- Поразительный портрет, - сказал Попов. - С натуры?
- Это мой отец.
- Ты так ненавидел отца?
- Напротив. Я изобразил его невыносимую муку…
Неожиданно к нам подошли две девицы, которые несколько раньше определили во мне трансцендентные начала.
- Они в нем в чистом виде, - сказали обе разом.
- Вы знакомы? - спросил я.
- Владимир Петрович, профессор и руководитель Экспериментальной лаборатории транссинтеза.
- Это правда? - удивился я, поскольку раньше исследовательских данных у Володи не замечал. Как художник, он был неплохим рисовальщиком, владел композицией, но вот создавать что-то принципиально новое - такой дерзости за ним не водилось.
Владимир Петрович уловил мою мысль и точно в свое оправдание сказал:
- Я всего лишь ученик академика Гранова, влюбился в его методологию и стал последовательно проводить его идеи в жизнь, в частности в Европейском университете права.
- Это у юристов, что ли?
- Совершенно верно.
- Ты там работаешь?
- Да, заведую кафедрой психологии и педагогики и веду опытно-экспериментальную работу.
- Так ты вроде бы в МГУ работал?
- Я и там продолжаю работать на полставки.
- И какая же у тебя тема, если не секрет?
- Я не хотел бы делать из моей темы секрета, но и раскрывать все ее стороны не позволено, да и не под силу это мне.
- Ну в общих чертах хотя бы, - допытывался я, будучи окончательно заинтригованным.
- Наше учреждение именуется Центром прогнозирования социальных и духовных процессов. Основные цели: как выжить в этой стране, как избежать на-двигающихся катастроф, как преодолеть чисто русскую депрессию и как возглавить в лице России мировой духовно-творческий процесс.
- Ну как же решать эти задачи? - улыбнулся я. - Активно противостоять злу? Осуществить великую соловьевскую идею всеединства, преодолеть в самом себе все семь смертных грехов?
- Абсолютно верно, - загорелся вдруг Попов, таким возбужденным я никогда его не видел. - Но главное - здесь два возможных пути. Первый - самоукорение: Я - никто в этом мире, Я - греховен и нуждаюсь в покаянии; а второй - это реальное признание своего Богоподобия, своих Божественных или трансцендентных начал. Я не случайно здесь поставил разделительный союз "или". Трансцендентность есть предельное приближение к Богу, самое сильное и горячее желание осуществить Божественные начала в самом себе…
- И как это выражается на практике? - перебил я Попова.
- Очень просто. Скажем, я хочу добиться наивысшего результата в любом виде творчества, скажем в живописи. Я беру двадцать студентов того же Европейского университета права, заметь, двадцать студентов, которые раньше никогда не занимались живописью, даю этим студентам уроки трансценденции, то есть учу их преодолевать собственную депрессию, учу их различать в себе самих Божественные начала, а затем вместе с ними раскрываю их собственные дарования изобразительными средствами с помощью красок, цвета, света, композиции.
- Получилось?! - воскликнул я. - Дело в том, что нечто подобное произошло со мной. ЯКобнаружил в себе неведомую ранее мне силу, которая потрясла меня и привела к тому, что я молниеносно создал эти двести картин… - (Был бы жив мой папочка).
Мы прощались с Поповым, а мне все еще хотелось продолжить с ним разговор о чем-то важном.
- Может быть, ты мне посоветуешь какие-нибудь книжечки почитать, - робко спросил я напоследок.
Попов вытащил из портфеля машинописный листок:
- Прочитай. Здесь на двух страницах изложена технология моих трансов с будущими правоведами - в их руках будущее нашей страны. Вот почему я ими занялся.
Я взял листок и, не отрываясь, как завороженный, пробежал его глазами несколько раз.
САМОАКТУАЛИЗАЦИЯ ЛИЧНОСТИ
(Ваше внутреннее "я" и Ваша карьера)
Трансценденция есть полное слияние с высшими ценностями, потрясение от прорыва к постижению высших предельных возможностей своего "я". Испытывали ли вы такого рода чувства? Как это происходило?
