Праздник похорон - Михаил Чулаки 4 стр.


- Десять. Почти десять.

- А, ещё рано. Спать хочется. Это ты меня погладил?

Ирония? Нет, она не способна к иронии!

- Я. Кто же ещё?

- Как приятно. Ты давно меня не гладил.

Да никогда он её не гладил - сколько себя помнит.

- До свидания, мне пора, у меня лекция.

- А сегодня разве не воскресенье?

Почему - воскресенье? Потому что у неё теперь вечное воскресенье?

- Сегодня четверг.

- Это Павлик мне сказал, что сегодня воскресенье! Я утром встала приготовить ему завтрак, и он сказал, что сегодня воскресенье.

Владимир Антонович не удержался:

- Завтрак ему готовила Варя. Она всегда всем готовит.

- Нет, я готовила. Встала рано. Я всегда готовлю, всегда забочусь!

Мамочка несла обычную чушь, и Владимир Антонович больше не боялся, что она могла понять значение его прикосновения.

- До свидания.

- А ты подал заявление на дачу в Комарове?

Какое заявление? Какая дача? Это бродят в мамочке исполкомовские воспоминания, когда казённые дачи были близки и доступны. Правда, не в Комарове: Комарово мамочке было не по чину, зато под Лугой они жили летом часто - маленький Павлик там бегал, маленькая Сашка.

- Мне не нужна никакая дача.

- Я лучше тебя знаю, что тебе нужно. Нужно позвонить - ну ей, этой… дочке позвонить. У неё девочка маленькая!

Такого ещё не бывало, чтобы мамочка забыла, как зовут любимую дочку. Значит, ещё какие-то клетки в мозгу сегодня ночью умерли. Значит, всё-таки коснулась её сегодня ночью смерть. Самое это страшное - умирать понемногу, умирать отдельными клетками. Разум разлагается, а сердце бьётся, бьётся…

Возвращаясь вечером домой, Владимир Антонович вынул из почтового ящика первые три мартовские открытки для мамочки. Теперь пойдут!

Мамочка пишет к каждому празднику бесчисленное количество поздравительных открыток - и получает в ответ почти столько же. На подобные открытки в их семье у мамочки полная монополия: Владимир Антонович поздравляет по телефону нескольких близких знакомых с Новым годом - это действительно исконный праздник, а все другие какие-то искусственные; и Варя с Павликом тоже обходятся телефоном. Стандартные же послания на безвкусных открытках Владимира Антоновича раздражают. Почта существует, чтобы люди сообщали друг другу новости, обменивались мыслями, а какая новость в таком тексте: "Дорогая Валентина Степановна! Поздравляю Вас с Международным женским днём 8 марта, праздником Весны и труда, желаю здоровья и успехов - Ваш И. П. Городецкий"? Или то же самое: "с Международным днём солидарности трудящихся 1 мая!"? Для мамочки же - новость, она с гордостью оповещает всех знакомых: "Уже и Иван Павлович поздравил! Он никогда меня не забывает, такой внимательный!"

Зато Варя встретила его новостью в своём роде:

- Она опять весь творог съела!

Для самодельного творога Варе приходится таскать тяжеленные сумки с кефиром, поэтому творог предназначается только для умилостивления язвы Владимира Антоновича. А мамочке покупается сырковая масса, которая встречается в магазине гораздо чаще, чем творог. Сладкую массу Владимир Антонович не любит, а мамочка, наоборот, и творог-то посыпает сахаром, так что масса ей в самый раз.

- Ну что делать, - покорствуя судьбе, возразил Владимир Антонович. - Что попалось ей на глаза, то и съела. Ей говорить бесполезно.

- Прекрасно она всё понимает, когда ей выгодно. Обязательно ей нужно назло съесть творог! Что ты, её не знаешь? Как это я вожусь, таскаю бутылки - и не для неё! Всё должно быть для неё! Прекрасно она соображает! Пьеса такая была: "Дура для других - умная для себя" - вот точно про неё! А мне надоело! Анекдот есть новый: знаешь, как называется жена, которая каждый день таскает пудовые сумки? Потаскуха! Вот мне и надоело быть такой потаскухой - и не для тебя, а для неё, для её упрямства!

