Протяжка была под контролем второго мастера, но Виктор не раз был на том участке. Он стал вспоминать девушек-протяжчиц. Рослая, стройная даже в рабочем халате, белокурая ему запомнилась. Остальные как-то прошли мимо внимания. Из-под косынки у белокурой выбивалась кудрявая чёлочка – и ему сразу захотелось запечатлеть этот факт в стихах. Виктор вполуха слушал Стаса, пока до него не дошло, что его Стас приглашает к себе в гости в ближайшее время, когда к Томке, его жене, придёт подруга из цеха.
– Приходи… Ведь тебе интересно будет услышать похвалу от симпатичной девушки, а?
– Не знаю… Может быть, это неудобно? – тянул Виктор, не желая сразу сдаваться.
Они расстались на перекрёстке. Время шло, Стас приглашения Виктору не передавал, а тот не напоминал. Несколько раз Виктор, вроде бы по делу, побывал на протяжке, и был замечен белокурой, даже одарен улыбкой. Его, правда, огорчило то, что белокурая уходила после работы с рослым парнем. Приступ словотворчества угас, и стихи о кудрявой чёлочке Виктор так и не написал.
Нинка пришла, когда Виктор её совсем не ждал. По правде сказать, он стал забывать встречу у деда и свою пьяную болтовню. Нинка пришла подвыпившая и принесла бутылку портвейна.
– Я подумала, что у тебя никакого пойла не найдётся, и прихватила вот это. В следующий раз запасись.
С мороза её щеки густо розовели. Глаза казались тёмными из-за расширенных зрачков. Небрежно сбросив пальто на кровать Виктора, она стала стаскивать сапожки.
– Фу! У тебя жарко так! Извини, я кое-что сниму с себя.
Она стянула через голову свитер и осталась в одной сорочке, под которой лифчика не просматривалось.
– Витя! Открывать бутылку – обязанность мужчин… Или ты не мужчина?
Она начала рассказывать о каком-то Жорике, лапавшем её без спросу и получившего от неё по морде, о дежурной по "вашей вонючей общаге", пытавшейся её не пустить…
– Я захотела и пришла. Не её собачье дело! Ещё документ у меня спрашивала!.. Мой документ всегда при мне! – Она захохотала. – Тебе, Витя, могу показать.
Забыв про портвейн, какой Виктор не стал открывать, она упала головой на своё пальто и мгновенно отключилась. Виктор забросил её безвольные ноги на кровать и вышел в коридор объясниться с дежурной.
– Об этой девице кое-что знаю. Родители приличные, уважаемые люди в городе… Кто бы мог подумать!.. Вы уж, Виктор, поберегитесь!
Виктор заверил "тётю Дусю", как все в общежитии звали дежурную, что ничего дурного не произойдёт, протрезвеет девушка – он проводит её до дома.
Нинка лежала на спине, спокойно дышала, приоткрыв рот. Её полудетское тело не вызывало у Виктора никаких эмоций, кроме жалости. Сев за стол, он стал набрасывать строки стихотворения, не относящегося к событию.
Она проснулась сама, села на кровати и окликнула вполголоса:
– Витя!
– Доброе утро! – откликнулся тот в шутку. – На новом месте приснился жених невесте?
– Нет. Чепуха какая-то лезла в голову. Сколько уже времени?
– Скоро десять.
– Проводишь меня? А что я тут пьяная городила? Бред какой-то. В ресторане день рождения девки отмечали. Оттуда и пришла. Кстати, скоро день моего рождения. Приглашаю. У деда отметим.
– И сколько тебе стукнет?
– Пока секрет. Но, в общем-то, много. Мой вид обманчив, все меня молоденькой считают… Придёшь поздравить?
"Нинка темнит. Ей не более семнадцати. При её "приличных и уважаемых" родителях можно налететь на провокацию", – подумал Виктор.
Он проводил Нинку до дома, тему родичей не задевал.
"Спрошу у Бориса, он, конечно, знает. Лучше всего связь с девчонкой порвать". Представить её женой, матерью его ребёнка, не получалось.
