Я жил бобылем в двухкомнатной "хрущевке"; временами приходилось туговато: после работы ходил по магазинам, готовил еду, мыл посуду. Быт отнимал немало времени, а ведь я, кроме работы на заводе, писал стихи - то есть имел дело с вечностью, и был выше всякой житейской обыденщины. По вечерам меня ждал письменный стол и стопка бумаги, а приходилось заниматься "копошением", как я называл домашнее хозяйствование. Правда, подшивать и стирать белье я относил своей тетке, но ее подмога выглядела мелочью в сравнении с остальной работой по дому.
Моя тетка, шестидесятилетняя толстуха с грубым лицом, была, в общем-то, добросердечной старушенцией, но слегка тронутой, да еще старой девой. По ее словам, в молодости на ее дни рождения приезжали два автобуса женихов, но она так и не выбрала среди них "достойного".
- Одни были слишком шустрые, чумовые, другие - не поймешь что, ни рыба ни мясо, - заковыристо объясняла она. - Бог забыл сделать так, чтобы люди встречали равных себе. Вот и получается, что хорошие люди никак не могут встретить свою половину.
Тетка и в шестьдесят лет молодилась: носила какие-то карикатурные широкие одеяния, скрывающие несовершенства ее фигуры, делала на голове сложные укладки и носила бусы до пола, и выливала на себя по флакону в день "душистой воды" - от нее разило, как от парфюмерной фабрики. Частенько тетка сообщала мне что-нибудь эдакое:
- Вот говорят, что я старая, некрасивая, а меня, между прочим, недавно два раза пытались изнасиловать.
Все это она говорила звонко, растянуто, ее голос имел необычную акустику - он напоминал позвякивание связки ключей, и совершенно не соответствовал теткиному мужланистому лицу. Кстати, в молодости тетка мечтала стать оперной певицей, но "разные халды пренебрегли ее талантом".
Долгое время мы с теткой общались только по воскресеньям, когда я приходил к ней "отобедать" и заодно приносил белье, но потом в тетке вдруг проснулись материнские чувства и она стала заботиться обо мне - кроме стирки белья, взяла на себя и часть моих "копошений": приходила убираться в квартире, приносила кое-какие продукты, при этом читала мне занудливые лекции, заливисто тянула:
- …Да-а, племянник, одному мужчине жить тяжело… Хорошей жены ты не встретил… У тебя израненная душа. Это удручает… Сейчас женщины отвратные. Душевных днем с огнем не сыщешь… В совместной жизни главное что? Родство душ… А любовь - сказки одни…
И это говорила она, теоретик. И кому? Мне, прожженному практику, который уже не один год принимал "экзамены" у женщин и изучил их, как свои пять пальцев.
Однажды в воскресенье, как обычно, я пришел к тетке "отобедать", а на двери записка: "Загляну в магазин. Подожди". Я присел на скамью во дворе под деревом. Неожиданно рядом присела блондинка лет тридцати, пухленькая, с приветливым лицом, простоволосая - ее волосы падали до пятой точки и блестели, словно облитые сиропом.
- Вы кого-то ждете? - обратилась она ко мне. У нее голос был такой же звонкий, как у тетки, но более переливчатый, и он, как нельзя лучше, соответствовал ее лицу.
- Тетку, - буркнул я, машинально кивнув на подъезд напротив.
- Я тоже живу в этом доме, - блондинка показала на подъезд в конце дома. - Недавно сняла здесь квартирку и еще ни с кем из соседей не познакомилась… Здесь хорошо, много зелени, уютный дворик… - ее голос слышался, как перезвон колокольчиков, но, несмотря на это акустическое чудо, я не очень-то хотел поддерживать разговор, был уверен, что мы не найдем ничего общего. Даже про себя усмехнулся - мол, знаю я этих блондинок! Но она явно решила меня разговорить:
- А вы чем занимаетесь? Ой, нет! Давайте я угадаю! Вы… - она с улыбкой уставилась на меня, прищурилась, - вы, наверное, работаете на заводе… Но, по-моему, у вас творческая душа. Может быть вы рисуете или пишите стихи?
