- Нет, оставь себе, - сказал Морис. - Завтра, в субботу, поедешь к инспектору учебного округа. Он живет за вокзалом. Мужик что надо! Всегда дает сто су. Только он один столько и дает. По лицу видать, что добрый. А есть такие подлецы! Из-за них приходится ехать к черту на кулички, а они с царственным видом дают тебе пять су.
- Ничего, - сказал Жюльен. - Всегда приятно прокатиться подальше, это ведь прогулка.
Морис посмотрел на него с удивлением.
- Скажешь тоже! Вернешься и увидишь, так ли это приятно. Ты, может, думаешь, что другие за тебя станут работать, пока ты разъезжаешь? Как бы не так.
Когда они вернулись, в цехе уже никого не оказалось. Там было темно и мрачно. Морис зажег лампу в центре, под потолком.
- Видишь, - сказал он, - мастер и Виктор ушли в пять. А нам с тобой еще тянуть лямку.
- А что надо делать?
- Растопить печь, подготовить плиту и очаг под баком к завтрашнему дню, натаскать угля и подмести помещение.
Топка выходила в тесный угол рядом с мойкой. Только расположена она была немного дальше, возле угольного ящика. Нужно было вычистить золу, отбить шлак от еще не прогоревшего кокса. Было жарко. Из открытой топки несло раскаленным воздухом, пахло углем. Поработав лопатой, Жюльен взялся за кочергу с длинной металлической ручкой, чтобы легче было выгрести и освободить от золы выход в трубу. Потом зажег газету и просунул ее до середины топки, он торопился справиться с работой, пока газета не погасла. Пламя опадало, разбрасывая искры в глубь печи. Ручка кочерги быстро нагрелась.
- Возьми тряпку, - сказал Морис.
Жюльен обмотал железную ручку тряпками, которыми пользовались для чистки противней. От жары таял приставший к тряпкам сахар. Тряпки прилипали к кочерге и к рукам.
- Это самая грязная работа, - сказал Морис. - Чистить бак и то лучше.
- Пожалуй, верно, - с трудом произнес Жюльен.
Он тяжело дышал. Пот заливал ему глаза.
- Сбрось куртку, жарко!
Жюльен разделся. Остался в одной сетке. Он был худой, но очень мускулистый, и его потная спина блестела в свете низко висящей лампы. Пламя от горящей в топке газеты освещало его напряженное лицо. Большие капли пота свисали с бровей, катились по носу и, застыв на минуту на кончике, падали в золу.
Морис наклонился и посмотрел.
- Так, хорошо, - сказал он. - А теперь возьми шуровку, чтобы сбить шлак с решетки.
Жюльен выпрямился и схватился рукой за бок. Поморщился. Морис улыбнулся.
- Ты уже дошел, - сказал он. - Ладно, я сам сделаю.
- Нет, нет, это потому, что я не привык к такой жаре. Что ты мне велел взять?
- Шуровку. Ту большую кочергу.
И он показал на длинный железный прут, у которого один конец был заострен, а другой загнут в форме ручки.
- Засунь-ка ее в шлак и сбивай нагар. Это надо делать каждый день, иначе скопится слишком много и можно сломать решетку, когда будешь ее очищать. Тогда крику не оберешься.
Жюльен очистил еще поддувало в виде длинного резервуара под топкой и влил в него два ведра воды.
- Лей побольше воды, - пояснил Морис, - от этого тяга становится лучше.
Спустившись во двор, чтобы наполнить ведра, Жюльен сунул под кран голову и руки. Ледяная вода вернула ему силы. Неся полные ведра, он с удовольствием чувствовал, как прохладные капли стекают у него по спине.
Мальчики вынесли золу в двух больших ящиках, оставив только небольшую кучу около печи.
- Эту золу мы смочим, - объяснил Морис, - и прикроем ею огонь, прежде чем идти спать.
Печь была растоплена, плита и очаг под мойкой вычищены. Теперь оставалось натаскать угля. Морис взял пустой мешок из-под сахара, надел его на голову наподобие капюшона, и они спустились в задний дворик по узкой лестнице, где было почти совсем темно.
- Зимой приходится этим заниматься между часом и двумя, потому что вечером ничего не видно, - сказал Морис.
