Июня 2-го, 1660. Днем штормило, и, не видя суши, из опасения оказаться на подветренной стороне, мы всю ночь держались в открытом море.
Июня 4-го, 1660. Мы огибали мыс Энн, и при первом проблеске рассвета я прочно устроил моего доброго хозяина на палубе с тем, чтобы он присутствовал при завершении чреватого погибелью пути через океан. Показался наш долгожданный причал в заливе Массачусетс, однако внезапно налетевшая буря отбросила нас далеко в сторону.
Июня 5-го, 1660. Господи, помоги нам! Мы дрейфуем по воле волн меж островов. Блок-Айленд остался позади, но капитан твердо надеется подойти к берегу. Пока заканчиваю.
5
- Вот что интересно. Дневник я хранил в кармане. Здесь. Смотри. Видишь, на страницах пятна от воды? Ох, Кейт, меня просто в дрожь бросает. Если хочешь, проверь сама, как я дрожу. Там же, в кармане штанов, он лежал, когда мы полумертвыми выползли на берег. Пережив крушение бедного "Габриэля", побитый о скалы, оглушенный неумолчным рокотом океана, я чувствовал, что побывал в аду и вернулся обратно. Ей-богу. Мистера Мильтона, простертого на песке без чувств, вот-вот могло унести волнами, поэтому я тянул его и волочил, пока не выволок на более высокое место. Я прислонил его к поваленному дереву, как старого Джека-трубочиста в майский праздник. Только этот старый Джек не думал вопить. Он сидел, задрав голову и глядя в небеса. В глаза ему падали капли дождя, но он ни разу не моргнул. Я устроился рядом, и меня тут же сморил сон. Я говорю "сон", Кейт, но на самом деле это был и сон и бодрствование одновременно, потому что едва я задремал, как мне привиделось, что я снова тону. Я тут же очнулся, вновь закрыл глаза и еще раз пробудился в испуге. "Ну что, хозяин, с пуховой периной не спутаешь, правда?" - заговорил я, после того как целый час то вздремывал, то вздрагивал.
Не получив ответа, я обернулся к хозяину. Он то ли бормотал что-то, то ли стонал, и мне пришлось поднести ухо к самым его устам, чтобы расслышать: "Христос, спаси нас, Христос, спаси нас, Христос, спаси нас, Христос, спаси нас". - "Да уж, - сказал я громко, - пусть бы кто-нибудь нас спас".
Мы были совсем одни. Впервые я внимательно огляделся, и, знаешь, Кейт, в иных обстоятельствах лучше быть слепым, чем зрячим. На берег выбросило тела некоторых наших попутчиков, побитые, все в крови…
- Молчи, Гус. Вижу, ты хочешь напугать меня до смерти.
- Тогда, пока я рассказываю, держи меня за руку. На мелководье плавали трупы коров и овец, вперемешку с досками, бочками, обломками матч и шпангоута. А знаешь, что мне сейчас пришло в голову? Старая песенка: "Сломан, сломан Лондонский мост, Лондонский мост, Лондонский мост". Вблизи от берега качался на волнах, как мне почудилось, жеребенок, но это оказался приемыш капитана. На этот раз он в самом деле упился вусмерть.
- Ох, Гус. Как ты можешь над этим смеяться? Ну вот, ты опять заулыбался.
- Поверь, Кейт, тогда мне было не до веселья. Я лег и заплакал. Завыл волком. Но потом остановился. Сзади послышался шум, и я обернулся. Знаешь, Кейт, шум шел от земли! За песчаными дюнами и высокой травой стояли ярко-зеленые заросли. В жизни ничего подобного не видел: большущие кусты и травы, деревья просто гигантские, увитые вьющимися растениями и виноградом. Что и говорить, в Хаунслоу-Хит ничего подобного не водилось. Одни канавы. И потаскухи.
- Гус!
- Ни разу к ним не прикоснулся. Дорожу своим здоровьем. И повсюду был разлит туман, струился от деревьев и кустов, вместе с ароматом жизни. Произрастания. Ну вот, подумал я. Жизнь и смерть идут рука об руку. А теперь, Кейт, и у тебя в животе завелась частица этой жизни.