Трансцендентирование - это отказ от прошлого своего "я" с дурными привычками, наклонностями, это личностный переворот. Готовы ли Вы к такому перевороту? Чего Вам не достает для полной самореализации?
Если человек Вашего возраста называет себя "быдлом", способен ли он к трансцендентированию? Есть люди, которые гордятся наличием своих низменных страстей, привычек. Это что, бравада? Стремление скрыть сущность?
Трансценденция - это прорыв к духовной культуре. Это конструирование своего обновленного "я" на основе ВЫСШИХ ДУХОВНЫХ ЦЕННОСТЕЙ. Ваше отношение к культуре?
Профессиональная трансцендентность - это предельный уровень Вашего ОБЩЕГО И ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО РАЗВИТИЯ. Готовы ли Вы к этому? При каком режиме сна и труда можете "прорваться" к высшим достижениям в области общего и профессионального развития?
Почему где-то в глубине души Вас раздражают или радуют успехи Ваших сокурсников? Не заслоняет ли Вам озлобленность (или бравада, паясничанье, демагогия) путь к собственной трансценденции?
Нет ли у Вас такого ложного убеждения: "Трансцендентирование, культура, психология - это все "заумь", можно обойтись и без всего этого".
Семь Ваших сокурсников достигли трансцендентности, еще пять - вплотную подошли к рубежам высокой креативности, трое смутно ощущают холистические потребности или предчувствия - итого пятнадцать человек, остальные десять обрекли себя на пребывание во тьме. К какой группе Вы себя относите? Что Вы намерены дальше делать?
Трансцендентность - вспышка, творческий акт, как потрясение. Для достижения полной трансцендентности, то есть творческой самореализации, нужна длительная черновая работа. Готовы ли Вы к ней?
ПУТИ ТВОЕЙ САМОАКТУАЛИЗАЦИИ - ЭТО РЕАЛЬНЫЕ ПУТИ К ТВОЕЙ КАРЬЕРЕ
Самоактуализация - это творческое потрясение, это способность МГНОВЕННО "сорваться с цепи", это разрыв с дурными привычками и наклонностями. ЭТО САМОЗАБВЕННОСТЬ: только ТЫ И ВЫСШИЕ ДУХОВНЫЕ ЦЕННОСТИ.
Необходим жесткий реальный проект своего ОБЩЕГО И ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО СТАНОВЛЕНИЯ. Не лгать самому себе, постоянно думать о полной защищенности своего выбора.
Научиться слушать себя, а не чужие голоса в себе.
Вашим истинным подвигом могут стать успешно решаемые сверхзадачи.
Самоактуализация - это не конечная станция, а движущая сила. Обязательно надо стремиться стать не просто профессионалом, а выдающимся профессионалом-мастером, выдающейся личностью, человеком большой культуры.
Высшие переживания - лишь момент самоактуализации. Научитесь освобождаться от иллюзий и ложных идей. Постигайте свои реальные возможности и свою ограниченность. Пусть не пугает Вас Ваше малознание. Незнание - это тоже достоинство. В словах Сократа: "Я знаю то, что ничего не знаю" - великий смысл, открывающий путь к многознанию, к профессиональному росту.
Осознав свои достоинства и свои недостатки, Вы обнажите свою психопатологию. Здесь необходимо огромное мужество.
Стремление к САКРАЛИЗАЦИИ - непременное условие истинного освоения духовной культуры, истинного ОБЩЕГО И ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО РАЗВИТИЯ.
Самоактуализация - это длительный процесс. Согласившись участвовать в нем, Вы делаете сложный ДУХОВНО-ТВОРЧЕСКИЙ ВЫБОР. Вы встаете на путь ПОДВИЖНИЧЕСТВА.
Система СВЕРХЗАДАЧ - ВАШ МЕТОД!
До встречи в январе 1999 года.
Мое трансцендентное нутро
У меня не было близких. Но у меня были дальние. Они были моими, потому что жили во мне, а я пребывал в них. Они нуждались в моем творчестве, а стало быть, и во мне.
