Он совсем поседел, хотя, как многим мужчинам, это лишь придало ему аристократичности. Глубокие морщины, избороздившие лоб и залегшие возле рта и глаз, создавали ощущение мудрости и опыта. Даже его одежда - тридцатилетней давности темно-синий кардиган с кожаными заплатами на локтях и пуговицами-рычажками - казалась интеллигентнее свитеров, предпочитаемых сегодня большинством мужчин.
Отец стоял в дверях рядом с пианино и внимательно ее рассматривал, словно решал, нравится ли ему ее новая стрижка и одобряет ли наряд дочери. Когда Ли стала подрастать, именно мать устанавливала для нее действующие правила - можно ли подвести глаза, прилично ли и в этом платье на танцы в школу, когда возвращаться школьного вечера, - но только отец взглядом или замечанием заставлял Ли почувствовать себя умницей или идиоткой, красавицей или немыслимой дурнушкой, счастливой или несчастной. И хотя эти замечания казались случайными, таковыми они не являлись. Каждое изрекаемое отцом слово было продуманным, взвешенным, и горе человеку, не способному столь же точно и ясно высказываться. Не было такого случая, когда отец повысил бы голос, но Ли помнила, сколько раз он разбивал ее аргументы со спокойной безжалостностью, которая до сих пор держала ее в страхе.
- Он же редактор, - успокаивала мать маленькую Ли. - Слова - это его жизнь. Он аккуратен с ними. Любит их, любит язык. В этом нет ничего личного, дорогая.
Ли кивала и соглашалась, изо всех сил стараясь не обижаться и тщательно подбирать слова.
- Привет, папа, - застенчиво произнесла она. Эмми и Адриана называли своих отцов "папочка", но невозможно было вообразить, чтобы она обратилась к своему отцу столь слащаво. Хотя шесть лет назад Чарлз Эйзнер и вышел на пенсию, он до конца жизни останется авторитетным главным редактором. Двенадцать лет он твердой рукой управлял издательством "Парамаунт паблишинг" - никакого, по его собственным словам, "гнилого либеральничания" по сравнению с современными большими издательскими домами, - оставаясь и с близкими слегка отчужденным и беспристрастным. Осенние каталоги, издательский план, помощники редакторов, давление со стороны корпорации, даже сами авторы были абсолютно предсказуемы после первых нескольких лет работы, и именно поэтому, как всегда полагала Ли, его особенно бесила непредсказуемость детей. И по сей день в присутствии отца Ли держалась по возможности спокойно и старалась быть рассудительной, не говорить, не подумав.
- Я уже поздравил моего будущего зятя, - сообщи он, направляясь к Ли. - Иди сюда, дорогая. Доставь мне такое удовольствие.
После короткого объятия и поцелуя в лоб - и то и другое без особой теплоты и сердечности, мистер Эйзнер пригласил всех в столовую и принялся давать указания.
- Рассел, пожалуйста, разлейте вино по бокалам. Возьмите в баре плоские бокалы, будьте любезны. Кэрол, салат нужно сбрызнуть уксусом. Все остальное готово, но я не хотел, чтобы он дал сок, пока мы ждем. Ли, дорогая, ты можешь сесть и расслабиться. В конце концов, сегодня твой особый вечер.
Она сказала себе, что только параноик и невротичка воспримут это иначе, нежели комплимент, но не могла избавиться от чувства, что это небольшая нападка.
- Хорошо, - отозвалась она. - Я буду официальной отдыхающей.
За салатом из аругулы с козьим сыром они поговорили о путешествии родителей, а о своем обручении рассказали за филе-миньон с гарниром из спаржи и картофеля с розмарином. Рассел развлек сидящих за столом рассказом о покупке кольца и о том, как планировал сделать предложение, и родители Ли улыбались и смеялись гораздо больше, чем обычно, и все дышало цивилизованным спокойствием и почти доставляло удовольствие, пока в разгар десерта не зазвонил телефон Ли. Она достала из-под стола сумку и вынула мобильный.