- А что, ни во дворе, ни на лестнице нет света?
- Нет. Но, когда привыкнешь к лестнице, идешь спокойно.
Он поставил около кучи угля два больших деревянных ящика.
- Нагружай, - сказал он, - а я поднимусь наверх с одним ящиком, пока ты наполнишь следующий. Я схожу десять раз, и ты десять. Этого достаточно.
Морис быстро сделал свои десять рейсов. Жюльен дал ему лопату, натянул на голову мешок и взялся за ящик. Сравнительно легко ему удалось поставить его на плечо и подняться на несколько ступеней по лестнице. Он шел согнувшись, с опущенной головой, поддерживая ящик руками. Свет, струившийся из двери цеха, слабо освещал только верхнюю площадку. Жюльен нащупывал ногой неровные ступени. Он тыкался в стену локтем и несколько раз чуть не сорвался вниз под тяжестью ящика. Наверху пришлось наклониться, чтобы пройти в дверь. Дойдя до угольного ящика, мальчик приподнялся на цыпочках, вытянул вперед руки и высыпал уголь. Огонь ярко пылал. Здесь, в углу, было невыносимо жарко. Над водой в поддувале висел пар, словно над рекой Ду весенним утром. Временами пар скрывал отражение черной решетки и раскаленного докрасна угля.
После четвертого рейса Жюльен опустился на ящик, стоявший у дверей сарая.
- Что, брат, совсем сморило? - спросил Морис.
Жюльен затряс головой, как лошадь во время водопоя.
- Дай минутку передохнуть, - попросил он.
Морис забрал у него мешок-капюшон.
- Ладно, я отнесу. Тебе еще не хватает тренировки.
В тесном дворе становилось все темнее. Жюльен медленно поднялся, глядя на товарища. Слегка улыбнувшись, Морис взялся за ящик и быстрым движением поставил его на плечо.
- Не вешай нос! Привыкнешь! - крикнул он и скрылся в темноте.
Жюльен пристально смотрел ему вслед, в чернеющий лестничный пролет, из которого несло запахом плесени. Затем перевел взгляд на небо; оно было еще светлое, и по нему летали стрижи. Где-то из раскрытого окна лилась музыка; из порта или с канала доносился еле слышный гудок парохода. Далеким эхом он отдавался здесь, среди домов. Жюльен почувствовал, как по его мокрой спине пробежала дрожь. Он вздохнул и снова принялся нагружать ящик.
10
Наконец работа выполнена. Морис зажег во дворе фонарь, и мальчики помылись под краном. Хозяйка открыла дверь столовой и выставила на порог две пустые бутылки.
- Не забудьте принести вина, - сказала она.
- Хорошо, мадам, - ответил Морис.
И как только дверь за ней захлопнулась, он воскликнул:
- Неужто это никогда не кончится!
В погребе они нацедили из бочек вина и, поставив бутылки в столовой, вернулись в цех. Морис включил лампочку в углу над баком, чтобы подбросить угля в печь, и от этого освещения комната разом приняла странный вид. По стенам, по столам и балкам потолка тянулись длинные тени. В темных углах поблескивала медная посуда, напоминая мерцание звезд на ночном небе. Было жарко. Но запахи уже не чувствовались так сильно. На опилках, покрывавших пол, почти не было видно следов.
Опершись о стол, Жюльен смотрел, как Морис заправляет печь. Мало-помалу глаза его стали слипаться. Он с трудом боролся со сном.
- Минут пять, кажется, можно передохнуть, - сказал Морис. - Выйдем на улицу.
Пройдя по темному проходу, они встали в конце его по обе стороны двери, выходящей на тротуар.
- Как увидишь хозяйку, тут же смывайся!
- Почему? Разве здесь запрещено стоять?
- Нет, не то чтобы запрещено, но она этого терпеть не может. И если увидит, то тут же сыщет тебе работенку!
По тротуару шли люди, возвращаясь домой после трудового дня. Свет витрин освещал улицу. Мальчик в белой куртке, стоявший на другой стороне тоже у двери, сделал им знак рукою. Морис ответил ему и пояснил:
- Это ученик колбасника.
