- Спокойней, Колетта, спокойней. Ты выдержишь.
- Да. Знаю, что выдержу. Но, Генри, ты пойдешь к Катону? Он тебя любит и будет откровенным.
- Меня не убедили твои предположения.
- Ну вот… и еще… Генри…
- Что ты хочешь сказать, дорогая?
Солнце, отразившись от белой садовой стены, заглянуло в сизо-серую комнату и мягко осветило лицо Колетты. Она похожа, подумалось Генри, на корабельного юнгу, на юного канонира времен адмирала Нельсона, ребенка, успевшего, однако, увидеть кровь. Странное сравнение, подумал Генри, и еще: как она красива.
- Когда бракосочетание?
Генри посмотрел в окно на сад, повторявший опрятностью комнату.
- Через две недели. В Лондоне.
- А-а. Хорошо. И потом в Америку?
- Да.
- Надеюсь, вы оба будете счастливы, - сказала Колетта, и ее слова прозвучали как прощание.
Она зашевелилась, пригладила пластырь на щеке, села чуть повыше в кресле, высвободив косу. Генри встал. Он смотрел на нее, мысленно прося ее взглянуть на него, но она не поднимала глаз.
- Генри. Я должна извиниться за то безумное письмо, которое написала тебе, и за все, что наговорила Стефани в тот день, когда вы сидели в машине. Конечно, это была чепуха, и я так не думала, я это позже поняла. Тогда я вела себя как ребенок. Прости…
- Пустяки…
- Я думала… чувствовала… тебе станет легче, если узнаешь, что я не влюблена в тебя… и никогда не была… я сама не понимала, что несу…
- Конечно, будет легче, хорошо, что сказала…
- Неприятно, когда думаешь, что кто-то… в любом случае… так-то вот… Значит, Холл продается?
- Да.
- А твоя мама будет жить в Диммерстоуне. Передавай ей привет от меня. Надеюсь, я еще увижу ее, да, конечно, увижу…
Они на секунду замолчали. Колетта, перебирая бахрому на пледе, быстро взглянула на него, и они заговорили одновременно:
- Что… Прости?
- Я… Нет, ты говори.
- Я просто хотел спросить… ну… лондонский адрес Катона…
- Ах, да. Он живет у Брендана Крэддока, отец Крэддок, ты его знаешь. Адрес есть в телефонной книге.
- Спасибо. Боюсь, что, уехав, я больше не вернусь сюда, но постараюсь до отъезда навестить Катона и напишу тебе, дам знать, в каком он состоянии.
- Ты очень добр…
- Что ж, прощай, Колетта, не думаю, что мы еще встретимся. Разве что только ты, может быть… заглянешь к нам, если когда-нибудь окажешься в Иллинойсе.
- Непременно. Прощай, Генри, и спасибо тебе.
Она твердо пожала ему руку, глядя в глаза. Генри заколебался перед неожиданной возможностью поцеловать ей руку. Но мгновение было упущено; он направился к двери, бесстрастно улыбнулся и вышел.
Генри был уже на крыльце и закрывал за собой дверь, когда сзади упала тень, и он, ничего не видя перед собой в этот миг, налетел на Джайлса Гослинга.
- Здравствуй!
- Доброе утро.
- Чудный денек, а?
- Чудный.
Они обошли друг друга. Гослинг постучался и скрылся в доме. Генри медленно пошел по тропинке, потом по дороге, пока не оказался у ворот. Он долго стоял там, прислонившись к железным прутьям, и глядел сквозь них на заросшую подъездную дорогу и движущийся узор теней от окружающих деревьев.
―
- Никогда не была знакома ни с одной знаменитостью, - вздохнула Стефани.
- Я когда-то был весьма известен, - сказал Люций.
- А хотелось бы познакомиться с какой-нибудь знаменитостью вроде поп-звезд, кинозвезд.
- Да, когда-то был известен. Но сейчас, увы, нет.
- Что там за птица, такая большая?
- Цапля.
Расхаживавшая на длинных ногах по мелководью за камышом, цапля взлетела и, с беспечной медлительностью описав круг над водой, аккуратно опустилась на противоположной стороне озера. Близко от них на кучке скошенной травы стоял черный дрозд, склонив набок голову с яркими бусинками глаз, и прислушивался к шуршанию насекомых. Пролетела сорока, длинным хвостом напоминающая вертолет. Распустив крылья, ворковала пара кольчатых горлиц. С неба лилась бесконечная песня жаворонка. Генри уехал в Лондон на переговоры в "Сотбис". Был еще один солнечный день.
- У меня никогда не было друзей, - сказала Стефани, - Некоторым это нравится.
- Да что вы! Наверняка у вас были подруги.
- Нет, они все ненавидели меня.
- Я ваш друг.
- Но я больше никогда не увижу вас.