Я никогда не думал о сильной зависимости своей от людей. Задолго до встречи с Жанной я ощутил в себе то, что Попов называет трансцендентным началом. Мои выставки сыграли роль пробок в трансцендентных бутылках с джинами. Бутылка - моя закупоренная душа. Отец помог мне обрести душу, научил, как ее сберечь, но не сумел открыть. Да и никто не может открыть чужую душу. Здесь имеет место самораскрытие. Бурлящий ажиотаж выставки, десятки горящих глаз, пылающие щеки, застывшие в недоумении лица, напряженные позы у одних картин и раскованные у других холстов, таинственный шепот возле моих обнаженных фигур, возгласы одобрения по поводу первых портретов моих нищих, новых русских - все это было обращено ко мне, прибавляло значимости моей обделенной теплом натуре, и душа распахнулась, раскрылась перед людьми. Перед дальними, среди которых в задумчивости ("Не торопись, сынок!") застыл мой отец, мой добрый, прекрасный, бедный папочка. Я стал слишком часто и подолгу думать о нем. Ему не улыбнулось счастье - все оказались дальними и чужими. Его жизнь скомкалась. Он был скомкан и раздавлен временем. Он понимал свой трагизм, потому-то у него были такие мучительно добрые и беспомощные глаза, нередко они были полны слез или обиды, или жалости к самому себе. Я помню последние его слова, сказанные незадолго до кончины: "Не обижай маму. Ей трудно. Она за всех нас пашет, тянет нас всех, помогай ей…"
Жаль, что отец не познакомился с Поповым. Интересно, как бы он отнесся к идее трансцендентности моего "я"? Как бы я хотел, чтобы отец стал свидетелем такого мимолетного, но значительного разговора на выставке. Этот разговор случился до моей встречи с Поповым. Господи, как же в этом мире все сходится. И никаких случайностей! Больше того, случайность лишь подтверждает закономерность развития духа! Я подчеркиваю, ДУХА, если он есть, если мы сумели его возвысить.
Так вот, подошли ко мне две экстравагантные девицы (одна из них явно иностранка, назвалась Амэ, а другая, Ирина, искусствовед) и заявили:
- У вас избыток трансценденции, - и расхохотались.
- Чего-чего? - переспросил я, тогда еще незнакомый с этим мудрым словцом.
- Транс - штука серьезная, - сказала Ирина. - Биоэнергетическая.
- И эзотерическая, - добавила Амэ.
- Вы очень волнуетесь, когда создаете свои холсты, у вас иной раз перехватывает дыхание и дрожат руки?
- Откуда вы это знаете?
- У вас трансцендентное нутро. Ваши картины - почти зеркальное отражение вашего "я". Посмотрите на людей. Нет, вы обратите внимание на то, как они всматриваются в ваши картины. Точно близорукие. Они ошеломлены и сами не осознают этого.
- У вас стопроцентная трансценденция. Кто вам ее передал?
- Отец, - неожиданно для себя сказал я, и выставочный зал поплыл передо мной. Я смахнул навернувшиеся на глаза слезы, хотел было поблагодарить девиц за добрые слова, но, сколько я не искал, их нигде не было.
Вечером я пришел домой и, первое, что сделал, вывернул карманы.
- Эти деньги твои, - сказал я. - Ты возьми часть себе, как ты говоришь, на черный день, а часть сбереги на памятник нашему отцу.
Памятником из мрамора мы занялись с матерью вдвоем. Целый месяц прошел, пока мы его установили. А когда все было сделано, в душе прибавилось покоя.
Еще одна смерть
Перед самым отъездом в отпуск я заехал на дачу, чтобы захватить с собой несколько грунтованных картонок. Подъезжая к дому, я увидел Шурика, сына Зинки. На Шурика я всегда смотрел с некоторым сожалением. В подпитии умудрялся всякий раз наломать столько дров, что шуму было на всю округу. Дрался с матерью и бабкой. Дебоширил на работе.
Шурик, увидев меня, отпрянул и юркнул в кусты. Это я точно приметил. Может быть, я не обратил бы на это внимания, если бы не следующий факт. Когда я выходил из дома, то вновь увидел Шурика, точнее, его кепочку, видневшуюся из кустов. Я направился прямо к нему, а он вышел навстречу, будто застегивая штаны.
- Приспичило, - сказал он.
