Говоря эту фразу, Виктор вновь наполнил рюмки, но ответить на Танин тост, прозвучавший как вызов, с ходу не мог. Её тост был признанием в одиночестве.
– Я присоединяюсь к твоему тосту, Таня, – начал Виктор развивать мысль, – но… – Тут он замялся и замолчал, увидев, как Таня напряжённо вглядывается ему в глаза, и закончил: – Присоединяюсь, без всякого "но" – за счастье! – И выпил.
Таня расслабилась, прихлёбывая, выпила тоже. Она словно разочаровалась в ответе, и Виктор решил реабилитироваться:
– Вопреки всему, по-моему, можно противостоять только силам природы, когда мы сами выигрываем или проигрываем, а в социуме выигрыш одного оборачивается проигрышем другого. Неправда?
– Правда… – потухшим голосом подтвердила Таня. – Наливай, Витя, раз тамадой назвался.
– Третий тост принято пить за тех, кто в море или за любовь. За любовь? – сказал Виктор.
– С таким же успехом можно выпить за мираж, за тень на стене. Но я выпью за любовь, неожиданную, нежданную. За любовь!
Она выпила рюмку лихо, со стуком поставила посудину на стол.
У каждого из них двоих уже была любовь, потом брак, потом разрыв. Обычные истории, разные, и в то же время одинаковые в главном. У Виктора полугода хватило, чтобы разобраться, ещё полгода он пытался наладить отношения. Наконец сообразил, что лучший вариант – разойтись. У Тани было, наверное, что-то подобное, только сложнее, болезненнее – третий человек, не виноватый в ошибках двух, будет расплачиваться своей судьбой, своим характером.
Виктор занялся едой, поглядывая иногда на Таню, которая вроде бы успокоилась: коньяк сделал своё доброе дело.
– Хватит есть! – Она стремительно встала и, уходя из кухни, бросила: – Будем танцевать!
Полилась мелодия танго, самого чувственного, камерного танца.
– Я приглашаю вас на белый танец. – Таня вошла на кухню улыбающаяся. – Белый танец, конечно, вальс, но где тут развернёшься?
Виктор шагнул вслед за ней в зал, и Таня завладела его левой рукой.
– Подожди, – Виктор высвободил руку. – Это делается так… – И он левой взял её правую, а правой обнял за талию.
Таня вдруг расхохоталась:
– Ты знаешь, Виктор, я в своём институте, где в основном девочки учились, всегда танцевала за кавалера, вот и сейчас… – И она опять засмеялась. – Наверное, со мной танцевать будет нелегко. Муж меня не водил на танцы, танцевать не умел и не хотел. А ты танцевал?
– Даже на приз! – Виктор не уточнил, что было это в доме отдыха, а не на фестивале.
– Тогда со мной справишься!
Таня плохо "велась" в танце и прижимал Виктор её гораздо сильнее, чем легко ведущуюся партнёршу. Танец кончился, Виктор церемонно раскланялся.
– Спасибо за танец. Хочешь выпить ещё?
– Только чай или кофе…
Виктор достал из кармана пиджака листочки.
– Наверное, твои новые стихи? Наслышана я, что появился новый поэт на заводе. Многотиражку вашу не читаю. С голоса, да ещё с поэтическим подвыванием, не воспринимаю. Давай, сама почитаю.
Таня читала медленно, то сдвигая брови, то улыбаясь, а Виктор волновался, как на суде.
– В пунктуации ты слаб, но поэзия, по-моему, присутствует. Я ведь только учитель словесности, скажу по-дилетантски: стихи мне нравятся… И давай будем пить кофе, пока горячий.
Они болтали обо всём. Таня на память прочитала несколько стихотворений. "Это Мандельштам. Это Цветаева…"
– У меня есть эти авторы и, если хочешь, по одной книжке буду тебе выдавать. С проверкой домашнего задания!
За окном потемнело, и Виктор распрощался с Таней, предупредив, что будет звонить, не откажется от литучёбы.
Да, размышлял Виктор, замечательная женщина Таня! И Серёжка у неё наверняка замечательный ребёнок, но это не его ребёнок. При живом отце он не сможет стать для него отцом. Ему нужен родной ребёнок, его продолжение в этом мире.
