7
По ночам этот дом наполняется другими людьми. Под светом луны сидит за кухонным столом и смотрит в окно какой-то добрый полный старикан, хлопочет у печи маленькая бабуля, возле которой трется рыжий кот. Поначалу я кричал на них и даже пытался драться с котом, но они не обращали на меня никакого внимания.
Потом приходит невысокий красивый мужчина с грустными глазами, и они втроем пьют чай, а рыжий кот спит на лежанке, которой с шести утра до двенадцати вечера почему-то нет в нашем доме. Они разговаривают, но я не могу понять их языка, о чем-то вспоминают, но вспоминают с улыбкой.
А Сашка с Ленкой, ничего не подозревая, спят крепко-крепко, и ничто не тревожит их сон.
8
Вчера рыжий кот подмигнул мне.
Дело было так.
Компания сидела за столом и вела неспешную беседу. Фразы были короткими, но на этот раз внятными и чуть более громкими. Говорящие роняли их в строго определенном порядке: сначала – дед, потом – бабулька, затем – мужчина с грустными глазами, точку в каждом маленьком полилоге ставила неприятная старушенция.
* * *
– Вера молодец.
– Да.
– Вера у меня молодец.
– Молодец, нечего сказать.
* * *
– Сашка непутевый вырос.
– Непутевый.
– Беспутный Сашка.
* * *
– Лене дай Бог добра-здоровья. Поставила его на ноги.
– Хорошая девка.
– Молодец.
Посмотрим, что дальше будет.
* * *
– Скучаю я… по людям. Скучно мне здесь. Поговорить бы с робятами.
– У Ленки когда маленький будет?
– Мне внук, вам правнук.
* * *
– Время им выпало трудное. Наше трудное было, а их еще труднее.
– Недоброе время.
– Очень даже недоброе.
* * *
– Я прожил всю жизнь в смирении к Богу и людям, много работал, воевал, а умер в бедности. Но государство дало моей дочери образование. Где еще дочь мельника смогла бы стать врачом?
– Вот я домохозяйка, всю жизнь пироги пекла.
– Зато мы ели твои пироги. Вот я выпить любил, алкоголики у нас в роду были. Но никогда не пил запоями и не жрал табак. Вместо того чтобы выпить, я съедал три твоих пирога за чаем, потом мы шли домой и ложились спать.
* * *
– Больше всего меня угнетает то, что Вера плачет по ночам в своей холодной квартире и жалуется мне, спрашивает, почему я ей не помогаю? Если бы она знала, сколько раз я, старый мельник, отводил беду от этого дома… есть один очень простой способ помочь тем, кто остался здесь: нужно любить их, а для этого чаще вспоминать, по-новому и на расстоянии осмысляя каждый их поступок, видя в нем добро, свершившееся или зарождающееся. Чаще всего я вспоминаю Веру.
– А я думаю о старшем.
– А я о Сашке.
* * *
– Но мы, к сожалению, не всесильны.
– Да.
– Всему есть предел.
* * *
– Пойдемте, наше время ушло.
– Пойдем.
– Завтра мы войдем сюда в новом составе.
И вот на этом месте рыжий кот повернул ко мне голову и подмигнул.
9
Весь следующий день я находился в глубоком раздумье. Почему он подмигнул мне, этот рыжий кот? Почему именно на этих словах – "Завтра мы войдем сюда в другом составе".
На душе было как-то муторно. Какое-то жуткое пророчество мерещилось мне в этой фразе.
А Сашка тем делом куда-то собирался. В его разговоре с мамой все чаще звучали слова "Москва", "издательство", "Рубцов". Тоже, кстати, о кошках ничего не написал: все о козах да о воробьях, про зайца еще.
Потом мы обедали, смотрели телевизор, а к вечеру Сашка взял сумку, чмокнул Лену и стал зашнуровывать ботинки. Естественно, я пошел его немного проводить. Маме он этого почему-то не доверяет. А я вот провожаю.
И когда мы с ним остановились на тротуаре метрах в сотне от дома: он – прикуриться, я – сказать "пока", мне было видение.
Как будто что-то огромное, сминая все живое в себе и на своем пути, летит с каких-то железных полос в жуткую бездну, при одном представлении о которой моя короткая шерсть встала дыбом.
Безумие овладело мной, и я метнулся в сторону. А в сторону – это на дорогу, по которой с сумасшедшей скоростью что-то неслось. В последнюю секунду, издав крик прозрения, я понял и смысл зловещей фразы, и подмигивание рыжего кота. Сегодня ночью с ними в этот дом войду я.
