Воспрянув, судя по всему, духом, хозяин привстал на постели. "Кем я был? Всего лишь помощником Кромвеля. Я состоял у него латинским секретарем, но много ли тайных бумаг и поступков можно приписать незрячему? Верно, я сочинил несколько честных трактатов и памфлетов в защиту старого правого дела - и до меня уже дошли слухи, будто городскому палачу поручено сжечь мои труды. Я высказывал нелицеприятные суждения о недавно казненном короле, и не сомневаюсь, что новоявленный пришлый монарх, едва ступив на нашу землю, велит меня схватить. Взгляни сюда".
Он пошарил внутри своей шерстяной накидки и извлек из дальнего кармана несколько кусочков колотого сахара. Я и не подозревал об этом тайнике: должно быть, он, как запасливая белка, грыз их втихомолку, когда меня не было в каюте. "Где мой столик?" - "Вот он". Он разложил три кусочка сахара. "Вот Двор в Уайтхолле. Вот Парламент. А это - я в Петти-Франс. Ну, что скажешь?" - "Близко". - "Чересчур близко. Я в кольце опасностей и злых языков. Косые взгляды, Гусперо, тяжелей сносить, чем насилие. Ремесленники, горожане, подмастерья…" - "Я тоже был подмастерьем!" Он жестом велел мне замолчать. "Наслушавшись нечестивых королевских приспешников, все они обратятся в шаткоголовую, обезумевшую толпу, готовую поклоняться любым идолам. Честная вольность свободной речи вновь, подобно скоту, впадет в немотство". - "Скоты, сэр, немыми не бывают. От них в Смитфилде такой шум стоит, что перевернулась бы в гробу ваша покойная бабушка. - Он потянулся, чтобы отвесить мне оплеуху. - Это и есть свободная речь, сэр! Не забывайте о честной вольности!" - "Что такое свобода - судить мне, а не тебе. - Он улыбнулся про себя. - В своем бессловесном состоянии ты не способен припомнить, что происходило совсем недавно. Порядок и благочиние, насажденные Советом, были сброшены, подобно ярму, и из старого папского бардака, порожденное тавернами и игорными домами, потянулось воинство оборванцев и душегубов, настолько невежественных и злобных, что они уже грозили мне смертью на той самой улице, где я жил. До меня дошло известие, что в моем обиталище будет устроен обыск, сундуки и бумаги опечатают. И тогда я составил план. Моя жена два года назад умерла, но дочерей я взять с собой не мог". - "У вас есть дочери?"
Услыхав эту новость, хранившуюся, вроде кусочков сахара, в полном секрете, я даже присвистнул от удивления. "Две. Они не пожелали меня сопровождать. Иметь отца, объявленного вне закона, само по себе опасно, но содействовать ему в бегстве… было бы с их стороны полным безумием. Мне помог бежать в ту ночь мой прежний секретарь".
Он подобрал сахар и сунул его обратно в карман.
Апреля 25-го, 1660. Он жалуется, что ему осточертела корабельная еда: копченая рыба, солонина и прочее. "Принеси мне доброго бекона и горох с маслом, - сказал он мне. - И еще пудинг, приготовленный в салфетке". - "Как?" - "Ну выпроси или позаимствуй. Нет. Сделай вот что… - Он склонился над сундуком, нащупал замок, а потом открыл его ключом, который вынул из связки, висевшей у него на шее. - В Лондоне перед отъездом я перевел несколько псалмов. Выменяй один из них на коринку и муку. Благочестивые пилигримы охотно поделятся крохами запасенного провианта в пользу более духовной пищи. - Я усомнился в этом, однако не проронил ни слова. - Найди-ка мне 107-й псалом. Там есть подчеркнутая красным строка: "Они блуждали в пустыне по безлюдному пути и не находили населенного города"".
Рыться мне пришлось целую вечность, но наконец я воскликнул: "Вот он! Здесь и блуждание, и пустыня - и рядом стоит крестик". - "Возьми рукопись и поблуждай по кораблю. Закрой дверь".