До чего же тягостны такие разговоры! Когда проблема возникает из-за творога. Но ведь это действительно проблема, как ни стыдно в этом признаться. Творог Владимиру Антоновичу необходим как лекарство, но ведь никто не возразит, что доставление лекарства - серьёзная проблема. Ради того, чтобы доставить лекарство, бывает, задерживают самолёты и останавливают поезда. А таскание сумки с десятком бутылок - маленькая каторга для Вари. Какая-нибудь великая мировая проблема - для неё далёкая абстракция, зато пудовая сумка - реальность. Постарела она раньше времени не из-за споров в ООН и даже не из-за трагедий нашей истории, а потому, что истаскалась она по очередям, оттого что жизнь проходит в таскании сумок - каторга и есть! И усугублять эту каторгу в два или три раза, потому что мамочка не то назло, не то по беспамятству поедает творог вместо специально купленной для неё сырковой массы - ужасно! Презрение к мелочам, из которых и состоит жизнь, - это подлость сытых благополучных людей, у которых всё есть, которым всё принесено! Владимир Антонович сам бы притащил проклятые бутылки, но, когда он идёт из института, в молочном отделе уже полная пустота, а Варя успевает раньше.

- Обойдусь завтра без творога.

- Чтобы обострилась язва.

- Авось, не обострится. А в крайнем случае - моя язва, что хочу с ней, то и делаю. Всё моё: и мамочка - моя, и язва - моя.

- Думаешь? Ничего твоего отдельного нет! Обострится твоя язва - мне больше таскать, мне бегать по аптекам. И она, - Варя кивнула в сторону мамочкиной комнаты, - она больше моя, чем твоя. Убирать - мне, по аптекам - мне.

Всё - чистая правда. А что делать? Зачем жаловаться, если судьба такая? Вот не умерла мамочка ночью - только зря подала надежду. Заснула - и благополучно проснулась. У неё такое сердце, что хватит ещё на десять лет: единственный раз оно у неё заболело, когда довела её собственная мамуля; но мамуля умерла, и с тех пор - как часы! Да, хватит ещё на десять лет, и за эти десять лет загоняет Варю так, что Варя сама станет дряхлой старухой. И Владимиру Антоновичу достанется, но Варе - вдвойне и втройне. Такая уж судьба. Самая обычная в наше время судьба, так что смешно жаловаться. Полумёртвые хватают живых, тянут за собой.

Послышалось знакомое шарканье в коридоре, щелчок - и громкий телевизионный голос. Но не кино, а нормальный разговор. Может быть, "круглый стол"? Владимир Антонович выглянул. Говорила какая-то актриса с иссушенным лицом фанатички. Говорила она о некоей космической энергии, которая не только притекает к нам откуда-то из Вселенной, но и циркулирует здесь, на Земле, между людьми. Причём некоторые люди её выделяют, а другие сосут у ближних - "вампирят", как без всякого затруднения выговаривала актриса. Говорила она даже чуть небрежно, как о чём-то само собой разумеющемся, - вот и к ним в театр пришли учёные с приборчиком и сразу в точности измерили: кто вампирит и у партнёров, и у зрителей, а кто транжирит собственную энергию. До того, как в рассказе появился приборчик, Владимир Антонович слушал с интересом, готовый почти поверить: ведь в самом деле, около одних людей легко, около них сам сразу становишься сильнее, около других же - тягостно, желание действовать исчезает. Да и в принципе: раз в человеке бродят всевозможные биотоки, естественна мысль, что он излучает и поглощает какие-то волны. Японцы уже пытаются как-то прямо соединить человеческие биотоки с автомобильной электроникой - Владимир Антонович читал несколько работ. Но нигде он не встречал хотя бы реферата о приборе, который вот так буквально измерял, вампирит человек или не вампирит, а если вампирит - то насколько? Или что-то слишком уж новое, или приходили шарлатаны и разыгрывали доверчивых актёров… Ну ладно, пусть нет прибора - но самая эта мысль, что одни излучают энергию, а другие тянут из окружающих жизненные силы - самая эта мысль Владимиру Антоновичу сразу же запала. Может быть, потому-то так тягостно ему рядом с мамочкой? Может быть, сама его нелюбовь к ней - чувство чисто биологическое, естественный протест организма, из которого качают и качают жизненные силы? Присосалась мамочка и к нему, и к Варе, и к Павлику - к тем, кто постоянно рядом с нею?

Актриса показывала, как энергия прямым лучом выходит из солнечного сплетения, - но тут вдруг пришла Ольга, отвлекла на самом интересном месте. Объявилась. Наверное, месяца два как не показывалась, любила дорогую мамочку исключительно по телефону - и объявилась.

Ольга всегда ужасно деловая. Всегда на бегу. Расцеловала мамочку, чмокнула по-родственному Варю, тут же выложила свёрток с сосисками килограмма на два - она всегда является "не с пустыми руками", чем раздражает Владимира Антоновича, потому что подобными подношениями как бы платит за визит, точно они не брат с сестрой. А Варя рада Ольгиным свёрткам: "Мне таскать меньше, а Олечка на машине, ей ничего не стоит подбросить". Ольга разъезжает на машине, что ей очень идёт: водит она так же порывисто, как вообще всё делает, но каким-то чудом обходится без происшествий: тьфу-тьфу… Такое семейное разделение труда: Владимир Антонович занимается автомобилями теоретически, а Ольга - чистый практик.