- Что ж, будем жить настоящим.
- Сомневаюсь, что у женщин бывают друзья.
- У меня их была уйма…
- В детстве у меня был пес, вот он был мне другом.
- Давайте присядем, если не возражаете. Что-то я снова неважно себя чувствую.
- Это все жара. Мне так не хочется ехать в Америку.
- Генри будет заботиться о вас.
- У него там есть приятельница, зовут Белла. Умная, профессор.
- В Америке всякий - профессор.
- Генри сбежит с какой-нибудь такой умной.
- Он этого не сделает. Генри джентльмен. Он будет выполнять взятые на себя обязательства.
- Мне было бы спокойней, если б мы обвенчались в церкви.
- Существуют священные обеты и помимо данных перед алтарем. Генри будет верен вам. Да вы это знаете.
- Он считает, что у меня нет чувства юмора.
- Супруги должны учиться понимать юмор друг друга. На это нужно время. Смотрите, зимородок!
- Где?
- Уже улетел.
- Мне здесь так нравится. Никогда раньше по-настоящему не была в деревне. Генри говорит, что в Америке сплошь одни города.
- Генри иногда несет чепуху.
- Наверное, это была шутка. Я не всегда понимаю, когда Генри шутит, а когда серьезен. Вот почему он говорит, что у меня нет чувства юмора. Вечно нападает.
- Это проявление любви.
- Не знаю, чем я в Америке буду заниматься.
- Можете устроиться на работу.
- Не могу. После того как я попала в больницу с нервным расстройством, не возьмут.
- Не обязательно упоминать об этом.
- В любом случае сейчас я не хочу работать.
- Можно завести ребенка.
- Ой, нет, с ребенком мне не справиться. Все равно я… Нет…
- Ладно, ребенка не надо. Но чем вам нравится заниматься?
- А хотелось бы ребенка…
- Должно же у вас быть любимое занятие.
- Я люблю покупать одежду.
- Это уже что-то.
- А еще люблю поесть и выпить.
- "…что вам есть и что пить… во что одеться".
- И люблю поспать, если спокойна, но ведь я всегда беспокойна.
- Значит, это не подходит. А что насчет религии, Бога?
- Никогда не понимала религию. Мать принадлежала к сайентологам, но отец не позволял ей распространяться на эту тему.
- А каким-нибудь искусством не увлекаетесь?
- Чем?
- Каким-нибудь искусством. Я имею в виду музыкой, литературой: любите читать или?..
- Нет.
- Могли бы изучать что-нибудь.
- На это у меня мозгов не хватает. Генри этого никак не понять. Я как большинство людей, будто мне ничего не нравится, но это не так. Я люблю животных, и когда солнышко светит, и места, и природу, как вот здесь, и…
- Посмотрите на этого огромного шмеля, словно летающий щенок.
- Залетел в плющ.
Любит он лелеять взор - Не волнуясь, не ища - Блеском дремлющих озер, Видом пчел в цветах плюща; Он не знает, что пред ним, Занят помыслом одним: Из всего он создает Стройность дышащих теней, Им действительность дает, Что прекрасней и полней, Чем живущий человек, Долговечней бледных дней И живет из века в век.
- Это вы написали?
- Нет. Хотелось бы, конечно.
- Мне нравились какие-то стихи, когда училась в школе, но я их забыла. Скоро время ланча. Герда не позволит помочь ей на кухне.
- Вы идите. Я подожду тут немного. Я не могу быстро подниматься по ступенькам.
Стефани резво побежала к дому; Люций смотрел ей вслед. С того момента, как она впервые предстала перед ним загадочной пухленькой чаровницей, он стал иначе смотреть на нее. Теперь она казалась ему одним из самых чистых, простодушных созданий, с какими ему когда-либо доводилось беседовать, и одним из самых трогательных. Такой жизненный опыт и такая беспредельная невинность. Он чувствовал странную гордость оттого, что легко сумел найти с ней общий язык. Он еще ни с кем не болтал так свободно. В ней было что-то нелепое и манерное. Он жалел ее и видел, что Генри ее тоже жалеет. Герда считала любовь Генри к Стефани извращением, чуть ли не причудой. Но Люций понимал его.
Он спокойно сидел на деревянной скамье, глядя на заросли ив и кизила на другом берегу озера. Со страхом думал о предстоящем. Он был глубоко уязвлен тем, что Герда не предложила ему остаться с ней. Похоже, она восприняла как само собой разумеющееся, что он просто уедет. Перестала разговаривать с ним, делиться переживаниями. Возможно, говорил он себе, она слишком страдает и не хочет, чтобы об этом знали другие. Она всегда была женщиной гордой. Если б он мог утешить ее! Но она не просила об этом, что свидетельствовало об ошибочности его предположения. Придется ехать к Одри. Но это не выход; и в любом случае Рекс никогда не позволит, чтобы он обосновался у них, что, может, и к лучшему. Поедет-ка он в Лондон, подыщет комнатку в районе Сохо и будет проводить дни в литературных пабах, которые должны еще сохраниться. Он представил себе, как сидит там, колоритный седовласый джентльмен в широкополой черной шляпе, сидит в привычном уголке и пишет, а заинтригованные посетители поглядывают на него. Генри предложил небольшую пенсию, но этих денег будет недостаточно. Но наверняка кто-то окажет поддержку. Королевский литературный фонд? Совет по искусствам?
