* * *
- Которое тут ваше?
- Второе слева. Внушительного размера.
- Вы имеете в виду шубу?
- Она у меня уже много лет. Купил ее в Чикаго, задолго до того, как началась эта дурацкая мода на политкорректность, чтоб ее… Уверяю вас, Джон, если какая-нибудь активистка борьбы за права животных вздумает подойти ко мне, чтобы отчитать за то, что я ношу шубу, я всего лишь отверзну перед ней, так сказать, свои зеницы. Может, тогда она несколько иначе будет смотреть на вещи. Спасибо. Просто направьте мою руку в рукав.
- Что же, вас в самом деле отчитывали защитники прав животных?
- Увы, нет. У меня еще ни разу не было случая сыграть тщательно подготовленную роль местного пугала. Шарф, пожалуйста. Он должен висеть на вешалке вместе с шубой.
- А, верно. Вот.
- Спасибо.
- Трости не надо?
- Моя трость - это вы. Ну-с, мы готовы?
- Я - да.
- Открывайте дверь.
Как я вам, Джон, уже говорил, водить слепого по улицам не составляет ни малейшего труда, особенно в нашей глуши. Просто возьмите меня под руку - нет, вот так… Хорошо… И либо словами, либо надавливая на мою руку, а для начала - и так и этак, давайте мне знать, как только передо мной возникает что-то для меня опасное. Когда, например, мы подходим к краю тротуара. Или же, наоборот, надо подняться с мостовой на тротуар.
- Надавливать? Вот так?
- Да, хорошо. Только не так сильно. Знаете, будто вы мягко осаживаете лошадь. Вы ездите верхом?
- Нет.
- Плохо. Ну, тогда похоже на то, как ведешь партнершу в танце. Вы танцуете?
- Очень жаль, но опять же - нет.
- Ну, что поделаешь, тогда напрягите свое воображение. Да, но только, пожалуйста, не давите на руку, если ничего опасного для меня не предвидится. А то я могу сбиться с толку.
- Хорошо. В тот раз я надавил потому, что перед нами возникли три ступеньки. Вернее, лесенка вниз.
- Да-да, я с нею прекрасно знаком. Я уже стреляный слепой воробей, а потому нет большой необходимости сообщать мне о ступеньках на дорожке в моем собственном саду.
- Извините. Дело это, выходит, не такое простое, как кажется.
- Да нет, проще простого. И вы прекрасно справляетесь. Кстати, Джон, не удивляйтесь, если я употребляю выражения вроде "видеть" или "проявлять осмотрительность". Возможно, вам такой выбор слов представляется странным, но вы даже не догадываетесь, сколько времени слепец вынужден тратить на то, чтобы предвидеть и предусматривать разного рода опасности.
- Понимаю. Только, заметьте, я ведь ни словечка не произнес.
- А я слышал ваши мысли. Помните, что я вам тогда сказал?
- Я также помню предупреждение миссис Килбрайд: не позволять вам запугать меня.
- Вас тоже с хвоста не съешь. Так. Налево или направо? Пожалуй, направо. Спустимся прямо в деревню.
- К церкви?
- Правильно. Что сейчас за вечер? Вроде бы свежо. Небо в звездах.
- Верно. Прекрасная ночь. Сразу за деревенским выгоном тянутся поля…
- Я знаю.
- Я вот о чем: прямо над полями висит полная луна, окруженная желтым туманным ореолом. Почти таким, как бывает у жирного пятна.
- "Полная луна в желтом туманном ореоле". Это очень смахивает, Джон, на название какого-нибудь японского фильма.
- Японского фильма? Извините, не улавливаю, куда вы клоните. Я не самый большой любитель кино.
