костя разинул рот. Непонятна ему была такая логика. Чепуха какая-то.
Впервые мои симпатии вызвал Данилов. Значит, что-то он все же понимает. Я подумал: самое главное в законности - гарантия защищенности. В этой гарантии и подлинная свобода, и мера высших форм духовного общения. Костя этого не понимает, хотя более образован, чем Данилов. Зато Данилов мудрее. У него чутье на такие вещи.
Костя сидел напротив меня: крепкий, упрямый, уверенный в себе. Но от этой уверенности веяло каким-то фанатизмом или даже мессианством. А возможно, таковы наши поверхностные представления об экстрасенсе. В его лице можно было обнаружить следы скрытого надлома, внутреннего разлада, но все было глубоко спрятано, и об этом приходилось только догадываться. При всей своей этой искореженности он, однако, не утратил фанатической веры в собственную непогрешимость.
- А что вас заставляет заниматься расследованием? Что вами движет?