Я отправился в "богомолам" (такую кличку дали этому семейству матросы погрубее): Баблеи из Илфракомба падали на колени, стоило только порыву ветра надуть паруса, возносили молитвы и стенали подобно обитателям Бедлама - вот почему я и счел их легкой добычей. Я прошел мимо них, вполголоса декламируя переведенный хозяином псалом. "Что это такое, добрый юноша?" Мистер Баблей подскочил ко мне немедля, готовый стлаться пластом при любом упоминании чего-нибудь библейского. "О, сэр! Это речь самого мистера Мильтона о трудах, предстоящих нам в пути!" - "Хвала Всевышнему! Мистер Мильтон наставляет или утешает нас?" - "Мой господин неизменно склоняется к утешению". - "О, да - да!" - "Но для поучения он выбирает точные набожные слова. - Я положил собеседнику руку на плечо. - Из всей братии он выделил вас, сэр". - "Благодарение Господу!" - "Он желает, чтобы именно вы являлись хранителем его религиозной поэзии в нашей новой обители. - Я вручил мистеру Баблею рукопись, которую он принял с величайшим благоговением. - Взамен ничего не нужно". - "Ничего? Надеюсь, только наши молитвы?" - "Именно. - Я взвесил его слова и постарался ответить равной мерой. - Ваши молитвы будут его ободрять. Когда я направился к вам, мистер Мильтон сказал мне вслед, что они крайне для него необходимы - и вместе с тем как нельзя более отрадны. - Я помолчал. - Но мне страшно за него, мистер Баблей".
Он стиснул мой локоть и пристально всмотрелся мне в глаза: "Вам страшно? Бога ради, что произошло?" - "Корабельный рацион слишком груб для его нежного желудка". - "Воистину у него внутренности святого Павла". - "Я твержу ему то же самое. Святой Павел не сходит у меня с языка. - Я поколебался, но только с минуту. - Хотелось бы знать, не найдется ли у вас горсточки овсяной муки или похлебки - улучшить его трапезу?"
По моим наблюдениям, эти пуритане хватали цепко, а отдавали скупо, однако набожному Баблею не удалось увернуться от моей сети.
"Запасов у нас всего-то ничего, мистер Гусперо". - "А нам нужно даже меньше этого, мистер Баблей".
"Ну да, да, конечно. Как вы сказали - похлебки?" - "С коринкой и изюмом".
Спустя короткое время я доставил хозяину аппетитный кусок приготовленного в салфетке пудинга.
Мая 1-го, 1660. Весь день сплошной непроглядный туман. Услышав от меня об этом, хозяин улыбнулся. "Злотворное Первое мая, - заметил он. - Впрочем, этот день всегда был таким". Потом, безо всякого сопровождения, пошел наверх. Я последовал за ним.
Несмотря на туман, было довольно жарко. "Пар вокруг, словно из котла какой-нибудь харчевни", - сказал я. Стояла к тому же такая тишина, что можно было различить кашель мухи. "Слышишь шелест грота, Гус? В этом безмолвии у каждого звука свое эхо". - "Это против природы, сэр. Похоже на колдовство". - "Говорили, будто демоны при желании окутывают вещественные предметы магическим туманом незримости. Так издавна полагают те, кто прозябает во мраке стародавних суеверий. Будь это правдой, моя слепота обрекла бы меня на безысходно проклятый мир. Крепись, Гус, скоро мы окажемся на широки; просторах вольного воздуха".
Слова его сбылись: к рассвету небо вновь расчистилось.
Мая 3-го, 1660. Вчера вечером видел нечто совершенно для меня небывалое. Около десяти вечера на главной мачте засветились два огня. Поначалу я решил, что, должно быть, перебрал горячительного в обществе капитанского приемыша, но огни заметил также другой переселенец и поднял тревогу. Огни напоминали пламя двух огромных свечей: они вспыхивали и трепетали во тьме - и вдруг матросы хором разразились ликующими возгласами. Приемыш капитана, все еще еле державшийся на ногах, не отрывал от них глаз. "Вам известно, как называют это явление, Гус?" - "Нет". Зрелище сильно меня занимало. - "Это огни святого Эльма. Слышите, как они потрескивают? - Похоже было, будто сосиски поворачивают на вертеле. - Хотите знать, почему все матросы ликуют и дружно хлопают в ладоши? - Говорил он размеренно, даже будучи сильно навеселе. - Матросы торжествуют, потому что эти огни всегда предвещают шторм". "Чему же тут радоваться?" - "Два огня предвещают безопасность на море. - Он замер на месте с вытаращенными глазами. - Эти огни - словно ослепительные очи Всевышнего, взирающего на нас с небес". - "Больше смахивает на глаза тигра. Или громадного волка". Огни мерцали и переливались, а потом вдруг исчезли так же внезапно, как и появились.
