"Ах, вот как! Просится на работу. Значит, все-таки пришла с этим. - Едва заметно, с облегчением вздохнула Светлана. - Значит, поняла все-таки! Что ж, так оно и должно было случиться. Ведь она - передовая работница. Ведь она - лучше всех на промысле!"
Светлана поймала себя на том, что сейчас она смотрит на Анну Горелову с ласковой улыбкой, с очевидной симпатией. И ей захотелось сказать или сделать для этой женщины что-нибудь хорошее. Именно сейчас, когда та пришла к ней домой, осознав свою ошибку… Да!
- Анна Ильинична, а ведь мы нашли помещение для детского сада, - вспомнила Светлана. - Нашли. Брызгаловский домик знаете? Брызгаловы сегодня уезжают на Джегор. И я сегодня же позвоню в трест, чтобы прислали строителей - отремонтировать помещение. И в райздрав напишу - пусть подбирают воспитателей… Через неделю откроем детский сад. Определим туда вашего мальчика. Его, кажется, Геной зовут?
- Генка…
Никакой особой радости не выразило лицо Анны Гореловой, когда она услышала эту весть. Будто и не слышала. Черные глаза ее смотрели на Светлану с печалью, сочувствием и даже с жалостью.
- He за этим я пришла, Светлана Ивановна… - тихо сказала она. - Не за этим… Вы еще не знаете, наверное. Глеба ночью забрали…
Резкий звон заставил обеих вздрогнуть. Будильник дребезжал, трясся, норовя свалиться с тумбочки. Светлана протянула было руку, но он так же внезапно смолк.
- Куда забрали? - едва шевельнула губами она.
- В милицию, куда же еще.
- Что он наделал?
- В дом ломился. Окна разбил… Соседи и позвали участкового.
- В какой дом? - по-прежнему недоумевала Светлана.
- В наш дом, к нам… Это уж всегда так: напьется и ломится среди ночи. На всю улицу скандалит…
"Неправда это. Она нарочно выдумала".
Светлана напряженно прислушивалась к интонации голоса, зорко всматривалась в лицо Анны: врет?.. Она старалась обнаружить мстительное торжество соперницы, уличающее во лжи. Но ничего не обнаружила. Ничего, кроме обыденной печали…
Это было как удар - неожиданный и верный, прямо в сердце: не встать… Или встать?
Светлана встала, подошла к окну. И, помолчав, спросила:
- Почему же вы… не пустили его?
- И не пущу. Хватит уж, я его пускала: из дому и в дом… Теперь не пущу. Думаете, легко мне было человека, с которым семь лет прожила, за дверь выставлять. От живого мужа вдовой оставаться?.. Только уж если пошла на это - возврата не будет.
Будильник размеренно тикал в тишине.
Светлана вернулась к столу.
- Анна Ильинична, скажите откровенно: зачем вы пришли ко мне? Просто - рассказать об этом?
- Теперь и сама не знаю, зачем пришла… Попросить вас, что ли.
- О чем? - пожала плечами Светлана.
- Да о том же. Пить вы ему не давайте. Нисколько не давайте… Вас-то он должен послушаться - вас-то он… уважает. Ведь пропадет, совсем пропадет человек. А он…
Голос Гореловой дрогнул. Светлана подняла голову - и не поверила: в черных, как уголья, всегдашней печалью обведенных глазах Анны Гореловой стояли слезы. Вот одна слеза обронилась, заскользила по щеке, к губам. Горелова смущенно слизнула ее.
- А он - хороший. Добрый и честнее многих других. И ведь мастер какой! Вы бы знали его, какой он был…
Она улыбнулась сквозь слезы.
- …когда парнем был.
Размеренно тикал будильник. Светлана взглянула на него мельком: уже и на работу пора.
Горелова поднялась, поправила платок.
- Не сумела я. Терпения моего не хватило. Да и дети рядом… Не захотела мучиться дальше. Что же мне - из-за него светлого дня в жизни не видеть?..
"Вот как… И, значит, ты уверена, что я стерплю? Что я захочу мучиться? Что мне этого светлого дня не нужно?"
17
Целый день трезвонил телефон. Выпадают такие сумасшедшие дни, когда звонят беспрестанно: не успеешь положить трубку на рычаг - аппарат тотчас исходит звоном.