- Знаю. Пока я ее не чувствую, но знаю, что она там есть.
- Значит, это будет девочка?
- Да. Не приставай, Гус, рассказывай дальше.
- Я спустился к краю прибоя, держась поодаль от трупов наших собратьев. Однако между дюн я заметил тело, которое, лежа лицом вниз, подавало слабые признаки жизни. Я поспешил туда. Это оказались пустые шляпа и плащ, по удивительной случайности не разлученные морем. Они премило сохли на солнышке, и я задумался, не пригодятся ли нам эти вещи. На мне были только штаны, а оглянувшись на нашего доброго хозяина, я обнаружил, что он и вовсе гол. Море не только ободрало его, но и обобрало до нитки, и теперь, если мне позволено будет так выразиться, он остался в чем мать родила. Что ж, как говорят в Кобельро- ве, лучше синица в руке, чем дым в небе, - я взял одежду и вернулся к хозяину. "Вот, сэр, - сказал я. - Позвольте мне вас прикрыть".
- А что это за Кобельров, Гус?
- Кобели. Дохлые псы. И ручей во рву. Мистер Мильтон воздел руки к небесам, словно собирался произнести проповедь. Но я не услышал ничего, кроме все того же: "Христос, спаси нас, Христос, спаси нас, Христос, спаси нас". - "Я начинаю думать, сэр, что, если мы хотим спастись, нам нужно двигаться". И я укутал его плащом. Потом водрузил шляпу себе на голову, чтобы укрыться от палящего солнца, и возвратился к береговой линии поискать пищи, воды или еще чего-нибудь полезного.
Вначале мне не везло, но затем я заметил выброшенные на берег две головы сыра, которые были привязаны к бочонку с маслом. Один из наших собратьев лежал, мертвый, невдалеке. Видно, он утонул, держа в руках бочонок и сыр. Похоже было на то. Ох, Кейт, прости, я не хотел тебя пугать. Вас ведь теперь двое, если ты понимаешь, о чем я. За плечами у покойника висел небольшой мешок, и мне захотелось посмотреть, что в нем. "Не взыщите, сэр, - сказал я, - но, сдается, на том свете вам этот мешок не понадобится. - Я отвязал мешок и, открыв его, обнаружил кремень и нож в промасленном кожаном футляре. - Там, куда вы, надеюсь, отправляетесь, нет нужды ни в кремне, ни в огне". Разговаривать мне было не так жутко, как молчать. Думаю, нам всем от этого становилось спокойнее.
Я собрал все, вместе с мешком, и вернулся к мистеру Мильтону. Любопытно мне знать, Кейт, куда же все-таки он подевался. Когда я подошел, причитать он уже перестал и глядел на меня беспомощно, в точности как сонная малютка Джейн. "Ну, ну, - сказал я, - все будет хорошо".
Поблизости в волнах я разглядел козу и направился туда, чтобы вытащить ее на берег. Пробираться меж мертвых тел - занятие не из приятных: у меня было странное чувство, будто они вот-вот схватят меня за руки и утащат под воду. Однако я добрался до козы и за ноги выволок бедную тварь на сушу. Воспользовавшись своим новым огнивом, разжег костер из нескольких ветвей, которые успел собрать; промоченные ливнем, они вначале дымились и тлели, но затем разгорелись как следует. Надел кусочек козлятины на нож и начал жарить. "Мяса, сэр?" - "Ответь, Гусперо, наша смерть уже рядом или медлит на пороге?" - "Ни то ни другое, сэр, ежели вы отведаете этого доброго мясца". - "А что это?" - "Козлятина. Чудом попавшая нам в руки. - Мне показалось, что он воротит нос. - Но вы, если вам так угодно, можете питаться земляными орехами и желудями". - "Нет. В нынешней нужде козлятина - хорошее подспорье. Как она на вкус?" - "Бесподобна. Попробуйте сами".
Он немного пожевал и вновь обратил ко мне беспомощный взгляд. "Пить, - сказал он. - Мне нужно смочить чем-нибудь пересохшую глотку". - "Минуту, сэр". - "Но, пожалуйста, не дольше. Я терзаюсь жаждой".
