* * *
Я нашел Али Бекира развалившимся на тюфяке. Сафия готовила на кухне. Я поставил перед собой бутылку и сказал:
- Не цены, а смертоубийство.
Он похлопал меня по плечу и спросил:
- Ну как, преодолел трудности нового учебного года?
- Преодолел, но не совсем безболезненно.
В свое время я рассказал ему о том, что отказался в пользу матери и сестер от своей доли дохода, который давали четыре феддана земли, и он знал, в каком стесненном положении я нахожусь.
- Ты только вступаешь в жизнь, - продолжал он ободряюще, - перед тобой блестящее будущее…
- Поговорим лучше о настоящем, - перебил я его с досадой, - скажи мне, ради бога, о смысле жизни без виллы, без машины, без женщины!
Он понимающе рассмеялся. Сафия, которая в этот момент вошла в комнату с подносом и слышала мои слова, метнула на меня свирепый взгляд и обращаясь к инженеру, сказала:
- У него нет недостатка ни в чем, он просто ненасытный!
- И правда, у меня есть женщина! - сказал я уступчиво.
- Мы живем вместе уже больше года, - жаловалась Сафия, - и я стараюсь научить его экономии, но он умеет только тратить.
Мы выпили, поели и завалились спать. К вечеру вышли на улицу. Сафия пошла в "Жанфуаз", а мы с Али Бекиром направились в кафе "Ди Лябия".
- Она все еще собирается за тебя замуж? - спросил Али, когда мы уселись за столик.
- Дура! Чего от нее ожидать?
- Боюсь, что…
- Звезды на небе ближе мне, чем она, да к тому же она надоела мне до чертиков.
Мы молча смотрели сквозь оконное стекло на розовый закат. Я почувствовал, что глаза Али Бекира обратились ко мне, и понял, что он хочет сообщить мне нечто важное. И действительно, он не замедлил сказать:
- Давай поговорим серьезно.
Я взглянул на него. Глаза в глаза. Теперь не спрячешься, не сбежишь.
- Давай.
- Итак, мы подробно изучили вопрос.
Сердце мое бешено заколотилось, я смотрел на Али, ловя каждое его слово.
- Я инженер, специалист, ты - заведующий отчетностью отдела, шофер грузовой машины нам гарантирован, охранник тоже. Осталось лишь собраться всем вместе и поклясться на Коране…
Я невольно рассмеялся. Али с недоумением взглянул на меня, потом, когда до него дошел смысл того, что он сказал, захохотал.
- Пусть будет так, - снова заговорил он серьезно. - Капитал без хозяина. Представляешь, что значит грузовик пряжи на черном рынке? Успех операции обеспечен. Можно повторять четыре раза в месяц.
Я размечтался, а Али Бекир продолжал искушать меня:
- Разбогатеть честным путем - химера. Повышения по службе, прибавки жалованья… Это же мизер. Питание все дорожает. А сколько стоит приличный костюм?.. И ты еще рассуждаешь о вилле, машине, женщинах. Ну, посмотри. Тебя избрали членом комитета - что это тебе дало? Избрали членом административного совета - какая тебе польза? Ты разбираешь всякие проблемы рабочих - что, это открыло тебе двери в рай? А цены растут, зарплата снижается, жизнь проходит. Ну да, кто-то где-то в чем-то ошибся. А мы что, подопытные кролики, что ли?
- Когда приступим к делу? - спросил я, и голос мой показался мне чужим.
- Не раньше чем через два, а то и через три месяца. Нужно, чтобы планирование стало основой нашего бизнеса, и тогда мы заживем, как Гарун ар-Рашид!
Несмотря на то что я давно уже прекратил всякое сопротивление, сердце мое все еще томилось в тревоге. Он, очевидно почувствовал это, сурово посмотрел мне в глаза.
- Ну, как?
Я вдруг расхохотался. Я смеялся до слез, глядя на его неподвижное, холодное, вопрошающее лицо. Затем наклонился к нему через стол и прошептал:
- Будь спокоен, дорогой друг.