- Да… - отвечает Светлана.
Она прижимает трубку к уху плечом, потому что рукам дел хватает: куча бумаг на столе. Она листает эти бумаги, сорит скрепками, размашисто и быстро расписывается, где нужно, а сама прислушивается к голосу в трубке. Отвечает
- Да…
Звонит Антонюк. Его едва слышно, будто говорит он из-за тридевяти земель. ("С буровой звонит, - отмечает Светлана. - Какие скверные телефонные линии на промысле! Надо заставить связистов отремонтировать…" - и тянется карандашом к блокноту-шестидневке: чтобы не забыть о связистах.)
- Светлана Ивановна!.. - из-за тридевяти земель кричит Антонюк. А все же слышно по голосу в трубке, что Антонюк чем-то взволнован. Обрадован чем-то.
- Как у вас дела, Роман Григорьевич? - спрашивает Светлана, листая бумаги.
- В том-то и дело, что дела!.. - кричит ей Антонюк. - Девяносто восьмая и девяносто пятая скважины задышали! Нефть идет…
"Нефть идет!"
Светлана отбросила бумаги прочь. Теперь она уже обеими руками держит телефонную трубку, до боли вдавливая ухо в эбонит.
- Сколько?
- За ночь девяносто восьмая прибавила четверть тонны, - торопясь, рассказывал Антонюк. - И по соседним скважинам добыча растет… Вы меня слышите? Растет, говорю…
- Значит, растет?
- Растет!
- Ну что ж, Роман Григорьевич, этого следовало ждать. И четверть тонны - еще очень мало. Так что вы, пожалуйста, не волнуйтесь. Вы меня слышите?..
Но волнуйтесь, пожалуйста… А сама едва не задохнулись от подступившего волнения. Ну зачем волноваться? Разве иного ждали? Разве не ради этого два месяца подряд бились они над заводнением пласта? И все-таки не волноваться нельзя…
Девяносто восьмая скважина - ближайшая к девяносто девятой, в которую нагнетается вода, - откликнулась. "Задышала", как сказал Антонюк. Значит, вода уже оказывает действие на пласт, с нарастающей силой давит на него, выталкивая нефть на-гора.
В скважинах несколько раз замеряли давление - оно неуклонно повышается. А теперь будет подниматься и добыча. Постепенно, изо дня в день. Вот если бы можно было ужо сейчас рассчитать кривую этого роста, предсказать итог хотя бы на ближайшие месяцы!..
- Геннадий Геннадиевич, - позвонила Светлана в плановый отдел, - зайдите, пожалуйста, ко мне.
Как и следовало ожидать, Инихов явился во всеоружии, неся под мышкой кипу аккуратных папок - всю текущую документацию.
- Геннадий Геннадиевич, вы знаете о том, что по некоторым скважинам у нас нарастает дебит?
- Да, знаю, - развязал одну из тесемочек Инихов. Разумеется. На девяносто восьмой - плюс двести килограммов в сутки…
- Двести пятьдесят, - поправила Светлана.
- Э-э… - Геннадий Геннадиевич вынул из папки лист бумаги, поднес его к стеклам пенсне и с видимым удовольствием отчеканил: - Двести. Ровно.
- Ну, хорошо, - отмахнулась Светлана. - А по другим скважинам?
- И того меньше. Мизерное повышение… Все это в пределах суточных колебаний. Так бывало и прежде. Например… - Он снова полез в папку.
- Вот как! Значит, вы считаете все это случайностью? - язвительно сощурилась Светлана. - Вы отказываетесь видеть в этих килограммах тенденцию общего роста нефтедобычи?
- Я? Нет, почему?.. Но я привык оперировать реальными цифрами, а не…
- Геннадий Геннадиевич, - опять перебила его Светлана. - Вы - плановик. Каковы ваши планы на будущее? Ваши прогнозы?
Инихов снял пенсне с переносья, тщательно протер его носовым платком и снова водрузил на нос.
- Августовский план мы не выполним.
- А дальше?
- Квартальный план мы тоже не выполним.
- А дальше?
- Вы имеете в виду годовой план?
- Ну, хотя бы.