- Ничего. Просто фраза эта показалась мне чуточку изысканной. А изысканность, сказать по правде, всегда была моим péché mignion. Только… Собственно, если подумать, я и сам вполне мог бы дать такое же описание. Кто знает? Кто знает, что может взбрести на ум? В другой раз, когда пойдем на прогулку, прихватите с собой записную книжку - будете заносить в нее все, что может пригодиться для книги. Поймите правильно, я отнюдь не считаю каждую собственную фразу бесценной жемчужиной, которую необходимо сохранить для будущих поколений. Но я уже говорил - неизвестно ведь, где и когда что-то стоящее может прийти в голову. Глупо было бы упустить какие-то мысли, не успев решить, пригодятся они в работе или нет.
- Значит, вдохновение все же существует? Осторожно. Мы сходим с тротуара и идем на ту сторону улицы.
- Спасибо. Вот что я скажу вам, Джон. Вдохновение как важный элемент творчества было дискредитировано. И вполне заслуженно. Тем не менее любой художник прекрасно знает, что оно все-таки существует. Случаются минуты, когда писатель что-то пишет просто потому, что не может этого не написать, и обычно эти самые пассажи не оставляют читателя равнодушным. Но, повторяю, мое отдающее самодовольством замечание насчет луны…
- Шагаем на бордюрный камень.
- То была ерунда, полная ерунда. Не думайте, пожалуйста, будто я отношусь к таким вещам серьезнее, чем они того заслуживают.
- По-моему, это поразительно интересно. Наблюдать, как к вам приходят разные мысли.
- Да ведь это даже и не мысль. Тем не менее, если вам не трудно, постарайтесь не забыть ее до нашего возвращения домой. Я дам вам записную книжку, и вы ее туда занесете. А теперь где мы? Я что-то отвлекся.
- Направляемся к церковному погосту. Слева от нас лужайка для игры в шары и большое белое здание клуба.
- А, верно, верно, деревенская лужайка для игры в шары. Если вы воскресным днем случайно окажетесь здесь, обязательно сходите полюбоваться на дам из местной женской команды - все в толстых шерстяных чулках и солидных белых туфлях на низком каблуке. Большие гладкие черные шары сталкиваются с сухим стуком, и звук этот действует успокаивающе на истерзанную нервную систему. Сами убедитесь.
- Что ж, можно и сходить.
- Так. Церковь прямо перед нами?
- Правильно.
- Можете определить время постройки?
- Романский период?
- Романский? Очень сомневаюсь. Впрочем, в архитектуре я ничего не смыслю. В такой поздний час погост обычно закрыт, поэтому пойдемте-ка лучше по главной деревенской улице. А вы тем временем ведите репортаж с места событий.
- Вы намерены не давать мне прохлаждаться, да?
- Для меня, Джон, есть кое-что поважнее, чем просто "прощупывать" вас.
- Бордюрный камень.
- Спасибо. Несмотря ни на что, я хочу жить. Все еще хочу жить, черт побери! Жить в мире, в реальном мире! И что бы там ни говорили о слепоте и глухоте, это отнюдь не синекура.
- О слепоте и глухоте?
- Помню… помню, еще до катастрофы - хотел бы я посмотреть на того, кто осмелился бы сейчас сказать подобное мне в лицо, - так вот, помню я один разговор на званом обеде о преимуществах - и о недостатках… о преимуществах и недостатках слепоты и глухоты. И знаете, все неизменно сходились на том, что глухие оказываются в наихудшем положении. Если выразиться точнее, им приходится хуже. И всегда слышишь одни и те же "бородатые" доводы. Глухие-де отрезаны от мира: ни разговора, ни музыки; им, бедным, недоступен Моцарт… Почему-то из композиторов называют одного только Моцарта… И отрезаны они, мол, от мира так, как слепым и не снилось. Чушь! Гнусный, чудовищный вздор! Ведь мир, Джон, мир наш создан для того, чтобы его видеть! Видеть! А все остальное, что есть в нем, все, даже Моцарт, второстепенно по сравнению с тем, что надо видеть. Теперь-то я это знаю.
- Не сомневаюсь, что вы правы.
- Тогда вы должны понять, как мне важно, чтобы вы описывали этот мир, причем описывали очень точно. По крайней мере у нас, у слепых, есть перед глухими одно неоспоримое преимущество. Попробуйте-ка описать глухому концерт Моцарта для фортепиано.