В воскресенье, когда Виктор собирался идти в ресторан обедать, к нему зашла Нинка. Не снимая пальто, она выложила на стол билеты на спектакль – в Доме культуры завода шёл спектакль "Волки и овцы".
– Сколько с меня? – Виктор сделал вид, что её жеста не понял и хочет купить билеты.
– Это я тебя приглашаю, Витя. Не дошло? – Нинка сверкнула глазками, голосок звенел от обиды.
– Понял, извини! Ты разденься, присядь… Или пойдём, пообедаем в ресторане.
– Нет уж, спасибо! Может, предложишь пивка хлебнуть? Я иду домой, а к пяти буду у тебя. И пойдём на спектакль. – Она была совершенно уверена, что по-другому и быть не могло.
"К чему бы такой поворот? – подумал Виктор. – Может быть, это связано с недавним посещением общежития какой-то женщиной?". Виктор подошёл к тёте Дусе, дежурной по этажу.
– Зашла дамочка лет пятидесяти. Полненькая, симпатичная. Фамилию назвала свою, я не запомнила. Спросила, как жильцы, спокойные или нарушают порядок. О вас спросила, назвала по фамилии, доску объявлений прочитала, и ушла…
Виктор вспомнил о рассказе Бориса про родителей Нинки. Значит, могла быть её мать, на разведке. Ему надо готовиться к обороне!
Нинка заявилась в начале шестого, застав Виктора уже готового к выходу "в свет". Вместо круглой шапочки голову её украшал белый пуховой платок. Подкрашенные глаза блестели загадочно. Это в связи с рассказом тёти Дуси Виктора несколько настораживало.
– Идём? Это тебе нести. – Она вручила Виктору пакет. – Не бойся, не взорвётся…
По дороге к ДК Нинка всё время болтала, выкладывая школьные познания по драматургии. "Не её ли матушка позаботилась об этом культпоходе?" – подумал Виктор.
В фойе дворца уже толкались пришедшие, а у двух окошек раздевалки образовались очереди. Нинка достала из пакета туфли на высоченных каблуках. Пальто и платок она сбросила Виктору на руки и предстала перед ним во всей красе. Высокая причёска открыла шею Нинки, в глубоком декольте тёмно-синего платья блёстками изящная бижутерия под золото, (а может, золото?), кольцо свободного браслета на левой руке. Виктор сдал вещи в гардероб и стоял в несколько обалделом состоянии у зеркала, глядя, как Нинка поправляет причёску.
Очнувшись, он осмотрелся. Проходившие парни глазели на Нинку, у женщин взгляды выражали смесь зависти и недоброжелательства.
– Ну, пошли в зал! Звонок уже был. – Она подошла к Виктору вплотную и смотрела, улыбаясь, явно наслаждаясь произведённым эффектом.
– Пошли, пошли!..
Обежав глазами зал, Виктор поймал в фокус нескольких знакомых по заводу. Поискал Таню – её не было. Зато в дальнем ряду увидел Клаву и Виту. Они синхронно махали ему руками. Начался спектакль.
Боковым зрением Виктор наблюдал за Нинкой. Она улыбалась, хмурилась, иногда поворачивала лицо к нему, ожидая его переживания, и он делал вид, что увлечён спектаклем. Что-то детское казалось Виктору в Нинке. Слова Бориса и замечания коридорной о ней не вязались с её теперешним обликом.
Когда они шли по заснеженной улице к дому Нинки, она говорила только о спектакле. У подъезда она стояла, держа Виктора за руки, глядя ему в глаза. Виктора потянуло к ней и, не удержавшись, он поцеловал её в сомкнутые холодные губы. Она отстранилась, улыбнулась и, забрав пакет, убежала в подъезд.
Виктор шёл по улице к себе в общагу, глупо улыбаясь чему-то, что не имело названия. Праздничная обстановка дома культуры, нарядные люди, преображённая Нинка – всё это вместе взятое словно подняло его над буднями.
Зайдя в коридор общежития и увидев тётю Дусю около столика с телефоном, он словно протрезвел и вернулся на грешную землю.
Вадим пришёл в цех, чтобы поговорить с Виктором о новогоднем празднике. Напомнил, что будет Таня. О Тане он всегда вспоминал с ним в разговоре. Вадиму Таня явно нравится, и он её "сватает" Виктору. Тот не разочаровывает его своими сомнениями.