- Ли! - упрекнула мать. - Мы едим.
- Да, мама, знаю, но это Генри. Извините, я на минутку.
Она пошла в гостиную, но, сообразив, что всем будет слышно, улизнула на террасу и, закрывая за собой дверь, уловила слова отца:
- Ни один издатель, с которыми я работал, не стал бы звонить своим редакторам в девять вечера в пятницу без серьезной надобности.
- Алло? - ответила она, убежденная, что отец прав и Генри звонит, чтобы ее уволить.
После истории с Джессом Чэпменом прошло десять дней, и хотя Ли сто раз извинилась, Генри казался отчужденным и рассеянным.
- Ли? Это Генри. Извини за поздний звонок, но до завтра я ждать не мог.
"Ну, сейчас скажет", - подумала она, собираясь с силами. Мало того, что ее уволили из издательства, когда она вот-вот должна была стать самым молодым старшим редактором в истории, вернуться и сообщить об этом отцу будет немыслимо.
- Да ничего. Я у родителей, и мы как раз закончили ужинать, так что нормально. Все в порядке?
Генри вздохнул. Черт! Ситуация, наверное, хуже, чем она предполагала.
- Ты с Чарлзом? Отлично. Ему понравится новость.
Ли глубоко вздохнула и заставила себя произнести:
- Да?
Получилось похоже скорее на скрип, чем на человеческую речь.
- Ты сидишь? Ты не поверишь. Видит Бог, я сам едва верю.
- Генри, - тихо проговорила она, - пожалуйста.
- Я только что разговаривал с Джессом Чэпменом… слава Богу, - подумала Ли, наконец разжав стиснутую в кулак свободную руку. - Он просто хочет мне сказать, что Джесс выбрал издателя". Она понимала, что ей, вероятно, следовало бы волноваться, выбрал он "Брук Харрис" или нет, но захлестнувшее Ли облегчение не оставило место для иных эмоций.
- …и он решил, что следующий свой роман опубликует у нас.
- Генри, это же чудесно! Я просто в восторге. И конечно ты знаешь, что я еще раз лично перед ним извинюсь, когда …
Он перебил:
- Я не закончил, Ли. Он хочет, чтобы мы его издали но при одном условии: редактировать его будешь ты.
Ли только хотела сказать "ты шутишь", когда Генри продолжил:
- И это не шутка.
Ли попыталась сглотнуть, но в рот словно вата набилась. Возбуждение, облегчение и ужас были почти невыносимыми.
- Генри, пожалуйста.
- Пожалуйста - что? Ты меня слышала? Автор номер один из списка бестселлеров "Нью-Йорк таймс", обладатель Пулитцеровской премии, пять миллионов экземпляров его произведений продано по всем миру, попросил- нет, простите, потребовал, - чтобы редактором у него была ты, Ли Эйзнер.
- Нет.
- Ли, возьми себя в руки. Я не знаю, как еще сказать. Он хочет тебя и только тебя. Говорит, что, добившись настоящего успеха, не встречал еще такой откровенности. Все только баловали его, потакали, говорили, какой он выдающийся, но никто - ни редактор, ни издатель, ни агент - ни разу не высказались откровенно. И ему, по-видимому, понравилось, что ты не побоялась ответить честно. Вот тебе его слова: "У этой девочки нулевая терпимость к дерьму и у меня тоже. Я хочу с ней работать".
- "Нулевая терпимость к дерьму"? Генри, основа мое работы - говорить авторам то, что они хотят слышать. Черт, вся моя жизнь на этом основана. Иногда я допускаю промахи, но…
- Промахи?
- Ладно, я немного преуменьшила. Всем известно, иногда я говорю не думая. Но вряд ли способна на честность по заказу. Просто могу ляпнуть неожиданно для себя самой.
