Парень берет Людку за руку, но она отводит его руку – не так быстро…
– На остановке как-нибудь встретимся…
– Как вас зовут? Меня Николай. Можно Коля.
– Скажу, когда встретимся, Коля. Тебя домой надо идти, к маме.
– Меня тётя ждёт. Когда встретимся, уточним, кто кого ждёт…
"Мальчик самолюбивый! Ничего! Лишь бы по своим квартирным данным подходил. Приручу!".
Людка, улыбаясь "делает ручкой" и уходит к магазину, не оборачиваясь на стоящего в оцепенении Николая. В ДЛТ ей делать нечего и, побродив по первому этажу, она выходит и едет к себе в общагу.
– У тебя ещё пара была? – озабоченно спрашивает Валя, уже сидящая с каким-то учебником.
– Нет. По делам в город ездила…
О своём новом знакомом Людка сообщать не собирается. Да Валька такими сведениями и не интересуется.
Тётя Женя уже заметила, что её племянник стал позже приходить из института. У него появилась какая-то рассеянность, невнимательность при вечерних беседах. Ей пришлось потрудиться, чтобы выведать у Николая о его знакомой девушке. Путаясь и смущаясь, он поведал тёте о Людмиле, и ей стало ясно, что Николай влюблён.
– Приглашай, Николай, свою подружку. Хочу с ней познакомиться.
Морщинки вокруг её глаз лучились, но глаза смотрели внимательно. Николай с тоской подумал, что провести Люду в свою комнату он не сможет, что будет домашнее чаепитие и пристрастный допрос в известном ему стиле.
Николай уже несколько раз встречал Людмилу на остановке, провожал в сторону общежития. Он уже мог глядеть на неё, не пугаясь бездны её глаз. Она улыбалась ему и позволяла держать себя за руку.
Наконец он решился и пригласил Людмилу к себе, вкратце описал тётю внешне и заверил подругу в её доброте.
К этому времени за вечерними чаепитиями Николай узнал подробности биографии тёти. Муж тёти был офицером Госбезопасности и, познакомившись с понравившейся ему девушкой, он по линии своего ведомства узнал обо всех её родных до седьмого колена. Убедившись в отсутствии каких-либо "порочащих связей", предложил Евгении руку и сердце. О проверке тётя Женя узнала много позже, а точнее, в Восточной Германии, когда приехала туда с мужем и стала работать переводчиком и машинисткой в том же ведомстве, что и муж.
После Германии мужа направили в одну из африканских республик, которую КПСС хотело сделать социалистической. Тётя Женя осталась в Ленинграде вместе с тогда ещё живыми его родителями и стала преподавать немецкий язык в одном из ВУЗов.
Негритянская страна не стала социалистической, а Константин заболел там одной из тропических болезней, долго лечился уже в Союзе, и умер гораздо раньше, чем ему полагалось, в чине генерал-майора.
Работа в органах КГБ многому научила тётю Женю, и в первую очередь умению "разговорить" собеседника, узнать от него то, что он старательно прятал от окружающих.
Людка не заставила долго себя уговаривать, и сразу согласилась пойти в гости к Николаю. Ещё бы! Она ждала приглашения.
Вот он, тот дом, в котором она должна жить! Должна и будет! Малая Конюшенная выходит прямо к Казанскому собору, раскинувшему два крыла своих колоннад по другую сторону Невского. Перед каждой колоннадой у тротуара стоят бронзовые фигуры двух главных героев Первой Отечественной войны 1812 года – Кутузов и Багратион.
Жить в таком доме! Ради этого можно пойти на многое. Например, женить на себе этого простоватого Колю. Он влюблён в неё до потери пульса, это ей ясно.
Вот и квартира. Большая: три комнаты и гостиная. Высокие потолки, паркет. Конечно, паркет скрипит, обои давно не переклеивались. старая мебель. Но мебель из целого дерева. Это раритет!
А вот и сама хозяйка, тётя Женя. Соответствует рассказу Николая, но не такая уж добрая, с цепким взглядом голубеньких глазок.