Я огляделся, чувствуя себя так уверенно, словно у водопроводных труб Шордича, и тут же обратил внимание на одну из скал. "Кто-то свыше о вас печется, мистер Мильтон". - "Знаю". - "Там сохранилась дождевая вода, еще не успевшая испариться". - Я подвел его туда и поднес его ладонь к выбоинам, полным дождевой воды.
Он склонился и стал пить. Закончив, он вытер рот рукой.
- Нет-нет, Гус. Он всегда такой аккуратный. С тонкими манерами. Белье у него удивительно чистое: я отстирываю его играючи. А за столом он непременно вытирает нож о салфетку после еды.
- Если б не ты ему прислуживала, Кейт, он бы вряд ли вообще притрагивался к еде.
- Зато тебя, Гус, долго уговаривать не приходится. Что поесть, что выпить - это ты всегда готов. Надеюсь, к слову, у тебя в стакане простая вода.
- Если моя история тебе пока не надоела, я добавлю еще несколько слов. Напившись вдосталь, он вроде как огляделся. "Вокруг тихо, как среди ночи. Мы с тобой одни, Гус? Еще кто-нибудь спасся?" - "Не вижу ни единой души. Живой, то есть". - "Думаю, со времен апостола Павла не бывало таких жестоких, прискорбных бурь". - "Похоже на то. Знаете, о чем я думаю?" - "О чем ты думаешь, Гусперо?" - "Я думаю, нам пора убраться с солнцепека". - "Найти убежище под сенью листвы?" - "Именно так". - "Да, теперь я чувствую - солнце над головой. Какое оно здесь - большое?" - "Громадное. Это необычное место, сэр: океанские воды, лес, песок, трава - все смешалось". - "Солнце такое же свирепое, как в Аравии?" - "Полагаю, что хуже. И все же зелени вокруг хватает. Вот там вылезла после шторма трава. Еще немного и достигнет человеческого роста. Какие громадные стебли и широкие листья - в Англии я ничего подобного не видел". - "Чего же ты хочешь? Дикие края - косить некому, коров пасти тоже". - "Теперь можно бы и попасти, да только они дохлые". - "Да. Расскажи мне о "Габриэле"".
Мы сели рядом в тени скалы. Чертя круги на песке, чтобы не смотреть на жутких мертвецов, я описал ему все, что видел за день. Он тоже не поднимал головы и внимательно слушал. "Ладно, довольно, - произнес он, когда я рассказал о пилигриме с мешком за плечами. - В краю, куда нас направила воля Божья, есть нечто от мира зла. Иначе как объяснить этот ураган и множество погибших? Мы спаслись не случайно, Гусперо. Нам предназначено снова блуждать в пустыне, каковая пустыня должна служить аллегорией всей падшей природы. Боже правый, что это за шум?"
- Ты почему стонешь, Гус?
- Я изображаю шум, который мы услышали, Кейт - что-то среднее между вздохом и стоном. А кроме того, ты права - у меня в стакане не просто вода. Мистер Мильтон схватил меня за руку. "Что, если это перекликаются разбойники?" - "Людям здесь нечего делать, сэр". - "А если это не человек? Если это дикий зверь? - Через мгновение звук повторился. - Прячь голову!" Но мне было слишком любопытно, я высунулся из-за скалы, взглянул и - знаешь, Кейт - взвизгнул, как старая дверь. Не бойся, изображать это я не собираюсь.
"Кто там? - шепнул он яростно. - Говори". - "Это медведь, сэр. Большущий - в Лондоне я таких не видел. И чернущий". - "Разверзлись адские врата. Что он делает?" - "Пожирает дохлую рыбу, которую выбросило штормом. Набивает себе брюхо и ни о чем худом не думает. Скорее всего, нам не стоит его бояться". Но не успел я отвести глаза, как медведь выпрямился и стал нюхать воздух. Он был ростом с куклу на Одежной ярмарке, и он начал к нам приближаться. Сообразив, что зверь почуял запах козлятины, я живо кинулся к тлеющему костру, схватил шкуру и обугленные куски мяса и зашвырнул их как можно дальше в океан, надеясь, что медведь последует за ними.
- Что это за Одежная ярмарка?