- Ну я-то об этом знаю, но наш друг Джесс пока нет. И не узнает. - Он помолчал. - Ли, должен сказать, я был шокирован до глубины души, как и ты. Но, пожалуйста, выслушай меня очень внимательно. Что есть, то есть. Я бы не согласился, если бы не был абсолютно уверен, что ты справишься. И не только справишься - запустишь весь механизм. Мне, безусловно, не требуется объяснять, насколько это важно для твоей карьеры. Я даю тебе эти выходные, не спеши, подумай и приходи прямо ко мне, когда приедешь, в понедельник в офис, хорошо? Я полностью тебя поддерживаю, Ли. Все будет отлично.
Семья обсуждала, следует ли устраивать вечеринку по случаю помолвки, когда Ли вернулась за стол и тихо объявила, что будет редактировать новую книгу Джесса Чэпмена.
- О, у него выходит новая книга? - спросила мать, наливая себе еще кофе. - Как мило. Он давно ничего не издавал, не так ли?
Рассел понял чуть больше, но не намного. Конечно, он поддерживал Ли, всегда с гордостью рассказывал своим друзьям и коллегам о ее работе и знал, что Ли, весьма вероятно, оскорбила в тот день Джесса Чэмпена в кабинете у Генри, но авторы, подобные Джессу Чэпмену, никогда не значились в первых строчках его личного списка книг, стоящих внимания.
Собственно, это не играло особой роли. Единственный человек, понявший значимость ситуации, прекрасно ее услышал. У отца был такой вид, будто кто-то перепутал его живот с боксерской грушей.
- Джесс Чэпмен? Тот самый Джесс Чэпмен?
Ли только кивнула, боясь, что не сдержится и позлобствует, если откроет рот.
Он быстро оправился и, провозглашая тост, поднял бокал, но Ли видела сомнение и недоверие в его глазах поняла, о чем он думал: не ошибка ли, что дочь, такая неопытная по сравнению с его блистательной карьерой будет редактировать работу автора, превосходящего по величине всех, с кем он когда-либо имел дело. Ли почти посочувствовала ему - почти, - когда увидела, что впервые в жизни ее отец, мастер слова, великий гуру, судья и коллегия присяжных, потерял дар речи.
Настоящие, ненастоящие - кого это волнует?
Пока Америка наслаждалась длинными выходными, любуясь фейерверками и устраивая у бассейнов барбекю, Эмми вместе с подругами сидела на кромке тротуара в аэропорту Кюрасао, пытаясь разобраться, в какой именно момент ее отдых так чудовищно испортился. Она даже не почувствовала, как с головы у нее стащили солнцезащитные очки. Воры, два длинноволосых, прыщавых юнца в старом грузовичке-пикапе, остановились, отъехав несколько ярдов, опустили окно и стали махать очками, радостно крича что-то на непонятном языке. Эмми, не в силах поверить, пошарила рукой по голове, чтобы убедиться - очки исчезли.
- Что кричат эти дети? - озадаченно спросила Адриана. - Хотят продать нам очки?
Отвечать было выше сил, язык словно распух и не повиновался. Казалось бы, чего легче - объяснить, что это ее очки, но никакие усилия со стороны Эмми не породили ни звука.
Ли, по-видимому, тоже не поняла, в чем дело.
- Скажи им, нам не нужны темные очки, ты только что купила, - промямлила она.
- Но мне нужны очки, - прохрипела Эмми и вяло помахала в сторону мальчишек, которые как раз тронулись с места, направляясь к выезду с территории аэропорта.
Она походила на Розу из фильма "Титаник", замерзшую почти бесчувственную на плоту, дрейфующем по Атлантике хотя, слава Богу, они не мерзли и не дрейфовали.
- Давайте, девочки, соберемся. Это отдых… праздник… а не похороны, - сказала Адриана, едва выговаривая слова.
Этот "отдых" был значительно менее веселым, чем последние похороны, на которых присутствовала Эмми, не говоря уж о кормежке. Но она промолчала. В конце концов, они приехали сюда, чтобы отпраздновать помолвку Ли, и будь она проклята, если помешает этому. Так какая разница, если мероприятие, практически не начавшись, превратилось в гигантский кошмар? Твоя лучшая подруга обручается всего один раз (будем надеяться… а если эта подруга - Ли, тем более), и она не собиралась портить ей праздник, даже если это погубит ее, Эмми. Что казалось вполне вероятным.
