- Как жизнь? - к Данилову протиснулся Эдик.
- Нормально, - откликнулся Данилов, пожимая его руку. - Какие у тебя новости?
- Да никаких, разве что выговор мне светит.
- Уже успел? - удивился Данилов, выходя в коридор. - Прыткий ты, однако, юноша. А за что?
- Бабку Сваталову знаете? Лоховецкая, три?..
- Кто ж ее не знает - Прасковью Мефодьевну-то? Знаю, конечно. В чем ты провинился?
Прасковья Мефодьевна Сваталова всю свою жизнь проработала секретарем в Волгоградском районном суде, а по выходе на пенсию заскучала, но вскоре нашла себе развлечение по душе - стала матерой жалобщицей. Одно упоминание ее фамилии вводило в трепет и участкового милиционера, и участкового врача, и сотрудников ДЭЗа… Старуха Сваталова не мелочилась - писала свои жалобы сразу на имя мэра, Генерального прокурора или министра внутренних дел. С заоблачных высот жалобы спускались ниже, и начинались разбирательства, заканчивающиеся наказанием виновных. Побывать на вызове у Прасковьи Мефодьевны и не получить вслед жалобы было очень трудно, но тщательное мытье рук с мылом перед осмотром и внимательное выслушивание старушечьих жалоб помогали Данилову лечить гражданку Сваталову без последствий.
- Забыл передать актив в поликлинику, - улыбнулся Эдик, - и бедная старушка напрасно прождала участкового врача…
- Ничего, - "утешил" Данилов, - посидишь год без премии - будешь умнее и внимательнее.
- Что я узнала! - вклинилась между ними Вера. - Говорят, Надьку уже два раза на допрос вызывали.
- Что так? - Данилов остановился напротив двери, ведущей в раздевалку, и внимательно посмотрел на Веру.
- Говорят, Метастаз дал против нее показания. С того Надька и ходит злая, как черт, и то и дело на людей срывается.
- Что-то не заметил, - Данилов пожал плечами.
- Так вы-то с ней почти не общаетесь.
- Источник надежный? - спросил Старчинский.
- Надежней не бывает.
- Нам прощаться пора… - Старчинский достал из кармана пищащий наладонник.
- Шестьдесят два - двенадцать - вызов! - разнеслось по подстанции. - Двенадцатая бригада - вызов!
Старчинский пожал на прощанье Данилову руку, а Веру чмокнул в щеку.
- Какие, однако, между вами вольности! - заметил Данилов.
- Это разве вольности! - Вера пренебрежительно махнула рукой. - От вольностей дети бывают.
- Большое начинается с малого, - обронил Данилов, скрываясь в раздевалке.
Шкафчиков на подстанции всегда было вполовину меньше, чем сотрудников. Данилов делил свой шкафчик с Саркисяном. Тот был удобным, аккуратным соседом, не набивавшим шкафчик всяким мусором. Не то что Бондарь, за которым его сосед Артем Жгутиков вечно выбрасывал какие-то заплесневевшие или протухшие объедки. Простой и хваткий доктор Бондарь мог стянуть или выпросить на вызове куриную ногу, съесть ее наполовину, а остаток забыть в кармане формы.
Данилов переоделся, накинул на плечо ремень своей сумки и собрался уходить.
- До свидания, Владимир Александрович, - в раздевалку заглянула Елена Сергеевна, сделавшая утренний обход территории железным, неукоснительно соблюдаемым правилом.
- До свидания, Елена Сергеевна, - вежливо отозвался Данилов…
Стоя на троллейбусной остановке, он прокрутил в уме вчерашнюю ситуацию с избитой женщиной, скрывавшейся от розыска, и подумал о том, как бы поступила заведующая, окажись она на его месте. Сдала бы бедняжку, как говорится, "с потрохами" или же повела бы себя подобно Данилову? Почему-то он больше склонялся ко второму варианту, хотя…
- Tempora mutantur et nos mutamur in illis, - незаметно для себя Данилов произнес всплывший из глубин памяти латинский афоризм вслух.
- Что вы сказали? - обернулась к нему пожилая женщина в вязаном зеленом берете, стоявшая на той же остановке.
- Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними, - перевел Данилов.
- Это точно, - согласилась женщина, - только транспорт как ходил через пень-колоду, так и ходит…
В троллейбусе было пусто - утренний поток народа двигался в других направлениях - до станций метро "Кузьминки" или "Выхино". Ехать до "Рязанского проспекта" хотелось немногим.
Данилов смотрел в окно, и каждый из проплывающих мимо домов был для него не просто домом, а "домом с историей". Вот в этой школе у директрисы часто подскакивает до заоблачных высот давление. В этом доме живет скандальный ветеран Тимошин, способный кого угодно довести до белого каления своими придирками. Данилова с Верой он недавно обвинил в том, что они вместо спирта протерли перед инъекцией его зад ацетоном. В этой башне живет журналист, которому раз в четыре дня проводят гемодиализ. В следующем за башней здании, за свою протяженность прозванному Великой китайской стеной, выездной врач Данилов принял первые в своей жизни роды. Девчонке этой осенью должно исполниться восемь лет, школьница уже. Неужели - целых восемь лет? А казалось - это было только вчера…
От шестнадцатиэтажки у метро "Рязанский проспект", где он получил по голове обрезком трубы, Данилов отвернулся заранее. Куда приятнее было созерцать супермаркет, откуда он госпитализировал в реанимацию сто шестьдесят восьмой больницы охранника, подкошенного осложненным инфарктом. Охранник дважды пытался помереть, но Данилов так и не дал ему этого сделать…
Угол Лоховецкой и Рязанского проспекта. Данилов улыбнулся, вспомнив мужика, отравившегося бутылкой паленой водки. Он потом написал на Данилова жалобу, читая которую ржала вся подстанция. Суть жалобы заключалась в том, что доктор (по халатности, а как же иначе!) использовал для промывания желудка не кипяченую, а обычную водопроводную воду. Так оно и было - не в каждом ведь доме найдется запас литров в двадцать - двадцать пять заблаговременно прокипяченной и остуженной воды. Заведующий подстанцией оставил жалобу без последствий.
А в подъезде "сталинского" дома напротив Данилова пытались ограбить наркоманы. Двое доходяг, еле стоящих на ногах, угрожали ему ножом и вообще чувствовали себя крутыми перцами. Данилов отговорился тем, что все наркотики уже успел израсходовать на вызовах и благополучно ушел. Впрочем, ему ничего не стоило выбить нож из дрожащей руки и размазать обоих горе-грабителей по грязной стене подъезда, но Данилов не любил насилия и по мере возможности старался не прибегать к нему.
Троллейбус поднялся на мост, и взору Данилова открылась малая родина - московский район с загадочным названием Карачарово. То ли кого-то когда-то здесь карали за некие злокозненные чары, то ли карали при помощи этих самых чар. Остряк Полянский на полном серьезе утверждал, что жители Карачарова издревле отличались чрезмерным пристрастием к зеленому змию, вследствие чего обычно передвигались на карачках, так как ноги отказывали им служить. Отсюда и пошло название "Карачарово".
Данилов, как и подобает коренному москвичу и истинному патриоту родных мест, придерживался более красивой версии, а Полянскому, как только тот вспоминал про "карачки", по-дружески советовал заткнуться.
Родное Карачарово нравилось Данилову больше всех прочих мест в Москве. Небольшой уютный район, до сих пор сохранивший остатки первозданной патриархальности. На узеньких зеленых улочках, где еще сохранились двухэтажные дома, возведенные после войны пленными немецкими солдатами, царили покой и умиротворение. Данилову с детства казалось, что, отгородившись от мира железнодорожным полотном с одной стороны и эстакадой - с другой, Карачарово живет в своем особом неспешном ритме, убыстряя его в самых, что ни на есть, исключительных случаях.
Глава четырнадцатая
Сотрясение основ
- Представляете? Берет и сует мне в нагрудный карман полтинник!
- Рублями?
- Естественно! Как сторожу на стоянке. И говорит так, знаете ли, вальяжно: "Держи, братан, на сигареты!"
- А ты чего?
