- Но если бы я проиграл, я выложил бы весь банк?
- Отдай ему, не шуми! - сказал другой охранник.
- Да не отдам я ему… - заорал Андрей.
В это время в проеме дверей показался Петров.
В том, что он оказался в доме уважаемого Дениса Васильевича Долинина, не было ничего предосудительного. Мало ли какие дела были у Петрова с директором акционерного общества "Рассвет".
Петров махнул мне в знак приветствия рукой, показал на свою перевязанную другую руку и вышел со двора.
В этот вечер я разговорился с Долининым.
- Я обеспечил району три тысячи рабочих мест. Накормил район. У нас самое дешевое мясо и молоко. А против меня снова кто-то копает.
- Неужели Касторский?
- Да нет. У него свои проблемы. А меня, дружище, власть ненавидит. Коммунисты. Они думают, если придет Зюганов со своей камарильей к власти, что-нибудь изменится. Кто страну сейчас кормит? Предприниматель. Такие, как я, ты разумеешь это, художник?!
- Согласен с вами, - поспешил я поддакнуть, все время размышляя над тем, не заметил ли меня раньше в доме Долинин, когда вручал банкноты Петрову. Что бы это могло значить? Долинин против властей и против Касторского. А что, смута и есть война со всеми и против всех!
- Я пойду, - тихонько промолвил я, когда Долинин вроде бы как поутих.
- Сиди. Мне, дружище, и поговорить не с кем, - и вдруг совершенно трезвым голосом, точно проснувшись, спросил у меня Долинин: - Ну а что, этот чертов кулон нашли или нет?
- Не знаю. Что-то нашли, да говорят, подделка…
В это время охранник Андрей показался на пороге:
- Бахметьев к вам. Пусть войдет?
- Зови, - ответил Долинин, показывая мне на дверь, дескать, уходи, потом поговорим. С радостью я вылетел с долининского двора, едва не сбив с ног полковника ФСБ Семена Петровича Бахметьева.
Новый человеческий тип
Я размышлял: в стране сменился уклад. Мы чуть было не сдохли с голоду. Помню, как нас пугал бывший мэр Москвы Гавриил Попов: "Запасайтесь продуктами. Стройте хранилища на балконах - делайте этакие вместительные ящики с отоплением и туда складывайте всякую снедь, в первую очередь картошку". Моя мама тогда нанесла в дом всякой всячины: крупы, макарон, муки, а самое главное - штук сорок банок томатной пасты. Витамины. Будут хлеб и томаты - с голоду не умрем, рассуждала она. А потом, года через два, банки вздулись, склеились, и их пришлось выкинуть. Теперь страна завалена отборными продуктами. Челноки, мешочники, мелкие и крупные предприниматели на своих горбах ввезли в Россию баснословное количество продуктов, промышленных товаров, чего угодно. Власти негодовали, дескать, Россия - дешевый рынок. А что они, эти власти, могли предложить взамен. Томатную пасту пятилетней давности, прогорклую муку и гнилую картошку?! Как же быстро все переиначилось. Еще не так давно великий педагог Макаренко радовался тому, что в стране не найти ребенка, который бы мечтал о собственной лавочке.
Как-то мы с Костей разговорились на рынке с пареньком лет двенадцати:
- Что ты сам-то имеешь от торговли?
- Отец мне дает часть денег.
- И что ты собираешься на них приобрести?
- Мотоцикл.
- Ты не учишься?
- Бросил. Чтобы торговать и считать бабки мне моих классов достаточно.
Рынок не только меняет жизненную ориентацию и духовные ценности, но он еще изнутри корежит и преображает культуру, образование, все устройство семейного и общественного уклада. Вместе с рыночными отношениями входят в жизнь и волчьи законы, пойди разберись в них!