– Здравствуйте, здравствуйте, девушка! Проходите. Прямо по коридору ванная, туалет. Проходите…
В гостиной развернут почти праздничный стол. Варенье в двух банках, разных сортов, мёд, привезённый с Урала. Чайные чашки с блюдцами тонкого фарфора, с готическими надписями, пузатый чайник на резной подставке.
– Николай, управляйся с чайником. А вы, Людмила, берите печенье, пустую воду гонять не стоит.
Николай сидит напротив Людмилы, молча разливает чай, подвигает вазочку с печеньем. Вообще молчит. Как в рот воды набрал. Тётю свою явно боится.
– Вы, Людмила, мне Николай сказал. из Псковщины? У нас в Петербурге псковских скобарями называют, не знаю, это слово похвальное или ругательное, извините. Вы в маму такая красавица или в папу? Псковские, как правило, все белёсые, как и наши уральские, а вы… И брат у вас младший смуглый, вы говорите? Интересно!..
"Вот это тётя! Вопросы задаёт как для анкеты. Ну что ж, отвечу. Папа – тракторист, ударник труда. Мама доярка-рекордсменка. Дед, мамин отец, партизан бывший. Не у Ковпака был, в отряде поменьше. Медалью награждён. Бабка тоже награждена. Кашеварила в отряде. А глазки тётки так и сверлят. Ну вот, чай выпит, пора уходить. С тётей надо подружиться. Можно мёду псковского передать, или грибков сушёных".
– До свидания, Людмила! Всего доброго… – и шаркает тапочками в свою комнату. Никакого: "Приходите ещё" или "Рада была познакомиться".
Сойдя со ступеней подъезда, Людка остановилась и, обхватив Николая, притянула к себе.
– Ну, теперь говорить можешь?
– Я молчал для того, чтобы дать тебе с тётей пообщаться.
– Этот допрос ты называешь общением?
– Тётя у меня такая! Но не это главное. Главное, по-моему, в том, что вчера вечером тётя сообщила, что меня пропишет. И завещает мне всё имущество.
– И квартиру тоже? – стараясь не выдать радость, безразлично спросила Людка.
– Конечно! Наследников-то у неё, кроме отца моего, нет.
"Отлично, отлично, отлично! Теперь не спугнуть мальчика, подпустить его поближе надо… Обнадёжить…". Людка позволила Николаю поцеловать себя в щёку.
– Иди к тёте. Сейчас она тебе своё впечатление расскажет. Вот мне бы подслушать! Пока! Я тебе позвоню…
Она пошла к Невскому. Шагов через пять оглянулась, уверенная, что Николай ещё не ушёл, и послала ему воздушный поцелуй.
Настроение у неё было отличное. Всё шло как нельзя лучше, Да и Николай не какой-то тупой провинциал, грубоватость ему даже идёт. В общем, мужик, с каким можно быть рядом. Любовь? Ну, какая там любовь! В шестнадцать что-то загорелось, когда за Вадимом на новеньком БМВ приехал его папа из Ленинграда. Вот это мужчина! Сводила его в березняк, показала грибные места… Константин Викторович… Костя… А в общем-то все мужчины одинаковые во всём, кроме счёта в банке.
– Интересная у тебя подружка, Николай. Она что, не русская? Глаза как у чеченки или армянки. Есть у неё что-то кавказское. Ты потихоньку уточни, разговори её. О своей родне, обо мне, ты, небось, всё выложил? Очень твоя подружка боевая, – тётя внимательно смотрит на племянника.
А племянник видит, что тётя Женя не одобряет Людку, хочет знать о ней всё. А он сам знает о ней что-либо кроме того, что она очень красива?
Звонок мобильника прозвучал точно в перерыве между лекциями. Ну конечно, это Мила.
– Коля, привет! Это я, уже соскучилась. После третьей пары жду на остановке…
– Да, да! – голос Николая срывается от радости… А Людмила уже закончила разговор. Николай, улыбаясь, смотрит на замолкший мобильник. Он готов хоть сейчас бежать на встречу, но ещё долгие минуты лекции…
Слушая спокойный голос профессора, Николай и сам успокаивается и даже усмехается в свой адрес. Никуда она не денется, эта чеченка!
Вот и она. С новой причёской. Когда успела только? Или праздник какой-то?
Мила сияет улыбкой. Берёт Николая за руки, прижимается всем телом.