- Достаю его полтинник, добавляю к нему свою десятку и сую ему за резинку треников, да еще от души щелкаю его по пузу и говорю: "А это тебе, братан, на надгробие! Если из дерьма делать, то как раз денег хватит!"
- Алексей Вячеславович, зайдите, пожалуйста, ко мне! - попросила Елена Сергеевна, появляясь в дверях курилки. - Немедленно.
- Иду! - доктор Могила оборвал свой рассказ, сделал одну за другой две жадные затяжки, с сожалением затушил длинный, чуть ли не в полсигареты окурок и, провожаемый ободряющими репликами коллег, пошел в кабинет заведующей.
- Садитесь, Алексей Вячеславович, - новая заведующая, в отличие от Тюленькова, не любила, чтобы подчиненные стояли перед ней в позе провинившихся детей. - Скажите, пожалуйста, неужели вам мало одной жалобы за месяц? Зачем нарываться снова?
- Да не обзывал я вашего полкаша "трехзвездочньм холуем"! - воскликнул Могила. - Сколько можно!
- Он скорее ваш, чем мой, - спокойно поправила Елена Сергеевна. - Ведь это вы были у него на вызове.
- К сожалению! - Могила надулся и демонстративно уставился в окно.
- Учитывая неопределенность ситуации, я не стала объявлять вам выговор, хотя наверху мое решение не встретило понимания, а ограничилась беседой, во время которой вы утверждали, что с больными всегда ведете себя корректно. Было такое?
- Было! - кивнул Могила.
- И как же с этим вашим утверждением вяжется ваш же рассказ, который я только что слышала?
- На оскорбление надо отвечать оскорблением!
- Да, да, конечно - око за око, зуб за зуб, - поддакнула Елена Сергеевна. - Вам сколько лет, Алексей Вячеславович?
- Сорок один.
- А мне показалось, что четырнадцать…
- Но поставьте себя на мое место, Елена Сергеевна! - Могила возбужденно замахал руками. - Какой-то хмырь позволил себе таким вот царственным жестом оскорбить меня…
- Вас оскорбил сам поступок или сумма? - уточнила Елена Сергеевна.
- И то, и другое! - вырвалось у Могилы. - То есть конечно же поступок!
- А нельзя было просто отказаться?
- Можно, но тогда у меня на душе остался бы осадок, - Могила перестал жестикулировать и понизил голос: - А так - я поставил хама на место.
- А он напишет на вас жалобу, - вздохнула заведующая. - Это будет вторая жалоба за месяц, и тогда вы точно на год распрощаетесь с премией… Стоит ли овчинка выделки?
- А вдруг не напишет? - предположил Могила.
- Напишет другой, - уверенно ответила заведующая. - Ведь вы не собираетесь менять свое поведение?
- Ну почему же, Елена Сергеевна…
- Я не могу понять, что происходит на подстанции, - заведующая нервно завертела в руках взятый со стола карандаш. - Не самая плохая подстанция, не самые плохие сотрудники, и вдруг столько жалоб… Такое впечатление, что с моим приходом все рухнуло в тартарары! Неужели при Тюленькове все было так же, но он попросту прятал концы в воду? Не может быть!
- Елена Сергеевна… - Могила поерзал на стуле, - раньше у нас действительно было поспокойнее, но… как бы вам сказать… неужели вы сами не догадываетесь - кому выгодно вас подставлять?
- И кому же? - в тонких пальцах Елены Сергеевны карандаш неожиданно переломился пополам.
- Ну, кто мог метить на ваше место?
Сказав "а", Могила не собирался говорить "б". Он вообще не стал бы затрагивать эту тему, если бы не был признателен заведующей за "спущенную на тормозах" жалобу отставного полковника.
- Дмитрий Александрович? - других вариантов у Елены Сергеевны не было.
Могила кивнул.
- Этого можно было ожидать… - про себя произвела заведующая. - Алексей Вячеславович, а что бы вы мне посоветовали?
- В каком смысле?
- Ну, вы не один год проработали в этом коллективе, вы хорошо знаете людей, куда лучше меня разбираетесь в сложившейся ситуации… Как вы поступили бы на моем месте?