- Ярмарка, где продают одежду. Медведь не свернул с пути. Тогда я поднял козлиную тушу и кинул ему, надеясь, что он остановится и примется за еду. Но он продолжал семенить. Враждебных намерений я в нем не разглядел, скорее он напоминал старичка на прогулке. Но что-то раньше не попадалось мне старичков с такой тяжелой походкой, и мистера Мильтона начала бить дрожь. Он схватил меня за руку и повлек в тень скалы. "А теперь бегом", - шепнул он. "Только если вы побежите со мной вместе". - "Куда слепцу соревноваться с медведем? Ты что, рехнулся? Вперед". - "Нет. Я останусь с вами".
Медведь был уже рядом, и я чуял его дыхание, вонючее, как вчерашняя соленая рыба. И тут мистер Мильтон поднялся из нашего убежища, выпрямился и вскинул по направлению к зверю правую руку. Вот на такой манер. Глаза слепые, волосы всклокочены - Гог и Магог, скажу я тебе, точно бы испугались. Нет, Кейт, обещаю не вопить, я только чуточку повышу голос. "Прочь, мерзкий зверь, - вскричал он, - отродье Цербера и непроглядной ночи! Прочь! Ищи укрытья там, где тьма заботливо простерла крылья. Прочь, говорю я, прочь!" Животное уставилось на него, потом облизнуло себе лапу и, повернувшись, бегом потопало в лес позади нас.
У меня дух захватило от удивления. "Что это - магическое заклинание?" - "Да". Мистер Мильтон тяжело дышал.
Я знаю, в каком возбуждении он произносит речи. Потом долго не может успокоиться. Он вспотел?
- Еще бы! Утер лицо рукавом того самого плаща, который я добыл для него из воды, и говорит: "В этой глуши мы как две свечи, разгоняющие тьму. Ладно, Гусперо, я взбодрился от своих собственных слов. Спроси меня, что нам делать дальше". - "Что нам делать дальше, хозяин?" - "Странствовать по лесам и пустошам, по холмам и долам! Я буду следовать за твоими юными стопами, поскольку слепота обрекает меня на то, чтобы тащиться в хвосте. Иными словами, дорогой Гусперо, побредем вперед. Проложим путь по этим западным полям".
Я замечал уже прежде, что слова для него - вроде спиртного для пьяницы, но ни разу еще он при мне не упивался так собственной речью.
"И куда же мы направимся, сэр?" - "От беспорядочных движений тоже иной раз бывает польза, Гусперо. Но мы не должны уклоняться от того, что назначила судьба. Мы пойдем вперед, полагаясь на помощь Провидения. Леса нехоженые ждут и новые луга. А что, еда у нас кончилась?" Я собрал куски жареного мяса, которые бросил медведю, и мы с жадностью на них накинулись. В тот вечер мы бок о бок сидели у огня.
- В точности как мы сейчас, да, Гус?
- Тогда не было так уютно, Кейт. Я собрал немного деревяшек, выброшенных на берег, и раздувал костер, а он шипел и потрескивал в тишине. Хозяин сидел молча и, казалось, глядел в самую сердцевину огня. Что ему там виделось, кроме, разве только, жара?
- Разные истории, Гус, как любому из нас. Иногда, сидя со мной, он рассказывал о древних временах. О прежних королях, о городах, ушедших под землю. Мистер Мильтон обожает всякие развалины.
- В тот вечер он сам был как развалина. "Холодает, - проговорил он, плотнее запахиваясь в свой новый плащ, и мы опять замолчали. Я начал мурлыкать какую-то мелодию, но он продолжил говорить, словно и не делал перерыва. - Надеюсь, нас не занесло слишком близко к арктическому поясу. Это была бы беда. Ты как - окостенел?" Я, не удержавшись, прыснул. "Что это значит?" - "Окоченел. Замерз. Задубел от холода". - "Нет-нет. По мне так сейчас достаточно тепло". - "Выходит, ты не окостенел?" - "Если вам угодно так выразиться". - "Угодно".
Мы снова замолчали, и он склонил голову набок, прислушиваясь к огню. Мне нравилось наблюдать за ним в такие минуты и гадать по лицу и движениям, о чем он думает.
