- Должно быть, уже больше пятидесяти, - подумав, ответил Дженкинс. - Во всяком случае, это он посадил меня, когда я стибрил рабочий инструмент. - Он опять задумался. - А это было двадцать лет назад.
Когда в следующий понедельник у меня состоялось свидание с сэром Мэтью, я поделился с ним своими соображениями и спросил, какого он мнения о Хакетте. Я хотел услышать мнение профессионала.
- Ему дьявольски трудно задавать вопросы, когда он выступает в качестве свидетеля. Это единственное, что я могу сообщить вам, - ответил мой адвокат.
- Почему?
- Потому что он не преувеличивает и не отвечает уклончиво. Я ни разу не видел, чтобы он солгал, ему нельзя подстроить ловушку. Мне редко удавалось что-нибудь выжать из него. Должен сказать, что сомневаюсь, согласится ли он помогать заключенному, совершившему убийство, даже если тот может что-то ему предложить.
- Но ведь я…
- Я знаю, мистер Купер, - сказал сэр Мэтью. - Сначала Хакетт должен в этом убедиться и только потом он согласится встретиться с вами.
- Но как я могу убедить его в своей невиновности, если сижу в тюрьме?
- Я попытаюсь его переубедить, - после некоторого раздумья сказал сэр Мэтью и затем добавил: - Припоминаю, он кое-чем мне обязан.
После того как вечером сэр Мэтью покинул мою камеру, я попросил еще немного линованной бумаги, чтобы написать Хакетту тщательно продуманное письмо. Несколько черновиков я скомкал, а последний вариант выглядел так:
"Уважаемый мистер Хакетт!
Как видите, в настоящее время я сижу в тюрьме.
Тем не менее мне хотелось бы знать, не могли ли вы - будьте так добры - посетить меня, поскольку у меня есть к вам частное дело, которое я хотел бы обсудить с вами и которое могло бы повлиять как на мое, так и на ваше будущее.
Могу заверить вас, что это честное предложение, которое не выходит за рамки закона. Мое дело - в этом я уверен - взывает к вашему чувству справедливости. Мое обращение к вам одобрено сэром Мэтью Робертсом, с которым, как я понимаю, вы встречались время от времени в связи с вашей профессиональной деятельностью.
Естественно, я буду счастлив возместить любые затраты, которые могут принести вам посещения тюрьмы.
С нетерпением ожидаю вашего ответа.
Искренне ваш Р. Купер, заключенный № А 47283".
В следующий понедельник сэр Мэтью сообщил мне, что вручил мое письмо следователю. Прочитав письмо дважды, Хакетт сказал, что должен поговорить со своим начальством, и пообещал, что сэр Мэтью узнает о его решении через неделю.
Со дня вынесения приговора сэр Мэтью готовил кассацию, хотя при мне ни разу не сказал, что надеется на благоприятный исход обращения в высшую судебную инстанцию.
Зато он не мог скрыть своего удовлетворения, когда побывал в налоговом ведомстве.
Оказалось, что Джереми оставил завещание, согласно которому все его имущество переходило к Розмари. В основном это были акции компании "Купер", которые оценивались в более чем 3 миллиона фунтов. Сэр Мэтью объяснил, что согласно закону она может распорядиться деньгами лишь по прошествии семи лет.
- Хотя присяжные и признали вас виновным, - сказал он, - твердолобые чиновники налогового ведомства не передадут ей деньги Джереми Александера до тех пор, пока не увидят его труп или пока не пройдет семь лет.
- Они, вероятно, думают, что Розмари убила его из-за денег и затем избавилась от…
- Нет, нет, - сказал сэр Мэтью и чуть не расхохотался, услышав мое предположение. - Все гораздо проще: они не хотят рисковать, так как может оказаться, что Александер жив и здоров, и поэтому они обязаны ждать, когда пройдет семь лет после его исчезновения. Если бы ваша жена убила его, у нее был бы готовый ответ на все мои вопросы, когда она выступала в суде в качестве свидетельницы.