Он пожал мне руку и ушел.
Я посидел еще некоторое время, пытаясь собраться с мыслями. В памяти всплыл недавний разговор с Махмудом Абуль Аббасом.
- Господин… мне, вероятно, понадобится в скором времени твой опыт…
Я спросил его, чего он хочет.
- Я куплю, - сказал он, - если будет на то воля аллаха, закусочную Баниотти, когда он будет уезжать за границу.
- Чего же ты хочешь от меня? - растерянно спросил я, глядя на его прилавок, заваленный газетами, журналами и книгами. - Я ведь ничего не понимаю в кулинарии.
- Поможешь мне в расчетах?
Я пообещал это ему. Затем мне пришло в голову, что я могу продать свою землю и войти к нему в долю.
- Может быть, тебе нужен компаньон?
- О нет! - ответил он решительно. - Я не люблю компаний. Я не хочу, чтобы заведение росло и привлекало внимание властей!
* * *
Я зашел в резиденцию Арабского социалистического союза и прослушал лекцию о черном рынке. После лекции состоялась общая дискуссия. Когда она кончилась и все собравшиеся направились к выходу, кто-то окликнул меня. Я остановился и увидел Рафата Амина, с которым не встречался с университетских времен. Мы горячо обнялись. Оказалось, что он пришел на лекцию потому, что, так же как и я, является членом секции АСС в объединенной компании рудников. Мы пошли по набережной. Перебивая друг друга и смеясь без причины, делились общими воспоминаниями: собрания кружка студентов-вафдистов, жаркие споры, разгоравшиеся там. Разве можно это забыть? Тогда мы были врагами государства, а сегодня государство - это мы.
- Я не верю, что ты, именно ты, отрекся от вафдизма, - сказал я.
Он опять рассмеялся.
- А ты ведь не был искренним вафдистом, - он толкнул меня локтем. - А искренний ли ты социалист?
- Конечно…
- Почему, скажи, пожалуйста?
- Слепые не могут работать на революцию, они могут лишь признавать ее или отвергать.
- А зрячие?
- Я знаю что говорю, - сказал я многозначительно.
- Значит, ты революционер-социалист?
- Без всякого сомнения.
- Поздравляю. Скажи мне теперь, где мы проведем вечер?
Я пригласил его в "Жанфуаз". Мы просидели там до полуночи. Я хотел дождаться Сафии, по она передала мне, что приглашена каким-то ливийцем.
* * *
Выходя из кинотеатра "Стрэнд", я увидел прекрасную феллашку. Она шла по улице Сафии Заглул в сопровождении старой гречанки. Смуглая, прелестная, с чарующим взором, сияющая молодостью. Тротуар был весь заполнен людьми, свежий ветерок нес аромат моря. Высоко в синем небе, словно груды хлопка, висели легкие белые облака.
Они с трудом пробирались сквозь толпу. Я замедлил шаг и, когда они поравнялись со мной, приветствовал феллашку, подмигнув ей. Она улыбнулась с некоторой опаской. Да, она ответила улыбкой - значит, приманка с крючком проглочена. Душу мою наполнила радость, как сладкий сок наполняет рот, когда надкусишь свежий зеленый боб, только что сорванный с грядки.
* * *
Я украдкой рассматривал ее лицо, потягивая вечерний кофе. Глаза ее опухли и покраснели от долгого сна, толстые губы были неприятно приоткрыты, да и вся она выглядела какой-то неряшливой.
- Сафия, - произнес я с удрученным видом.
Она подняла на меня глаза.
- Появились новые сложные обстоятельства, которые мы должны принять в расчет, - продолжал я осторожно, не отрываясь от ее лица.
Она покачала головой, как бы предлагая мне высказаться яснее.
- Нам придется изменить образ жизни. Я имею в виду проживание в одной квартире!
Она нахмурилась, и гневная складка залегла между ее бровями.