В спортзале Виктор встретился с Вадимом. Тот со смехом рассказал, как Даша играет с тремя куклами. Рассаживает их в ряд, называет: "Витя", "Таня", "Деда". У него могла бы быть такая дочь, но Антонина захотела быть свободной. Сидит теперь в приёмной шефа, получает презенты и улыбки клиентов. Мать за ней ухаживает, как за маленькой. Всё у неё есть. Даже любовь его ещё осталась, хотя не хочет Виктор в том признаться.
Мать в письме написала Виктору, что отец прибаливает, и о его "бывшей" вскользь. Живёт, мол, одна, работает. Мать развод не одобряла, хотя Антонина ей никогда не нравилась. Отец после фронта и ранения доработал на заводе до пенсии, но на скамеечке не сидел. "Витька, надо забор поправить… Витька, пару листов на крыше заменить надо!" Представить Виктор не мог, что отец лежит больной.
В десятой комнате жили две девушки. Обе работают в техотделе. относятся к Виктору почти по-матерински. Одной за тридцать, другая помоложе. У них в комнате неплохой телевизор, и на интересные, по их мнению, фильмы, Виктора приглашают. Приглашают и на чай, отвергая все его попытки принести к чаю чего-нибудь покрепче, типа сухого грузинского. Зовёт их Виктор тётями – тётя Клава, постарше и посухощавее, увлекающаяся вязанием, и тётя Вита, помоложе, полноватая, любительница литературы, одобрявшая его попытки поэзии.
– Виктор, у тебя получится. Уже получается. Вот какая свежая метафора! И образ! Работай над словом, читай… Вот в журнале замечательные стихи… – И она называет автора, как своего близкого знакомого.
Виктор читал стихи, не всегда докапываясь до смысла, и опять сочинял по-своему, получая от Виты нагоняй за вторичность, банальность и неграмотность.
– В эту субботу у тебя, надеюсь, срочных дел нет? – Стас вытирал руки ветошью, готовясь на перерыв. – Почитательница твоих стихов сама Томке напомнила. Хочет девушка поближе с поэтом познакомиться.
– Стас, мы тебя ждём! – крикнули от столика в закутке цеха собравшиеся доминошники.
– В субботу, в четыре! – И Стас скользнул между махинами станков.
Был четверг, а значит было ещё время до субботы Виктору решить, стоит ли заводить новое знакомство, не разобравшись с уже имеющимися.
– Виктор Семёнович! Подойдите, пожалуйста!
Это голос контролёра, подчинённого Виктора, дотошного "дяди Саши". Он уже на пенсии, но равного ему в коллективе цехового ОТК нет. Раз он позвал мастера, значит, спорный вопрос, и надо принять одно, единственно правильное решение. Цех работает на "оборонку", отсюда и спрос с контроля.
Минут двадцать с мерителями оба колдуют над деталью размером всего-то с мобильный телефон, прежде чем сделать неутешительное для производственников заключение: брак!
Конец рабочей недели и уже готовы планы на выходные. Завтра после работы Виктор идёт к "деду", на день рождения Нинки – обещал! А в субботу к Стасу. Тоже обещал… И надо, наконец, ему решить, где и с кем встречать Новый Год.
Уже на подходе к площадке второго этажа слышался гром музыки. Виктору открыли только после стука в дверь. Открыла Ленка. Уже на взводе. Застолье было в разгаре. Увидев Виктора, Нинка оттолкнула угрюмого прапорщика, сидевшего рядом с ней, подскочила и повисла на шее Виктора. Подарок, коробку духов, небрежно бросила на кровать.
– Витя, сюда, рядом со мной! Твоё законное место!
Она налила рюмку водки Виктору и полный бокал себе.
– За меня. за мои восемнадцать! Ура!
– За тебя! – Виктор отпил глоток и опустил руку с рюмкой.
– Нет! Так не пойдёт! За меня пить до дна! – и она выпила свой бокал именно так.
Прапорщик, видимо, очередной друг Ленки, молча глазел на Нинку, переводя иногда мутный взгляд на Виктора, словно удивляясь, кто этот штатский, который обнимает именинницу. Нинка, обнимая Виктора, дирижировала в такт песне, льющейся из магнитофона.
Ленка, Нинка, даже дед что-то говорили, пытаясь перекричать музыку. Молчал угрюмо насупившийся прапорщик.