Прошли девушки, и Морис слегка присвистнул. Одна из них обернулась и, сделав недовольную гримасу, пожала плечами.
- Это школьницы, - сказал он. - Ужасные воображалы.
Вскоре господин Петьо вышел из кафе и перешел через улицу.
- Сейчас позовет ужинать, - объяснил Морис.
Проходя мимо них, хозяин улыбнулся.
- Ну, все сделали? - спросил он.
- Да.
- Ты ему показал, как топить печь?
- Показал.
- Прекрасно, идите есть.
Хозяин вошел в кондитерскую. А они пошли крытым проходом. Жюльен осторожно ощупывал рукой стену.
Поели они быстро. Хозяин включил радио, чтобы послушать новости, которые он время от времени комментировал.
Он вышел из столовой вместе с мальчиками и во дворе открыл мороженицу. Виктор, который вышел следом за ним, незаметно проскочил на улицу. Морис вытащил из чулана железный квадратный ящик с двойной перегородкой и ручкой.
- Это ящик для мороженого, - сказал он. - Смотри, как его нужно наполнять.
Он разбил куски льда в каменной ступе и положил их между перегородками, подсыпая туда бурой соли. Хозяин тем временем готовил порции мороженого в шоколаде. Все молчали. Жюльен чувствовал, как у него закрываются глаза. Казалось, сон выползал из темных углов двора, до которых не достигал свет фонаря. В столовой сновали женщины. Жюльен все это видел, как в тумане. Наполнив ящик, Морис взял его за ручки и направился к выходу. Жюльен по-прежнему стоял, прислонившись к дверям ледника. Морис обернулся.
- Идем, - сказал он.
Жюльен пошел за ним, толком не понимая, что делает. Он слышал, как за его спиной стукнула крышка мороженицы, которую захлопнул хозяин. Звук гулко, как в пещере, отдался под аркой ворот. Морис остановился, когда вышли на тротуар.
- Берись с другой стороны, - сказал он, - по дороге поменяемся.
- Куда мы идем? - спросил Жюльен.
- В кино. Ты же слышал.
Жюльен, не говоря ни слова, взялся за металлическую ручку.
Кинотеатр находился недалеко, на противоположной стороне площади Греви, в начале улицы Грэ. Сеанс как раз начался. Билетерша провела их за кассу, где они поставили свой ящик.
- Посидите немного? - спросила она.
Морис обернулся к Жюльену.
- Хочешь посмотреть журнал?
Жюльен отрицательно покачал головой. Билетерша казалась ему огромным черным пятном, а Морис - белым. Он смутно различал, как они двигаются, и, словно сквозь вату, до него доносились бессвязные слова: "Новенький… первый день… в другой раз". Он улыбнулся и поплелся за Морисом, который уже уходил.
Дорогой Жюльен немного пришел в себя. Мальчикам предстояло закрыть витрину большими деревянными ставнями.
- Осторожнее со стеклами, - сказал Морис, - разобьешь хоть одно - два года не расплатишься.
Жюльен немного дрожал. Он теперь окончательно проснулся.
- Нам повезло, что никого нет, - сказал Морис. - Поторопись, а то припрутся какие-нибудь идиоты в чайный салон - тогда будем торчать здесь до одиннадцати.
Они укрепили железный болт, который держит ставни. В эту минуту вышла Колетта. Она попрощалась с мальчиками и удалилась торопливой, чуть припрыгивающей походкой.
- Как эта девчонка не боится ходить одна! Так поздно, и живет в таком квартале.
Они прошли через магазин и столовую, где хозяин подсчитывал дневную выручку, а его жена что-то записывала в большой конторской книге. Она посмотрела на них с улыбкой, кивнула на книгу и сказала:
- Завтра и в воскресенье придется вам поездить. Зато, мои милые, получите хорошие чаевые.
Жюльен вышел первым и направился было к лестнице.
- Эй, куда ты! - крикнул Морис. - Еще не все. Нам нужно заправить печь и прикрыть огонь золой.
Жюльен пошел за ним. Двор… Дверь… Цех… Свет…
- Смотри, - сказал Морис, указывая пальцем на пирометр, - здесь должна быть цифра двести десять, а если ее нет, то нужно помешать и подождать немного. Но сегодня даже больше, почти двести двадцать. Сейчас ты зальешь золу водой, а я подброшу угля, потом мы его прикроем золой.
