– Я одна, что ли? Заведующая ещё не так ворочает. Тут, как про́клятая, у котлов целую смену крутишься, а у неё одни гулянки да пьянки на уме. – Она оглянулась на Егоршу, уплетавшего пирожное, и полушёпотом продолжала: – Сегодня после обеда подъезжают "Жигули", заведующая с сумкой навьюченной села и – фью! Заявилась перед концом работы, морда розовая, как после бани. Глаза соловые. На меня и мою сумку не взглянула даже.
– У неё свои дела, она за них и в ответе, а ты…
– Заладил – ты, ты… Праведник. Сейчас на зарплату никто не живёт… Особенно на мою, общепитовскую, не разгонишься…
– А куда разгоняться-то? Всё у нас есть…
– Всё? Да погляди ты что люди носят, какую мебель покупают. Э… э… Что с тобой говорить…
Возражать сейчас Людмиле – значит, разругаться, а если так будет, то надолго. Людмила в спальне закроется, доставай раскладушку, спи в детской с Егоршей. Пока отойдёт, отмякнет… И так уже брови вздёрнула, губы – на шнурок. Егорша тоже притих, то на мать, то на отца зыркает глазами. Помалкивает.
– Ну ладно. – Людмила голос понизила. – Ты раму-то скоро доделаешь?
– Сделал я уже. Только застеклить надо. С начальником поговорю, чтобы стекла выписать.
– Всё выписать да выписать! Доски, что ли, тоже выписывал?
– Доски я из бракованных выбираю. Всё одно в котельную идут. А стекло как брать? Я не могу…
– Я могу, значит, вам жратву носить, а ты стекло не можешь? Да его там и битого и целого куча, сама видала.
– Папка, – высунулся Егорша, – я тоже видел у вас во дворе стекло в ящиках. Большо-о-о-е!
Эх! Ни к чему их с Людмилой разговоры Егорше слушать… Ишь как уши навострил и глазами поблёскивает.
– Егорша, сынок, спать иди. Поздно уже…
– Ты ещё не спишь! – спохватилась Людмила. – А ну в постель! Ноги-то, ноги какие грязные!
– А что это у тебя там? – Василий заметил, что в руке у сына блеснула что-то, как лезвие. Не обрезался бы малец.
– Цепочка. – глядя исподлобья нехотя ответил Егорша.
– Алюминий крашеный наверно, – Василий взял в руки тонкую витую нить.
– Нет, не алюминий. Тяжёлая. – Дай-ка взгляну, – потянулась к цепочке Людмила. – На золото походит. Ты где её взял-то?
– Нашёл. На улице. Под скамейкой… Егорша смотрел на мать, не мигая.
– Оборвалась у кого-то, наверное. – предположил Василий. – Уж больно тонкая…
– Я сколько у тебя, Вася, такую купить просила. – Людмила вздыхала, переливая звенья цепочки с ладони на ладонь. – Гляди, целая она, цепочка-то. Замочек такой махонький! Когда ты её нашёл?
– Вчера. Играл и нашёл.
– Вчера ты с утра до вечера у бабы Дуси был. – Людмила взяла Егоршу за подбородок, повернула лицом к себе. – А ну, признавайся, где взял?
Егорша молча вырывался из её рук. На глазах у него уж блестели слёзы.
– И в кого он такая шкода? Ну в кого? – Людмила ухватила Егоршу за ухо, распаляясь гневом. Кричала уже во весь голос: – Говори, скотина, где взял, а то прибью и отвечать не буду!
– У бабы… у бабушкиной квартирантки. Нечаянно. На умывальнике – слёзы из Егоршиных глаз лились ручьём, лицо страдальчески морщилось от страха, боли и стыда.
– Отпусти его! – Василий откинул руку Людмилы вцепившуюся в ухо сына, притянул Егоршу к себе. Узкие плечи Егорши колотила дрожь.
– Ремень возьми, да врежь ему, воришке поганому, как следует!
У Людмилы лицо в красных пятнах, кулаки сжаты – вот-вот кинется в драку.
"Тебе бы врезать…" – мелькает в голове Василия, но вслух он такого не говорит, только крепче прижимает к себе сына.