Она пыталась не думать об иронии происходящего, но, когда сидишь полупьяная, полуобкуренная в аэропорту на Карибах, пока тебя вчистую грабят местные подростки, стоит немного поразмыслить. Ее бывший бойфренд планировал данное путешествие, чтобы отметить пятилетие их знакомства. И, бросив ее ради девственной тренерши, возглавлявшей в школе группу поддержки, оставил ей билеты в качестве утешительного приза. Внутренний голос советовал Эмми проявить гордость и послать его куда подальше раз и навсегда, но все было оплачено, а из-за новой работы она последнее время находилась в состоянии постоянного стресса, и вообще, стоило взять их хотя бы ради возможности намекнуть, что она полетит с новым другом.
- Серьезно, Эм, поезжай. Все организовано и оплачено. Тебе это пойдет на пользу, - сказал Дункан, когда через неделю после ее возвращения из Парижа заехал забрать диски с фильмами и белье.
С точки зрения работы поездка в Париж оказалась идеальной, но Эмми до сих пор было больно после вопиющей отставки со стороны Пола… не говоря уж о том, что сама со всей очевидностью оттолкнула его разговоров детях. Не улучшило настроения и то, что Дункан выглядел невероятно подтянутым и счастливым. Мерзавец!
- А ты со своим лидером группы поддержки еще не готов путешествовать вместе? Или путешествия до замужества тоже запрещены?
Он вздохнул, давая понять, что ничего другого от Эмми и не ожидал, вручил ей папку с документами и поцеловал в щеку.
- Поезжай. Позагорай. Жаль, если все пропадет.
- Спасибо, Дункан, мы так и поступим.
С ударением на мы, естественно. Он и глазом не моргнул.
Ублюдок.
Эмми ненавидела его за то, что он подбил ее на эту поездку, но еще больше ненавидела себя за согласие. Нужно было отказаться от этой затеи, но когда она озвучила подругам мысль о путешествии в одиночестве на Антильские острова, те остались недовольны.
- В одиночестве? Зачем тебе вообще ехать туда одной? Особенно учитывая, что перед тобой сидят две лучшие подруги, одна из которых только что обручилась. Думаю, ты проявишь крайнее пренебрежение, не пригласив нас, - фыркнула Адриана.
Ли, что совершенно неудивительно, проявила больше сдержанности.
- Ой, умоляю, подумаешь - помолвка. И потом, сейчас у меня на работе полный завал. Я редактирую книгу своего первого серьезного автора. И думаю, Рассел не придет в восторг, если я брошу его на Четвертое июля.
Эмми кивнула:
- Видишь? Ли слишком занята, и я уверена, ты не скучаешь. - Никто не имел ясного представления, чем целыми днями занималась Адриана, но существовало негласное соглашение не касаться этого вопроса. - Кроме того, у меня только два места.
Приняла она решение или нет, но Эмми не улыбалась перспектива провести эту неделю, бегая за мужчинами или танцуя на столах в местных ночных клубах. Париж и вся эта неудачная история с Полом нанесли серьезный удар по ее самолюбию, и Эмми меньше всего хотелось, чтобы Адриана день и ночь толкала ее на поиск мужчин.
- Два, три, какая разница? Все можно устроить одним телефонным звонком. И, Ли, дорогая, мне наплевать, что там у тебя на работе. Расселу придется понять, что твои лучшие подруги рады за тебя и хотят поздравить. - Адриана широко улыбнулась. - Значит, решено. Когда мы едем?