Вон на почве этих самых рыночных отношений подростки, не поделив доходы, едва не поубивали друг друга, а еще одного юнца поколотили в милиции так, что он едва добрался до своего дома. А у скольких детей отбирают заработанное! А как эксплуатируют их доверчивость! Какая злобность, какая зависть и трусость рождается в детях в жестоких схватках с нравами взрослых?! Сам видел, как перепугались, как изменились до неузнаваемости лица подростков, когда к ним направился милиционер. В одну секунду они свернули свои бархатки со значками и медалями и спрятались за угол.
- Чего вы испугались? - спросил я. - Разве у нас не свободный рынок?
- Ага, - шмыгнул носом один из них. - Про свободу только в газетах пишут, а на самом деле за нами охотятся, как за последними тварями.
- Кто?
- Во-первых, рэкет. А во-вторых, милиция. Мент всегда найдет повод, чтобы отобрать товар. У меня на прошлой неделе отобрали медали, которые я купил за полторы тыщи. А забрали за то, что я две медали продал иностранцам за немецкие марки.
- Ну и что?
- Нельзя, говорят, продавать за валюту.
- Но ведь взрослые своих матрешек продают и за валюту.
- Они отстегивают кому надо…
И потом один из них сказал фразу, над которой я долго думал:
- Вот стану на ноги, тогда создам свое что-нибудь.
- А как это "на ноги"? Свой ларек?
Оказывается, "стать на ноги" - это не только заработать первичный капитал, но еще и обезопасить себя, найти заступников, тех же рэкетиров, это значит иметь возможность проглотить всех мелких торговцев, создать свою торговую сеть, организацию, не точку какую-нибудь жалкую, а именно организацию: со скупщиками, экспедиторами, поставщиками, добытчиками и даже реставраторами, художниками, дизайнерами…
На прилавке золотятся мокрые красноперки.
- Двадцать рублей кучка, - говорит мальчик лет двенадцати.
- Сам ловил?
- Еще чего! Мое дело сбыть товар…
- Сколько тебе платят?
- Пятнадцать процентов.
- А почему бы тебе не продавать по пятнадцать рублей?
- А это все равно. Кому нужно, тот и за двадцать купит. А кому не надо, тот и за пятерку не возьмет.
В одной школе разговорился со старшеклассниками. Рассказал о торговцах значками и рыбками. Скривились: мелкота. Бизнес надо делать крупно. Например? Ну хотя бы партию кроссовок, компьютеров, видео. А где взять? В этом проблема.
Поговорил с другой группой. Намекнул на то, что надвигаются страшные времена: голод, экологические беды, может быть, гражданская война. Наткнулся на яростный отпор:
- Чепуха! Сейчас самое лучшее время. Еще никогда не было у людей столько свободы: куда хочешь - езжай, что хочешь делай, можешь вообще не работать…
- Но откуда деньги брать, чтобы жить?
- Разве это серьезная проблема?! Деньги лежат повсюду - их надо уметь взять. Надо учиться зарабатывать.
Я говорю Косте:
- Тебе нравятся их ответы?
- Сволочи! - отвечает со злостью Костя.
- А почему сволочи? Оттого, что правду говорят?! - это Шурик бросает.
- Заткнись, дурак, - обрывает его Костя.
В Косте живет чувство социалистического долга самого худшего толка. Я был таким, как он. Категоричным, злым, ненавидящим рынок, все возможные виды эксплуатации и принижения человеческой личности. А потом понял, правда, умом, а не сердцем, что злобность ничего, кроме разрушения и еще большей злобности, не несет. Недавно слушал одного американца. Он говорил, что капитализм - это жадность плюс конкуренция. Важно придать этим двум динамическим свойствам человеческий облик, то есть облагородить, сделать нравственными, что, по его мнению, собственно и произошло в Америке, где черта бедности - 1000 долларов в месяц на четверых. Я и сегодня с теми, кто таким, как Долинин и Касторский, готов вспороть животы. Ну вспорем! А с чем останемся? Долинин и Касторский вместе со своими командами работают по восемнадцать часов в сутки. Конечно, они хищники. Волки. И как тут не вспомнить песню Высоцкого про охоту на волков. Конкуренция?! Это тоже страшное явление. Долинин готов сожрать Касторского. И никто не защитит Касторского. Власти? Да они обрадуются, что такой богач рухнул без их усилий. Я думал, что все же в милиции немало честных ребят, готовых защищать справедливость и истинную законность. Как же все в этом мире перепуталось.