– Ладно уж, Люся, на ночь-то глядя не стоит, – говорит он примирительно. – Разберёмся, уладим.
– Уладим! С какими глазами я теперь к бабе Дусе заявлюсь?
Стукнув кулаком по столу, Людмила резко встала, виляя высоким задом, ушла в кухню, громко хлопнув дверью. Егорша вздрогнул, как от удара. Василий губами дотронулся до мягких волос на голове сына, ощутил цыплячий запах ребёнка. Уехать бы куда-нибудь на стройку, одному! Да разве от него, от Егорши, он уедет?
– Зачем цепочку-то взял, дурачок?
Егорша поднимает заплаканные глаза, улыбается несмело, боязливо:
– Красивая…
"Дурочка моя любимая!.."
После подробного письма Вадима Виктор уехал из родного города. Главной причиной было забыть Антонину, бывшую уже жену. После возвращения на родину по окончании института влюбился он в соседку, десятиклассницу Тоньку. Собирался Виктор переехать в областной город на тренерскую работу, и это было, наверное, главным в решении первой красотки, "Мисс города" того года, согласиться на брак. В область Виктор не переехал, и почти два года их брак был на грани распада, пока наконец и не завершился разводом. Встречаться каждый день с Антониной, теперь уже секретарём мэра, Виктор был не в состоянии, и он уехал в зауральский город, на завод. По протекции Вадима, военного представителя на этом оборонном предприятии, Виктор стал работать мастером отдела техконтроля, и жить в заводском общежитии для молодых специалистов. Ужинал он обычно в ресторане, на первом этаже того же общежития.
Одним из первых городских знакомых стал для Виктора Борис. Виктор в одиночестве сидел за столиком, когда к нему с двумя кружками пива подошёл мужчина лет сорока на вид. Вежливо попросив разрешения, мужчина присел напротив Виктора. Быстрыми, глубоко посаженными глазами мужчина оглядел Виктора. Тот в свою очередь тоже его внимательно рассмотрел. У него было худое, словно помятое, лицо с заметными шрамами на верхней губе и подбородке, во рту поблёскивали стальные коронки.
– Извините, вы недавно в городе? – вкрадчиво осведомился у Виктора мужчина.
– Да, недавно, – сказал Виктор, и, чтобы внести ясность, уточнил: – Работаю на заводе, живу этажом выше.
– Борис!
Мужчина протянул руку. На пальцах и на запястье тускло синели наколки, сигнализируя о его прошлом.
– Виктор.
Борис пил пиво, Виктор – чай, рассказывая о себе, Борис поведал о своём пути в жизни. Отбыл в зоне червонец за изнасилование, которое фактически не совершал. Выучился играть на аккордеоне, стал художником-оформителем и, вернувшись в город, работает рекламистом в кинотеатре. Все городские новости и сплетни ему известны.
– Ты молодой ещё и, наверное, скучаешь по бабе? – спросил он, узнав о разводе Виктора. – Подружка тебе нужна, это ясно. Могу познакомить. Медсестра. Девка чистая… В кривой ухмылочке блеснули коронки.
"А почему бы и нет? Только так я избавлюсь от воспоминаний от Антонины…" – мелькнуло в мыслях Виктора. Вслух он этого не произнёс.
Прошло какое-то время, и Виктор опять встретил Бориса.
– Ну, как там медсестра? – Виктор спросил вроде бы между прочим.
– Идём в гости, если хочешь.
Они пришли в общежитие какого-то ведомства. По дороге Борис сообщил, что медсестра Катерина живёт в одной комнате с его девушкой.
– Моя Валентина баба что надо. Катерина другого сорта.
– Какого другого? – Виктор приостановился.
– Да не бойся! Может, даже понравится… – Борис засмеялся.
Катерина оказалась яркой брюнеткой. Чёрные глаза, чёрные волосы, собранные в пучок на затылке, узкий нос с горбинкой. Валентина, худенькая голубоглазая блондинка, смотрелась ангелочком.
– Привет, девочки! – Борис выставил на стол водку и пиво. – Можно у вас праздник отметить?
– Какой ещё праздник? – Катерина показала мелкие белые зубки. – Знаем ваши праздники! Скажи лучше, что привёл нового своего дружка.
– Ух ты, моя догадливая! Привёл. Знакомьтесь.