Мамочка забыла про телевизор и семенила вокруг своей ненаглядной Оленьки (интересно, а как зовут дочь, вспомнила с утра?). Это тоже загадочный феномен: в свои служебные времена мамочка одинаково относилась и к Володе, и к Оле, донимала обоих наставлениями и обходилась без всяких нежностей; но когда начала дряхлеть, в ней оттаяли материнские чувства - оттаяли, словно долго хранились замороженными - и излились исключительно на Ольгу. Мамочка семенила, а Ольга, расцеловав её и объявив, что мамочка выглядит прекрасно, что даже помолодела с тех пор, как они виделись в последний раз, выполнила тем самым свой дочерний долг и стала обращаться исключительно к брату с невесткой - впрочем, мамочка была в восторге уже оттого, что видит дорогую Оленьку: она уселась напротив и уставилась на дочку болезненно-страстным взглядом.

Владимир Антонович наблюдал происходящее и думал, что только что услышанная теория хорошо объясняет эмпирические факты. И чрезвычайную энергичность сестры - мамочка из неё не вампирит непрерывно, вот энергия и накапливается! И мамочкину любовь - в редкие посещения Ольга сразу отваливает ей энергию громадными порциями, мамочка испытывает прилив сил и благодарна дочке за это. Да, забавно бы объяснить таким образом все человеческие отношения.

Ольга самозванно председательствовала на семейном совете:

- Ну что? Что-нибудь нужно мамочке достать? Как у неё с пальто демисезонным? Весна ведь уже скоро.

Ольга и не делала вида, что такие вопросы можно обсуждать с самой мамочкой, она признавала само собой разумеющимся, что мамочка - существо несмышлёное, что ею нужно распоряжаться - для её же, впрочем, пользы. Но делала это Ольга как-то легко: несмышлёная - ну и что же, всё нормально, никаких трагедий. Наверное, потому, что ей не приходится каждый день убирать за несмышлёной мамочкой. Но оттого, что Ольга не делает из мамочкиного состояния трагедии, невозможно и жаловаться ей на мамочкины художества. Варя и не пыталась никогда рассказывать, что вот не тот творог съела мамочка, что придётся из-за этого тащить лишнюю сумку с бутылками, - как-то сразу менялись масштабы происшествия: съеденный творог только что казался преступлением - и превратился в пустяк, о котором если и рассказать, то со смехом.

- Ты такая заботливая! Всё у меня есть! - умилённо сообщила мамочка.

Ольга только отмахнулась пренебрежительно от мамочкиных слов и посмотрела вопросительно на брата: мол, а как дела в действительности?

- Есть у мамочки пальто. Прекрасно она в нём ходит. Просто вообще она редко выходит. Сейчас и не нужно, когда скользко.

- Я каждый день гуляю, дышу свежим воздухом! - похвасталась мамочка. - И всех заставляю гулять и дышать. Без свежего воздуха нельзя, как без витаминов. Варечке особенно необходимо после газа на кухне. Они сами не понимают, хорошо, что я лучше знаю, что им нужно. Приходится их тащить.

Если бы не присутствие Ольги, Варя непременно стала бы уличать мамочку в фантазиях: и сама-де она не гуляет, и никому не нужны её фальшивые заботы, и в кухне у них не газ, а электроплита - но при Ольге всем становится совершенно ясно, что отсутствие памяти - милая слабость, которая как бы даже украшает будничную рациональную жизнь.

- Я знаю, что пальто есть, но я подумала, что оно уже плохо выглядит. Ведь то самое, пегое?

- Не пегое, а вполне приличное, - обиделась Варя.

У Ольги противная манера держаться богатой родственницей.

- Ладно, посмотрим. А где Павлик? Нету как всегда? Кстати, как бы нам по второму разу не породниться!

Владимир Антонович не сразу понял, о чём речь. Зато Варя поняла.

- Да ну что ты! Они же брат и сестра!

- Двоюродные! Я тоже сначала так думала, что просто по-братски заходит. Потом смотрю: что-то слишком часто, нынче таких братских чувств не бывает. А тут на днях вхожу: они целуются на кухне! Я говорю: "Вы что?!" А они, нахалы: "Ну и что? Для того и созданы мужчина и женщина!" И ушли вместе. Мужчина и женщина - видали? Я потом говорю моей кобыле: "Ты что?! Он же твой брат! Ты знаешь, как это называется, когда с братом?" А она: "Не брат, а двоюродный! В Англии очень даже принято!" В Англии! Так бы и надавала по щекам. Да ведь моя кобыла и сдачи даст, теперь они такие!