Я рассказал о Касторском Попову и Шилову. Оказывается, они его знают. Как же, великий художник, ювелир, чьи авторские работы высоко ценятся за рубежом. Уникальные коллекции, антиквариат, а сейчас создает свой театр и свою галерею искусств.
Я рассказал Попову и Шилову о специальной карательной службе, которую будто бы содержит Касторский в Петровском районе. Они, к моему удивлению, пожали плечами:
- А как ему еще защититься? Каждый может создавать какие угодно службы. Касторский еще не совсем тот новый человеческий тип, который необходим стране, - но уже что-то близкое к тому, что нам нужно, в нем присутствует…
А сердце все-таки продолжает протестовать
После театрализованного открытия Касторским Салона искусств с представлением "Театра невиданных зверей" имя Валерьяна Лукича стало известным всей стране. Смелость, больше того, неслыханная дерзость Касторского состояла в том, что он в звериных лицах показал жестокую ненависть властей и обывателей к предпринимателям. Здесь были представлены и продажные клерки из администрации президента, и коррумпированные высшие чиновники силовых структур, и акулы бизнеса, готовые сожрать друг друга.
После этого представления, показанного Центральным телевидением, Долинин резко изменил свое отношение к сопернику. Он был в числе первых, кто поздравил Касторского, больше того, даже примкнул к нему в качестве одного из покровителей искусств. Он вещал с телеэкрана:
- Мы должны поддержать почин Касторского. То, что культура наша в загоне, это каждому известно, но не каждому дано поддержать культуру так, как это сделал Валерьян Лукич! Наше акционерное общество "Рассвет" вносит на развитие театрализованных представлений сто тысяч долларов. Мы также благодарим Касторского за то, что и наши произведения оказались экспонированными в его Салоне искусств…
Шурик рассказывал, что Касторский каждому выдал ценные подарки и пообещал всей труппе заграничную поездку.
- А иностранцы как к нему полезли, - рассказывал Шурик. - Отбою в заказах нет. С утра до ночи трещит телефон. Касторский открывает новый цех по изготовлению ювелирных изделий.
Я поражался той обходительности, какая обнаружилась у Касторского по отношению к богатым клиентам, среди которых были и дипломаты, и работники посольств, и крупные бизнесмены, и банковские воротилы, и военачальники, и артисты.
Касторский умел создавать гармонию человека и драгоценности. Он чувствовал, какой личности что требуется, а потому увлекал покупателя.
- Этот жемчуг в ажурной серебряной оправе, этот мерцающий прозрачный сапфир в матовой платине, эта поблескивающая эмаль по краям ободка, тончайший узор - все это ваше и по цвету и по форме.
- И по форме? - спрашивала очаровательная покупательница, уже ничего не соображая, совершенно покоренная сладкими речами мастера.
- Именно по форме, - отвечал Касторский, - эти удлиненные, чуть вытянутые узоры, стрельчатые портики и порталы на браслете, овальные лепесточки - все подчеркивает гибкую неповторимость ваших линий. И не только линий, - улыбался Касторский.
- Что же еще?
- Темный, светящийся краплаком рубин в углублении браслета, обрамленный черно-матовым агатом, перекликается с загадочностью вашей души. Заметьте, все это не броско, будто затенено, и только при сильном свете да при резком движении обнаруживает свою подлинную красоту, смотрите! - и Касторский включал большой свет. Браслет начинал жить новой жизнью. Преображение совершалось на глазах у покупательницы.