С момента отбытия из Нью-Йорка ситуация стремительно ухудшилась, хотя теперь подробности немного смазались. Из аэропорта Ла-Гуардиа они вылетели в Майами в шесть утра, и каким-то образом вопреки здравому смыслу Адриана превратила внутренний перелет в убедительный повод для "Кровавой Мэри". "Кровавой Мэри" в девять часов утра. Вышло очень даже мило, хотя Эмми и неприятно признавать это. Вторая и третья порции пошли совсем легко, и к моменту приземления в аэропорту Кюрасао остановка в Майами казалась едва ли не смутной грезой. Единственное солидное доказательство, что она вообще была - солнцезащитные очки за двести долларов от Гуччи, которые Эмми купила по указанию Адрианы в магазине беспошлинной торговли, - испарилось. Чемодан Эмми тоже исчез, но крохотные таблеточки, на принятии которых настояла Адриана, творили чудеса: чемодан, очки, что угодно. Эмми было абсолютно все равно.
- Девушки сидели под палящим солнцем, опираясь на чемоданы Адрианы и Ли - удивительным образом целые и невредимые.
- Еще раз - где мы? - спросила Ли, безуспешно затягивая узел банданы. - Не могу вспомнить.
Адриана подняла глаза.
- На Ямайке?
Девушки захихикали, уверенные, что Ямайка - ответ неправильный, но не в состоянии вспомнить верный.
Эмми достала из сумки папку с дорожными документами и начала читать:
- "Аруба. Бонайре. Кюрасао. Острова Эй-Би-Си в составе Нидерландских Антильских островов. Восемьдесят миль от побережья Венесуэлы. Население…"
Адриана подняла руку:
- Я утомилась.
- Все повторяется, - невнятно проговорила Эмми. - Сейчас мы находимся на Кюрасао. Из Майами вылетели с опозданием, поэтому и пропустили паром до Бонайре. Мы застряли здесь.
- Перестаньте гнать негатив, девочки! - прикрикнула Адриана. - Мы отлично загорим. Познакомимся с горячими голландскими парнями. - Пауза. - А голландские парни - горячие?
- Голландские парни? Я не знала, что на Ямайке есть голландцы! - вскрикнула Ли. Адриана не выдержала и засмеялась, вместе с Эмми жестами выразив одобрение.
У Эмми раскалывалась голова, горела кожа.
- Возьмите себя в руки. Нам нужно отсюда выбраться. Неприятности начались, когда девушки выгрузились из самолета на Кюрасао - слегка навеселе, но вполне соображающие - и направились к стойке, где продавали билеты на паром. Эмми вежливо попросила три билета.
- Нет, - с очевидной радостью ответила полная чернокожая женщина в муму и сандалиях. - Аннулированы.
- Аннулированы? Что вы хотите этим сказать? Эмми изо всех сил старалась испепелить ее взглядом, но едва виднелась из-за стойки, и эффект оказался смазанным.
Женщина улыбнулась. Недобро.
- Больше нет.
Прошел час, прежде чем они узнали, что паром вообще-то был, но теперь его нет, и единственный способ преодолеть эти тридцать миль - полететь самолетом одной из двух местных авиакомпаний, имевших наглость называться "Бонайре экспресс" и "Диви Диви эйр".
- Я скорее умру, чем воспользуюсь услугами чего-то под названием "Диви Диви", - заявила Адриана, когда они увидели стойки компаний, представлявшие собой столики на колесах, за каждым из которых стоял служащий.
- Ты все равно умрешь, - предрекла Ли и взяла написанное от руки расписание. - О, подожди, это тебе больше понравится. Тут говорится, что обновленные шестиместные самолеты очень надежны.
- Обновленные? Шестиместные? Надежны? И это самое лучшее, что могут сказать эти люди, а мы доверяем им свои жизни?
Еще три минуты, и Эмми все это бросит и сядет на следующий рейс до Нью-Йорка.
Но Ли еще не закончила.
- Постой, посмотри, вот фотография.
К обратной стороне расписания была прикреплена на удивление высококачественная фотография самолета. Очень яркого. По правде говоря, почти флуоресцирующего. Ли передала его Адриане, которая с отвращением замахала руками и закурила. Глубоко затянувшись, она передала сигарету Ли, и та машинально взяла ее, прежде чем вспомнила, что больше не курит.