Я подивился такой проницательности и кивнул:
- Пишу стихи.
- Ой, как интересно! - блондинка всплеснула руками. - А как вас зовут? Меня Нелли.
Я назвался.
- Пожалуйста, прочитайте что-нибудь свое! - Нелли пододвинулась и дотронулась ладонью до моей руки. - Что-нибудь про любовь.
- О любви не пишу, - остановил я ее порыв. - Я пишу на вечные темы.
- А разве любовь не вечная тема? - Нелли расширила глаза, но тут же снова сузила. - Ну хорошо, прочитайте что-нибудь о вечном. Пожалуйста!
Я набрал побольше воздуха и выдал одно из самых своих ударных произведений. А когда закончил, увидел серьезное изумление на лице Нелли.
- Вы гений! - проговорила она притихшим голосом.
- Я тоже так считаю, - кивнул я, отбросив всякую фальшивую скромность.
- Вы гений! - повторила Нелли уже с улыбкой. - Прочитайте что-нибудь еще!
В этот момент показалась тетка с какими-то пакетами.
- В другой раз, - сказал я, вставая.
Нелли тоже поднялась со скамьи.
- Хорошо, в другой раз, - она поспешно достала из сумки записную книжку, вырвала листок и начеркала свой телефон. - Позвоните мне. Я готова слушать ваши стихи до бесконечности.
Надо сказать, к этому времени я уже накатал целый чемодан стихов и, понятно, как каждый поэт, нуждался в слушателях. Но приятели отмахивались от моих творений, женщины ничего не понимали в них, говорили "как-то сложно очень", "я плохо разбираюсь в поэзии, читаю романы"; ну, а из журналов, куда я посылал кипы подборок, их возвращали с разгромными рецензиями, да еще с наглыми пожеланиями "заняться чем-нибудь другим". Даже тетка, которой я не раз пытался прочитать стихи, сразу же придумывала себе какое-то "срочное дело" и увиливала от моего чтения.
"Ну, ладно тетка, у нее не все в порядке с головой, - размышлял я. - И черт с ними, с приятелями - они ничего не петрят в поэзии, но почему мои стихи не хотят печатать в журналах?". Несколько лет меня мучил этот вопрос. Ответ дала Нелли в первую же нашу встречу.
Я позвонил ей через пару дней после посиделок во дворе теткиного дома. Мы договорились встретиться у входа в центральный парк. Нелли пришла обновленной - в ослепительно синим платье с красным цветком в волосах.
- Привет! - помахала рукой еще издали, а подойдя ближе, сказала: - Вы обещали почитать стихи. Я сгораю от нетерпения.
Мы расположились в полупустом открытом кафе и за лимонадом я целый час читал стихи.
- Чудесно! Изумительно! - сопровождала Нелли каждое стихотворение.
Когда я, наконец, смолк, она спросила:
- А где можно прочитать ваши стихи? В каком журнале?
- Ни в каком. Их не печатают.
- Хм, не печатают! Такие чудесные стихи! Да куда они смотрят?! - возмутилась Нелли. - Я знаю точно - в журналах печатают только своих, по знакомству! Но они еще спохватятся, сами будут упрашивать вас дать какое-нибудь стихотворение… Меня так ваши стихи просто пробирают до мурашек. Чудесные, изумительные стихи! Я так потрясена, что сегодня не смогу уснуть. Я вообще все эти дни думала о вас.
Стало ясно - она влюбилась в меня. Я тоже испытывал к ней некоторый интерес, тем более, что, наконец, встретил женщину, которая оценила мой талант. Именно поэтому я решил устроить ей облегченный "экзамен" - всего десятка два вопросов, не больше, чтобы выяснить основное. "Потом, по ходу дела, узнаю все", - подумал про себя.
После первых трех вопросов, на которые Нелли ответила с улыбкой, подробно и искренне, она внезапно рассмеялась:
- Вы будете проверять мои ответы на детекторе лжи?
- Не буду, - твердо заявил я. - У меня большой опыт, и я прекрасно знаю, когда говорят правду, а когда врут. И не ошибаюсь. Меня никто не проведет.