У Тани Виктор побывал ещё раз. Он пришёл довольно поздно, и её Серёжа спал в манежике. Говорили о книгах, о поэзии и, конечно, о её "бандитах". Тема школы для неё была неисчерпаема.
– Пойдём, Виктор, покажу своего сына. Посмотри на моего мужчину!
Черноволосый мальчик лет трёх спал, как положено, на правом бочку. Ровные стрелки бровей разбегались к вискам. Высокие скулы, упрямо сжатые губы. Азиатские черты смуглого лица были заметны.
– Кто его отец? – спросил Виктор.
– Отец по матери русский, по отцу – татарин. Ты это хотел узнать? – Таня выжидающе смотрела на Виктора.
– Красивый у тебя сын, – ответил тот, выдержав паузу.
Мальчик был действительно красивым. И он был сын своего отца. Он – её любовь, её мука, её испытания в будущем.
Они отошли от манежа к книжному шкафу, и Таня подала Виктору довольно толстую книгу.
– Вот Бродский, Нобелевский лауреат. Попробуй, почитай. Может быть, не всё будет по зубам, но он пока признанный лидер в русской поэзии, и имеет массу подражателей. Может, появится ещё один, в твоём лице… Это первый том двухтомника. Через пару недель сдашь мне зачёт по нему – получишь второй том.
С кем встретишь Новогодний праздник, с тем, по приметам, будешь вместе весь год.
С кем Виктор хотел быть весь год? С кем прожить вместе много лет? Свои новые стихи он Тане не показал. Они – подражание Сергею Есенину, его кабацкой лирике. Муза его поэзии на данном этапе – Нинка.
… Ты прости меня, сероглазая,
Что я хмурый, что я грублю,
Что тебя обнимая, ни разу я
Не промолвил слово "люблю".
Для Виктора сказать "люблю", значит: "хочу видеть тебя счастливой". Таких слов ни Нинке, ни Тане сказать он не мог. Не будут они счастливыми с ним. Таня может быть ему другом, ближе не надо, всё испортится.
Несколько дней перед новым годом для Виктора побежали в рабочих хлопотах. Позвонил ему Вадим, напомнил, что встречаются у него дома в девять. Сказал, что кроме Тани на празднике будет её подруга, тоже училка, и военпред, холостяк.
Обещанного прогнозом потепления не было, мороз стоял приличный, что не мешало празднику. Виктору встречались подвыпившие, лилась музыка.
Как он ни старался прийти в срок, всё равно опоздал минут на двадцать. Его ждали. Даша, увидев Виктора, начала скакать на одной ножке и пищать "Витя". У Тани радостно раскрылись глаза, и она встала из-за стола, показывая ему место рядом с собой.
Юля поймала и усадила к себе на колени Дашу, Вадим что-то добродушно бубнил – праздник Нового года начался.
Военпред, молодой ещё человек, с дынеобразной головой и высокими залысинами внешностью напоминал немного Владимира Ленина университетского возраста. С вождём пролетариата его роднило и отчество – Ильич. Олег Ильич. Галочка, подруга Тани, при внешней неприглядности, привлекала разговорчивостью.
Её внимание Виктор отразил вежливыми, как говорят в боксе, уходами, и она всю себя отдала Ильичу-Младшему.
Виктор сидел рядом с Таней. Она выглядела праздничной и светилась какой-то особой радостью, словно ожидала новогоднего счастья. Юля отвела уставшую Дашу в спальню, Вадим с олимпийским спокойствием смотрел шоу на экране телевизора.
Таня опять вспомнила про своих бандитов. Новогодний бал в школе шёл без неё, "классной дамы", под присмотром родительского комитета. "Пусть родители полюбуются на своих отпрысков. Мне они надоели!"
Вадим с небольшим шумовым эффектом открыл шампанское – Новый Год! Звон хрусталя, радостный галдёж…
Выпили шампанское, потом "Фетяску"… Юля принесла окорочка с печёным картофелем. "Фирма моей жёнушки!" – сообщил Вадим, целуя Юлю.