Но в этот момент что-то схватило меня из-под железной громады и отшвырнуло в сторону, а само подлетело вверх и назад.
И только когда я встал, потирая ушибленный бок, то понял, что это был Сашка, и завыл уже по-настоящему, в голос.
10
Лежу я с Сашкой на диване. Оба забинтованные. У меня – бок ободран, заживает уже, у него обе ноги в гипсе. Ничего, весело. Мамочка рядом щебечет чего-то.
А ровно месяц назад она целый день новости смотрела и плакала. Все время повторяла: "метро", "тот самый вагон", "все погибли". Бабушка, чего за ней раньше не водилось, сидела нога на ногу на табурете, держала в зубах сигарету и пускала в потолок вонючий дым. Сашки чего-то долго не было, а мама с бабушкой все куда-то бродили, бродили… Раздражать уже начало, но тут Сашку привезли, и стал я за ним ухаживать. Эх, и навязался ты на мою голову, батько.
Но скажу вам, что отношение ко мне изменилось, и даже очень. Даже бабушка зовет меня не иначе, как "Багратион". А я-то рад. А кто месяц назад орал: "Я убью эту мерзкую тварь?" Кто? Все орали. Сутки в огороде прятался. Да уж, "минуй нас пуще всех печалей…" Сволочи вы все хорошие, хоть и люблю я вас безмерно. Сашка вот молодец, но кто кого спас – это еще разобраться надо.
Времени свободного у меня сейчас – вагон (плохая, кстати, метафора), и стихотворение то я все же дописал. Вот послушайте:
…Поэтому, узнав у дороги,
Что чье-то горе хочет взять альт,
Они, не смотря на колеса и ноги,
Молнией пересекают асфальт.Забыть обо всем. Сердце отдать,
Не уповая на holiday.
В этом есть что-то – предупреждать
Неблагодарных и суеверных людей.Добро пожаловать к письменному столу!
Рутину оставь "лет до ста".
Горизонты черных строк на белой вертикали
Создают некоторое подобие креста.Поспи еще немного. Впереди трудный день…
…Душе, молвою изрешеченной,
Дремлется сладко от добрых людей
Под нежное мурканье кошки черной.
А сегодня ночью опять приходили они. У них было хорошее настроение, очень хорошее. В их слова я не вслушивался, вот только последний кусок разговора врезался мне в память.
– Мы по-прежнему одни.
– А мне сегодня даже как будто весело.
– Да, это одиночество, которое не тяготит. В нем нет эгоизма радости, которую мы испытали бы от встречи с ним. Сиюминутной радости перед бесконечной тоской общего страдания. Радости отца, встретившего сына, которого не видел десять лет, перед пылающей топкой крематория.
А рыжий кот все возвышался на лежанке, которой на самом деле не было, делал вид, что не замечает меня, и посмеивался в пушистые седые усы.
Троица
1
Скажу вам так: Троица для всех одна. Но у Алекса Троица была особенная.
И началась она наутро после Дня Великой Победы 10 мая 2002 года.
Утро это было очень тяжелым. К привычной головной боли добавилось странное ощущение ирреальности происходящего. Словно по воле амбициозного режиссера, его холостяцкий дом в течение последней недели преображался, подобно сцене, то в гарем, то в притон, то в обитель.
А это утро можно было назвать, например, "Действие пятое явление третье. Сцена "Отцы и дети", а лучше "Матери и дочери" или "Дочки-матери"". Ровно в девять утра появилась его почтенная и уважаемая мама (ударение на последнем слоге) и не дала закончить то, что он с Оксаной по причине собственного плохого самочувствия накануне был вынужден отложить на это утро. Вдобавок повсюду раздраженно загремели кастрюли, захлопали дверцы шкафов. Ну итак далее.
"Действие пятое явление четвертое. Блудный сын уже навсегда уходит из отчего дома". Он оглушительно хлопает дверью, бросив в ответ на испуганное "Когда придешь, сволочь?" – "Уже никогда". Хватает в охапку перепуганную Оксану и идет ее провожать. По дороге угрюмо молчит. В нем кипит неудовлетворенная страсть.
"Действие пятое явление пятое. Прощание славянки". "Прощай!" – "Алекс…" – "Прощай!" – "Иди, ради бога, домой!" (вымарать, излишне трагично).