- Н-да… только ведь он останется столь же глух к этому описанию, что и к фортепианному концерту…
- Ну, вы же понимаете, о чем я.
- Просто я думал, вы настолько хорошо знаете эту деревушку, что мне нет большого смысла…
- Нет смысла? Ну, судите сами. Предположим, я вышел бы гулять и глаза мои были бы еще при мне; я бы шел и поглядывай по сторонам, верно? Независимо от того, насколько хорошо я знаю эту деревушку. Я, Джон, человек наблюдательный, всегда этим отличался. И ничуть не утратил наблюдательности теперь, когда ничего не вижу.
- Вы правы. Так. Ладно. Сейчас, стало быть, мы прошли церковь и идем по дороге, которая, видимо, уведет нас прочь из деревни. Я не заметил ни единой таблички с названием и что это за улица, сказать не могу.
- Она называется Камберленд-роу. Но это не важно. Продолжайте.
- В данный момент идем вдоль погоста. В лунном свете он выглядит довольно страшненько, прямо-таки сюрреалистично; а кроме него, я пока что приметил только клуб Британского легиона и один-единственный магазин. По-моему, там размещаются одновременно и зеленная, и табачная лавка, и почта. В витрине висит множество открыток с объявлениями. Сейчас поглядим. Продаются новорожденные щенки. Силихем-терьеры, если вам интересно. Подержанный "лендровер". Любительский драмкружок дает спектакль "Свидетель обвинения". Уборщица предлагает свои услуги.
- Очень может быть, что это наша миссис Килбрайд. Она никогда не упустит случая подцепить новых клиентов.
- Имя не указано. Только номер телефона. Не могу прочесть без…
- А, не важно, не важно. Если это ее номер, он записан у меня дома. А если не ее, какая разница? Учитесь тщательнее отбирать информацию и подавать ее более лапидарно. Старайтесь четко выстраивать свои сообщения.
- Сейчас идем мимо кафе. Кафе-кондитерская миссис Эффингем. Написано все правильно, без финтифлюшек и подделок под старину. Рядом, похоже, обувная мастерская. В витрине сапожная колодка и несколько пар женских туфель. Очень пыльные с виду. Давненько, видимо, они там стоят. Все - грубоватой работы уличные туфли на шнурках. И на этом торговый квартал, по-видимому, кончается. Нет-нет, я ошибся. Впереди, на нашей стороне улицы ярко освещенное здание… Подходим к краю тротуара… Возможно, пивная или гостиница.
- И то и другое сразу. Какие-то признаки жизни есть?
- Есть. У входа стоит небольшая группа людей. Должно быть, они только что там выпивали. Две пары… средних лет, точнее, уже почти пожилые. Хорошо одеты. Одна из женщин натягивает перчатки. Стоят прислонясь к двум припаркованным друг за другом машинам. Машины - "вольво" и, если не ошибаюсь, "бентли" - наполовину въехали на тротуар.
- И мы теперь подходим к ним, да?
- Да.
Слушайте, Пол, здесь есть приятная на вид дорожка… прямо перед нами, слева, узенькая тропинка… если хотите, можем свернуть на нее. Я подумал о том, что вы мне на днях рассказывали, помните? О самых тяжких минутах вашей жизни?
- А. Да нет, какого черта. Все равно рано или поздно это с нами произойдет, вернее, с вами произойдет, так что пускай уж происходит сегодня, прямо сейчас. А с другой стороны, может не произойти вообще. Такое ведь случается не каждый раз. Пускай полюбуются на мою физиономию. Зато мне по крайней мере не придется смотреть на их мерзкие хари.
- Ладно, раз вы сами того пожелали.
- Ну?
- Что?
- Была какая-нибудь реакция?
Пожалуйста, не стесняйтесь в выражениях. Я переживу.
- Да, реакция была.
- Ну и?..
- Никто ничего не произнес. Они все как воды в рот набрали. Но женщины наверняка видели вас. Это было ясно по их лицам. Затем одна из них толкнула мужа локтем.