"Вот так и можно жить семьёй. Если бы Таня была одинока, без сына! Вот она сидит рядом, касается меня плечом, коленом. Вполголоса, обдавая меня своим дыханием, говорит на ухо. Не важно, что…" – скачут мысли Виктора.
Олег Ильич заглядывается на Таню, но Галка настороже, мгновенно овладевает ситуацией.
– Ребята, девчата! Танцевать надо в Новом году! Я сейчас поставлю музыку соответствующую!
Вадим выключает телешоу, а комнату заполняют звуки оркестра, волны вальса!..
Стол отодвинут, Таня в объятиях Виктора… По ходу он замечает, как Галочка учит танцевать Олега, Вадим неспешно ведёт свою Юлю…
Все опять садятся за стол – и, приятная неожиданность, – Ильич, оказывается, принёс с собой гитару и глуховатым баритончиком начинает напевать "Виноградную косточку", которую все знают и мурлычат вместе с ним. Потом другие песни Булата, потом аплодируют песням Владимира Высоцкого – Ильич удачно изображает и хрипотцу, и надрыв голоса барда.
Виктор с Таней покидают хозяев около двух ночи уже нового года. Таня держит Виктора за руку, прижимаясь к нему, заглядывая в лицо. Он еле сдерживает желание наклониться к ней и поцеловать. Возле подъезда они останавливаются, говорят ничего не значащие слова. Потом Таня, чуть отстранившись от Виктора, глядя ему в глаза, говорит:
– Приглашаю ко мне выпить кофе…
Виктор от неожиданности немеет. Отвечает с запинкой:
– Принимаю… приглашение.
Таня решительно идёт в подъезд, он поднимаюсь вслед за ней на второй этаж. У кого-то из соседей ещё звучит музыка.
– Проходи, раздевайся…
Она говорит это, не оглядываясь, включая всё освещение. Виктору ясно, что Серёжка у соседской бабушки. Таня включает музыку.
– Тебе, Виктор, наверно жарко после наших скачек. Сними пиджак, умойся…
Когда он заходит в кухню, Таня уже разливает кофе.
– Пей пока… Мне не хочется…
Виктор сидит на кухне, слышит, как Таня открывает дверцы шкафа. Его кофе выпит, Таня входит уже переодетая в домашний халат, в тапочках на босу ногу, с распущенными волосами. Былого возбуждения как ни бывало. Она напряжена, глаза её избегают взгляда Виктора.
– Если не хочешь тащиться по морозу к себе, оставайся у меня, постель готова. А я приму душ…
Если хочешь… Хочет ли он, и что хочет? Не знает Виктор, как ответить, тем более, что Таня уже в душе. Он прошёл в спальню, разделся, аккуратно развесил вещи на спинку уже придвинутого стула. лёг в постель, до подбородка натянул простыню. Слышал, как Таня щелкает выключателем, убирая свет. В спальне тусклый ночник. Таня подходит к постели, сбрасывает халат, ложится поверх простыни. Она лежит на спине, сложив руки под холмиками грудей. Какое-то время Виктор лежит неподвижно, потом, не отбрасывая простыни, поворачивается к Тане, кладёт руку поверх её рук. Глаза Тани открыты, она смотрит куда-то вверх. Он переводит руку на её грудь…
– Витя, не надо…
Она встаёт, идёт к шкафу и возвращается одетая в глухую ночнушку до пят, ложится, повернувшись к Виктору спиной…
Виктор просыпаюсь от прикосновения руки Тани к щеке.
– Вставать пора, гость дорогой! В ванну, одевайся и на кухню.
В голосе Тани педагогический напор.
– Вот теперь я кофе выпью. – Она улыбается без какого-либо смущения. – Подкрепись вот этим. Это – бутербродики с маслом и сыром. Что приснилось на новом месте?
– Что всегда или почти всегда – зелёное поле, берег реки, бегущая вода…
– Счастливый ты, Витя, человек! И здоровый психически. У меня чаще кошмары. Бегу от кого-то, прячусь, ищу Серёжку…
Таня замолкает, задумчиво пьёт кофе.
– Ты знаешь, Виктор, захотелось мне там, у Вадима, почувствовать себя женщиной – не вышло…
– Это моя вина, наверное? – неуверенно говорит Виктор.
– Нет твоей вины… Главное в женщине, во мне в данном случае. Прошу прощения, больше не буду…
Таня грустно улыбается, касается рукой его руки.
