И все-таки нашему гостю удалось меня удивить.
– Коррупция – всеобща, и не имеет имени.
– Да? – искренне изумился я. – А мне почему-то казалось, что коррупция всегда имеет не только имя, но и фамилию…
– …Ну, знаете, – кандидат в депутаты изобразил на своем лице неудовлетворение от моего очевидного непонимания ситуации.
Похоже, я неумышленно попал в сферу, в которой чиновники, даже потенциальные, научились защищаться, делая это так же, как и еще очень многое – сваливая свою вину на недостойное их человечество.
Вообще-то, это свойство не только чиновников, а всех прохвостов.
И тех, кто готов прохвостом стать:
– Чиновничество – это срез нашей страны.
Каков народ – такие и чиновники.
Иначе и быть не может.
И уже в который раз мне пришлось заниматься тем, чем заниматься мне совсем не хотелось – защищать своих современников:
– Может, – ответил я тихо. – Больше того – должно быть.
Во всем мире на государственную службу люди строго отбираются по своим деловым, а главное – нравственным качествам.
И никто не будет терпеть в кресле чиновника, человека, занимающегося прежде всего тем, что набивает карманы.
Свои и своих начальников.
Во всяком случае, никто не станет признавать это нормальным, и сваливать преступления чиновников на народ.
– Так, по-вашему, стоит повыкидывать ворующих чиновников из кресел, и все изменится?
Все станут порядочными? – усмехнулся кандидат. И я опять ответил ему тихо.
Не оттого, что боялся говорить громко, а потому, что сказанное мной не нуждалось в восклицательных знаках:
– Порядочными чиновники в креслах будут тогда, когда порядочными будут люди в креслах повыше…
…Впрочем, все это были разговоры ни о чем, во всяком случае, не о том, о чем я собирался говорить с человеком, решившим пойти в политику, но явно не знавшим с чего начать.
И хотя он еще немного попустословил первоканальным телевизионным дикторством:
– Мы хотим жить в великой стране, а для этого нам необходимо создать сильное государство, потому что государство – это все, – но я остановил его.
Не то чтобы мне не захотелось его слушать.
Просто за его словами не было ничего, кроме шаманских заклинаний, напоминающих трескотню попугая, не задумывающегося о смысле произносимых слов, а просто подчиняющегося бессмысленному ритуалу.
Я просто поставил точку:
– Сомневаюсь в том, что такая страна будет великой.
Эту точку я поставил очень легко. Так как разговаривать с кандидатом мне стало не только просто, но и приятно. Любое дело может быть приятным, если понимаешь, что можешь бросить его в любую минуту.
А наш гость сорвался только один раз, да и то как-то вяло, без вдохновения в голосе:
– Петр, ну если вам так не нравится в России, так может, вам нужно уехать в какую-нибудь другую страну.
И всем будет лучше, – и в ответ на его слова я не сказал ничего.
Просто потому, что если кому-то кажется, что стране будет лучше от того, что ее станут покидать художники – значит, для страны будет лучше, если ее покинут те, кто так думает.
И хотя перед тем, как заговорить о главном, я еще поотвечал на его реплики:
– Давайте только о реальном, о микроэкономике, так сказать, а не о какой-нибудь высокой… – он секунду поподбирал слово, – …макроэкономике.
– Не волнуйтесь.
То, чем я занимаюсь – это и есть "микроэкономика".
А макроэкономика – это то, чем не занимается правительство.
– Только давайте о серьезном.
О главном.
А то знаю я вас – художников.
– Можете не переживать.
В век быстроустаревающих, недолговечных товаров художники занимаются тем, что должно пережить не только их, но и их эпоху, – успокоил кандидата я…
…Во взаимоотношениях власти и культуры для меня не было ничего особенно сложного: власть хуже своего народа, культура – лучше.
Власть может обходиться без художников, но и художники могут обходиться без власти.
Власть может сломать художника, а художник – едва ли.
Власть – сила, художник – духовность.
И гармония в стране наступает не тогда, когда художники опускаются до уровня власти, а когда власть поднимается до уровня творчества.
А то, что на моей Родине хорошо заниматься делом только до тех пор, пока с родиной не сталкиваешься – это не моя, а наша с Родиной общая проблема…
…После этого вполне можно было переходить к серьезным вещам, но кандидат еще раз продемонстрировал себя:
– Кстати, а сколько будут стоить ваши предложения?
Я ничего не ответил, но как-то вышло, что на ум сразу пришло: "Удивительно, но сейчас почему-то самая сложная фигура в политике становится удивительно простой, как только дело касается денег".
И на этом преамбула завершилась.
А я отправился на реальную территорию политики, которая до сих пор по большому счету существовала за околицей моей жизни.