- Это катастрофа, - сказал я, - полная катастрофа ввиду жилищного кризиса, один мой приятель в компании намекнул мне об административном контроле. Да я тебе уже как-то говорил об этом. Я полагаю, что мое будущее тебе небезразлично.
- Но мы прожили вместе почти полтора года, - протестующе сказала она.
- Это были самые лучшие дни моей жизни, и они могли бы длиться вечно, если бы никто не знал об этом. - Я посмотрел на дно стакана, будто желая прочесть там что-то. - Однако несчастье вот-вот настигнет меня. Мне следует немедленно вернуться в холостяцкую квартиру, а может быть, поселиться в каком-нибудь дрянном отеле или пансионате.
- Есть же выход, есть выход! - воскликнула она, - Но ведь ты подлец, сын греха!
- Я человек откровенный, я тебя действительно люблю и буду любить до самой смерти. Но я в первый же день сказал тебе, что аллах не создал меня для семейной жизни.
- Просто он не дал тебе порядочности…
- И следовательно, нет нужды возвращаться к бесполезным дискуссиям.
Она пристально взглянула мне в глаза, будто желая проникнуть в мои мысли, и сказала:
- Ты хочешь бросить меня…
- Сафия, - перебил я ее, - я тебе говорил уже не раз, что я человек откровенный. Если бы я намеревался бросить тебя, то честно сказал бы об этом и ушел…
Тень печали легла на ее лицо, сделав его совсем некрасивым. Я пожелал в душе, чтобы она почувствовала ко мне отвращение, возненавидела меня - тогда бы мы просто разошлись каждый своим путем.
Другие грубо используют своих любовниц, эксплуатируют их. Я, по правде говоря, не привык тратить деньги на женщин, но никогда не был с ними груб. Я узнал любовь еще в университете. Она была красива, и с будущим. Дочь врача, купающегося в деньгах. Но что толку вспоминать об этом? Я упустил случай, счастливый случай.
И вот мое сердце бьется вновь. Да, я люблю феллашку. Конечно, это не какая-то там возвышенная любовь - просто желание, вроде того, что влекло меня еще недавно к Сафии из "Жанфуаза".
* * *
- Мне нужна комната на долгий срок.
Чувство удовлетворения сверкнуло во взгляде голубых испытующих глаз. Мадам небрежно откинулась на спинку канапе под статуей девы Марии. В ее движениях сквозило изящество, унаследованное от былых счастливых времен. Золотистые крашеные волосы выдают острое желание уцепиться за это былое. Она торгуется со мной с бесцеремонностью купца, выговаривая особую плату за летний сезон.
- Ты впервые в Александрии?
Я понял, что это не праздный вопрос, а звено в сложной системе хитроумного дознания. Желая угодить ей, я спешил согласиться со всем, что бы она ни говорила, старался найти общих знакомых, рассказал о своей работе, о возрасте, месте рождения и социальном положении. Во время нашей беседы вернулась с улицы феллашка. Увидев меня, она опустила глаза. Она, конечно, сразу поняла, почему я появился здесь, и, спотыкаясь в замешательстве, ушла на кухню. Однако мадам не поняла причины смущения девушки и не заметила, как порозовели ее щеки.
Мадам проводила меня в комнату, последнюю свободную комнату, выходящую окнами на улицу. К этому времени мы уже были друзьями, и наша дружба восходила к давним временам.
* * *
Я осмотрел свое новое жилище и остался доволен. Затем в наилучшем расположении духа уселся в кресло. Тут же, не спрашивая, я узнал имя феллашки - хозяйка позвала ее. Вскоре она явилась в мою комнату, неся простыни и одеяло, и принялась застилать постель. Я с удовольствием наблюдал за ней, разглядывая ее во всех подробностях. Да, господин Махмуд Абуль Аббас, девушка хороша. Более того - прекрасна, да еще и с характером. Она украдкой бросила на меня взгляд, но я тут же перехватил его и улыбнулся:
- Я счастлив, Зухра…
Она продолжала свое дело, будто не слыша меня.