Виктор уходит, так и не поцеловав это красивое лицо, эти чётко вырезанные губы, провожаемый пожеланиями: "Не забывай про литучёбу, звони".
"Мы останемся друзьями, и это хорошо", – заключает с грустью Виктор про себя.
Дни после праздника для Виктора тащились муторно. От Нинки ничего не было слышно, Тане он не звонил. Пробовал читать Бродского – действительно не по зубам, хотя были стихи понятные, несущие подтекст. Он садился перед листом бумаги, вымучивал строку… Муки творчества, одним словом. Ему вспоминалась Нинка. Возникали мысли всерьёз заняться ей, с перспективой на будущее.
В цеху он стал по-свойски заходить на участок протяжки, с блондинкой здоровался, с Олей перебрасывался несколькими фразами, а если она была занята, смотрел минуту-другую, как она ловко управляется со своей техникой. Стас подходил несколько раз с виноватым видом, заговаривал о пустяках. Виктор созвонился и зашёл к Тане, отчитался по первому тому Бродского – получил от Тани "тройку" за прилежание. Пил у неё кофе, познакомился с Серёжкой. С Таней установились дружеские отношения с долей влюблённости. Читал ей свои новые стихи.
В пятницу к Виктору подошёл в ресторане Борис, с двумя, как обычно, кружками пива, присел напротив за столик. Припав к первой кружке, помолчал, изучая Виктора звероватым взглядом.
– Загуляла твоя Нинка…
– Не моя она, – отпарировал Виктор, прожёвывая окорочок.
– Это так. Она общая. Опять в молодёжную свору влилась.
– Пусть гуляет, пока молодая. – Виктор говорил вполне искренне.
– Ей надо нагуляться напоследок. – Борис пил вторую кружку, пена блестела на верхней губе, – летом её жених приедет.
– Жених? Она ни о каком женихе не говорила! – удивился Виктор.
– А зачем ей говорить кому-то. Парень заканчивает военное училище, получит чин, увезёт нашу Ниночку куда-нибудь в гарнизон.
– И она поедет? Что она, не видела фильмы про наши гарнизоны?
– Поедет. Ей замуж надо выйти, а кто её здесь замуж возьмёт? Может, ты хочешь взять? – Борис смотрел на Виктора с явной усмешкой. – А что? Молодая, пухленькая, тёпленькая…
Виктор молча усмехнулся. Что ему сказать, если появлялись такие мысли?
– Не хочешь? Нинка лет с тринадцати с пацанами барахталась. Ей это дело вроде щекотки, она по-настоящему до сих пор не женщина.
Допив пиво, Борис встал.
– Катерину давно видел? Она тебя вспоминает. Может, зайдём сейчас в общагу к девам? Я с Валентиной хочу повидаться.
– Нет, не пойду. Здоровье не позволяет. – отшутился Виктор.
Нинка пришла к Виктору дней через пять после его разговора с Борисом. Было около часу дня, и он переписывал не складывающееся стихотворение, собирался на обед. Нинка вошла удивительно тихо, без громогласного "Привет, привет!". Сказала просто: "Здравствуй, Витя" и присела на стул, не снимая пальто.
– Привет Нинок! Раздевайся.
– Я ненадолго…
Виктор удивился. Сама скромность! Нинка была трезва и выглядела неважно. Бледная, с кругами под глазами, грустная, и словно напуганная.
– Как твои дела? Вид больно скучный у тебя.
– Тебя, Витя, на Лесную не вызывали?
– На Лесную? С какой стати? – насторожился Виктор. На Лесной улице был известный всем диспансер по интимным болезням.
– Я там лечусь… Меня допрашивали… С кем, когда… Тебя я не называла, не была я с тобой.
– Меня не вызывали…
"А пригласить могли бы…", – подумал Виктор.
– Ленка тоже лечится… Ну, я пойду.
Нинка встала, поправила шапочку.
– Постой, Нинка! Я тебе желаю здоровья. И головой думай!
Нинка ответила несмелой улыбкой. Она и пришла-то к Виктору за добрым словом. Кто ей скажет добрые слова, узнав о болезни? От родителей упрёки, от молодых друзей – насмешки.
Виктору было жаль девчонку.