Он посмотрел на озеро и твердо решил не паниковать, к чему в последнее время был всегда близок. Ночью, лежа без сна, он видел себя нищим, всеми брошенным, старым. Только бы, думал он, муза не оставила его под конец жизни. Только бы у него были силы продолжать писать хоть что-то, тогда он выдержит. Может, ему удастся написать свою политическую автобиографию в виде эпической поэмы? Боже, как быстро утекло время! Как это возможно, чтобы так быстро прошла целая жизнь, а сделано так мало? Он-то ожидал, что к концу своих дней обретет мудрость, но вот конец уже близок, а он все такой же глупец. Но ничего, старик еще поживет. Он достал блокнот и написал:
Старый седой журавль Ищет в реке своей юности Струю чистоты.
Генри нажал кнопку звонка. Дверь открылась.
Потребовались долгие секунды, чтобы узнать Катона. Поначалу показалось, что перед ним старик в грязной белой рубашке с распахнутым воротом и в темных брюках, с опухшим лицом и пронзительными глазами.
- А-а… это ты, входи…
- Вижу, ты в обычной одежде, не в сутане, - растерянно проговорил Генри, чтобы как-то объяснить свое удивление.
- Да. С этим покончено. Брендан в колледже. Чем могу быть полезен?
- Надеюсь, не разбудил?
- Нет-нет. Так с чем пришел?
Это было на другой день после разговора Генри с Колеттой, в полдень. Раз на него возложили задачу повидать Катона, он не мог ее откладывать. Он был рад просьбе Колетты, но радость оказалась и источником боли, так что ему хотелось поскорей выполнить обязательство, которое связывало его с девушкой. А потом он сразу же отчитается перед ней в письме. Ну а там, слава богу, Америка! Он не сказал Стефани о посещении Колетты, ни о поручении сходить к Катону, но нашел другое объяснение отлучки в Лондон. Чтобы не слишком волноваться, он старался заранее не думать чересчур много о Катоне и том ужасном, что с ним произошло. Но сейчас, глядя на напряженное неулыбчивое лицо, он понял, что Колетта имела в виду, когда говорила о своем страхе, как бы брат не сошел с ума.
Катон чем-то неопределимым напоминал тяжелобольного. Лицо одутловатое, сальное, вокруг глаз темно-фиолетовые круги. Губы отвисли; потом он их нервно подобрал и сморщил нос. Бегающий взгляд.
Гостиная в квартире Брендана Крэддока представляла собой довольно узкую и мрачную комнату с одним окном, выходившим на стену противоположного дома, и даже в солнечный день тут царил полумрак. Катон не сделал движения, чтобы включить свет, возможно не замечая темноты. Вдоль стен тянулись полки с книгами. Черные бархатные драпировки, множество ковров. Генри осторожно присел на что-то вроде расшитого кресла. Катон встал, опершись спиной о книги, потом отошел на шаг, внимательно глянул на корешки, смахнул рукавом пыль и снова прислонился, глядя в окно. Казалось, он уже забыл о Генри.
- Вот заглянул посмотреть, как ты, - сказал Генри.
- Нормально.
Катон двинулся вдоль полок к окну, задернул шторы и пошел обратно вдоль другой стены, касаясь рукой полок, словно удостоверяясь, что находится в безопасности. Дошел до двери и, поджав губы, с сосредоточенным видом вернулся, ведя по книгам другой рукой, словно подсчитывал корешки.
- Хотел узнать, не могу ли чем помочь, - сказал Генри; слова его показались глупыми, неуместными.
- Вряд ли, но спасибо.
- Мне… было ужасно жаль… когда услышал о…
Катон молчал. Морщась, внимательно оглядел книги, будто ища нужную, потом снова принялся ходить вдоль полок.
Генри сказал:
- Я тоже пережил несколько ужасных часов, ждал возле Миссии, знаешь, с полицейскими, ждал всю ночь, только никто не пришел… и…
Катон продолжал молчать.
- Так, значит… ты… уходишь из священников?
- Да.
- Жаль.
- Не понимаю, почему тебе жаль, - заговорил Катон, слегка хмурясь, - ведь ты не веришь в Бога.
- Ты не знаешь, во что я верю, - неохотно проговорил Генри.