Тосты выдавал Борис. Катерина пила, разбавляла тосты анекдотами и воспоминаниями о шахтёрском городке Анжеро-Судженске, где она училась. Воспоминания были покруче анекдотов.
Борис, подмигнув Виктору, предложил Валентине прогуляться, и они ушли.
– А что мы будем делать? – Катерина уже снимала кофточку. Она осталась в майке. Чёрные её глаза смеялись. Она провоцировала к насилию, и прелюдия любви свелась к единоборству. Виктор ждал, что она завопит: "Помогите!", но этого не случилось.
Накинув на плечи нейлоновую шубку цвета малины, Катерина, стуча пластиковыми тапочками, умчалась в конец коридора в ванную. "Ну всё!" – подумал Виктор, выравнивая дыхание, но Катерина уже прибежала обратно, на ходу сбросив свою замечательную шубу, плюхнулась рядом с ним на кровать. Холодная после водной процедуры, прижалась и обняла. Виктор подумал, что следующий любовный раунд пройдёт в нежности. Ничего подобного – всё повторилось!
– Катерина, я – всё! – сказал Виктор решительно, приводя в порядок свой гардероб.
– Слабак! – Она не скрывала разочарования. – Вот у меня геолог был!..
Пришёл Борис с Валентиной, и ещё две бутылки пива украсили праздник.
Виктор нисколько геологу тому не позавидовал. В своём общежитии, после душа, лёжа в кровати, Виктор попытался разобраться в случившимся. Конечно, Катерина своим темпераментом могла бы затмить любую женщину, только это ли ему надо?
Как обычно, вечером Виктор приходил в ресторан поужинать. В этот раз, выйдя из зала, он остановился около раздевалки в полном безделье. С улицы входили люди. Девушка в коротком приталенном пальто голубого цвета, в белой пуховой шапочке и унтах остановилась у дверей, не проходя дальше. Разрумяненная от мороза, она выглядела новогодней Снегурочкой. Круглое лицо с серыми глазками было чистым, ненакрашенные губы сложены в полуулыбку. Обводя взглядом фойе, она незаинтересованно глянула на Виктора. Этот взгляд задел его. Он подошёл к девушке и спросил:
– Вы кого-нибудь ищете, девушка?
– Нет. Так, гляжу.
– Может, вас нужно проводить до дома?
– Я не домой иду. – Она говорила с ним, как со старым знакомым. – Мне надо зайти к деду.
"К деду так к деду. У девушки с аккуратно вздёрнутым носиком дед натурально мог быть", – подумал Виктор. Девушка бросила на него несколько оценивающих взглядов и, как Виктору показалось, осталась осмотром довольна. Она явно "велась". "Но сколько ей лет? Она похожа на школьницу, сбежавшую с урока физики", – подумал Виктор. Заметив интерес, проявленный Виктором к своей особе, девушка, не дожидаясь вопросов, продолжила разговор:
– Дед – дядя моей подруги. Мы его дедом зовём. У него плохо с ногами. Ленка приходит к нему делать уборку. Можно к нему прийти с другом, он не против.
"Вот теперь мне всё или почти всё ясно. Могу задать вопрос напрямую", – Виктор отбросил все сомнения и задал вопрос напрямую:
– Так что ваш "дед" пьёт?
– Водку он пьёт, от водки и болеет.
– Взять бутылку – и к "деду"?
Виктор смотрел во все глаза, ожидая хоть какое-то смущение девчонки. Ничего подобного!
– Да, можно. Там, наверное, уже Ленка со своим парнем.
– Маня! – окликнул Виктор знакомую официантку, выглянувшую из зала. – Бутылку на вынос, пожалуйста!
Маня, грудастая брюнетка в кокошнике, улыбнулась Виктору, а на "школьницу" бросила далеко не лестный взгляд.
Они сошли с крыльца ресторана и пошли по протоптанной в снегу дорожке.
– Тебя как звать? – глядя на катящуюся колобком рядом девицу, спросил Виктор.
– Я Нинка. А вас как?
– Виктор я. Можно Витя. И будем на "ты"
– Витя, а я видела тебя с… девушкой. Я её. знаю. Катя. С общаги.