От водки, пришедшей к концу, перешли к пиву. Дед повалился головой в подушку, Ленка висела на мощном плече прапора, а Нинка добиралась до Виктора, расстёгивая пуговицы его рубашки. Потом она сняла свитер и осталась в одной ночнушке, от чего прапор вытаращил глаза и попытался отстранить от себя Ленку. Не тут-то было! Ленка очнулась и ещё крепче вцепилась в служивого.
Опираясь на плечо Виктора, Нинка встала над столом. Постучав ложкой по краю салатницы – никто, конечно, на стук не обратил внимание, – крикнула:
– Стоп! Стоп, ребята. Время позднее, именинница хочет отдохнуть. Имеет право… Ленка, теперь моя очередь на диван… Витя! Диван наш до утра!
Перспектива остаться до утра на диване с пьяной Нинкой Виктора не радовала, да и прапор мог спьяну качать права. Он встал из-за стола и вытащил за собой Нинку:
– Нинуля! – уговорить её, как понимал Виктор, можно только нежностью. – Нинок! Пошли из этой хаты ко мне. Тут задохнуться можно. У меня спокойно, постелька чистая…
Нинка, пьяно улыбаясь, глядела на Виктора широко открытыми глазами, явно не понимая сути его предложения. И он нанёс самый решительный удар:
– Ниночка! Я же люблю тебя! Идём отсюда ко мне!
Подобрав свитер, он надел его не несопротивляющуюся Нинку и вывел в коридор.
Прапор сделал попытку встать, но Ленка вцепилась в него мёртвой хваткой и он обречённо сел.
На улице шёл мелкий снежок, чистый морозный воздух был удивительно приятен после духоты в квартирке деда. Нинка, держась за Виктора обоими руками, блаженно улыбалась. Чтобы закрепить успех похищения, он наклонился и поцеловал её в пухлую щёчку.
– Пошли, пошли! Помаленьку… Скоро придём.
К себе он Нинку, конечно, не повёл. И ложиться с ней на узкую общежитскую коечку не хотел, и вообще нечего ей делать у него. Он уже сделал для себя твёрдый выбор встречи Нового Года – у Вадима. И там будет Таня!
У своего дома Нинка пришла в себя:
– Ты меня сюда приволок? Обманщик! Ладно. Всё равно люблю. Прощаю!
Обмазав Виктора остатками губной помады, заметно покачиваясь, она ушла в подъезд.
В субботу Виктор проснулся поздно: праздник и прогулка по морозу дали себя знать. Он вспомнил прапора. Пусть тот немного потерпит, и Нинка, на какую он глаз положил, освободится. Продолжать с ней встречаться Виктор не хотел, хотя она ему нравилась.
В обед в ресторане Виктор увидел Бориса. В последнюю встречу тот поинтересовался, как Виктору Катерина, и Виктор подтвердил, что она действительно "другая". Теперь тот шёл к Виктору, лавируя между пока пустыми столиками.
– Лучше чаю или рассола.
– День рождения Нинки отмечал?
– Да. А ты откуда знаешь?
– Знаю. С прошлых лет помню… Не буянила именинница?
– Нет. Я её домой отвёл…
– Домой? А чего у деда не остались? Именинница была бы не против…
Борис, понял Виктор, знает праздники на квартире деда, знает про Нинку много больше, чем говорит, и решение Виктора не встречаться с Нинкой – правильно.
Вернувшись к себе, Виктор стал собираться на встречу с читательницей стихов. Он перебрал листочки, сложил в одну пачку, перегнув пополам, сунул в карман, полагая разобраться на месте.
На улице мело. Снег был влажным и липким, и покрывал броней Виктора с ног до головы. На перекрёстке буксовала легковушка. Водила, щупленький мужик, выйдя из машины, беспомощно оглядывался. Ждать ему теперь службу дорожную, если есть она в этом городишке.
В коридоре квартиры Стаса Виктор заметил пальтецо с меховым воротничком, шапку-ушанку из белого кролика. "Блондинки с протяжки здесь нет", – подумал Виктор, и его напряжённость спала. Блондинку он видел в синтетической шубе под леопарда и в норковой шапочке.