Знаете, Пол, мне кажется, они все еще наблюдают за нами. Я прямо чувствую, как четыре пары глаз впиваются мне в затылок. Неужто вы не чувствуете?
- Суки безмозглые.
- Неприятно получилось.
- Мне, наверное, пора бы привыкнуть.
- Пойдем дальше, Пол? Или?..
- М-м-м.
- Дальше пройти хотите.
- А. Да, конечно. До конца дороги. Там, между прочим, и деревня кончается. Потом двинемся назад к дому.
Но только, Джон, если вы не против, давайте пока обойдемся без сопроводительного текста. Немного погуляем молча.
- Ладно.
- Извините.
* * *
- Что? Кто это?
- О господи, простите великодушно. Я не знал, что вы…
- Ради бога, закройте дверь!
Вы закрыли дверь?
- Да, да. Дверь закрыта.
- Но только не плотно, помните?
- Нет, нет, не плотно. Я помню. Не волнуйтесь. Я оставил небольшую щелку. Слушайте, Пол, я правда очень огорчен своей промашкой. Не знаю даже, что тут и сказать. Дверь была открыта, и я подумал…
- Вообще-то я вас предупреждал, что всегда держу дверь в ванную открытой. Первым делом, в числе прочих важных вещей, сообщил вам именно об этом.
- Я знаю, но…
- Никаких "но". Я же объяснял вам, что причиной тому моя клаустрофобия. И не важно, лежу я в ванне или сижу на стульчаке. Это неприятно, я понимаю, но ведь я все растолковал.
- Я только хотел сказать, что в ванной было темно, и я подумал, что тут никого нет.
* * *
- Что вы сказали?
- Сказал, что в ванной было темно.
- Было темно? Но свет же включен. Конечно включен.
- Нет, Пол, выключен. Послушайте. Сейчас я дверь не открываю, так что не тревожьтесь понапрасну. Я только протягиваю руку и дергаю за шнур. Пожалуйста. Теперь горит. Включен, выключен, включен, выключен, включен…
- Да-да-да, все ясно.
Не понимаю. Я ведь это делаю совершенно автоматически. Входя в ванную, я всегда включаю свет.
- Может быть, на сей раз забыли.
- Не забываю никогда. Но, может быть, Джон, вы забыли?
- Я?
- Вы же заходили сюда чуть раньше, правда? Перед самым ужином?
- А, да. Заходил.
- Возможно, вы забыли выключить свет.
- Да, не исключено. Скорее всего так оно и было. Тогда прошу прощения. Я ведь знаю, как болезненно вы к этому относитесь.
- Теперь уж, ясное дело, ничего не попишешь. Хотя, принимая во внимание мой… мой вид, беспорядок в моем туалете, может быть, и к лучшему, что свет не горел.
- Пусть так, но я-то…
- Да, понятно, вы уже извинялись. А разговор этот, знаете ли, на редкость неприятен. Вы топчетесь там, за дверью, я сижу тут со спущенными штанами. Если не возражаете, предлагаю закончить его немедленно. Дайте мне еще пять минут, и ванная будет в вашем распоряжении.
- Спасибо. Но, пожалуйста, ради меня не торопитесь.
- Не буду. Увидимся утром. Спокойной ночи, Джон.
- Спокойной ночи, Пол.
* * *
По зрелом размышлении я пришел к выводу, что в целом он мне нравится. Он небрежен, даже неряшлив, литературной жилки не имеет и вообще далек от совершенства. Но и то сказать: давая частное объявление в газету, едва ли можно рассчитывать на совершенство. Тем не менее я уверен, что он справится наилучшим образом. В той унизительной ситуации, когда я сидел на унитазе, он в общем-то вел себя прекрасно. Предзнаменования хорошие.
* * *
- Вы готовы, Джон?
- Да, все готово. Компьютер уже загрузился. А я создал новую директорию. И назвал ее "Правда".
- "Правда"?
- В смысле "Правда и последствия". Полное название слишком длинно.