Я рассмеялся: дело дошло до того, что впервые в жизни я был рад действиям налоговой инспекции.
По-видимому, в тюрьме едва ли не каждый знал, что суперинтендант Хакетт собирается нанести мне визит. Только я один еще не знал об этом.
Дейв Адамс, пожилой заключенный из соседней камеры, объяснил, почему все думают, что Хакетт нанесет мне визит.
- Хороший коп чувствует себя несчастным, если кто-либо получил срок за то, чего он не совершал. Хакетт звонил во вторник начальнику тюрьмы и о чем-то говорил с ним по телефону, если судить по словам Мориса, - добавил Дейв таинственно.
Интересно было бы знать, подумал я, кто этот Морис, неужели доверенное лицо начальника тюрьмы? Мог ли он слышать то, что говорят на разных концах линии? Но я решил, что сейчас не время задавать ненужные вопросы.
- Даже самые отъявленные негодяи в нашей тюрьме думают, что ты невиновен, - продолжал Дейв. - Они ждут не дождутся, когда Джереми Александер займет твою камеру. Можешь быть уверен, что мы окажем ему теплый прием.
На следующее утро мне пришло письмо из Брадфорда. "Дорогой Купер", - начиналось письмо, и далее следователь Хакетт сообщал, что намерен посетить тюрьму в четыре часа дня в следующее воскресенье. Он подчеркивал, что может уделить мне лишь полчаса, и настаивал, чтобы при нашей встрече присутствовал свидетель.
Впервые за все время заключения я начал считать часы - ведь вообще-то нет смысла считать часы, если вы остановились в этом отеле пожизненно.
Во второй половине дня в воскресенье меня привели в комнату для свиданий. Я получил от моих товарищей по заключению несколько просьб. Они просили сообщить суперинтенданту следующее:
- Передай Дону мои наилучшие пожелания, - сказал Дженкинс, - и скажи, я очень сожалею, что не могу встретиться с ним в этот раз.
- Когда он кончит с тобой говорить, спроси, не хочет ли он заглянуть в мою камеру выпить чашку горячего чая и поболтать про старые времена.
- Двинь сукиного сына ногой по яйцам и скажи, что я буду счастлив сидеть еще один срок.
- Спроси его, когда он собирается уйти на пенсию, потому что тогда я выйду отсюда днем позже.
На этот последний вопрос я уже знал ответ.
Войдя в комнату и увидев суперинтенданта, я подумал, что ошибся. Я ни разу не спрашивал Дженкинса, как выглядит Хакетт, и за последние дни в моем воображении возник образ какого-то супермена. Человек, который стоял передо мной, был на пять сантиметров ниже меня - мой рост составляет метр семьдесят пять - и был худым как жердь. На носу его сидели очки в роговой оправе с толстыми линзами - очевидно, у него была сильная близорукость. Если бы на нем было потертое кожаное пальто, то он сошел бы за судебного исполнителя, собирающего долги.
Сэр Мэтью выступил вперед, чтобы познакомить нас. Я крепко сжал руку полицейского.
- Благодарю вас за то, что вы приехали ко мне, суперинтендант, - начал я. - Не хотите ли присесть? - прибавил я затем, как будто он заскочил ко мне домой выпить шерри.
- Сэр Мэтью на этом настаивал, - сказал Хакетт хриплым басом с йоркширским выговором. Голос никак не вязался с его тщедушным телом. - Скажите мне, Купер, чем я мог бы помочь вам? - спросил он и сел в кресло напротив меня. Мне показалось, что в его голосе явно слышались циничные нотки.
Он открыл блокнот и, положив его на стол, ждал, когда я начну свою историю.
- Пишу только для себя, - пояснил он, - чтобы не забыть относящиеся к делу детали. Они могут потребоваться в будущем.
Спустя одиннадцать минут я закончил краткую версию жизни и приключений Ричарда Купера. Я уже несколько раз рассказывал эту историю самому себе всю прошедшую неделю, чтобы изложить ее как можно короче. Нужно было оставить Хакетту время для вопросов.