Жюльен стоял неподвижно. Морис протянул ему ведро.
- Пойди набери воды.
Жюльен ушел. Ему казалось, что вода льется в ведро с шумом водопада. Весь двор заполнился этим шумом, он, надо думать, поднимается вверх по стенам домов вплоть до клочка неба, на котором дрожат звезды. А каким тяжелым было ведро! Вода струилась по штанам, и ноги Жюльена, обутые в парусиновые туфли, заледенели; в ушах звучали объяснения Мориса.
Уголь… зола… хорошо смочить… прикрыть… отодвинуть заслонку. Но все это доносилось как будто издалека. Голос Мориса, казалось, гудел. Лицо плясало на фоне угольного ящика; блестели глаза и белые зубы, освещенные пламенем печи. Бусинки пота дрожали на лбу…
Оставалось еще чуть пройти и добраться наконец до лестницы.
В спальне Морис продолжал свой монолог. Виктор еще не вернулся. Жюльен разделся и скользнул под одеяло. Голос Мориса сразу же куда-то пропал. Стало темно. Как будто накатилась большая волна, и Жюльен почувствовал, как проваливается в безмолвную и беспросветную пустоту.
11
Когда Жюльен проснулся, было совсем темно. Вокруг - полная тишина. Он попытался открыть глаза, но веки не поднимались, точно были налиты свинцом. Еще сонный, он поскреб себе грудь, потом спину, живот и вдруг, стряхнув оцепенение, привстал в постели.
- Клопы!
Мальчик тут же вспомнил, что он не дома и не у дяди Пьера. Опершись на локоть, Жюльен повернул голову. В раскрытое окно виднелся блестящий край крыши и треугольник звездного неба. Освоившись в темноте, Жюльен разглядел дверцы шкафа на белой стене, кровать Мориса, с которой доносилось ровное дыхание, и кровать Виктора, еле различимую в углу комнаты.
Жюльен снова поскреб себе грудь. Он хотел было встать и зажечь свет, но не осмелился и опять улегся, продолжая чесаться. При этом он старался как можно меньше двигаться: кровать сильно скрипела. Тело жгло как огнем, он чувствовал боль в боку. На улице послышался шум приближающегося грузовика. Мотор заглох, потом зарычал с новой силой, как бы набирая скорость, зафыркал все ближе и все яростнее.
"Должно быть, машина поднимается вдоль бульвара", - подумал Жюльен.
Этот шум отвлек его на некоторое время. Потом вернулась тишина. Время от времени ее нарушал рокот мотора или паровозный свисток, который медленно затихал в ночи.
Виктор заворочался в постели. Его кровать скрипела не меньше, чем у Жюльена.
- Не спишь, братец? - спросил он тихо.
- Нет. Я вас, наверное, разбудил, ворочаясь?
- Да. Но это ничего. Сейчас уже, должно быть, около четырех. Тебе клопы не дают спать?
- Да. Я весь чешусь.
- Лучше не трогай, не то расцарапаешь себя, а царапины могут загноиться. Если выдержишь, то уже через час ничего не будешь чувствовать.
Где-то внизу раздался скрип, как если бы отворили входную дверь.
- Так и есть. Вот и Андре, - сказал Виктор.
В комнату кто-то вошел, щелкнул выключатель, и Жюльен зажмурился от вспыхнувшего света.
- Эй, вставайте! - крикнул мастер.
Он подошел к кровати Мориса, схватил одеяло и откинул его к ногам мальчика. Тот недовольно заворчал. Мастер несколько раз шлепнул его:
- Ну, толстяк, поднимайся!
Мастер подошел к Жюльену, который уже сидел на кровати, и наклонился, чтобы лучше его рассмотреть.
- Ого, как они тебя разукрасили, - сказал он. Виктор встал и тоже подошел, застегивая на ходу штаны.
- Его здорово искусали, но ему меньше досталось, чем Морису в первые дни.
- Возможно, - сказал мастер. - Пожалуй, он скорее привыкнет.
Виктор вышел без рубашки, с полотенцем через плечо, и Жюльен услышал плеск воды во дворе. Мастер обернулся.