"Действие пятое явление шестое (пора закругляться). "Он подходит к винному магазину"". Жизнь окончена. После бала. Пробуждение девочки, задушившей ребенка. Разочарование Ваньки Жукова.
Порог. Дверь.
На этом месте надо закончить. Ведь не отметили же мы, как по пути он зашел в рюмочную и выпил два раза по сто, закусив бутербродом с селедкой и томатным соком! Пусть проницательный читатель сам догадается о душераздирающей концовке этой трагедии непонятого интеллекта… Тормоза скрипят. Это уже лишнее. Хорошо писать – уметь вычеркивать…
Но тут появляется Лис, и оказывается, что вся эта пьеса была прелюдией к одной маленькой прелюбопытной истории, которая на самом деле не имела ни начала, ни конца, существовала вечно и вряд ли когда-нибудь имела место быть.
2
Лис внимательно посмотрел на Алекса своими большими красными глазами.
– Куда собрался?
Алекс нехотя (а кому какое дело?) ответил:
– К Барину.
– Нажраться, что ли, хочешь? Поехали лучше со мной, у меня тачка новая.
Алекс не смог удержаться от заманчивого предложения. Вот так девчонки и становятся парашютистками. Лис купил по джин-тонику. У Алекса была бутылка водки и гаванская сигара (подарок!).
Ну и понеслась.
Сначала – в кафе на берегу. Там встретили Кореша, Который Недавно Откинулся. С Корешем завязалась беседа о творчестве Стивена Кинга и вылилась бутылка водки. Лис пил джин-тоник, вернее, выпил залпом. От более крепких напитков отказался – кодированный, понятно. Потом поехали кататься, выкурили на троих сигару. Вот тогда и поступило предложение – поехать в Архангельскую.
И поехали. Из своей новой тачки-красавицы Лис не глядя выжимал сто шестьдесят в час. Кореш был в восторге. Алекс занимал нейтральную позицию. Когда табличка с названием его родного маленького городка мелькнула сквозь стекло и осталась позади, что-то кольнуло в его груди. Лис почувствовал это и быстро затормозил:
– Слушай, посидели, покатались. А дальше ты с нами не езди. С нами постоянно какие-то приключения происходят, ты к ним, видать, не очень привычный.
Ну что скажешь?
Он сказал: "Поехали!", и машина рванула с места в карьер. В смысле темпа.
3
Какой же русский не любит быстрой езды! Здравствуй, покойницкая, в смысле Архангельская.
Лис зарулил в какой-то двор, быстро вышел, и так же быстро в машину заскочила бойкая Молодуха.
– Куда дальше?
– В магазин.
В магазине джин-тоник, бананы, яблоки, йогурты.
– Поехали.
Выскочили из деревни и поехали. И столько там было разворотов, что только через час (пора бы на такой скорости и проехать пятьдесят километров) Алекс обратил внимание на ландшафт, абсолютно нехарактерный для его родного города. И задал потрясающий по своей наивности вопрос:
– А куда мы едем?
И услышал гениальный по простоте ответ:
– Как договорились. В Архангельск.
Буквально по-детски:
– Так вроде хотели только в Архангельскую.
Ну что тут говорить? Если только?
– Тебе послышалось.
И шутка в сторону:
– Слышь, Кореш, в Архангельской за дрянью!
– A-aaa-a-aaa-a-aaa…
Алекс погрузился в черную меланхолию.
4
Меланхолия закончилась, когда автомобиль въехал в город на полдороги к пункту назначения.
Лис и Кореш переглянулись.
– Надо заправиться.
И поехали к рынку.
"За джином", – подумал Алекс. Но ошибся.
Рынок (время близилось к четырем часам пополудни) был пуст. Но Лис ничего там и не искал. Он уверенно повел машину в глубину ларьков, к тупику, где стояли какие-то люди. Их лица выдавали азиатское происхождение своих владельцев и нездоровый образ жизни.
Лис вышел из машины, бросив: "Не высовываться!". И направился в направлении троих мужчин, стоявших поодаль. Один из них отделился и пошел за Лисом в машину.
Втиснувшись на заднее сиденье, придирчиво оглядел присутствующих.
– Свои, – бросил Лис.
Незнакомый кивнул и перешел к делу.
– Короче, дряни нет. Трава есть, надо?
Лис разочарованно выдохнул, а вот Кореш оживился. Лис задумался – последнее слово, как и бабки, за ним.