С неделю мы встречались в парке; за это время я узнал у Нелли все, что хотел знать о ней. В общих чертах ее биография выглядела так: мать музыкантша, отец дипломат. Долго жила с родителями в Италии. Училась музыке, живописи. Сейчас работает модельером в Доме моды. Недолго была замужем, муж оказался пьяницей. Снимает квартиру, потому что жить без родителей "комфортней". У нас оказалось много общего; можно сказать, мы были из одного теста, она даже любила все то, что любил я. Абсолютно все то же самое, точно наши вкусы сделаны под копирку. К примеру, суп из плавленых сырков и пиво с воблой. Я поразился и даже сказал ей:
- Мы с вами похожи.
Она рассмеялась:
- Мы должны дружить. У нас будет крепкая дружба!
Короче, Нелли блестяще сдала "экзамены", и я предложил ей стать домработницей. Нелли встретила мое предложение с радостной готовностью:
- Как интересно! Давно мечтала быть домработницей у талантливого мужчины. Женщина должна украшать жизнь мужчины… - и вдруг тихо, с придыханием добавила: - А перед сном я буду вам что-нибудь читать. Что-нибудь сказочно-интересное.
Мне понравилось это ее добавление - сразу вспомнилось детство и вечерние сказки матери.
Я выделил Нелли меньшую из комнат. Она привезла свои вещи и сразу повесила на кухне новые занавески оранжево-рыжего, полыхающего цвета.
- Теперь здесь всегда будет солнце! - восторженно заявила она. - В любую погоду с самого утра! Каждое утро надо начинать с положительных эмоций, а солнце устанавливает хорошее настроение.
Как домработница Нелли показала себя с самой лучшей стороны: она тщательно прибиралась в квартире, стирала и гладила белье (я перестал его таскать к тетке), готовила вкусную еду - и все это делала играючи, с улыбкой, а ведь сама проводила в Доме моды восемь часов и, само собой, там уставала, но ни разу ни на что не пожаловалась; даже за домашней работой негромко напевала всякие мотивчики. Что и говорить, у нее был легкий, веселый характер.
За ужином она всегда спрашивала:
- Вам нравится? Вкусно? Я старалась. Положить еще? - и смотрела на меня нежно, влюблено. Как-то даже попросила: - Подарите мне свою фотографию, я поставлю ее рядом с иконой.
После ужина я уходил в свою комнату писать стихи, и, пока писал, Нелли ходила на цыпочках, а после того, как я вставал из-за письменного стола, подбегала и просила прочитать "новое". И всегда я слышал:
- Чудесно! Изумительно!
Кстати, с тех пор, как Нелли переехала ко мне, на моем столе всегда красовались живые цветы - они, конечно же, способствовали моему вдохновению. За короткий срок я сочинил две сотни стихов и три поэмы о вечном - из меня строчки вылетали сами собой, я еле успевал их записывать.
По вечерам, когда я укладывался спать, Нелли, как и обещала, что-нибудь мне читала. Брала с полки одну из двух книг серии "Жизнь замечательных людей" (я собирал эту серию), садилась на стул рядом с моей тахтой и читала вслух. Читала тихо, переливчато - казалось, где-то далеко бежит серебряный ручей. Под ее убаюкивающий голос я и засыпал.
Когда Нелли прочитала "замечательных людей", она стала на ночь рассказывать мне о своей жизни в Италии: о солнечных пляжах на берегу "самого чистого моря", о красивых домах и музеях во Флоренции, о Риме, где "на улицах вечный карнавал", о каналах, мостах и узких улочках Венеции, "а на площади собор, и утром и вечером длинные синие тени"… Нелли рассказывала в мельчайших деталях о том, как училась музыке и живописи у известных мастеров, как слушала оперы в театрах, смотрела картины в музеях… Каким-то странным образом и я переносился в ту страну и… засыпал не в какой-то "хрущевке", а где-нибудь в особняке у венецианских каналов.
Нелли все больше осваивалась в моей квартире и, спустя месяц, как-то незаметно из домработницы перешла в домохозяйки, а чуть позднее, уже вполне заметно, и в должность гражданской жены. Это произошло так.