Касторский был психологом. Деликатность, благородство, полное доверие, пробуждение в покупателе эстетических начал - вот что культивировал Касторский в своей большой игре.
- Вы не торопитесь, подумайте. Хотите, возьмите браслет, побудьте наедине с ним. Вещь должна привыкнуть к вам, а вы к ней. Если образуется между вами гармония, вы почувствуете себя в тысячу раз лучше физически. Драгоценности живут по своим законам, у них свои биоритмы; им подчиняются судьбы отдельных людей, человеческие общности, целые миры. - Касторский верил в особую кабалистику. Она смешивалась с учениями Запада и Востока о загадочных явлениях в человеческой душе. Касторский верил в судьбу, в свое собственное предназначение. Карты, гороскопы, "связь напрямую с космосом", ночные бдения с ясновидящими и экстрасенсами - вся эта дьявольщина с одинаковой точностью предсказывала одно и то же: богатство, безбрежное счастье и неодолимые муки одиночества и игры с человеческими душами.
В моем воображении складывался ранее неведомый мне тип человека. Даже в его облике проступало нечто такое, что указывало, что все его достоинства неизбежно перерождались и обращались в зло. Мне казалось, что Касторский жил только для одного - создавать целые миры утонченного разложения. Он чуял и любил тонкий аромат человеческого распада. Различал вибрации людских состояний, граничащих с низостью. Эта низость, расцвеченная эрзацами красоты, создавала иллюзию высоты, совершенства. И вместе с тем он был незаурядным ценителем изящного, и когда он говорил о драгоценностях, его охватывало такое состояние, такой экстаз, каковые рождаются только высотой порыва. Эти его неожиданные всплески могли, возможно, сравниться с искрящимся светом бриллианта, кровавой холодностью прозрачного рубина или ликующей матовостью жемчуга. Касторский мог сутками рассказывать о свойствах камня, о единстве живой и неживой природы. Он ссылался на учение академика Вернадского о живом веществе. Доказывал, что существующая материя является носителем идеальной энергии и обладает сознанием. Разглагольствовал о существовании материи высшего порядка. Это и мозг, и редкие минералы, в частности корунды. Мозг и корунды обладают разумом, который представляет собой не только земное, но и космическое явление. На Земле существует разум как промежуточное явление. В космосе он обладает более высокой духовностью. С помощью мозга и драгоценностей можно расширить возможности человеческого разума, в значительной мере повлиять на развитие мироздания.
Касторский развернул бешеную предпринимательскую деятельность по сбору в стране драгоценностей, золота и других ценных металлов. Во всех городах, больших и малых, в людных местах (на рынках, вокзалах, метро) стояли его люди, крепкие, зачастую хорошо вооруженные, с табличкой на груди: "Куплю золото, драгоценности, антиквариат". Эти люди контролировались другими людьми, а когда драгоценности оказывались в руках третьих людей, шел юридический процесс оформления ценностей. Составлялись дарственные, доверенности, заверенные нотариусом, акты купли-продажи. Касторский понимал, что его деятельность находится под жестким присмотром двух структур - официальной (милиции, юстиции, судов и пр.) и неофициальной (мафиозных лидеров, организованных группировок и др.). Обе структуры работали в согласии, и Касторский, учитывая это, имел в каждой из структур своих людей, которые регулярно получали зарплату, премии и другие виды вознаграждения.
Помимо этих структур были еще и структуры нейтрального характера. Одна из них ведала, например, только информацией: где находится та или иная ценность и каким способом можно ее заполучить. Другая структура - это чиновники крупного масштаба, которые "в интересах государства" превращали черный нал в чистую валюту и помогали Касторскому легализовать капитал через отечественные и зарубежные банки.