Я кинулся рассказать о происшествии мистеру Мильтону, однако он жестом прервал мою речь. "Их называют также Кастор и Поллукс. Итальянцы принимают их за святого Гермеса. А испанцы именуют эти огни Корпос Сантос. Но сами по себе они ничего не значат".
Мая 4-го, 1660. Налетел свирепый шторм, но быстро улегся.
Мая 6-го, 1660. Видел двух могучих китов. У одного из отверстий в голове извергался целый океан. Столб воды вздымался в воздухе на огромную высоту - и вокруг животного море бурлило и ходило ходуном. По словам матросов, если судно подойдет слишком близко, его засосет в глубину. Хозяин сказал, что раздававшийся грохот можно сравнить с крушением и падением нефа собора святого Венета. О Боже!
Мая 8-го, 1660. Появлялась и прочая морская живность. Видел существо, которое моряки называют рыбой-солнце: она расправляет плавники во все стороны подобно солнечным лучам. Мимо проплывали целые косяки ведомых одному Богу созданий.
Мая 11-го, 1660. В волнах резвится множество так называемых морских свиней или дельфинов: моряки считают их предвестием непогоды. Мэтью Барнс подцепил одно животное гарпуном и вытащил его на палубу. Разрубив тушу на части, мы поджарили несколько кусков: мясо имело вкус бекона или вяленой говядины. Я предложил ломтик на пробу хозяину, но он тотчас выплюнул его в ладонь. "Понимаю теперь, почему эту тварь называют морской ведьмой. Или "миксиной" - не путать с "мокасином", ничего общего". Затем он подробно расспросил меня о размере и форме этой твари, словно я единственный в мире знаток и могу сообщить ему безошибочно точные сведения.
"Моя сестра, - сказал я мистеру Мильтону вечером, подавая ему отменную рыбу на хлебной корочке, - верила: стоит ей потереть глаза, и она что-то видит. Чуточку света, говорила она, будто сквозь щель в двери". - "Хотел бы я, чтобы и со мной обстояло так же. Когда я тру глаза, то вижу только пятнистую темноту. В темноту вплетен пепельный цвет, непрерывно струящийся вниз. Пока мои глаза еще не совсем заволокло мраком, передо мной стремительно вспыхивали разные цвета. - Вдруг он быстро помотал головой из стороны в сторону. - Но позже и они погасли. Расскажи мне подробней о рыбе-солнце. Сколько у нее плавников-лучей? Походят ли они в воде на ореол света вокруг свечи? Именно так я себе это представляю". В подражание он растопырил свои тонкие пальцы. "Вот-вот, сэр. В точности так". - "Мое зрение утрачено не окончательно, Гусперо. Оно ушло внутрь и, как я ожидаю, не притупит мой разум, а наоборот, неуклонно станет его ободрять. Я лишился глаз, но видеть не перестал".
В полночь меня пробудили чьи-то стоны. Стонал мой добрый хозяин: он раскачивался вза; и вперед в своем кресле, туго обхватив руками живот. Сперва я не мог уразуметь его невнятного бормотания, но постепенно разобрал, как он без конца твердит одно и то же слово: "О тьма, тьма, тьма, тьма". Затем он отчетливо произнес: "Чьи силы Бог крепит, того и ослепляет". Он встал с кресла и направился ко мне. Я притворился крепко спящим, а когда он склонился над моей лежанкой, зажмурил глаза еще крепче. "Во многом беспомощен как дитя, - услышал я. - Так легко его презреть и заклеймить". Он уселся в кресло и вновь принялся стонать.