Однажды вечером, когда я писал очередной цикл стихов, Нелли внезапно вошла в мою комнату в халате немыслимой расцветки - там были все цвета радуги - и он был полупрозрачным. С загадочным блеском в глазах Нелли прокрутилась на месте и спросила:
- Как я выгляжу?
- Неплохо, - выдавил я, ошарашенный тем, что виднелось под халатом.
Приблизившись, страшно волнуясь, Нелли проговорила:
- Я давно хотел спросить… Неужели, как женщина, я вам не нравлюсь?
Пока я соображал, что ответить, она подошла вплотную, обняла меня и зашептала:
- Я люблю вас! Страсть прямо прожигает мой халат! - видимо, чтобы он не сгорел, она сбросила его.
Не вдаваясь в подробности, скажу - в тот вечер все и произошло, совершенно неожиданно для меня. Понятно, после этого Нелли и стала гражданской женой. Надо признаться, вначале я испугался ее нового статуса, ведь за долгие годы холостяцкой жизни привык к свободе; даже подумал: "А не примет ли ее любовь угрожающие размеры, не станет ли она чего-то требовать, выяснять отношения, да еще, не дай бог, скандалить?" Я испугался, что от всего этого может пострадать мое творчество. Но надо отдать должное Нелли - она продолжала вести себя ненавязчиво, с еще большим усердием хозяйствовала, все чаще распевала веселые мелодии, а ко мне относилась - лучше нельзя придумать: то и дело подскакивала, обнимала, целовала и ликовала с широкой улыбкой:
- Гений, мой любимый! - и дальше, заливаясь смехом: - Посвяти одно стихотворение мне! Я выучу его наизусть и буду петь, как молитву!
В качестве гражданской жены Нелли пробыла около года, и за это время между нами не случилось ни одной размолвки. Больше того, наши отношения становились все прочнее и надежнее. В общем, я решил сообщить тетке о своем семейном положении. Приехал к ней и все выложил одним духом. Тетка страшно удивилась, стала нервно теребить бусы.
- И кто ж эта твоя избранница?
Я описал Нелли и заключил:
- …Она живет в последнем подъезде твоего дома.
- Это уж не та ли блондинка выдра? - вспыхнула тетка, уже не звонким - громыхающим голосом. - Она ж аферистка! Всем говорит: "Жила в Италии, модельерша"… Она из деревни! Работает швеей на фабрике… У меня все выспрашивала: "Как ваш племянник? Что он любит?"… Думаешь, ты ей нужен? Вот! - тетка показала мне фигу. - Ей нужна твоя квартира!.. Не вздумай расписываться с ней! Как распишешься, она тебя отравит. Или укокошит молотком, когда заснешь…
Теткины слова были для меня, как удар молнии. "Значит, и папа дипломат, и Италия, и Дом моды - все вранье!" - в меня вселилась злость немалой силы. Первой мыслью было - порвать с ней, без всяких разговоров. Потом решил - разоблачить; я уже видел, как она краснеет, заикаясь оправдывается… Но по пути к дому я немного остыл: "Все же полоумная тетка хватила через край - "отравит, укокошит!". Конечно, неприятно, что она столько морочила мне голову, но, может, ей просто хочется быть "итальянкой", "модельершей", чтобы соответствовать мне поэту?" Я вдруг увидел Нелли - она рассказывает мне перед сном об Италии - голова запрокинута, волосы почти закрывают лицо, виднеется только профиль; тихим голосом она рассказывает мне очередную "вечернюю сказку". "Она, конечно, все придумала, но, чтобы так фантазировать, все-таки надо быть талантливой… И чего я добьюсь разоблачением?! Ну признается она в обмане и что? Только испортятся наши отношения… Я уже привык к ней такой, какой она хочет быть. Привык к ее заботе обо мне и восторженным откликам на мои стихи, а без ее "вечерних сказок" вряд ли уже смогу уснуть. И даже если она играет в любовь, я готов обманываться и дальше. Пожалуй, в совместной жизни и должна быть доля игры - это делает отношения более легкими, радостными, без всяких тяжеловесных выяснений, и потому более надежными, ведь хорошее никто не захочет разрушать… Пусть все останется, как есть!"