- Ох, Гус, знаю. Когда он дергает носом, это значит - собирается сказать что-нибудь смешное. Когда на лбу появляется складочка - припоминает цитату. А когда большая складка - придумывает что-то свое. Я верно говорю?
- Да, Кейт. В таких случаях он сильно морщит лоб. "Как ты думаешь, Гусперо, ожидает ли нас на западе золотой век?" - "Разве что злой человек, сэр". - "Нас привела в здешнюю глушь некая сильная направляющая рука. С каким намерением это сделано, я не вполне понимаю, да и должен ли? Что нам следует знать, то Бог откроет". Едва он замолк, как из леса донесся жутчайший вой. Можно я повою, Кейт? Вот. Сразу полегчало на душе.
"Что это за нечеловеческие звуки?" - спросил хозяин. Волосы у меня встали дыбом. "Звериный вой, сэр". - "Хищников, что рыскают в ночи?" - "Думаю, это волки". - "Затуши огонь. - Он содрогался всем телом, словно наглотался ртути. - Гаси костер, живее!" Я загасил костер шляпой, и мы оба, трясясь от страха, оказались в темноте. "Мне приходилось слышать, - шепнул он, - как они нападали на путников в Германии. В здешней глуши они, наверное, еще свирепей?" - "И что же нам делать, сэр?" - "Молиться. - Хозяин забормотал себе под нос. - Кто привел меня сюда, тот меня отсюда и выведет. - Он был ни дать ни взять лавочник, подсчитывающий свои доходы. - Наставь меня, что претерпеть смогу и как повиноваться должен. Кто терпеливей страждет, тот на большее способен".
Я всполз на скалистый выступ и вгляделся в ночь. Там и сям среди деревьев мелькали фонарики, но, ясное дело, Кейт, это были глаза тех самых рыщущих волков. Они снова подняли вой, на который, казалось, вся земля вот-вот откликнется звоном, как церковные колокола, но мистер Мильтон сумел овладеть собой. "Они удаляются, - сказал он мне твердо. - В сторону от берега. Слава Создателю". Знаешь ведь, что он всегда бывает прав? Я снова разжег костер, и мы заснули.
На следующий день началось наше путешествие по незнакомой местности. Прежде всего мы преклонили колени в молитве. Я помолился только самую малость, но, пока хозяин раскачивался на пятках, успел упаковать в мешок хлеб и сыр. Потом я взял хозяина за руку и повел его прочь от берега. Он спотыкался о раковины и камешки, но я, вроде мула, сохранял гордое равнодушие, хотя он то и дело вскрикивал. "Что тут за камни?" - спросил он. "Да так, сэр, галька". - "Я бы сказал, что это валуны и булыжники. Скоро я превращусь в отбивную, начиная с ног. - У него испортилось настроение, и он вдруг напустился на меня. - Когда ты наконец перестанешь крутить себе волосы, как швея нитку! Ты меня отвлекаешь. - Я по-прежнему держал его за руку, так что он почувствовал мои движения. - Верно, Спаситель пробыл тридцать дней в пустыне. Я должен научиться следовать Его божественному примеру". - "Для начала неплохо бы следовать за мною, сэр. Там впереди ровная тропа". Утес был премилый, похожий на холмы у нас в Излингтоне, и я повел хозяина наверх.
- Они ведь не больше наших девонширских холмов? До чего же они красивые, Гус. Я по ним скучаю.
- У нас в Лондоне холмов немного, Кейт, но у нас есть Корнхилл - "Хлебный Холм".
- У нас есть верещатники, где рыщут дикие звери.
- А у нас Мурфилдз - "Вересковые Поля", где сидят в заключении дикие люди.
- У нас есть море.
- А у нас зато - Маршалси, "Маршаллово Море". Теперь мы квиты, и ты не будешь возражать, если я продолжу рассказ? Я повел мистера Мильтона вверх по холму, который, конечно, девонширским холмам не чета. "Ах, - вздохнул он, - до чего же чист воздух. Такой чистый и целительный, что им можно насыщаться". - "Если вы не против, я бы лучше остался при своем сыре. Ну вот, отсюда хорошо видна окрестность".