– У меня идея показать тебе, как я живу. Для сравнения. Я живу с подругой. Пошли? Здесь недалеко.
Она ведёт Николая за руку. Здание общежития её института – пятиэтажное невзрачное строение с облупленной штукатуркой стен. Одни окна, несмотря на холод, настежь, и оттуда рвётся громкая музыка – отдыхает народ, другие закрыты наглухо – видимо, занимаются. Дежурная при входе не поднимает головы, что-то читает. Николай такой же студент, их всех не упомнишь.
В комнате девичье убранство. Кровати за ширмами, стол, стулья, шкаф. На полу тканый из разноцветных ленточек узкий ковёр – дорожка.
– Раздевайся. Туфли снимай, – куртку Николая Люда убирает на вешалку, прикрытую шторкой. Туда и свою лёгкую курточку. Она остаётся в джинсах и ажурной кофточке.
– Чай, кофе? – Она смеётся и достаёт из шкафа бутылку кагора. – Это для знакомства. Не против?
На столе появляется ещё коробка печенья, конфеты в вазочке.
– Валька моя, наверное, в библиотеке. Всерьёз учится девочка.
Николай, ошеломлённый бурным натиском Милы, только успевает поддакнуть или кивнуть головой в знак согласия. Людмила вся в движении, поправляет причёску, сверкает глазищами, улыбается.
– Садись к столу. Бутылку мы эту начали прошлый раз, принесли парни из нашей группы. – она разливает вино по стаканам.
– Уютно тут у вас, – не зная, с чего начать разговор, Николай оглядывает комнату. – Вы и цветы разводите.
– Этим Валька занимается… Давай выпьем за встречу, за нас!
Сделав глоток, Людка смотрит в упор на смущающегося Николая. Её чёрные глаза словно гипнотизируют парня. Он опускает голову, не выдерживая её взгляда, опять оглядывает стены комнаты. Под стеклом в металлической окантовке цветные репродукции. Букет сирени в вазе с одной стороны, с другой – морское сражение.
Заметив внимание Николая к картинам, Людка поясняет:
– Айвазовский. Это моя картинка. Цветочки в вазочках не по мне. Это опять Валькина любовь. По мне, плитка шоколада лучше букетика. – и она смеётся.
Сделав ещё глоток, Людка не берёт конфеты. Видя, что и Николай не закусывает, замечает:
– Коля, не будь таким деревянным. Бери конфеты, печенье. На меня не смотри, я фигуру сберегаю, а тебе это ни к чему. Мужик должен быть объёмный и весомым. И давай тост!
– За любовь! – неуверенно говорит Николай, но Людка подхватывает:
– За нашу любовь! И вообще, давай на брудершафт!
Она тянется со стаканом через стол к Николаю. Переплетая руки, они допивают вино. Её губы, ранее близкие только в его снах, тёплые и влажные, сливаются с его губами. Поцелуй, открывающий путь к дальнейшей близости…
За дверью комнаты слышатся разговоры, звук шагов, смех. Там своя жизнь.
– Я быстренько уберу со стола, на случай если кто… Ну, Валька, это ничего. Иногда комендантша заглядывает, блюстительница нашей нравственности.
Николаю понятно, что Валентина придёт не скоро, Людка её предупредила о приходе гостя, и та сидит в другой комнате, ждёт, когда позовут.
– Пойдём за занавесочкой, посидим, – говорит Людка, беря Николая за руку. – Да ты не бойся, бить не буду. Пошли! – она смеётся, обжигая Николая блеском угольных глаз.
За занавеской аккуратно застеленная казённым одеялом узкая общежитская койка. На стене коврик с оленем, задумчиво стоящим среди невероятно яркой зелени, тумбочка у изголовья.
– Садись, Колюня. Пиджачок-то сними.
Людка садится рядом, обнимает Николая. Кисловатый запах её подмышек, запах женщины, возбуждает Николая. Тонкие пальцы Людмилы ловко, одну за другой, расстёгивают пуговицы его рубашки.
– Тебе жарко, мальчик? Облегчу положение.
Пальцы Людмилы гладят грудь Николая, губы касаются сосков. Николай делает несмелую попытку расстегнуть пуговички её ажурной кофточки.