– Да, было такое, – подтвердил Виктор с неохотой.
Они шли мимо ряда двухэтажных домов, в какие поселили приехавших во время войны спецов из Ленинграда. Он об этом уже знал.
– Дед здесь живёт, – показала Нинка на ничем не примечательный дом.
Дверь в квартиру на втором этаже открыла пучеглазая русая красотка. Она нисколько не удивилась, что за спиной Нинки стоит высокого роста мужчина в пыжиковой шапке. Она сделала рукой приглашающий жест. Виктор зашёл в коридор и уже без приглашения разделся. Нинка проворно скинула пальто и шапочку.
– Пошли! – Она потянула Виктора за руку, и они вошли в комнату.
На кровати сидел небритый худой мужчина возраста где-то между пятьюдесятью и семьюдесятью.
– Это Виктор, – представила Нинка, – а это Валерий Семёнович, Лена и… – Нинка застопорила речь, – как тебя звать?
– Меня? Толик… Толян… – Губы мокрого рта расплылись в пьяной улыбке. – Я тут, бля…
– Толян! Закрой пасть! – Лена толкнула его в плечо, и он, обведя взглядом комнату, повернулся к ней.
– Ты чего дерёшься? – и опять расплылся в улыбке.
– Ленка! Я говорила тебе отшить этого алкаша! – Нинка недовольно выпятила губки.
– Виктор, вы где работаете? – вступил в разговор хозяин квартиры. Высохшее лицо и красные веки глаз говорили о болезни. – Вы, наверное, на заводе трудитесь? – Говорил он медленно, с остановкой после каждого слова. Правая рука, лежащая на столе, мелко дрожала.
– Да, на заводе. Мастером ОТК. – сказал Виктор, опережая вопросы.
Валерий Семёнович покивал головой и уставился взглядом в пустой стаканчик, стоявший перед ним. Нинка перешёптывалась с Ленкой, Толян, навалившись грудью на край стола, молчал. В наступившей тишине Виктор вспомнил о принесённой бутылке.
– Извините, – сказал он и принёс из коридора бутылку, поставил на стол. Валерий Семёнович оживился, и его трясущаяся рука двинулась в сторону посуды. Ленка цепко схватила бутылку за горлышко, отвернула пробку и поровну разлила веселящую жидкость. Выпили все, в том числе и оживившийся Толян, после чего плотно улёгся на столе. Остатки водки Ленка разделила на двоих с Нинкой.
Нинка с Ленкой о чём-то разговаривали вполголоса. Время шло. Компания эта Виктору надоела.
– Извините меня, но на всех здесь места не хватит, – глядя на Виктора, вдруг заявила Ленка. – Мы с Толяном кое-как на диване перебьёмся, а вы… по домам. В другой раз.
Нинка утвердительно качнула головой.
Виктор с Нинкой вышли на пустынную улицу и потащились по нерасчищенному тротуару. Нинкин дом оказался рядом со спортивным залом, куда Виктор приходил в свободные вечера, и где Вадим качал мышцы. Нинка шла, заплетаясь, что-то бурчала себе под нос и висела на его руке. У своего дома она встряхнулась и спросила:
– Где мы встретимся?
Встречаться Виктору не очень хотелось, и он, чтобы отделаться, сказал:
– Может быть, в ресторане?
– Нет. Ты в заводской общаге живёшь, на втором этаже, над рестораном?
– Да, – удивился Виктор такой осведомлённости, – откуда ты это знаешь?
– Знаю. Ты лучше скажи, в какой комнате живёшь?
– В восьмой…
Вадим пригласил Виктора на день рождения дочери. Обегав немногочисленные магазины города, Виктор купил в подарок двухлетней имениннице большую куклу. Кукла закрывала глаза и произносила что-то похожее на "ма-ма". Виктор был уверен, что дочь Вадима придёт от такого подарка в восторг, и порядком огорчился, что это была уже третья такая кукла.