Сняв пальто и шапку, Виктор шагнул в комнату. За столом сидели Стас и девушка. Девушка была полной противоположностью блондинки. Она была брюнетка. Густые тёмные прямые волосы обрамляли смуглое лицо. Нос "уточкой", брови подковками над тёмно-карими глазами. Ненакрашенные губы с приподнятыми уголками, словно готовые к улыбке. Всё это Виктор охватил взглядом раньше, чем сказал: "здравствуйте".
Из второй комнаты вышла женщина и ребёнок, мальчик лет пяти. глянув на Стаса, негромко сказал: "Здравствуйте".
– Это моя половина, Тамара, можно звать Томкой. И Владик.
Худенькая плоская рыжая Томка была обсыпана веснушками. Большие водянистые серые глаза из-под тяжёлых век смотрели испуганно. Она то и дело бросала взгляды на мужа, словно ожидая команды. И команда последовала:
– Томка, давай тащи всё на стол. Будем праздновать. Ровно пять лет и один месяц, как нас окрутили в ЗАГсе. Отметим эту печальную дату, превратим её в праздник. А ты, Владик, к своим игрушкам марш!
Всё это Стас изрекал командным голосом и Виктору показалось, что при слове "марш" Владик втянул голову в плечики. Стас явно был монархом в своём малом государстве. Томка пошла в кухню. В открытую дверь второй комнаты был виден стол и часть детской кроватки.
– А теперь вы, гости, познакомьтесь. Оля, по отчеству Петровна и Виктор Семёнович. Будьте знакомы!
Уголки губ Оли приподнялись выше в неуверенной улыбке, но глаза, как показалось Виктору, остались грустными.
– Очень приятно! – сказала Оля грудным мягким голосом.
Принесла из кухни закуску и присела к столу Тамара. Она не произнесла, как показалось Виктору, ни одного слова. Зато Стас не умолкал. Оля отделывалась междометиями, Виктор кивками головы подтверждал тирады хозяина. Стас вещал о семье, о жизни. Молчаливая Томка, к удивлению, Виктора, выпила рюмку до дна, не поморщившись. Она стала разговорчивей, вступала в полемику с мужем. Стас, налив только себе, выпил.
– Извините! – Он наполнил рюмки. – Я вроде забыл, что вы тоже потребляете эту гадость… Первый тост был за нашу пятилетку, второй выпьем за ваши пятилетки, за вас. – и буквально вплеснул рюмку в один мах в рот.
Виктор смотрел на Олю, сравнивая её с Таней. Что-то общее в них было, может быть, спортивная ловкость в обращении со столовыми приборами.
– Оля, каким спортом занимаешься? – спросил Виктор совсем не в тему разговора.
Оля какое-то время удивлённо молчала, что дало Стасу активно включиться:
– Да она у нас спортсменка что надо! И по заводу, и по городу.
– Ну, пожалуй, по городу не так уж… – Оля смутилась.
– Это ты брось! – Стас загорячился. – Первое место на четыреста разве мало?
– Четыреста – это по молодости было…
– То же мне, старуха! – Стас не сдавался. – Твой рекорд стоит до сих пор не побитый!
– Хватит с меня и малой ракетки… А вы, Виктор Семёнович, с каким спортом дружите?
– Во-первых, Оля, предлагаю на "ты". А из спорта остался один баскетбол, болен им с институтских времён…
– Ну, собрались спортсмены! – Стас разлил остатки водки по рюмкам. – Между прочим, у меня первый разряд по боксу… Юношеский. Мухач я… А Томка по литрболу ударяет… Томка, иди спать! Спать, я сказал!
Из спальни выглянул испуганный Владик.
– Ма… а! Иди ко мне. Я спать хочу…
Тамара, услышав голос сына, медленно переставляя ноги ушла в спальню.
– Вот так и живём. – Стас развёл руками. – А вы сидите, сидите. Есть закуска, водка будет… Пять сек – и принесу, ларёк рядом, круглосуточный для трудящихся…
– Нет, нет! – запротестовала Оля. – Меня и так дома, наверно, потеряли… Я ухожу, Стас. Ты Томку не обижай!
– Я обижаю? Это она меня обижает. Чуть что – бежит к своей матери, Владика туда тащит…
Оля, махнув рукой на Стаса, вышла в коридор. Виктор тоже поднялся от стола.
– Пойду и я. Олю надо проводить. Спасибо за приём! – Виктор пожал руку Стасу.