Как и жизни большинства россиян…
22
…Я оглянулся на продолжавшего стоять у меня за спиной начальника охраны кандидата в депутаты, и мне показалось, что он ждет то, что я скажу, с большим интересом, чем сам кандидат.
Впрочем, мне и самому стало интересно – сумею ли я правильно сказать то, что задумал.
Сумею ли подобрать слова.
Слова безбрежны, но если у каждого из слов нет берега – это графомания.
И выходило так, что не вполне ожиданно для себя я подошел к тому моменту, когда должен был сказать самое главное из того, что мог сказать или не говорить.
Не только себе или кандидату в политики, но и своему времени.
А может быть, я просто собирался сделать очередную глупость.
Потому что был глупым и не задумывался над тем, что я делаю, и над тем, к чему это может привести впоследствии.
Умный – тот, кто задумывается о последствиях раньше, чем эти последствия наступают…
– …Для партии, в которую вы идете, вы – человек новый, – тихо начал я. – И мы хотим, чтобы вам было – с чем прийти в новую для вас организацию. Мы не сможем сделать вас незаменимым, но мы можем сделать так, что ваше появление в новой для вас сфере деятельности не окажется незамеченным…
– …Правящей может быть любая партия, но лидировать в обществе может только та партия, которая способна дать ответ на те вопросы, на которые общество не может найти ответы без ее помощи.
– А разве такие вопросы есть? – удивленно посмотрел на меня кандидат в депутаты, и мне ничего не осталось, как удивленно посмотреть на него:
– А вы разве этого сами не знаете?..
– …Прежде всего вашей партии необходимо определить свою социальную позицию, и вы должны объяснить своим будущим однопартийцам, что деление партий на "правые", "левые", "центристские" – это деление из девятнадцатого века.
Вы должны рассказать о том, что любая современная партия после Второй мировой войны обязательно включает в себя все: и элементы консерватизма, как формы учитывания традиций и менталитета страны, и элементы либерализма, ставящего во главу угла интересы человека, занятого делом, и, конечно – элементы социал-демократии как гарантии гарантий для своих граждан.
Если я на что-то не указал, то и это партия должна учитывать.
– И что же, все партии в мире одинаковые? – с легкой ехидцей спросил кандидат. – А по-моему, у каждой партии свой путь.
– Если у каждой партии свой путь, значит, у каждой партии и своя конечная цель.
И если какая-то партия ставит своей целью хорошую жизнь для людей, то какую же цель ставит другая партия – плохую жизнь?
– Чем же тогда отличаются разные партии? – кандидат в депутаты сделал ударение не на слове "разные", а на слове "партии". Но это не помешало мне:
– Партии различаются методами решения стоящих перед страной задач.
Не целью пути, а походкой на дороге.
И ваша партия должна объявить не о том, что она "правая" или "левая", а о том, что она – современная…
– …Н-да, – ответил на мои слова кандидат.
Но я не обратил внимания на эту реплику, потому что мне нужно было сказать главное:
– Сейчас я буду говорить о том, чего пока не может сказать ваша партия.
И не сможет, без вашего участия.
– Вы в этом уверены? – усмехнулся кандидат.
– Уверен, – серьезно ответил я, а потом добавил:
– Если бы ваша партия могла – давно бы уже сделала это…
…Я уже понимал, что не смогу сделать этого человека прозренным, но продолжал говорить.
А камушек все скатывался и скатывался обратно.
Вниз.
Едва ли Сизиф знал, какими будут его последователи?..
– …На выборах вашей партии потребуется лозунг.
И лозунг уровня "Вперед, Россия!" – ни на кого не произведет никакого впечатления.
Такие лозунги набили оскомину, и говорят не о внимании к стране, а, скорее, о безразличии к ней.
Вам потребуется лозунг уровня многострадальной Российской национальной идеи.
– И вы для меня ее сформулируете? – вновь усмехнулся кандидат, и я увидел перед собой человека, страдающего болезнью всех ограниченных людей – уверенностью в том, что, если они сами не состоянии до чего-то додуматься, то додуматься до этого – никто не может.
И мне пришлось ему честно признаться:
– Да…
– …Но это – немного позже, – добавил я. – А для начала перед выборами партия без труда организует в прессе и на телевидении дискуссию на эту тему.
На тему Российской национальной идеи.
Даст высказаться вашим оппонентам.
Кстати, продемонстрировать избирателям, что оппоненты ничего существенного предложить не могу.
А потом объяснить россиянам – это же это такое – Российская национальная идея?
– И что же это такое?
– Прежде всего, это – идея, приемлемая всеми россиянами.