– Нет, нет! Не надо!.. – шепчет Людмила, но её руки обвивают Николая. Она приникает к Николаю грудью, терзает кожу спины, хрипло стонет и вдруг расслабляется, откидывается головой на подушку.
Возбуждённый, Николай сидит, молча сжимая её безвольные ладони. Разбросанные по подушке волосы, закрытые глаза, зубы, белеющие из полуоткрытого рта – Людка отдыхает после недавней бури.
Медленно приподнявшись, она поправляет волосы, сидит некоторое время молча, исподлобья сбоку смотрит на Николая, замершего как в трансе.
– Коля! Очнись… Рубашку надень, застегнись… Скоро Валька придёт…
За столом они сидят друг против друга.
– Противно в этой общаге. – брезгливо выпятив губы, говорит Людка. – Всё время как под микроскопом. Казарма. Ты ведь был в казарме? Пропускной режим, проверки, отбой по часам…
Их руки соединены ладонями. Напряжение Николая спало, он расслабленно смотрит на Людку, молчит. Конечно, вместо сидения за столом отдыхать бы на широком диване, чувствовать рядом горячее тело подруги…
– Да… Конечно… – невпопад говорит он, и видит, как гневом загорелись глаза Людмилы. – Да, да! Ты права, Мила! Я буду говорить с тётей … Может быть, у меня…
Людмила выпрямляется, убирает руки со стола.
– Не очень верю твоим словам. Ты боишься тёти своей!
– Не боюсь я… Тут другое… Обижать её не могу. Она для меня многое делает… Родная она мне.
– Ладно. – Людмила резко встаёт, опираясь на стол руками, сверлит Николая глазами. – Собирайся и уходи… И не звони мне. Я позвоню сама. У меня "хвосты" по двум темам. К декану меня уже вызывали. Знаешь, что это такое?
Категоричный тон Людмилы после совсем недавней близости озадачивает Николая и подтверждает сомнения в искренности её чувств. Как в них разобраться? Её чувства… То, что было – сплошная биология. А любовь? Пока от Людмилы только чувственность, жажда, желание… А у него самого? Ведь то же самое! Наверняка в жизни Людмилы есть второй план, от него скрываемый, а если так, какая же это любовь? Но если тётя Женя разрешит… В его комнате, может быть, всё будет по-другому?.. Это "по-другому" рисуется Николаю в самых радужных красках.
Вино, какое допили, давно, почти с начала вселения Людмилы в общежитие, принёс Севка, однокурсник Валентины. В тот вечер он ужом ввернул своё тощее тело в комнату и шустрыми серыми глазками обшарил всё видимое пространство.
– А у вас уютненько, тёлки! Что это я долго вас не обнаружил?..
– Чего надо, шкет? Не юли! – чёрные глазища Людки упёрлись в сухое узкое личико незваного гостя.
– Да я по-соседски. Я же с Валькой в одной группе. Скажи, Валька!
– В одной. Три года с ним группа мучается. Шёл бы ты, Севка, к себе! Там уже твоя компания собралась.
– Подождут! Я ведь не пустой. Вот! – из-за спины вытянул руку с бутылкой. – Для знакомства, для дружбы…
– Ты знаешь, что я не пью, а как Людмила решит – её дело.
– Так тебя. Цыганочка, Людмилой зовут? Вот, Мила, мы и познакомились…
Откуда-то вытащенным штопором сноровисто извлёк пробку и, зыркнув серыми глазками, заметил два стакана рядом с графином. Метнулся до тумбочки. Налил до половины в каждый.
– Ну, ждём команды? Вперёд, за знакомство! – выпил. Утёр рот тыльной стороной ладони.
Людка, подняв стакан, глянула на Валентину.
– Выпей, чтоб отвязался. – отозвалась та.
Людка выпила до половины и поставила стакан.
– Значит, ты – Севка? Спасибо за угощение. Забирай свою бутылку и уходи, не мешай.
– Нет. Бутылка вам в подарок. Может, загрустите, да и приложитесь. Как-нибудь заскочу ещё раз. Уж больно вы гостеприимны. А с тобой, цыганочка, отдельно поговорю. Ты мне нравишься.
Не слушая ответа, Севка растворился в проёме двери.