Мая 15-го, 1660. Густой плотный туман. С трудом прокладываем курс: мимо корабля проплывает столько хлама и мусора, как если бы мы спускались по зараженному отбросами Флиту вниз к Темзе. Слышались крики чаек, которые, по утверждению капитана, всегда держатся берегов этой суши. Однако из-за тумана нельзя было ничего разглядеть. "Поблизости что-то есть, - обратился ко мне мистер Мильтон, когда мы прохаживались в полдень по палубе. - Мне подсказывает внутренний голос". Через пару-другую шагов он заговорил опять: "Теперь я улавливаю и запах. Где-то рядом остров, холодный и покрытый солью". Чуть погодя нездоровый туман разредился, приоткрыв завесу над громадным островом, лежавшим с правого борта: состоял он, казалось, целиком из кристаллического льда. В длину он тянулся, по моим прикидкам, лиги на три; бесчисленные бухты, скалы и мысы сверкали в лунном свете.
Лицо хозяина уже обратилось в сторону острова - и, слушая мое описание, он вздохнул: "Создан дыханием Господа. Обрисуй мне застывшие над водой формы льда и все его изгибы и нарос- v ты". - "Лед испещрен пятнами и щербинами, наподобие колонн перед церковью святого Эндрю в Леденхолле. Вы это хотите узнать?" Хозяин глубоко вдохнул в себя холодный воздух: "Ты говоришь, он безлюден?" - "Сплошь пустыня и мерзлота. Подходящее место, чтобы помереть, сэр". - "Так ли? Говорят, однако, что замерзающие ощущают вокруг себя перед самой смертью знойное дуновение. Среди льдов и свирепого мороза тоже можно очутиться в теплом раю". - "Ого, сэр, вон там, на льду - что-то движется!" - "Где?" - "Вон, вон там! - Я вытянул указательный палец, совершенно забыв о слепоте хозяина, однако он уловил мой жест. - Это существо направляется к ледяной пещере. Теперь исчезло. Не чародей ли это или какой-нибудь колдун?" - "Какого оно цвета?" - "Бурого, как медведь. Но голову, сэр, он держал прямо". - "По-твоему, это какой-нибудь маг, обитающий в стране льдов? - Я, поглощенный зрелищем, ничего не ответил. - Взаправду ли все это? Еретики из Данцига верили, что наши страхи порождают осязаемые воплощения. Они утверждали, будто дьявол со всеми своими кознями - всего лишь людская иллюзия. Кто знает, какие диковины западного мира примут образы наших тайных ужасов?" Вскоре туман вновь сделался непроницаемым.
Мая 18-го, 1660. Брошенный на рассвете лот показал глубину в тридцать пять морских саженей. Мы приближаемся к берегам Ньюфаундленда, и матросы забрасывают крючки для ловли трески. Я спустился в каюту преподнести мистеру Мильтону новость. Он коротко кивнул как голландец на часах у Блукоут-Скул. "Ты читал книгу под названием "Утопия"?" - спросил он. "Нет, сэр. Если только ее не продавали дюжинами в день публичного повешения". - "Сомнительно. Там говорится об открытии неведомой страны. Хочешь, продолжу? - Он не сумел сдержать улыбки. - Написал эту книгу поклонявшийся идолам богохульник и был обезглавлен". По мере приближения к цели хозяина все больше обуревают его собственные фантазии.
Мая 22-го, 1660. Видел великое множество морских летучих мышей - так их называет капитан. Они же - летучие рыбы.
"Какой они величины?" - спросил меня мистер Мильтон, когда мы стояли на палубе. "Примерно с мерланга. Но с четырьмя мишурными крылышками". - "Как похож на ангела". - "Кто, сэр? - К нам приближался мистер Баблей. - Где этот божественный знак?" - "Я выразился иносказательно, дражайший сэр. Ангелов я пока не вижу. - И шепнул мне: - Отведи меня вниз".
Мая 23-го, 1660. Приближаемся к мысу Сейбл, но в тумане его не разглядеть. По слухам, это песчаный мыс. Хозяин сидит в каюте, погруженный в размышления, бросая изредка сухие, как песок, реплики. Больше новостей нет.
Мая 24-го, 1660. Один из наших спутников умер от чахотки. Прошли мимо южной части Ньюфаундленда и, завидев сушу, матросы пустились по палубе в пляс. Сейчас между нами и Англией более чем восемь сотен лиг.