- Да продлит аллах твою жизнь. Я будто вернулся в родную деревню…
Она наконец улыбнулась.
- Твой покорный слуга Сархан аль-Бухейрн, - представился я.
- Бухейри? - не удержалась она.
- Из Фиркасы, что в Бухейре.
- А я из Зиядии.
- Надо же! - вскричал я вне себя от радости, будто это совпадение, что мы оба из одной провинции, уже само по себе должно принести нам счастье.
Зухра застелила постель и собралась уходить.
- Останься еще немного, - попросил я, - мне столько нужно тебе сказать.
Но она покачала головой с невинным кокетством и вышла.
Да, она спелый плод, и мне остается только сорвать его. Я люблю ее, во всяком случае она мне небезразлична. Мне хочется уединиться с ней где-нибудь подальше от этого пансионата, в котором наверняка некуда деваться от посторонних глаз.
* * *
За завтраком я познакомился с двумя занятными старцами. Старший из них, Амер Вагди, - живые мощи, мумия, однако не лишен жизнерадостности. Он, как мне сказали, бывший журналист. Другой - Талаба Марзук. Мне уже приходилось слышать это имя. Он из тех, на чье имущество был наложен арест. Но мне не ясно, что привело его в этот пансионат. Он возбудил мое любопытство - меня всегда привлекает любой чем-то выделяющийся человек, даже если он преступник. Кроме всего прочего, Талаба Марзук принадлежал к тому классу, которому мы пришли на смену. Вот он прячет глаза в чашке, украдкой поглядывая в мою сторону. По отношению к нему у меня возникли противоречивые чувства. С одной стороны - злорадство, с другой - сострадание. И в то же время во мне родился какой-то безотчетный страх при мысли о конфискации богатства. Мне вспомнилось утверждение о том, что, если кто хоть раз совершил убийство, он может привыкнуть убивать!
Однажды Амер Вагди, видимо желая сделать мне приятное, сказал:
- Я рад, что ты работаешь в области экономики. Сегодня государство видит основную опору в экономистах и инженерах.
Я вспомнил Али Бекира и усмехнулся.
- В наши дни, - продолжал старик, - государство опиралось на красноречие.
Я скептически рассмеялся, полагая, что тем самым выражаю наше с ним общее мнение, однако старик, как мне показалось, возмутился, и я понял, что он не критиковал, а лишь констатировал факты прошлого.
- Нашей целью, сынок, было пробудить народ, - сказал он. - И народ пробудился благодаря словам, а не инженерам или экономистам!
- Если бы не ваше поколение, выполнившее свой долг, то и наше поколение не было бы тем, что оно представляет собой сейчас, - сказал я, пытаясь оправдаться.
Талаба Марзук хранил упорное молчание.
* * *
Ко мне снова вернулось ощущение свежести и безмятежности. Любовь к жизни овладела мной, оживила мою душу, словно это ясное утро, словно чистая голубизна моря. Днем я работал, затем пообедал с Сафией в нашей старой квартире. Она смотрела на меня испытующим взглядом, а я натягивал на лицо маску грусти, жаловался ей на неудобства пансионата, на холод в комнате.
- Невыносимая жизнь, дорогая моя, поэтому я поручил маклеру подыскать мне приличную квартиру.
Сафия в ответ повторяла одно и то же: я, мол, подлец и сын греха, а я думал только об одном - когда же я, наконец, избавлюсь от нее.
Вернувшись в пансионат, я увидел Зухру - она несла кофе в комнату Амера Вагди. Большие часы ударили пять раз, и я попросил чаю. Зухра пришла, сияющая, как нарцисс. Когда она подавала мне чашку, я коснулся ее руки и прошептал:
- Только ради тебя я запер себя в этих четырех стенах…
Она потупилась, чтобы не выдать своих чувств, и, повернувшись, направилась к двери. Но прежде чем она вышла из комнаты, я успел сказать ей:
- Я люблю тебя… He забывай этого никогда.
На следующий день мы вновь встретились в это же время. Мне хотелось узнать о ней побольше.