- Если у вас на руках никудышный расклад - пасуйте и постарайтесь взять свое при следующей раздаче.
Могила был заядлым преферансистом. После суток дежурства он мог спокойно просидеть следующие сутки над картами. Главное - чтобы компания подобралась хорошая и карта шла.
- Боюсь, что под следующую раздачу попаду я сама, - горько усмехнулась Елена Сергеевна. - Скажите, а кого бы вы сами хотели видеть старшим врачом?
- Федулаева, - не раздумывая ответил Могила.
- Почему? Обоснуйте! - потребовала заведующая.
- Юрка - толковый доктор и хороший человек. Он справедливый, спокойный по натуре. Его уважают.
- А какие у него недостатки?
- Он застенчив. Это его единственный недостаток. Но на руководящей работе этот недостаток быстро пройдет. Во всяком случае, Федулаев никогда не станет рыть вам яму за вашей спиной…
- А Чугункин станет?
- Чугункина вы в старшие врачи не уговорите. Никогда.
- А вас? - улыбнулась заведующая.
Могила выдержал паузу, снова заинтересовавшись видом из окна.
- Уговорите, но не возьмете, - наконец-то ответил он. - И вы, Елена Сергеевна, прекрасно это знаете. Я же грубиян.
- Недостатки есть у всех, - заметила заведующая.
- Шестнадцатая бригада - вызов! Шестьдесят два - шестнадцать - вызов! - прогремел по коридору голос Люси Сиротиной, заглушая трель наладонника в кармане Могилы.
- Пусть наш разговор… - начала заведующая.
- Останется между нами! - докончил уже из коридора Могила.
После ухода Могилы Елена Сергеевна достала из ящика стола чистый лист бумаги и попыталась нарисовать схему расстановки сил на подстанции. Она любила составлять различные схемы - так ей лучше думалось.
Разделила лист на две равные части вертикальной чертой, правую половину обозначила знаком "плюс", а левую - знаком "минус", помедлила с минуту и начала заполнять чистое пространство инициалами.
"ДА", "Б", "Р", "Сф" сразу же отправились "налево". В недружелюбном к себе отношении старшего врача и докторов Бондаря, Рогачевской и Сафонова Елена Сергеевна не сомневалась. Разговор с Могилой только убедил ее в собственной правоте. После недолгого раздумья она добавила сюда же фельдшеров Сорокина, Малышкова и Кутяеву, но почти сразу же вычеркнула двух последних. Малышков дорабатывает до пенсии, ему не до интриг и подковерной борьбы, а Кутяева вряд ли может принять чью-то сторону. У таких, Как она, только одна позиция: "против всех", другой быть не может.
В правой части оказалось гораздо больше сотрудников, чему Елена Сергеевна в душе порадовалась. Она быстро черкала ручкой, мысленно прикидывая, предполагая, взвешивая… Под конец остались три кандидатуры.
Доктор Жгутиков - аморфный и непонятный. Ни рыба ни мясо.
"Ну, его к черту!" - решила Елена Сергеевна и не внесла Жгутикова ни в один из списков.
Надежда Казначеева. Деловитая, аккуратная, лояльная. В хороших отношениях с Кочергиным, но так оно и положено старшему фельдшеру дружить со старшим врачом. Елене Сергеевне Казначеева скорее нравилась… Правда, пару раз она перехватывала не очень дружелюбный взгляд старшего фельдшера, но к чему толковать взгляды? Может быть, человек просто устал и торопился уйти домой. К тому же у нее неприятности - поговаривают, что арестованный водитель Ольшевский назвал Казначееву в качестве своего поставщика. Правда это или нет - пусть решают те, кому это положено по долгу службы. С учетом у Казначеевой все в порядке, Елена Сергеевна уже имела возможность убедиться в этом.
Поколебавшись, заведующая все же отправила старшего фельдшера "в оппозицию", повинуясь не столько рассудку, сколько интуиции.