– Давай.
– Поехали.
И они поехали.
Приехали к какой-то пятиэтажке. Лис и Незнакомый вышли. Вернулись через десять минут. Лис был не то чтобы очень доволен, но веселее, чем на рынке.
– Дунем? – гостеприимно предложил он Незнакомому.
– Давай.
Они отъехали к площади. По нахалке встали там, плотно задраили окна и минут пять по очереди вдыхали дым чего-то, забитого в "Беломорину".
– Пока…
Это ушел Незнакомый.
Посидели, помолчали, призадумались.
– Поехали, давай, домой, – робко предложил Алекс.
Лис рассвирепел:
– Тебя предупреждали? Предупреждали. А ты чего?.. Вот тебе бабки – вот вокзал – через полчаса придет поезд. Через шесть часов будешь дома. Держи…
Помогла Молодуха. Она, кстати, с самого начала прилипла к Лису, не отрываясь от него ни на минуту, кроме его вынужденных отлучек. Молча курила, молча пила из бутылки, молча ела йогурт, лишь изредка неожиданно взрываясь потоком птичьего щебета и так же неожиданно замолкая.
– Лисонька, поехали домой, меня мать убьет, я ведь и так только две недели назад нарисовалась. Выгонят – где я жить буду? У тебя, что ли?
– Поехали, – сказал и Кореш.
Лиза снова взорвался:
– …, уходите все из машины, езжайте все домой, бросайте меня одного, покупайте марафет в детском отделении…
Сгладил обстановку, восстановил мир и порядок Кореш:
– Чего завелся-то? Давай, в Архангельской зависнем. Лис неожиданно потух и согласился.
5
Алекс обрадовался. От Архангельской было всего пятьдесят километров до дому. Если бы он знал наперед о продолжении своего путешествия, то… Нет, пожалуй, не испугался бы и не расстроился, а глубоко задумался бы. О чем? А о чем надо, о том и задумался бы.
Но насчет "задумался" было сложно. За городом они снова пыхнули. Постояли двадцать минут, ожидая, когда окумаренный ас-водитель придет в чувство, и полетели дальше.
Попутчики ржали, и Алекс был раздражен. Алкоголь, принятый с утра в довольно большом количестве, выветривался. Анаша не прошибала. Он курил травку уже раз пятый, и все безрезультатно. Раньше Алекс гордился высокой толерантностью к данному дурману, теперь глубоко сожалел об этой особенности своего организма. А организм вовсю вырабатывал нервные импульсы типа "уколы совести" и "беспокойство". Но общая апатия и меланхолия в конце концов все разрушили.
6
Приехали затемно. Было уже часов десять вечера. Архангельская встретила их огнями гостеприимно открытого для запоздалого путника бара. В остальных окнах свет не горел. Люди долго и трудно отходили от празднования Дня Великой Победы. Но не все.
В баре было всего-то человек десять. Пара-тройка местных алкоголиков да две веселые пьющие пиво молодежных компании. Лис, Кореш, Алекс и Молодуха забурились за крайний столик. Заказали водку, и пили ее все, включая Лиса и его верную спутницу. Сказывался избыток адреналина в крови, накопившийся за день. Кроме того, проходило действие анаши, а кураж терять не хотелось. Даже и от водки кураж этот был не тем, дурашливо веселым или угрюмо задумчивым.
Алекс с удивлением отметил, что Кореш громко рыгнул и сказал повернувшимся к нему посетителям бара непристойную присказку по этому поводу. Потом громко рассмеялся. Один во всем помещении. Лис с красоткой прилюдно поцеловались взасос во время медленного танца.
Усталость и тревога в душе Алекса уступили место полному безразличию. Его ждут. Может быть, ищут. Может, не ищут. Ну и что? Пусть. Он один: в этом баре, в этой деревне, в своем городе, на этой земле. Алекс вышел на улицу. Темнота коварно навалилась на его привычные к фонарям ночных улиц города глаза, пролилась в них, в горло, в душу, заполнила ушные раковины, стерла черным ластиком его лицо, плечи, руки. Он вернулся, подошел к Лису, потряс за плечо, сказав: "Поехали домой!". Но тот не заметил его. Когда часы на барной стойке показали двенадцать, Алекс встал из-за стола, выпил полный стакан водки, вышел на улицу и слился с темнотой. Никто не вспомнил о нем в этот славный вечер в маленьком барчике, никто не видел его в родном городе.