Геннадий Геннадиевич повернулся к окну и пристально, поверх стекол очков, глянул в синеющие дали. Раздумчиво побарабанил сухими пальцами по обложке папки.
- Видите ли… Сейчас это сказать трудно. Мы можем обратиться в трест с ходатайством о сокращении нам годового плана, имея в виду…
- Геннадий Геннадиевич, каковы ваши планы на будущее? - совсем тихо спросила Светлана.
- Вы опять спрашиваете о годовом плане? Я уже сказал…
- Нет, я спрашиваю о ваших личных планах на будущее. Ну, словом… вы еще не собираетесь выходить на пенсию?
- Как! - поразился Инихов и, уронив с носа пенсне, едва успел подхватить его ладонью. - Но ведь… для этого необходим соответствующий возраст - шестьдесят лет.
- А сколько вам?
- Мне? Сорок девять, - сказал Геннадий Геннадиевич, с жениховским достоинством одернув полы пиджака.
- А-а, - разочарованно протянула Светлана. - В таком случае…
Но тут снова зазвонил телефон.
- Алло… - ответила Светлана и, прикрыв ладонью трубку, сказала Инихову: - Мы еще вернемся к этой теме, Геннадий Геннадиевич. Вы свободны…
Инихов собрал свои папки и вышел, задрав подбородок.
На этот раз звонили с Джегора. Звонил Уляшев. Он часто теперь звонил на Унь-Ягинский промысел "для расширения контактов", по его шутливому выражению.
- Здравствуйте, Степан Ильич, - ответила Светлана, улыбаясь в телефонную трубку. Она тоже стояла за расширение контактов. - Ничего, спасибо… А вы об этом знаете? Да, на девяносто восьмой скважине. Но еще очень мало. В пределах суточных колебаний, как говорит наш плановик… Что?
За окном мягко прошелестели колеса автомашины. Фыркнул и заглох мотор. Федя приехал? Или трестовская машина?
- Ой, да что вы, Степан Ильич! - воскликнула Светлана и покосилась на трубку испуганно. - Какое там соревнование? Ведь мы уже восьмой месяц не выполняем плана, В долгах как в шелках… И лучше никакой делегации не присылайте: вызова мы не примем…
В дверь постучали.
- Войдите… Нет, нет, Степан Ильич, я не вам. Это здесь… Слушаю.
Вошел человек в кожанке и шляпе. Из-под шляпы торчит потрясающе длинный, великолепный нос шоколадного цвета. Вот это загар! Куда до него Антонюку со своим загаром… Щеки и подбородок у вошедшего человека отливают бритой синевой: там меньше загорело. А белки у человека очень белые и очень проворные…
- Садитесь, - шепнула ему Светлана, кивнув на стул.
А в трубку сказала:
- Ну, это уже другое дело, Степан Ильич. Поделиться опытом мы всегда рады с кем угодно, тем более с вами… Почему? Ну, предположим, личная симпатия. Устраивает вас?
Она засмеялась и взглянула на сидящего в кабинете человека, будто извиняясь перед ним: вы, мол, извините, но это разговор деловой - прерывать нельзя. Сейчас закончим.
Человек с великолепным носом в ответ на ее взгляд широко улыбнулся, сверкнул полной челюстью золотых зубов - вот это челюсть! Оружейная палата, а не челюсть… Очень забавный на вид человек. Интересно - кто такой? Из "Печорнефти"? Или, может быть, из Совнархоза? Светлана еще ни разу не встречала здесь этого человека.
- Хорошо, Степан Ильич. Будем считать, что мы с вами договорились. Присылайте людей - все покажем. А о соревновании подумаем накануне Нового года. Идет? До свидания. Спасибо.
И, положив трубку, перевела наконец дыхание.
- Так… Теперь слушаю вас.
Гость поднялся, щедро сверкнув золотой челюстью, протянул руку:
- Мамедов.
И тотчас свирепо рявкнул телефон.
- Это просто ужас. - возмутилась Светлана Панышко. - С самого утра так. Ради бога, извините… Алло!
Звонили из треста. Звонил заместитель управляющего Таран.
- Иван Евдокимович, - сказала ему Светлана, - подождите минутку на проводе… - И - гостю: - Товарищ Мамедов, а вы по какому вопросу?