Это точно: Сашка сдачи даст и не задумается! Такая же шумная и решительная, как её матушка. Если такая будет здесь постоянно в доме - совсем бежать придётся! Сноха, мамочка, телевизор - действительно, казни египетские.

- Но ведь запрещено жениться между родственниками! - это Варя-законопослушница.

- "Запрещено"! Так они и спросят разрешения. Мы ещё будем плакать и просить: "Переженитесь, пожалуйста!" А они ответят: "Обойдёмся!" Теперь ведь нынешние иначе смотрят. А что запрещено, так кто узнает в загсе? Фамилии разные, отчества разные.

- Но ведь правда опасно! Вырождение возможно! - Варя.

- Я моей кобыле тоже говорила: "Слово есть научное для этого дела. Как это - альцест?"

- Инцест, - машинально поправил Владимир Антонович.

- Вот-вот! Вовка у нас всё знает, недаром профессором дразнили… Не знаю. Сколько сейчас вырождений и без всяких альцестов - или как их там, а наши хоть не алкоголики - уже хороший шанс. Моя даже не курит, а у них три четверти курса дымят. Во всех газетах, что курение вредно для будущего ребёнка, - словно не им писано! И в Англии, действительно, веками на кузинах женились, и ничего - очень даже породистая аристократия.

Ого, куда докатились: до английской аристократии!

- Чего ж мы тогда зря говорим, если они сами решат и нас не спросят?

- Нельзя уж лишнего слова сказать! Интересно нам, не посторонние всё-таки, вот и разговариваем.

- Что, заболел кто-то? - обеспокоилась мамочка. - Нужно лечиться системой йогов. Вот я лечусь.

О системе йогов обожает рассуждать Жених, вот и у мамочки что-то задержалось в голове.

- Тут йоги не помогут! - захохотала Ольга. - Хотя есть какой-то трактат индийский, моя кобыла ещё в восьмом классе тайком читала. А я осталась непросвещённой. Так и жизнь проживу, не узнаю индийских способов. Теперь вот всё Павлику достанется.

- У йогов способы дыхания, - сообщила мамочка. - Я только по-йоговски и дышу!

И сплюнула по-своему.

- Вот-вот, о дыхании и речь, - елейно подтвердила Варя, а Ольга захохотала ещё громче.

- Так, что мы постановляем, а? Семейный совет в Филях.

- Постановляем, что сие от нас не зависит.

Владимир Антонович всегда считал, что нужно уметь покориться обстоятельствам.

- Не зависит - это точно! Сейчас войдут и объявят: "Здрасьте, а мы с сегодняшнего дня живём вместе!" Только жить будут у вас: не в моей же однокомнатной!

- Кто у нас будет жить? - забеспокоилась мамочка.

- Сашенька, может, у нас поживёт, - объяснила Варя.

- Это кто такой? Новый мальчик?

Владимир Антонович выразительно посмотрел на Ольгу, но та ничуть не обескуражилась:

- Мальчик будет потом, мамочка, а сначала девочка. Внучка твоя, Сашенька!

- Я так люблю Сашеньку. Такая заботливая девочка.

Раз в год Сашка тратит пять минут на свою бабулю - и вот, оказывается, заботливая девочка.

Ольга сообщила всё, что могла, и засобиралась мчаться дальше.

- Куда же ты? - взывала мамочка. - У нас… у нас котлеты, я пожарила. Поешь с нами!

- Правда, поужинай. Котлеты у нас, правда, были неделю назад, но что-нибудь найдётся.

- Значит, такие у тебя замечательные котлеты, Варюша, что мамочка их помнит лучше, чем собственную внучку… Нет-нет, не могу, мне ещё в три места успеть!

- Не гони слишком, гололедица ведь! - напутствовал Владимир Антонович.

- Ничего, по льду веселей, если умеючи!.. Надо бы молодым сообразить машину, если, правда, всё свершится. Павлик уже примеривался: "Теть Оля, дай порулить!" Ему хочется.

Наверное, надо. Ольга ушла - и сразу стало просторнее.

Варя сказала:

- Машину им хочется! А как мы прожили без машины?

Можно было бы ответить обычной банальностью: "Теперь другие времена, другие потребности…" Но Владимир Антонович возразил обречённо:

- Им хочется самостоятельности. Чтобы мы не мешали.

- Ну да! Машину-то будут вымогать у нас!

- Зато рулить будут сами - куда захотят. А нас в лучшем случае пару раз прокатят в багажнике.

Назад Дальше