Все эти расклады надо было держать в голове - связи были достаточно подвижными и объемными, поэтому всеми делами ведал целый штаб или бюро, которые стояли во главе крупного акционерного общества со странным названием "Конгресс".
Касторский все мог объяснить: и любовь, и свободу, и демократию, и народные страдания. На вопрос, почему он не идет во власть, не подается в депутаты, скажем, он отвечал: "Работать надо, а не болтать языком". Кстати, он и работал, по 16–18 часов в сутки - и бабочек ловил тоже неспроста. Его интересовали узоры и цветовые переливы на их крыльях, именно эти рисунки рекомендовал он мастерам своим переносить на украшения.
Что касается демократии, то он ее чтил, хотя и ругал почем зря: не те люди, мало самоотречения, правды, справедливости.
Когда человек творит добро или охвачен творческим порывом, утверждал Касторский, он излучает такой же свет, какой идет от драгоценных камней. Природа этого света и заключает высшую идеальность, которая связана с космосом. Касторский считал свою теорию материалистической. Он говорил:
- Если живое вещество не обладает идеальностью, то, значит, ее нет. Значит, ее придумал человек. Значит, он придумал и красоту драгоценного камня, и ноосферу. Камни создают особую сферу человеческой культуры. В этой сфере все наполняется высоким содержанием. - Касторский проводил жесткую аналогию между минералами и людьми. Обыкновенный камень - известняк, мрамор, гранит - это общая масса. Гранат, агат, сердолик, малахит и прочее - это аналоги людей более высокой культуры, возможно интеллигенции. И только бриллианты, сапфиры, рубины и изумруды мыслят и живут по законам человеческой исключительности.
Есть еще особый класс живых веществ - это подделки и бижутерия. В человеческом обществе им соответствуют лжепророки, лжемессии, лжегении. Есть бижутерийные красавцы и красавицы, писатели и писательницы, художники и художницы. Они засоряют земное и космическое сознание. Создают загрязняющую среду, в которой гибнет истинная духовность. Большинство людей довольствуется бижутерией. Подлинные драгоценности могут быть только у избранных. Конечно, бывают случаи, когда люди низшего сорта оказываются случайно владельцами ценных камней. От этого, кстати, утверждал Касторский, и многие беды происходят в жизни.
Касторский любил повторять слова Гете: "Самое трудное в жизни увидеть то, что лежит перед тобой". Эта формула применялась им по отношению и к драгоценностям, и к людям. Касторский Сикстинскую мадонну называл жалкой копией.
- Подлинник был известен только одному лицу, - говорил он, - Рафаэлю. Убежден, что сотни людей, знавших прототип мадонны, находили ее обыкновенной девчушкой. И только он увидел в ней совершенство духа.
Какая-то неистребимая страстность рождалась в нем, когда он жадно пытался приобщиться к тем редкостным мгновениям, которые позволяют обнаружить человеческую красоту. Он коллекционировал эти порывы, устремления, движения души, прибегая к самым сложным ухищрениям в своем порочном поиске.
Мне Ириша (действительно, она была падчерицей Инокентьева и подругой Саши) рассказала, как она впервые приняла участие в таинственном экспериментальном сеансе Касторского.
Каминная была выкрашена в спокойные тона и освещена мягким, приглушенным, располагающим к отдохновению светом, он словно ласкал и нежил тебя. Красноватые блики смешивались с сиренево-розовыми всполохами светомузыки. Мелодия была столь чарующей, что невольно каждый, кто входил в каминную, поддавался ее очарованию.
Огромная тахта, покрытая шкурой леопарда поверх ковра, продолговатый стол, должно быть, недорогой, но крепкий, на невероятно толстых ножках, такие же скамьи, стилизованные под старину, несколько великолепных пейзажей. Особенно впечатлял один - на голубом фоне летящая женщина; манера, сюжет очень напоминали Шагала, но это был не Шагал, другой, уже современный художник изобразил женщину в вечном движении, страсти и ожидании.