- Понятно. "Правда", значит? Такое название ко многому обязывает. Но… что ж, оно и неплохо. Пусть будет "Правда".
- Дату ставить?
- Дату? А почему бы и нет? Пишите… постойте-ка… Пишите: "Весна 1999".
- "Весна 1999". Готово. Ну и с чего же мы начнем?
- Понимаете, Джон, в сущности, это будет книга о слепоте, как в буквальном, так и в переносном смысле слова, и я намерен начать ее с кое-каких разрозненных соображений на эту тему. Нечто вроде вступления.
- Угу.
- И ведь что странно. Слепота никогда не занимала меня, никогда не входила в число характерных для меня тем. Н-да, ничего не поделаешь, жизнь любит, видимо, выкидывать подобные коленца. Возьмет да и оглоушит тебя таким драматическим поворотом, к которому все, что с тобой прежде происходило, ничуть тебя не подготовило.
- М-м-м.
- Так или иначе, я намерен начать со своих размышлений не только о слепоте, но и об отсутствии глаз. Мне пришло в голову, что едва ли найдется более удачная отправная точка для книги, в которой хронология повествования не играет совершенно никакой роли. Кстати, Джон…
- Да?
- Вы записали ту мою удачную фразочку? Помните, я вас просил?..
- Какую удачную фразочку?
- Насчет луны и названия японского фильма.
- О господи, нет. Очевидно, не записал.
- Очевидно, не записали. Таким образом, я сейчас напоминаю вам о том, о чем вы должны были напомнить мне. Пожалуйста, возьмите ее на карандаш сейчас же и не забудьте захватить с собой блокнот, если мы вечером отправимся гулять.
- Непременно. Однако не такой уж я лопух. Сегодня утром, подключая компьютер, я подумал, что будет полезно создать файл под названием "Записки". И сейчас я вашу фразу туда внесу. Секундочку.
- Отличная мысль. Держите его под рукой - а вдруг что-то дельное подвернется, так сказать, en route. Бывает, Джон, что у писателя возникают трудности, если так можно выразиться, с плавным движением речи. Это, знаете ли, совершенно то же самое, что трудности с движением наличности, только дело тут не в деньгах, а в словах. Не то чтобы писателю не хватало слов, то есть причина не в том, что он - словесный банкрот, просто слова приходят не так легко, как хотелось бы. И случается, что, заглянув в свои записи, даже если они сделаны давным-давно и собственные мысли успели позабыться, писатель испытывает новый прилив творческих сил. Уверяю вас, я знаю, о чем говорю. Знаю по опыту.
- Вот. Готово.
- Прекрасно. Теперь, Джон, слушайте внимательно. Я не собираюсь делать вид, будто наша с вами затея окажется для каждого из нас делом легким. Вовсе нет. Никогда прежде я своих произведений не диктовал. Можно сказать, я принадлежу к писателям, которым лучше всего сочиняется за роялем.
- За роялем?
- В метафорическом смысле, Джон, в метафорическом смысле.
- А-а.
- Я хочу сказать, что раньше всегда писал на машинке. Точно так же есть композиторы, которые сочиняют музыку исключительно сидя за роялем, - к примеру, таким был, сколько я помню, Стравинский, - потому что они убедились: стоит им только пробежаться пальцами по клавишам, и уже одно это движение будит какие-то мысли… И не просто мысли, а целые законченные предложения, которые потом почти не приходится править. Я имею в виду… разумеется, я вовсе не хочу сказать, что Стравинский печатал предложения; я ведь говорю о писателях, о писателях, похожих на Стравинского, о тех, кто, как я, привык сочинять за клавиатурой. Собственно, если подумать, существует… я имею в виду то, о чем я уже говорил, что пытался с таким трудом сформулировать… существует блестящий пример того, о чем я сейчас толкую. Ох, если бы я мог видеть это предложение, оно не вышло бы таким чудовищно сбивчивым и расплывчатым. И поэтому… именно поэтому… Ну все, точка! На чем я там остановился?