Он надеялся, что Катон, который наконец немного оживился, ответит и что завяжется хоть какое-то подобие разговора; но тот снова замолчал. Глаза Катона блуждали по комнате, избегая смотреть на Генри. Генри повернулся к книгам и стал рассматривать корешки. "Summa Theologica". Полное собрание сочинений Ницше на немецком.
- Ради бога, Катон, прекрати расхаживать туда и сюда! Есть тут что-нибудь выпить?
- Сомневаюсь.
Генри встал и заглянул в буфет, встроенный в книжные стеллажи. Обнаружил бутылку виски, графин с шерри и стаканы. Плеснул себе виски.
- Тебе налить?
- Нет, спасибо.
Генри вернулся в кресло. Катон опять замолчал, изучая полки, потом глубоко вздохнул, как вздыхает человек, когда он в одиночестве.
- Катон… пожалуйста… поговори со мной. Чем ты теперь собираешься заняться?
- Я получил место преподавателя в Лидсе. Поеду туда.
- А в Пеннвуде побываешь до отъезда?
- Только если решу, что смогу лгать.
Катон выбрал книгу, раскрыл и сосредоточенно уставился на страницу.
- Лгать… что лгать?
- Что-нибудь подходящее.
Генри помолчал, потом сказал:
- Я видел Колетту.
- Вот как?
Опухшее лицо Катона исказилось чуть ли не злобной гримасой, но он продолжал смотреть в книгу.
- Она… она… кажется, это испытание тяжело отразилось на ней.
- Ничего страшного. Переживет.
- Катон, сядь, поговорим по-человечески, пожалуйста.
Катон сморщился, неприязненно взглянул на Генри и бросил книгу на пол.
- Ты никогда не задумывался, что я могу жениться на Колетте? - сказал Генри, желая ошарашить Катона и тем побудить к разговору.
- Ты? Жениться на Колетте?! Нет!
Генри аж вздрогнул от того, с какой злобой Катон это воскликнул.
- Хорошо-хорошо, да я и не собирался… я имел в виду…
- Колетта выйдет за человека достойного и порядочного. Если вообще выйдет.
- С какой это стати она не выйдет замуж? Или думаешь, она станет монахиней?
- Ей решать, - ответил Катон вновь поникшим голосом, прислонился к книгам и взглянул на часы.
- Не злись на меня, Катон.
- Я слышал, ты женишься на какой-то проститутке.
- Да. Женюсь.
- А потом, отомстив таким образом матери, возвращаешься в Америку.
- Все так. Знаю, ты против продажи…
- Я не против, - сказал Катон, - Вовсе нет. Я даже за. Превосходно, продавай все. Пусть лучше вместо тех старых развалюх будут многоквартирные дома и чертовы конференц-центры, пусть застроят все те пустующие акры земли, ведь тебе известно, что здесь не хватает жилья.
- Катон… тебе бы побывать у врача.
- Зачем пришел? - прямо, хотя и мягко спросил Катон, сверля Генри взглядом.
- Из любви к тебе.
- Ты пришел из любопытства.
- Я пришел потому, что мы давние друзья.
- Ты пришел как турист.
- Катон, хватит!
- Ты когда-нибудь убивал человека?
- Нет.
- Стоит как-нибудь попробовать. Забавное ощущение. Это так легко - прикончить кого-нибудь. Стоит сделать это разок, и почувствуешь, что можешь снова повторить. Почему бы не ходить и не убивать людей?
- Катон… Брендан скоро вернется?
- Боишься меня?
- Нет… но… мне кажется, тебе нельзя оставаться одному.
- Воображаешь, что я покончу с собой?
- Нет, конечно нет…
- Когда человек совершает убийство…
- Но ты его не совершал!
-.. тогда он понимает, что не существует барьеров, никогда не существовало, а то, что он принимал за барьеры, было всего лишь пустыми, эгоистическими, самодовольными иллюзиями и тщеславием. Вся так называемая мораль - это просто любование собой перед зеркалом с мыслью о себе: какой ты замечательный. Мораль - это не что иное, как самоутверждение, ничего больше, всего лишь показная добродетель и церковные заклинания. И когда самоутверждение уходит, не остается ничего, кроме неистового, неистового и разнузданного эгоизма.
- Катон… ты пережил потрясение и не в себе.
- Ты явился как турист, полюбоваться на развалины.
- Ты не прав… Пожалуйста…
- Извини. Извини. Тебе лучше уйти. Со мной все будет в порядке. Мне не нужен доктор. Пожалуйста, уходи. И никому в Пеннвуде ничего не говори. Надеюсь на тебя и молюсь, чтобы тебе… никогда не пришлось увидеть того, что я сейчас вижу, не узнать того, что я теперь знаю, никогда не оказаться там, где я сейчас!
- Катон!