Мая 28-го, 1660. Мы встали на якорь! У острова Ричмонда, вблизи берега Новой Англии. Братья пали на колени для молитвы, а хозяин потребовал, чтобы его свели на сушу после матросов. Те уже умудрились разложить громадный костер из старых деревянных бочек, на огне которого приготовили несколько испанских дельфинов, недавно изловленных близ островов Сент-Джорджа. Добыча восхитительно переливалась яркими красками, но, как сказал мне приемыш капитана: "Не все то золото, что блестит". Моряки затянули кабацкую песенку, пересыпанную солеными словечками; такие распевает какой-нибудь возчик угля близ Скотленд-Ярда. Я думал, мистер Мильтон вознегодует, но он, напротив того, улыбнулся. "Жарят печенку, - заметил он. - Не вдыхал этого запаха с самого Лондона". Печенки дельфинов, загодя сваренные и вымоченные в уксусе, теперь были аппетитно поджарены, и я подал кусочек хозяину. "Очень приятный вкус, - заметил он. - Будь добр, положи еще". Затем мы пососали лимоны - а я, тайком, глотнул веселящей влаги. На пару с приемышем капитана.
Мая 29-го, 1660. Хозяин в веселом расположении духа. Однако, как он выразился, не настолько развеселен, как я. Либо он что-то прослышал, либо угадал сам, но больше не добавил ни слова. Теперь мы в тридцати лигах от залива Массачусетс, где наша пристань, и хозяин решил возможно быстрее закончить письмо своему бывшему секретарю Реджиналду де ла Поулу.
"Принеси черновик, - велел он мне, - и прочитай вслух концовку". - "Там говорится о времени, несущем золотой век". - "Satis". - "Что, сэр?" - "Достань перо. За недели плавания ума у тебя не прибавилось. - Он приложил два пальца ко лбу, что напомнило мне о поисковой лозе. - Продолжим наше рассуждение с вопроса?" - "Непременно". - "Тогда пиши. Как и каким образом… Нет. Вычеркни два первые слова. - Я затушевал их толстой чернильной чертой. - Каким же образом пустим мы в ход и распределим величайшие сокровища знаний и озарений свыше, с которыми Господь направил нас в этот новый мир? Нет. Начни снова. Разорви письмо. - Если не слова, то мысли его прискорбно путались, и я посчитал это признаком усталости от морской качки. - Дорогие сограждане и братья, жители Лондона! Я, Джон Мильтон, приветствую вас, извещая о взятом нами на себя в высшей степени благородном предприятии. Это предприятие достойно также безоговорочно быть занесенным в анналы на все будущие времена, дабы поколение за поколением, черпая сведения из ваших рук, могло постигнуть наш победный подступ к великому множеству изнурительных трудов. Долог и тяжек был путь, пролагавшийся нами к счастливому берегу Новой Англии - этому блаженному приюту, которого мы достигли, миновав края, коих нет на карте, и избегнув неведомых опасностей, кои таятся в океанской пучине. Здесь наше сообщество вскоре воспрянет как образец здравого и хорошо налаженного жизнеустройства, что взращено терпением и укоренено в справедливости. Я провидел издалека этот дивный берег, о котором молва в Англии не умолкала, и явился сюда в надежде обрести более надежное убежище. Вскоре мы станем обладателями просторной страны, добрые братья, немногим уступающей нашей родине. Это заново созданный мир, предсказанный издавна, поразительное сооружение… - Он со стоном умолк. - Строй речи расплывается. По - моему, напор слабеет. Или же вступление слишком содержательно, слишком ярко?" - "Все это очень насыщенно, сэр. - Хозяин сник, и я попробовал его взбодрить. - Нам всем хотелось бы насытиться соком этого сладкого плода".
Он улыбнулся и потрепал меня по макушке. "Ты-то должен знать, Гусперо, что некий плод для нас запретен. Поди-ка сверь курс у нашего доблестного капитана".
Мая 30-го, 1660. Мы прошли вдоль берега мимо мыса Порпойс, не упуская суши из виду. Миновали Блэк-Пойнт и Уинтер-Харбор - и, как сообщил капитан Фаррел, скоро начнем отклоняться на восток от коварного острова Шоулз. "Мыс Дельфин, Черная коса, Зимняя гавань, остров Отмели. Такие названия, - сказал мне хозяин, - пригодны для страны-аллегории. На этом берегу мы сумеем преподать другим народам уроки жизни".
Июня 1-го, 1660. Глубина сто двадцать саженей. От мыса Энн нас отделяет семь лиг.