Такой чудесный день!
В моей жизни было немало странных совпадений. Одно из первых произошло в подростковом возрасте, когда мы жили на окраине у городской черты, за которой начинались пустырь и овраги. В одном из домов проживала Лидка, девчонка, которую все называли "самой примерной", а мы считали вруньей. Чуть ли не ежедневно Лидка, вытаращив глаза, сообщала нам что-нибудь захватывающее:
- У нас на чердаке живет домовой!
Или:
- Вчера ночью в оврагах бродили привидения!
Само собой, мы не верили ей.
Однажды, сильно встревоженная, Лидка спросила меня:
- Как ты себя чувствуешь?
- Нормально, - говорю.
- А я видела сон - тебя укусила змея!
Ее сон оказался вещим - на следующий день в овраге меня действительно укусила змея, после чего я побежал в больницу, где мне сделали укол сыворотки.
Через два или три года по пути в школу на совершенно ровной тропе я подвернул ногу и потянул связки. Не успела нога прийти в норму, как мне вновь не повезло - на том же самом месте я упал и ободрал колено. Я стал обходить заколдованное место, но однажды забылся и опять шмякнулся. Все ребята проходили то место играючи, а я, как ни осторожничал, непременно спотыкался.
Самым необычным в этой диковинной истории оказалось то, что спустя несколько лет, когда я возвращался из армии и уже начисто забыл все злоключения на тропе, именно на том же самом месте я грохнулся особенно чувствительно - так, что посыпались искры из глаз.
В двадцать четыре года я женился. Мой брак не был результатом высоких чувств. Я вообще не собирался и был не вправе с кем-либо расписываться, поскольку не имел своего жилья и хорошей специальности. Моя подруга, с которой я встречался, тоже не горела желанием связывать свою жизнь со мной - "по сути голодранцем", как выражалась ее мать. К тому же, моя подруга была уверена, что не может иметь детей. Но вдруг он забеременела и нам пришлось идти в загс. А потом мы сняли комнату и, среди прочего, как символ совместной жизни, приобрели небольшой круглый аквариум. И рыбку молинезию. Но наша семейная жизнь не сложилась, мы были слишком разные. Какое-то время мы жили вместе ради дочери, но, конечно, такое сожительство долго не могло продолжаться. И так получилось, что в день, когда мы развелись, я случайно заглянул в аквариум - рыбка неподвижно лежала вверх брюшком на поверхности воды. Еще накануне резво плавала среди растений и вдруг…
Нечто подобное произошло через много лет с цветами моей матери. Мать любила комнатные цветы, бережно ухаживала за геранью, фиалками, бегонией, разговаривала с ними, но особенно заботилась о большом кактусе, который, словно исполин, возвышался на подоконнике над всеми растениями и цвел розовыми граммофонами - мать называла его "мой любимчик". И надо же такому случиться! - буквально на следующий день после смерти матери все цветы завяли, только кактус продолжал стоять в горшке.
- Его согревает любовь твоей матери, - сказала соседка.
Но вскоре и кактус заболел - начал желтеть внизу. Я рыхлил под ним землю, подсыпал питательные добавки, но желтизна продолжала расширяться и однажды утром, проснувшись, я взглянул на подоконник - "любимчик" матери лежал на боку.
Одно время по воскресеньям я ходил с ног до головы перемазанный машинным маслом - постоянно чинил свой старый "Москвич", а, случалось, и колымаги приятелей автомобилистов. Однажды позвонил поэт Владимир Дагуров, попросил подъехать к нему, завести его "Запорожец" и заодно дать урок вождения - у него чего-то там не получалось. Я приехал к нему на "Москвиче", завел его драндулет, и мы с поэтом часа два колесили по тихим переулкам его родного Сокола. Прощаясь, он крепко пожал мне руку и вдруг воскликнул:
- Смотри! У нас одинаковые номера машин!
В самом деле, несмотря на разные модели и год выпуска, номера наших "тачек" были сделаны, точно по шаблону - один к одному.
- Мистика! - засмеялся поэт. - Оказывается, не зря у нас с тобой и мысли частенько одинаковые!