Всеми национальностями, представителями всех религиозных конфессий, жителями всех территорий и регионов, всеми экономическими и социальными группами, всеми возрастами, включая сюда и еще не родившихся, и, разумеется, обоими полами.
– Разве такие идеи бывают? – более откровенного сомнения, чем сомнение, изображенное на лице кандидата, мне не приходилось видеть давно.
Впрочем, сейчас мне было не до его сомнений:
– Это еще не все.
Российская национальная идея – это цель страны.
Одновременно – это путь, по которому страна идет к этой цели.
Но при этом национальная идея – еще и критерий правильности каждого шага на пути к этой цели.
И только в конце концов – это красивый и понятный всем лозунг.
– Ну, знаете, есть идеи и идеи.
А мир остается прежним, – кандидату в депутаты явно нечего было возразить, но возражать хотелось.
И, вздохнув, я ответил ему:
– Идея только тогда – идея, когда она способна переломить судьбу.
И человека, и страны.
– Ну, вы и наговорили… – вновь начал владелец пивных заводов, но молчавший до сих пор начальник охраны кандидата в депутаты перебил своего шефа: – Сформулируйте! – и в ответ на это я сформулировал Российскую национальную идею и возможный будущий лозунг партии, считающей себя правящей:
– К величию России через процветание ее граждан!
И в качестве единственной реакции на мои слова я услышал только одно слово, произнесенное, стоявшим у меня за спиной, начальником охраны кандидата в депутаты: – Так…
…Я не знал, стало ли понятно будущему политику то, что я ему сказал, но, словно пытаясь мне помочь, а может быть, помочь своему шефу, его начальник охраны тихо, но очень четко проговорил:
– Да. Действительно есть и цель, и путь, и критерий оценки пути к этой цели – служат какие-то действия власти процветанию людей – хорошо.
А не служат – плохо.
И главное, такой лозунг действительно приемлем для всех людей.
А владелец пивных заводов воспринял мои слова молча, так, что было вообще непонятно, слышал ли он их.
И тогда его начальник охраны вновь пришел на помощь своему шефу:
– Петр, вы так тихо произнесли слова, которые должны были бы стать самыми громкими в современной истории нашей страны.
Партия, выдвинувшая такой лозунг, просто не может проиграть…
23
…Молчание кандидата в депутаты – это было молчание пустоты.
Так молчат не задумавшись, а просто от скуки.
Даже у безразличия есть свой цвет и свой оттенок.
Молчание кандидата в политики было прозрачным.
В том, что я говорил ему, не было ничего сложного или требующего специальной подготовки, и кандидат без труда смог бы разобраться в моих словах. Просто все это было ему не интересно.
И, возможно, владелец пивных заводов и сетей специализированных магазинов был прав в том, что не забивал свою голову вопросами, которые его не интересуют. Правда, при этом как-то исчезал вопрос о том, что если кандидата в депутаты не интересует национальная идея страны, то – нужен ли такой человек в Федеральном собрании?..
…Молчание могло бы затянуться до бесконечной конечности, и, чтобы прервать его, я сказал, сам не понимая – зачем я все это говорю:
– Но это – не все.
– А что еще вы можете нам предложить? – спросил кандидат, и мне показалось, что он с трудом сдержал зевок.
– Ваша партия должна показать, что она не только умнее всех остальных, но еще и умнее своего времени.
– А разве можно быть умнее своего времени? – поинтересовался человек, построивший социализм на своем пивном заводе. И мне пришлось ответить:
– Я не знаю, можно ли быть умнее своего времени.
Знаю только одно – умнее своего времени быть нужно.
– Ну, и?.. – кандидат расстегнул пиджак – видимо, ему становилось душно в клубе современного творчества.
И, несмотря на то, что во мне промелькнула мысль: "На кой черт я учу человека, сумевшего сделать то, что никогда не сумею сделать я сам – заработать миллионы?" – я продолжил, сам не зная – зачем я это делаю:
– Здесь несколько путей.
Прежде всего, нужно найти нерешенную до сих пор задачу, из тех, что реально интересует общество. И решение которой наглядно покажет всем творческий потенциал партии.
– И что же это за задача? – спросил кандидат в депутаты, глядя куда-то в сторону. И, на мгновение оглянувшись, чтобы посмотреть на Ларису, я заметил внимательный взгляд начальника охраны.
Теперь я уже не имел права построить из себя дурачка и замолчать. Иногда очень умно выглядеть дураком, но выглядеть придурком глупо всегда.
– Например – вопрос о том, какой памятник должен быть установлен в самом спорном месте России – на Лубянке?
– Ну, знаете, – вздохнул владелец сетей специализированных пивных магазинов, – перед выборами никто не даст вам вносить раздрай в общество.
Какой бы памятник не установили, полстраны выступит против.