– Что это за парень? Парень заинтересовал Людмилу.
– На хвостах тянет третий курс. Где-то подрабатывает чем-то. На гитаре бренчит. Есть девчонки какие-то, вокруг него вьются. Язык у него подвешен свободно.
– Он местный?
– Из какого-то подмосковного ВУЗа. Какой-то хвост за ним тянется, и кто-то его прикрывает.
"Интересно! Может, тоже вариант?.. Хотя…" – вертится в мыслях Людки.
Севка подстерёг её буквально на следующий день, в коридоре. Была пятница.
– Есть предложение оторваться в нашем клубе сегодня.
– Что ещё за клуб ваш?
– Здесь, в общаге, собираемся по интересам. Понятно?
– Ничего не понятно. Мне Валька ничего не говорила. Где это?
– Рассказывать долго, лучше показать. В общем, сегодня в восемь выходи. Вальке лучше не говори. Она затворница сибирская. Лады?
К восьми, надев джинсы и старый свитер, Людка вышла в коридор.
– Ты куда? – спросила Валька, не поднимая головы от учебника.
– Тут. Поблизости.
Севка ждал у дверей своей комнаты.
– Ну вот, сейчас познакомлю с нашей братвой…
– У вас одни парни?
– Дев хватает, увидишь. Теперь тише, не пугай нашу дежурную.
Дежурная мирно дремала.
Они вышли на улицу и, обойдя здание общаги, подошли к обитой листовым железом двери котельной.
Замок на двери висел на одном ухе, но дверь не открывалась, пока Севка не постучал подобранной железякой по трубе с краном, торчащей из земли рядом со стеной. Несколько стуков, похожих на условный код, возымели действие. Дверь котельной открылась, и из неё выглянул парень, где-то виденный Людкой ранее.
– Чо так долго уговаривал? Принцесса из табора… – Он был явно подпитой. Закрыв за ними дверь, парень что-то ещё бурчал и попытался ухватить Людку за ягодицу. Молча Людка врезала парню в скулу, и тот заскулил как щенок.
Из нижнего этажа котельной тянуло дымом сигарет, слышен был нестройный звук гитары, всхлипывания саксофона и гул пьяной толпы.
Там было человек тридцать, в основном парней, но и девушки были тоже.
– Идём сюда. Потеснись, братва! – и Севка усадил Людку на доску, уложенную на два низких бочонка из-под краски, перед широким столом с изрезанной и избитой крышкой из толстой фанеры. На столе был хаос из бутылок, банок пива, закуси на тарелках "Общепита" и кусках газеты. На них не обратили внимание потому, что все глазели на белёсого парня с микрофоном, изображавшего ведущего, не скупившегося на матерщину. Все были подпиты.
– Счас и мы вольёмся. – Севка, потянувшись, подцепил бутылку портвейна и, открыв пробку, передал Людке:
– Хлебни, а то неинтересно будет.
Людка хлебнула противную жидкость дешёвки и тут же половину выплюнула на пол. Пол был загажен бумажками от конфет, плевками жвачки. Вообще он представлял не очень ровно утрамбованный земляной отсып подвала котельной Две лампочки без абажуров освещали как сидевших за столом, так и расположившихся поодаль на остатках старой мебели, каких-то диванах с промятыми и порванными покрытиями, без ножек. Чёрные рваные тени от людей мрачно бродили по стенам грубой кирпичной кладки. Впрочем, для главных актёров, гитариста и саксофониста, были предоставлены стулья. Имелся даже барабан, стоящий рядом с музыкантами, но, слава богу, не было барабанщика. На свободном месте танцевало несколько пар и одиночек. Ничего похожего на собрание клуба по интересам, как информировал Севка, не наблюдалось. Как всегда бывает в компаниях, где собралось более шести человек, разговоры после выпивки идут в группах между тремя-двумя, о своём. С чего начиналась встреча, было неясно и Людка спросила об этом Севку, который хоть и хлебнул пойла, был почти адекватен.
– Это четвёртый курс гуляет. Сдали на бакалавра – есть повод.
Резкий звук ударов по железу немного утихомирил народ.
– Делегация от нацболов. Хотят нас в свою секту втянуть, большевики дикие.
– Откуда они?