- Черт возьми, - сказал он, - ты что? Смеешься? Хочешь, чтоб тебя облили водой? Иначе не встанешь?
Оказывается, Морис укрылся с головой.
Мастер снова сбросил с него одеяло и одним рывком поставил Мориса на ноги.
Все трое умылись под краном во дворе. Поднимаясь наверх после умывания, Жюльен услышал, как мастер сказал Морису: "Если у вас в спальне есть одеколон, пусть он протрет себе кожу, особенно там, где много укусов. Одеколон хорошо дезинфицирует".
У Жюльена нашелся флакон одеколона. Морис наскоро протер ему спину и грудь, и затем оба быстро оделись.
На часах в цехе было без десяти четыре.
- Рановато сегодня поднялись, шеф, - заметил помощник.
- Это из-за Жюльена. Лучше начать раньше, он ведь еще не освоился.
Прежде чем спуститься, Жюльен посмотрелся в зеркальце Виктора. Искусанные веки опухли, глаза превратились в щелочки, но лицо было почти не тронуто. Зато вся шея была в красных волдырях. Искусанные места невыносимо зудели, и мальчику все время хотелось чесаться.
- Я тебе сейчас смажу пальцы медом, - сказал мастер, смеясь, - тогда перестанешь скрестись!
В конце самого большого из разделочных столов помощник раскатал скалкой белые куски теста в прямоугольные длинные полосы, а потом разрезал их на треугольники. Мастер брал по одному эти треугольники и скатывал их. Получались маленькие валики с заостренными концами. Он клал их перед Жюльеном, тот придавал им форму полумесяца и укладывал на большие черные противни. Это были рогалики. Мастер и его помощник работали с такой быстротой, что вскоре перед Жюльеном выросла целая гора рогаликов.
- Скорей, скорей, - торопил мастер.
Жюльен даже забыл о мучившем его зуде. Он видел лишь черные противни, где нужно было ровно разложить рогалики.
- Клади уголками кверху, чтобы тесто поднялось как следует, а то влетит от хозяина.
Мастер перестал скатывать рогалики, схватил пустой противень и поставил его перед собой. Через несколько секунд противень был полон.
- Видишь, вот как надо, и поторапливайся, - сказал он.
Работа была нетрудная, но Жюльена бросило в пот. Он прикинул, что мастер работает раз в двадцать быстрее его. Нужно было класть четыре рогалика по ширине и девять по длине противня. Мальчик старался, спешил изо всех сил, но, когда дошел до конца, ему не хватило места для одного ряда. Мастер потрепал его по плечу.
- Не волнуйся, малыш. Этим не поможешь, получится ерунда. Тебе нужно овладеть лишь одним движением. Должны работать только руки! Думать тут не к чему! Все пойдет самой собой, как по маслу.
Жюльен почувствовал, что к глазам подступают слезы. Он громко шмыгал носом, стараясь их удержать. Но чем больше пытался он успокоиться, тем медленнее двигались руки. В конце концов они вообще перестали слушаться. Наполненный противень надо было отнести в сушильный шкаф. Противни помещались на полках, сделанных из железных прутьев, вмазанных в стенки. Мастер подошел к шкафу, когда там набралось десять противней.
- Теперь поверни противни другой стороной, - сказал он. - Вот, смотри, ты вытягиваешь их до середины, затем быстро поворачиваешь на руке вокруг оси и загоняешь обратно. Тут нужна сноровка, чтобы дело шло быстро, да смотри, не обожгись и не урони на пол!
Жюльен попробовал.
- Молодец, - похвалил мастер. - Это ты уловил с первого раза. Остальное тоже придет.
Жюльену стало немного легче, им овладело радостное возбуждение. Но волнение мешало ему, сковывая движения.
- Ну вот, смотри, лучше дело пошло, - успокаивал мастер. - Хорошо, хорошо.
Все же ему приходилось то и дело самому наполнять противень, чтобы не снижать темп работы из-за медлительности Жюльена. Когда еще десять противней было отправлено на полки сушильного шкафа, он сказал мальчику:
- Ну-ка, вытаскивай десять первых и ставь их на стеллаж у печки. Потом повернешь остальные.