Остался - он. Доктор Данилов. От него Елена Сергеевна с одинаковой вероятностью ожидала всего - и хорошего, и плохого. Даже больше плохого, чем хорошего. Впрочем… Данилов ушел в "плюс", представить его заодно с Кочергиным Елена Сергеевна так и не смогла.
"Если бы Вовка не был таким колючим…" - дала она волю мечтам и тут же спустила себя с небес на землю. Обвела все инициалы кружочками и начала соединять их линиями - прерывистыми и сплошными. Прерывистые обозначали прохладные отношения, а сплошные - дружески-приятельские. На середине своего занятия Елена Сергеевна поймала себя на мысли о том, что она пока еще слишком плохо знает своих подчиненных.
Разорванный на мелкие клочки лист отправился в корзину для мусора. Елена Сергеевна сняла трубку с аппарата, стоящего у нее на столе, и нажала одну из кнопок быстрого набора. Прыгунов ответил тотчас же, с первого звонка.
- Я слушаю.
- Здравствуйте, Борис Ефимович! Это Новицкая.
- Узнал, узнал. Ведь все мои думы только о вас, Елена Сергеевна…
По опыту совместной работы Елена Сергеевна знала, что чем мягче стелет Борис Ефимович, тем жестче в итоге придется спать. Таков уж был руководящий стиль Прыгунова - расслабить, успокоить и со всего маху врезать под дых. Подловато, но эффективно.
- Слишком большую ответственность свалил я на ваши хрупкие плечи…
- Не такие уж они и хрупкие, Борис Ефимович, - скромно и с достоинством ответила Новицкая. - Если вы мне немного поможете, то я справлюсь. Впрягусь и вытяну этот воз из болота.
- Я только за! - поддержал Прыгунов. - Что от меня требуется? Говорите! Повелевайте!
Елена Сергеевна слишком долго проработала с Прыгуновым, чтобы обманываться его показным демократизмом.
- Повелевать - ваша прерогатива! - заявила она. - На то вы и директор региональной зоны. Я могу только просить и убеждать.
- Так убеждайте же! - Борис Ефимович явно был в хорошем настроении.
- Не по телефону…
- Приезжайте. Я сегодня здесь до ночи - будем отмечать день рождение Владика.
Владик заведовал аптекой на шестьдесят четвертой подстанции и, по совместительству, как утверждали злые языки, был любовником Бориса Ефимовича, предпочитавшего суровую мужскую дружбу непрочным отношениям с женщинами.
- Прекрасно! Тогда я приеду к пяти, - Елене Сергеевне хотелось застать начальника в трезвом деловом виде, чтобы впоследствии он не смог бы отпереться от своих обещаний и переиграть оговоренное.
- Буду ждать!
О подарке Владику беспокоиться не пришлось. Еще в бытность свою старшим врачом, Елена Сергеевна взяла за правило держать наготове под рукой пару бутылок вина, бутылку водки, бутылку коньяка и две-три коробки конфет, преимущественно хороших. На всякий пожарный случай - внезапный визит кого-то из начальства, чей-то забытый день рождения, нежданный повод для праздника. Положив в пакет самую дорогую бонбоньерку, Елена Сергеевна добавила к ней бутылку красного вина. К Владику она относилась хорошо.
До отъезда оставалось еще много времени. Елена Сергеевна посвятила часть его анализу показателей, но вскоре почувствовала, что засыпает, убаюканная сопоставлением среднего время выполнения вызова без госпитализации со средним временем выполнения вызова с госпитализацией и сведением их в общее среднее время выполнения вызова. Посмотревшись в зеркало и оставшись довольна своей внешностью (в неполные сорок никто не давал ей больше тридцати - тридцати двух), Новицкая отправилась "в люди".
На кухне шло обсуждение недавнего приказа об организации работы постов "скорой медицинской помощи" при некоторых многопрофильных столичных стационарах.
Шестьдесят вторую подстанцию этот приказ миновал - честь организовать пост в "родной" сто шестьдесят восьмой больнице выпала соседям. Тем самым "поросятам", которыми руководила заведующая по фамилии Свиньина.
Но тем не менее приказ волновал пытливые умы и побуждал их к размышлениям и спорам, в которых, как известно, закаляется демагогия.