И я понял, что это была явная ложь. В двух шагах отсюда находился его дом, а он для чего-то свой самосвал поставил у чужого двора.
- А чего это ты самосвал здесь поставил? - спросил я.
- А чего, нельзя?
- Да нет, можно, - пожал я плечами и неожиданно увидел Соколова.
- Вот и я толкую об этом, - сказал Соколов. - Зачем возле моего дома ставишь свой драндулет?
- Где хочу, там и ставлю, - нагло ответил Шурик.
Я сел в такси и уехал, но на душе у меня было неспокойно.
А через месяц я, возвратившись из отпуска, снова приехал в Черные Грязи. Страшным холодом пахнуло на меня: дом стоял одиноко: наверху, я заметил, окна были крест-накрест забиты досками. Я колотил в двери. Никто не открывал. На стук прибежала Зинка.
- Чего колотишь? Нету никого. Концы отдала бабка, - сказала она мрачно.
- Когда это случилось?
- Почти месяц назад.
- А как? Как?..
- Машиной ее сбило. Самосвалом.
- Шурика, что ли?
- Спятили вы!!! - сказала резко Зинаида, поглядывая на меня своим единственным глазом. - Шурик, слава богу, в отрезвителе пребывал, а потом на пятнадцать суток пошел, куда уж тут! Чистое алиби. И самосвал заезжий был. Задом долбанул. Недолго мучилась. Вот так.
- А шофера нашли?
- Где уж тут искать. Вечер был, его и след простыл. Да вон Соколов вам все может рассказать. У вас не найдется четвертачка? - спросила Зина.
Я вытащил из кармана деньги, и ее как водой смыло.
- Зря вы ей даете деньги, - сказал подошедший ко мне Соколов. - Не отстанет потом. Это такая зараза… А ключи от дверей у меня. Федор новый замок вставил. Вот вам ключи. Приходите к нам.
Соколов ушел. Я стоял в пустом доме и боялся подняться наверх. Что-то останавливало. И все-таки я поднялся. Шел медленно, присматриваясь к своим этюдам: они стояли так же, как и месяц назад.
Я отодвинул деревянный засов, и дверь сама отошла назад. Первое, что бросилось в глаза, - это развороченная плита. Тот, кто разворотил плиту, потом, должно быть, старался привести все в надлежащий вид, только из этого ровным счетом ничего не вышло. Кирпичи уложены вкривь и вкось, глина вывалилась, а там, где находилась печная задвижка, зияла дыра.
Неожиданный гость
Я пытался работать, но ничего не получалось. Не выходила из головы смерть двух сестер.
Вдруг я услышал, как в окно настойчиво постучали. Я сбежал вниз, приоткрыл занавеску и увидел мужчину в кожаном пальто.
- Из прокуратуры, - сказал незнакомец, помахивая перед моим носом красненькой книжечкой. - Щеглов Евгений Павлович. А вы кто будете?
- Теплов Виктор Иванович. Я здесь квартиру снимаю.
- Знаю, - сказал незнакомец. - Я осмотрю дом. Вы не находите странным эти два смертельных… - он точно подбирал слова, а сам всматривался в меня и одновременно изучал обстановку, я даже подумал, интересно, какое же он слово подберет, почему он вдруг застрял на этом страшном слове "смертельный". Он, словно чувствуя мое ожидание, еще раза два повторил это словечко, а потом совершенно определенно уточнил для меня, - эти два смертельных исхода. Не случая, - подчеркнул он, что означало, так сказать, как бы законченность явления, он специально ввернул это слово "исход", будто смерть случилась не сразу, а как бы происходила в развитии и имела некоторую подготовленность, вообще слово "исход" он произнес, я это точно подметил, с определенным нажимом и при этом на меня в упор посмотрел, точно я был в какой-то мере причастен к данному событию.
- Была и третья смерть, - заметил я.
- Вы имеете в виду собаку?
- Да. Именно Шарика имею в виду.
- Дворняга?
- Нет. Настоящая московская сторожевая.
Щеглов взял со стола ножик и рукояткой стал простукивать стенки.