В коридоре Оля, уже одетая, немного смешная в своей огромной шапке, ждала Виктора.
Снег идти перестал, небо расчистилось, показались звезды, и мороз вспомнил, что февраль – зимний месяц.
Оля жила в большом старом доме, сталинке, недалеко от завода. Площадь перед домом была украшена трёхгранным пилоном в честь Победы. От разговора про спорт они перешли к литературным темам, и обнаружили сходство в оценке читаных книг, а потом стихов.
– Я принёс несколько своих, чтобы прочитать, но, видно, не судьба., – обронил Виктор.
– Что так мрачно? Ваши… то есть твои стихи, Виктор, мне понравились. Новые в многотиражке появятся. А потом, мы же в одном цехе работаем. Если найдёшь время, дашь почитать в рукописи. Стас сказал, что я на протяжке?
– Сказал. А что, Стас всегда такой дома?
– Да, к сожалению. Тамара – моя школьная подруга, выскочила замуж в восемнадцать: любовь! А теперь сама к рюмке прикладывается, а Стас… Их это дело, Томки и Стаса… Только я в любовь как-то не верю, а замужества боюсь… Пока, до встречи в цехе.
Виктор позвонил Тане и долго говорил обо всём, не решаясь сказать, что хочет её видеть. Она сама пригласила его прийти в ближайшую субботу. Это обрадовало и взволновало Виктора… До субботы Виктор находился в приподнятом настроении. Заглянувшую ко нему Нинку вежливо выпроводил. Она поняла это, надула губки. Все вечера до субботы ходил в спортзал, таскал до изнеможения железо. В голове Виктора мелькали мысли о Тане или складывались и разрушались строчки новых стихов. Каждый вечер он начинал новое стихотворение, скомкав вчерашний листок. Стихи не шли… Все субботние планы свелись к подготовке к встрече. Волновался, как перед первым свиданием в доармейские годы. Переписал несколько новых стихотворений…
– Проходи. Раздевайся и надень тапочки. – Таня улыбалась.
В простеньком домашнем платьице, без парадной причёски она показалась Виктору ещё более красивой. Большие тапочки. От бывшего мужа наследство, наверное. Маленькие ботинки. Это обувь сына. А где же он? Опережая вопрос, сказала просто:
– Сергей у бабушки, соседки. Проходи, проходи…
Виктор справился с дыханием и даже изобразил на лице улыбку. Шкаф с книгами, стол с большой стопой тетрадей, стакан с набором авторучек и карандашей.
– Ну, вот моя с Сергеем обитель, место отдохновения от моих бандитов.
Виктор изобразил на лице недоумение.
– Да-да! Не смотри так удивлённо. Учащиеся моего десятого – это бандиты, идиоты, дебилы в крайнем случае. Я веду литературу, пытаюсь вбить в их пустые головы прописные истины, без которых нет человека вообще.
– Получается?
– Если бы! Остаётся только натаскивать тех, кто после школы собирается в институт. Почитал бы ты, Виктор, их сочинения! Вон они, горой лежат на столе… Ладно, отойдём от больной для меня темы. И вообще, надо расслабиться. Пройдём на кухню. Ты, кстати, сними свой пиджак и галстук, будем по-домашнему.
Виктор что-то начал говорить о книгах, но Таня пресекла его речь твёрдо, как она, наверное, командует в классе:
– О книгах после.
Стол на кухне был сервирован и возглавлен бутылкой коньяка.
– Не удивляйся. У меня праздник: первый мужчина в моём доме после развода. Чуть больше года как это случилось. Так-то!
Таня переставила бутылку ближе к Виктору. Он понял намёк, открыл и налил в маленькие рюмочки.
– По праву хозяйки предлагаю первый тост. Выпьем за счастье в жизни, несмотря ни на что и вопреки всему!
Как и на празднике у Вадима, в ней не было ни скованности, ни жеманства, только большая взволнованность, какую она пыталась скрыть. Ничего не закусывая, она то глядела в окно, выходящее на детскую площадку, то на Виктора, невозмутимо вроде бы зачищающего тарелку.
– По грузинскому обычаю, – начал Виктор, нарушив затянувшуюся паузу, – посуда на столе не должна оставаться пустой, а тамада должен быть готовым произнести подходящий тост.