Жена Вадима, Юля, и её подруга, тоже учительница, Таня, хлопотали на кухне, Вадим устроился перед телевизором, а Виктором занялась Даша. Она окружила его своим вниманием. "Ви-тя, Ви-тя!" – её голосок звенел непрерывно. Виктор был завален игрушками. Три одинаковых куклы находились тут же, ещё рыжий орангутанг, кролик из белого меха были разложены у него на коленях, на кресле, а Даша подносила новые игрушки. Пришедшая из кухни Таня присела на кресло рядом и напрасно пыталась переключить внимание Даши на себя. Она подняла маленькую куколку, упавшую с подлокотника кресла и сразу же раздался визг Даши: "Не надо!"
Дети всегда шли на контакт с Виктором, а его к детям влекло их фантазёрство, от которого их торопятся избавить родители, школа, общество. Они успешно с этим справляются, выращивая винтик для машины жизни. Права, считал Виктор, грустная шутка, что жизнь – это всего-то шесть лет до школы и год после пенсии.
Приготовления к обеду закончились. Дашу Юля накормила и увела спать. Даша не успокоилась, пока не помахала Виктору рукой и не пропищала: "Ви-тя, Ви-тя!"
Праздник у всех времён и народов – это обильная пища и возбуждающее питьё. Виктора посадили напротив Тани, и он начал своё знакомство с ней наблюдением во время застолья. У Тани было красивое лицо и жестковатая фигура с прямыми неширокими плечами. По форме глаз, рисунку бровей, высоте скул в ней проглядывало что-то азиатское. Кожа лица была смуглой, персиково-бархатистой. Тёмно-карие, почти чёрные глаза, узкий прямой нос с тонкими лепестками ноздрей, чётко вырезанные губы с приподнятыми уголками. Виктору вспомнились строки Давида Самойлова: "…лицо твоё степное, угрюмых глаз неистовый разлёт, и губы, опалённые от зноя…". Она пила вино без жеманства, аппетитно ела, непринуждённо поддерживала разговор, который вращался вокруг детей, детства. Виктор понял, что у Тани есть сын примерно того же возраста, что и Даша, и что, скорее всего, нет мужа.
Меньше всех в общем разговоре пришлось говорить Виктору. Вадим представил его как друга детства, и подтвердил, что работает с ним на одном предприятии, по сходной специальности, но человек он гражданский. Что Виктор одинок, обеим женщинам было ясно без вопросов.
Внешность Тани не оставляла Виктора равнодушным. Крупноватые руки, невысокая грудь, узкие бедра – в ней было что-то от бегуньи или лыжницы. Виктору хотелось ей понравиться.
Значит, у неё ребёнок, сын. Вот Антонина категорически отказывалась заводить ребёнка, и это, в основном, решило судьбу их брака. Для Виктора ребёнок – неразрывная связь мужчины и женщины, без ребёнка нет семьи. Ребёнок – их продолжение во времени, Вечность…
От Вадима Виктор ушёл вместе с Таней. Провожать было недалеко, её дом стоял на той же улице в ряду пятиэтажек новой постройки, но они шли долго. Они разговаривали вроде бы ни о чём. Но Виктор ощущал значимость каждого её вопроса и сам отвечал обдуманно. Подав руку на прощанье, Таня обронила небрежно:
– Заходи как-нибудь. Посмотришь мои книги. Может быть, тебя что-то заинтересует.
И назвала номер квартиры.
В заводской многотиражке напечатали стихотворение Виктора. Там было что-то о говорящем дожде и лужах на асфальте, нескромно подглядывающих под платья прохожих. В цеху. где он работал, появились поклонники местного таланта. Первым его поздравил с публикацией токарь с участка метизов. В конце смены он предложил Виктору идти вместе.
Они пошли от проходной завода через пустырь, до первых домов города, и всю дорогу говорили о поэзии, называя имена поэтов. ближних и дальних. Виктора Стас отнёс к группе символистов, о которых тот имел отдалённое представление. Он спросил Стаса. пишет ли тот сам стихи. "Не пишу, но читаю и читаю. Боюсь чистого листа бумаги, не пишу". Он посмеялся вместе с Виктором. Виктор тоже признался, что только недавно преодолел робость публикации.
– Нет, твои стихи, Виктор, сто́ящие, то есть настоящие. Твои задевают. Даже Томка не фыркнула, прочитав, а подруга её, по-моему, за это стихотворение влюбилась в тебя.
– Уж так и влюбилась?
– Второй день о тебе говорит. Она ведь в нашем цеху работает. На протяжке.