- Если бы я поверил в правдивость вашей истории - я недаром сказал "если", - вам следовало бы объяснить, что, как вам кажется, я могу для вас сделать.
- Через пять месяцев вы должны уйти на пенсию, - сказал я, - и мне интересно знать, какие у вас планы на будущее.
Он медлил с ответом, и я понял, что застал его врасплох.
- Мне предлагают работу в администрации Западного Йоркшира.
- Сколько они будут вам платить? - спросил я без обиняков.
- Я буду работать неполную неделю. Три дня в неделю первое время. - Он снова заколебался. - Двадцать тысяч в год, с договором на три года.
- Я стану платить вам сто тысяч в год, но хочу, чтобы вы работали полную неделю. Полагаю, вам потребуются секретарша и помощник. Возможно, это будет инспектор Уильямс, который уходит на пенсию в то же время, что и вы. Я буду также выплачивать зарплату вашим сотрудникам и ренту за офис.
Я видел, что суперинтендант проникся ко мне уважением, хотя старался, чтобы я не заметил этого. Он сделал несколько заметок в блокноте.
- Чего вы ожидаете от меня взамен?
- Самого простого. Я ожидаю, что вы найдете Джереми Александера.
- Господи! - сказал он уже без всяких колебаний. - Значит, вы в самом деле невиновны. Сэр Мэтью и начальник тюрьмы уже пытались убедить меня в этом.
- Если вы найдете его раньше, чем через семь лет, - продолжал я, не обращая внимания на его реплику, - я выплачу еще пятьсот тысяч, положив их в любое отделение любого банка в любой стране согласно вашим указаниям.
- Банк "Мидланд" в Брадфорде меня прекрасно устроил бы, - ответил Хакетт. - Только преступники считают необходимым класть деньги в заграничные банки. - Хакетт встал и испытующе посмотрел на меня. - Последний вопрос, мистер Купер. Почему семь лет?
- Потому что по прошествии семи лет моя жена сможет продать акции Александера, и он тотчас станет миллионером.
Суперинтендант кивнул головой.
- Спасибо, что пригласили меня для беседы, - сказал он. - Уже давно я не испытывал удовольствия от посещения кого-либо в тюрьме, особенно обвиняемого в убийстве. Я самым серьезным образом обдумаю ваше предложение, мистер Купер, и дам вам знать о моем решении в конце этой недели. - Он повернулся и вышел из комнаты, не сказав больше ни слова.
Спустя три дня Хакетт прислал мне письмо, в котором принимал сделанное ему предложение.
Мне не пришлось ждать пять месяцев - Хакетт уволился из полиции через две недели. Я также стал выплачивать зарплату двум его коллегам, которые ушли из полиции и стали работать с ним. К тому времени я уже продал все свои акции, так что проценты по вкладу составили более четырехсот тысяч в год. Поскольку я имел бесплатную квартиру и стол, расходы, связанные с Хакеттом, не слишком обременяли меня.
Я бы с радостью поделился деталями того, что случилось со мной в течение следующих месяцев, но я был очень занят передачей разного рода информации Хакетту и изучением нескольких юридических книг: на дневник не оставалось времени.
Следующей важной датой была апелляция.
Мэтью - по его просьбе я перестал называть его "сэр" - храбрился и старался показать, что уверен в положительном результате апелляции. Он сказал мне, что доволен составом апелляционного суда. "Это честные и справедливые судьи", - повторял он все время.
Однажды вечером он был чем-то опечален и в ответ на мои вопросы рассказал, что его жена Виктория умерла от рака несколько дней назад. "После стольких страданий она наконец обрела благословенный покой", - сказал он.
Впервые я почувствовал себя виновным перед ним. Все эти полтора года мы обсуждали только мои проблемы…
Наверное, я был первым заключенным в тюрьме Армли, к которому вызвали портного. Мэтью считал, что я должен предстать перед апелляционным судом в новом костюме, поскольку за это время я похудел на шесть килограммов. Когда портной сделал все необходимые обмеры, я потребовал, чтобы Дженкинс вернул ему зажигалку, хотя разрешил ему оставить себе сигареты.