- Труха, - сказал я. - Дом построен лет тридцать назад из щитов. Сбивался на скорую руку. А потом уже, рассказывала мне Анна Дмитриевна, ремонтировался, обшивался снаружи и изнутри, так что немудрено, что все сыплется.
На втором этаже Щеглов сразу бросился к плите.
- Значит, говорите, разворотили? Искали что-то? Нашли, как вы думаете?
- Не знаю. Ничего не знаю.
- Так-так. Сделайте одолжение - найдите веревку и что-нибудь тяжелое, гирьку или молоток.
Я принес веревку и молоток. Щеглов привязал молоток к веревке и опустил ее в печной ход.
- Так. Понятно. Система соединена, должно быть, с голландкой.
Мы сошли вниз. Снова Щеглов стал постукивать рукояткой ножа по голландке.
- Вы не могли бы оказать мне еще одно одолжение? - сказал вдруг Щеглов.
- Да, пожалуйста, - ответил я.
- Я жду машину и не могу отлучиться. Не смогли бы вы позвонить по этому номеру, - и он написал на клочке бумаги номер телефона. - Сколько времени займет у вас пробежка до телефонной будки и обратно?
- Минут сорок, - ответил я. - Если очереди не будет.
- Прекрасно. Наберете этот номер и попросите к телефону капитана Нефедова. Скажете, что я его жду по этому адресу.
Сам факт, что я оставил в чужом доме незнакомого человека, меня стал беспокоить по мере того, как я все дальше и дальше отходил от дома. Какое-то подозрение интуитивно зародилось во мне. И вместе с тем я успокаивал себя: как-никак человек из органов.
В нетерпении я набирал нужный номер в надежде в одно мгновение разрешить все сомнения. Номер, который я набирал, сначала не отвечал, а потом мне сказали, что никаких Нефедовых по этому телефону не существует.
Я еще раз перепроверил, правильно ли я набрал телефонный номер, но мне в очередной раз грубо ответили:
- Не хулиганьте!
Я возвращался с дурным предчувствием. Дом был закрыт изнутри. Я стал колотить в двери, в окна. На шум пришел Соколов, и я рассказал ему все как было.
- Значит, никакой он не следователь. Вы хоть удостоверение рассмотрели? - поинтересовался он.
- Нет. Как-то неловко было рассматривать.
К счастью, оказалась открытой форточка. Я протянул руку и открыл окно. Нашел ключи. Открыл дверь. Мы вдвоем вошли в дом. И голландка, и печь, и все ходы разворочены. На полу валялись ломик и топор. Никого в доме не было.
- Да, - протянул Соколов. - Теперь уж точно надо вызывать милицию. Вы сидите здесь, а я пойду позвоню.
Следователь
Приехали двое из милиции, и вслед за ними Федор с Раисой.
Рассказывая все, как было, я чувствовал себя виноватым. Получалось так, что я выглядел идиотом - документов не рассмотрел, впустил в дом жулика, оставил его одного в доме на целых полтора часа.
Участковый Иван Антонович Данилов, которого я иногда видел возле магазина, подозрительно смотрел на меня и недвусмысленно говорил:
- Странно все это. Очень странно.
Следователь Валерий Павлович Петров, напротив, был предельно вежлив, настроен дружески. Он задавал вопросы, касающиеся поведения и внешности незнакомца, потом стал интересоваться соседями.
- Есть тут одно кубло, - пояснил Данилов. - Зинка Скудева с сыном. Правда, эти на такое не пойдут. Могу поручиться. Тут дело пахнет другими масштабами.
Следователь назвал Зинкиного сына по имени, и я понял, что он уже интересовался и Шуриком, и всей этой историей.
- Вы говорите, что вам жутковато находиться в этом доме, и все же живете здесь? - этот неожиданный вопрос застал меня врасплох.
- Но ведь сразу не съедешь. А потом тут у меня столько барахла - все эти подрамники, холсты, краски, банки, склянки. Я как только подумаю, что все это надо перетаскивать, так в озноб кидает.
- А кто складывал печь, не помните? - спросил следователь у Федора.
- Это всем известно. Один печник у нас. Тимофеев. Если нужно, могу позвать.
- Сделайте любезность.
Когда Федор ушел, следователь взял меня под руку и вывел во двор.