- Я назначен заведующим Унь-Ягинским промыслом, - ответил товарищ Мамедов, сверкнув золотой улыбкой. - Вы продолжайте разговор. Я не тороплюсь.
- Алло…
- Светлана Ивановна, - говорил в трубке Таран. К вам сейчас должен приехать товарищ Мамедов. Он назначен заведующим Унь-Ягинским промыслом. Раньше предупредить не успели, так как товарищ Мамедов прибыл к нам только сегодня. Он будет у вас с минуты на минуту…
- Иван Евд… - голос Светланы вдруг отчего-то сделался хриплым, она поперхнулась, откашлялась. - Иван Евдокимович… Он уже здесь… Только что зашел…
- Вот и прекрасно. Надеюсь - подружитесь с ним. Товарищ Мамедов из Баку. Опытный производственник, кандидат наук… Светлана Ивановна! Алло… Разъединили, что ли? Алло…
- Иван Евдокимович… значит, теперь я могу ехать в отпуск?
Ну, голубушка, - хмыкнул Таран, - это уж вы с новым заведующим договаривайтесь. Если отпустит - езжайте на доброе здоровье. Гуляйте вволю. Ну, всего хорошего. Привет!
Трубка снова легла на рычаг. Светлана, уже инстинктивно, ждала, что сейчас снова задребезжит звонок. Но телефон молчал - выдохся.
- Как ваше имя-отчество, товарищ Панышко? - щедро улыбаясь, спросил новый заведующий.
- Светлана Ивановна.
- Ага, Светлана Ивановна. Это запомнить нетрудно… - и еще раз солнечно улыбнулся. - А тэперь попробуйте запомнить мое имя: меня зовут Самед Рза Ибрагим Рза оглы Мамедов… Будем знакомы.
18
- А пачэму?
Это гортанное и резкое "А пачэму?" звенело в ушах Светланы уже целый день.
С утра она и новый заведующий промыслом Мамедов отправились на участки. Пешком исходили километров пятнадцать. Побывали на групповом нефтесборном пункте, на девяносто девятой и девяносто восьмой скважинах, смотрели насосы, коммуникации - где они только не были и чего только не смотрели!..
И где бы они ни были, что бы они ни смотрели - раздавалось: "А пачэму?" Почему не закачивается в пласт вода на четвертом участке? Почему на промысле нет автоматики? Почему?.. Почему?.. "А пачэму?"
Светлана отвечала на все вопросы сначала спокойно и обстоятельно. Потом обиженно. А потом стала злиться. И разозлилась настолько, что внезапно хлынувший над лесом проливной и холодный дождь доставил ей искреннее удовольствие: Мамедов перестал задавать вопросы, зябко поднял воротник, нахохлился, сморщился и выбивал золотыми зубами частую дробь. А Светлана втихомолку злорадствовала, хотя и сама промокла до нитки.
Сейчас, в конторе, они обсыхали, развесив на спинках стульев все, что можно было снять с себя без ущерба для деловой обстановки.
Но, едва обсохнув, Мамедов опять принялся за свое:
- А пачэму? Пачэму вы до сих пор не применили такой эффэктивный способ повышения добычи, как гидроразрыв пласта? Пачэму?
Обида и негодующий протест уже давно созрели в душе Светланы. Накопилось. И все наконец прорвалось наружу:
- Потому что просто не успели! Два месяца назад у нас и законтурного заводнения не было в помине. Ничего не было. Попробовали бы вы… начинать все сначала.
Она защищала справедливость, а справедливость превыше скромности.
- Да, все это мы сделали за два месяца. И вообще ваши претензии не по адресу. Я лишь временно заведовала промыслом. А вот вы заикнулись бы о вторичных методах добычи нефти при товарище Брызгалове!
- Какой такой товарищ Брызгалов? Я нэ знаю никакого товарища Брызгалова и знать нэ хочу… Я принимаю дела у вас, и я вас спрашиваю: пачэму вы нэ занимались гидроразрывом пласта?
- Гидроразрывом? - не сдавалась Светлана. - А вот вы попробуйте выпросить для этого в тресте хотя бы один агрегат, хотя бы одну автомашину! Рубль денег попробуйте выпросить для Унь-Яги!..