Спустя десять дней меня в пять часов утра вывели из камеры. Мои товарищи стучали жестяными кружками по дверям своих камер. Таков был обычный способ показать администрации, что они верят в невиновность заключенного, отправляющегося в суд. Словно звуки величественной симфонии, это высоко подняло мой дух.
Меня отвезли в Лондон на полицейской машине в сопровождении двух тюремных смотрителей. Мы ни разу не останавливались и приехали в город в начале десятого. Когда машина была уже в столице, я стал смотреть в окно на спешащих в свои офисы людей. Если бы кто-нибудь из них увидел меня сидящим на заднем сиденье в новом костюме, но не заметил, что я в наручниках, он, наверное, решил бы, что я крупный полицейский чин.
Мэтью ждал меня на ступенях суда Олд-Бейли с огромными папками под мышкой. "Мне очень нравится ваш костюм", - сказал он, пока мы поднимались по ступеням. Затем мы прошли в зал, где должна была решиться моя судьба.
Вновь я стоически переносил свое пребывание на скамье подсудимых. Сэр Мэтью поднялся со своего места и обратился с речью к трем судьям апелляционного суда. Он говорил примерно час и, слушая его, я подумал, что мог бы изложить все факты так же, как он, хотя, конечно, не так красноречиво и, безусловно, не так убедительно. Он подчеркнул тот факт, что Джереми оставил свое имущество Розмари, которая продала дом семьи Куперов, обратила в деньги все принадлежащие ей акции, быстро оформила развод и исчезла из поля зрения, прихватив по крайней мере семь миллионов фунтов. Интересно, какая часть этой суммы перешла в руки Джереми?
Сэр Мэтью несколько раз напоминал судьям, что полиция так и не нашла труп, хотя перерыла половину Лидса.
Моя надежда укреплялась с каждым новым фактом сэра Мэтью. Но когда он закончил речь, меня снова повезли в Армли, потому что должно было пройти три дня, отпущенных судьям для вынесения решения.
Оно было таким: "Апелляция отклоняется. Причины не сообщаются".
Мэтью приехал ко мне в тюрьму в пятницу, чтобы объяснить, почему судьи не сообщили причин отказа. Это произошло, считал он, из-за того, что мнения судей разделились. Должно пройти больше времени, чтобы они пришли к согласию.
- Сколько времени это займет? - спросил я.
- Интуиция говорит мне, что через несколько месяцев вас отпустят под залог. Это произойдет потому, что полиции не удалось найти труп, вынесенное судьей решение не производит впечатление обоснованного, а ваше дело вызывает сильные эмоции.
Я поблагодарил Мэтью за его старания, и он вышел из комнаты для свиданий с улыбкой на лице.
Вам, наверное, интересно знать, чем занимался в это самое время суперинтендант Хакетт или, точнее, бывший суперинтендант. Нет, он не сидел сложа руки. Вместе с инспектором Уильямсом и констеблем Кенрайтом, которые ушли с ним из полиции, Хакетт открыл в Брадфорде небольшой офис и начал вести расследование. О результатах он докладывал мне каждое воскресенье в четыре часа дня.
Через месяц у него накопилась пухлая папка материала. В ней были детальные досье на Розмари, Джереми, меня и фирму. Я провел много времени за изучением этих данных и помог устранить некоторые белые пятна. Я быстро понял, почему Хакетт заслужил такое уважение среди моих товарищей по заключению: он проверял каждую улику, расследовал до конца каждую версию, и если какая-нибудь казалась тупиковой, Дон расследовал и ее, потому что иногда расследование показывало, что никакого тупика не было.
В первое воскресенье октября - его работа продолжалась уже четыре месяца - Хакетт сказал мне, что он, по-видимому, нашел, где скрывается Розмари. Похожая на нее женщина живет на небольшой вилле "Флер" на юге Франции.