- Что привело тебя сюда из Зиядии? - спросил я.
- Хлеб… - ответила она на деревенском наречии.
Она рассказала мне о своих родных, о причине бегства из деревни, о том, как нашла убежище у мадам.
- Но ведь она иностранка, - страстно сказал я, - а пансионат, как тебе известно, - это базар!
- Мне знакомо и поле и базар, - сказала она уверенно.
Странно. Вначале она не показалась мне уж настолько наивной. Может быть, не стоит понимать буквально все, что она рассказывает? Ведь те, кто бегут из деревни, бегут для… Гм!
- Зухра, все это случилось для того, чтобы мы встретились здесь! - горячо сказал я.
Она посмотрела на меня с сомнением.
- Я люблю тебя, Зухра… Именно это я хочу тебе сказать…
- Хватит! - пробормотала она.
- Нет, не хватит, пока я не услышу подобных слов из твоих уст, пока не заключу тебя в свои объятия…
- Так вот о чем ты мечтаешь!..
- Никогда не узнаешь, каков плод на вкус, пока не попробуешь его.
Она ушла с ясным лицом, на котором не было и тени смущения или гнева. Я поздравил себя с первыми успехами и вдруг с новой силой ощутил тоску по семейной жизни. Я всей душой хотел бы этого, если бы не… Да, если бы не… Прочь, прочь, смертельно надоевшие мысли.
* * *
К нам прибавилось два молодых человека - Хусни Алям и Мансур Бахи. Я рад был познакомиться с ними, так как по природе своей склонен к расширению круга знакомых и друзей и всегда смотрю на новое лицо глазами исследователя. Хусни Алям происходил из древней семьи города Танты. Знатного рода, владелец ста федданов земли, красивый, крепкого телосложения - такому любой позавидует. И хотя я ненавижу класс, к которому он принадлежит, тем не менее был бы в восторге, если бы счастливый случай позволил мне подружиться с кем-нибудь из его представителей. Легко вообразить, какую жизнь ведет подобный молодой человек.
Что касается Мансура Бахи, то этот юноша другого сорта. Он диктор на радиостанции в Александрии и брат крупного чина из госбезопасности. Сам он словно изящная статуэтка с чистыми, невинными чертами лица, какие бывают только у детей. Как отыскать ключ к нему, как найти путь к его сердцу?
* * *
Сидя в большом кресле, я ждал, пока Зухра поставит на стол чашку, потом взял ее за руки и привлек к себе. Потеряв равновесие, она упала на меня. Я крепко обнял ее и поцеловал в щеку. Зухра оттолкнула меня своими сильными руками, выскользнула из объятий и выпрямилась, нахмурившись. Я посмотрел на нее с опаской, затем ласково улыбнулся. Она, кажется, сумела перебороть себя - лицо ее осветилось, словно море в погожее осеннее утро. Я поманил ее к себе, но она не шевельнулась. Тогда, охваченный безумным желанием, я бросился к ней и, схватив в объятия, прижал к груди, не ощутив заметного сопротивления. Губы наши встретились в долгом поцелуе, запах ее волос опьянил меня.
- Приходи ко мне ночью, - прошептал я ей на ухо.
- Чего ты хочешь? - насторожившись, спросила она.
- Я хочу тебя, Зухра…
На лице ее появилось суровое выражение.
- Ты придешь? - настаивал я.
- Чего ты от меня хочешь? - повторила она свой вопрос.
Я уже успокоился и осторожно ответил:
- Побеседовать. Я хочу рассказать тебе о своей любви!
- Но ведь ты это делаешь и сейчас…
- Поспешность и страх портят всю радость!
- Мне не нравятся твои мысли.
- Ты плохо думаешь обо мне.
Она покачала головой, как бы давая понять мне, что ей все ясно, и, улыбнувшись, вышла.
Печаль и разочарование охватили меня, и я сокрушенно воскликнул: "О если бы она была из порядочной семьи… если бы у нее было образование или капитал!"