А значит, принято правильное решение – вопрос о том, какой памятник установить на Лубянке, нужно оставить следующим поколениям.
Вот когда общество успокоится, тогда и примет решение.
Пусть потомки решают.
– Тогда, – ответил я, – мы должны будем признать, что мы глупее наших потомков.
Если даже то, что мы хотели бы увековечить, мы оставляем решать им.
Кандидат вопросительно посмотрел на меня. Потом попытался развить уже произнесенную мысль:
– Поймите вы, наше общество разделено.
Кто-то думает, что нужно поставить памятник Сахарову, а кто-то уверен в том, что нужно вернуть Феликса.
И любой памятник создаст дополнительный раскол.
У меня вот на заводах работяги пива насосутся и начинают спорить.
Глотки друг другу перегрызть готовы… – кандидат прервал свою речь, видя, что я стал улыбаться:
– Что вы, Петр, смеетесь? – а я не смог удержаться от смеха:
– Да так… Социализм вы очень точно описали.
– Петр, а ведь все сказанное – верно, – в очередной раз нарушил молчание начальник охраны. – Памятник на Лубянке – это не просто памятник. Это – обязательно спор.
Противостояние.
И объединения здесь нет.
Я оглянулся на начальника охраны.
Посмотрел ему в глаза, и по его глазам понял – чего он от меня ждет.
Ответа.
И, начав это разговор, я не имел права разочаровать его.
Я сказал:
– Есть.
И мне показалось, что он вздохнул так, словно своими словами я снял с его плеч тяжелую ношу:
– И что же это за памятник?
– Это памятник, который наша страна уже очень давно должна была поставить, потому, что, без этого памятника, прошедший, двадцатый век в России не окончен.
А следовательно, в двадцать первый век мы идти не имеем морального права.
Памятник, установку которого поддержат все – и демократы, и коммунисты, и центристы.
Коммунисты и либералы.
Красные и белые.
И дать ответ на вопрос о том, какой памятник должен быть установлен на Лубянке, должна та политическая сила, которая мудрее местнических расхождений, а значит, мудрее своей эпохи.
– Говорите, Петр, – не выдержал начальник охраны. – Это памятник "Всем жертвам гражданской войны в России".
– По-моему, он должен включать в себя кирпичную стену с барельефами человеческих голов, прострелянных в лоб и в затылок, стелу с часами и метрономом, отбивающим двенадцать ударов сердца в полдень. А главное, надпись, демонстрирующую наше разумное отношение к самим себе: "Мы, не судя, оплакиваем вас всех…"
24
…В возникшей паузе, очередной фазе молчания, начальник охраны склонился ко мне и тихо проговорил:
– Вы сказали уже очень многое.
Но мне кажется, это – еще не все, – и я ответил ему чистую правду, улыбнувшись:
– Всего вы никогда не узнаете…
– Впрочем, – после того, что я начал говорить, останавливаться уже не имело смыла, Как, возможно, не имело смысла и продолжать, – есть еще один очень важный момент.
– Еще? – переспросил утомленный кандидат.
А может быть, ему просто пора было обедать.
– Дело в том, что политический успех любой партии… – начал я, но не успел продолжить, как голодный кандидат прервал меня:
– Мы – не любая партия. Мы – партия власти! – но я не обратил внимания на его реплику и сказал:
– Политический успех любой партии достигается не на политическом поле.
– Почему?
– Потому, что политического поля у нас просто нет.
– Ну, и где же нам "воевать" прикажете? – безразлично спросил явно утомленный строитель коммунизма на пивных заводах.
– Везде.
И каждый раз ваша партия должна демонстрировать свою незаменимость и мудрость.
– Ладно. Памятник, устраивающий и "красных", и "белых", и… – на этом этапе кандидат явно решил пошутить, – и "голубых" – вы нам предложили.
А что еще?
– Все остальное.
Своей глупой шуткой владелец пивных заводов напомнил мне еще об одной вещи:
– Кстати, о, как вы выразились, "голубых".
В Страсбурге Россия проигрывает суд за судом по жалобам на запрет гей-парадов.
Ваша партия могла бы прийти на помощь своей стране.
– Разрешить гей-парады?
– Нет.
– А как же?
– Очень просто.
Объяснить в Страсбурге, что в традиции нашей страны – здесь даже можно рассказать байку о том, что мы православные – считать интимную жизнь личным делом людей, не подлежащим оглашению.
Мы должны рассказать в Страсбурге о том, что мы не любим, когда нам в подъезде шепчут о том, кто с кем спит, и тем более не хотим терпеть то, что нам об этом станут орать на улицах и площадях.
Объяснить, что мы не против геев – мы против публичных сексуальных демонстраций.