- Как вам удалось выследить ее? - спросил я.
- Благодаря письму, которое ее мать бросила в местный почтовый ящик. Почтальон был так добр, что позволил мне взглянуть на адрес на конверте, - ответил Хакетт. - Вы не представляете, сколько часов мы следили за домом, сколько писем мы просмотрели, во сколько дверей мы стучались за эти четыре месяца. Миссис Кершоу, по-видимому, очень не любит писать писем, потому что это было первое письмо, которое она отправила дочери. Между прочим, - добавил он, - она взяла свою девичью фамилию, теперь она мисс Кершоу.
Я молча кивнул, не желая прерывать его рассказ.
- В среду Уильямс полетел в Канны и остановился в ближайшей деревне, выдавая себя за туриста. Дом мисс Кершоу, сообщил он, окружен четырехметровым каменным забором, за которым сторожевых псов больше, чем в саду деревьев. Местные жители знают о ней меньше, чем мы. Но начало положено.
Я впервые почувствовал, что у Джереми Александера появился достойный соперник. Однако лишь спустя пять недель - я выслушал уже пять отчетов о проделанной работе - на худом лице Хакетта появилась едва заметная улыбка.
- Мисс Кершоу дала объявление в местной газете, - сообщил Хакетт. - Ей, по-видимому, требуется новый дворецкий. Сначала я подумал, что надо расспросить уволившегося дворецкого, но отказался от этой идеи из-за риска, что она может узнать о расспросах. Я решил, что инспектору Уильямсу надо устроиться на эту работу.
- Но она ведь сразу догадается, что он не годится для такой работы.
- Не обязательно, - сказал Хакетт, и его улыбка стала значительно шире. - Прежде чем поступить на новую работу, Уильямс должен отслужить на старой, у графини Ретланд, положенный законом месяц. В это время он будет посещать шестинедельные курсы "Школы для дворецких Айвора Спенсера". Между прочим, Уильямс быстро всему учится.
- А как с рекомендациями?
- К тому времени, когда Розмари Кершоу пожелает его увидеть, у него будут отзывы, с какими его взяла бы на работу любая герцогиня.
- Мне говорили, что вы ничего не делаете тайком.
- Лишь в том случае, мистер Купер, если имею дело с честными людьми. Но не тогда, когда охочусь на негодяев, как эти двое. Я собираюсь посадить их за решетку, и делу конец.
В тот момент я не хотел, чтобы Хакетт узнал, что заключительная глава этой истории, какой я ее видел, не заканчивается для Джереми тюремной камерой.
Когда фамилия Уильямса появилась в списке претендентов на место дворецкого, я решил внести в эту операцию одну поправку. Идея возникла, когда я читал условия, которые Розмари упомянула в объявлении.
- Пусть Уильямс просит пятнадцать тысяч франков в месяц и пять недель отпуска, - сказал я Хакетту, когда они с Мэтью навестили меня в следующее воскресенье.
- Почему? - спросил бывший суперинтендант. - Она ведь предлагает только одиннадцать тысяч и три недели отпуска.
- Она может заплатить и больше при таких рекомендациях, - сказал я, найдя нужную страницу файла, - но может что-то заподозрить, если он запросит меньше.
Мэтью рассмеялся и закивал головой.
Розмари согласилась взять Уильмса на работу с окладом 13 000 франков и четырехнедельным отпуском, и тот принял ее предложение после двухдневного обдумывания. Но ей пришлось ждать еще месяц, в течение которого он учился правильно поливать цветы, гладить утюгом газеты и различать рюмки для портвейна, шерри и ликера.
Я думал, что сведения начнут поступать, как только Уильямс приступит к работе. Но Хакетт повторял мне каждое воскресенье, что надо ждать, ждать и ждать.
- Уильямсу требуется время, чтобы завоевать ее доверие и рассеять малейшие подозрения. Мне потребовалось пять лет, чтобы накрыть торговца наркотиками, который жил на той же улице, через пять домов от меня.