- И нэ надо выпрашивать. Трэбовать надо, трэбовать! Что значит "для Унь-Яги"? Я вас спрашиваю, что это значит? Унь-Яга - это социалистическое прэдприятие или это частная лавочка, а?
"Да. Этот выпрашивать не будет, - поняла Светлана. Этот потребует. И ему дадут".
Теперь они замолчали оба - устали. Теперь они молча сидели друг против друга: Светлана в измятом, мокром, прилипшем к телу платье и Мамедов - без пиджака, без галстука, с волосами, всклокоченными, будто воронье гнездо, с отросшей за день щетиной на шоколадном лице… Устали… Пятнадцать километров. Ливень. И служебные разговоры.
- Самед Ибрагимович, я хочу… могу в отпуск завтра?
- Завтра? Пожалуйста. Нэ возражаю.
Он развел руками: мол, ничего не поделаешь - каждому работающему человеку положен отпуск. Извлек из кармана мокрую сигарету, с трудом раскурил ее. Поинтересовался:
- А куда вы едете?
- К маме. Потом в Ялту или в Сочи.
- Что? - как ошпаренный вскочил с места Самед Ибрагимович. - В Ялту? Тьфу… тьфу…
Он плевался яростно - должно быть, попал в рот табак из мокрой сигареты.
- В Сочи? Тьфу! Разве Ялта - это город? Разве Сочи - это город? Баку - это город! Вы поедете в Баку!
Он прикрыл глаза. Он улыбнулся. И его золотые зубы сверкнули, как солнечные блики на морской воде…
- Я вам дам адрес, Светлана Ивановна. И вы пойдете к бабушке Джахан. К моей бабушке. Она сварит вам черный кофе - такого кофе больше нигде нэт. И такой бабушки нигде нэт. Ей девяносто девять лет - бабушке Джахан!
"Девяносто девятая…" - почему-то вспомнила Светлана.
Она подошла к сейфу, приоткрыла массивную дверцу, оглядела стопки каротажных диаграмм и рулоны чертежей. Все ли в порядко? Ничего не забыто?.. Да, все в порядке. Захлопнула дворцу, трижды повернула ключ в замке.
Потом Светлана стала выдвигать поочередно ящики письменного стола. Все ли на месте?.. Круглая коробочка с печатью. Бланки. Книга приказов. Книга входящих писем. Книга исходящих писем. Все ли она передала новому заведующему из того, что обязана ему передать? Кажется все…
А все ли? Припомни… Ты не забыла про тот - самый нижний и самый скрежещущий ящик письменного стола? Нет, не забыла. Ты хотела бы о нем забыть, но не смеешь… Ты обязана помнить.
Куда затерялся в связке ключ от нижнего ящика? Где же он? Вот, кажется, этот… Этот ли? Почему же он цепляется бородкой, упрямится и никак не лезет в скважину.
Ящик открылся. Светлана достала оттуда распечатанный конверт. А из конверта - сложенный лист бумаги.
- Самед Ибрагимович, я должна еще передать вам это.
Мамедов взял из ее рук бумагу, пробежал глазами, наморщил лоб:
- Из милиции?.. Горелов… Кто такой Горелов?
- Наш механик.
- "…в нетрезвом виде…" Что, пьяница?
Новый заведующий скривил губы и, не дочитав до конца, швырнул бумагу на стол.
- Завтра уволю.
- Самед Ибрагимович, - побледнела Светлана, - этого делать нельзя… Горелов - очень хороший механик. Именно он предложил использовать центробежные насосы…
- Завтра уволю, - резко перебил Мамедов. На промысле пьяниц нэ будет.
Светлана с трудом задвинула рассохшийся ящик обратно в тумбу. Положила на стол перед Мамедовым гремучую связку ключей.
- Теперь все. До свидания, Самед Ибрагимович.
- До свидания.
Она пошла к двери, и сейчас по ее походке было особенно заметно, как она устала. Ноги ступали медленно, неровно, каблуки подгибались. Она очень устала… Пятнадцать километров. Ливень. И служебные разговоры.
- Светлана Ивановна, - окликнул ее уже при выходе Мамедов. Она обернулась.
- Вы знаете, что мне больше всего понравилось на Унь-Яге? - щедро улыбался новый заведующий. - Мой старший геолог.