И не хотим, чтобы нас заставляли заглядывать в чужую замочную скважину.
Это – наша традиция.
Никакой европейский суд не станет выступать против традиций народа. А Россия из борца против свободы человека превратится в европейскую опору нравственности…
…Я посмотрел в глаза кандидата в депутаты, и его глаза не выражали ничего. Все сказанное мной ему было без затей скучным и неинтересным.
Наверное, он был совсем не плохим человеком.
Просто то, чем он собирался заниматься, совершенно не интересовало его.
С этого момента я понял, что общаться с владельцем пивных заводов мне совсем не сложно.
Просто перестал воспринимать происходящее всерьез.
Он был безразличен мне, и, надеюсь, относился ко мне так же – я был безразличен ему. Так что наши отношения можно было считать почти равенством.
Разница между нами заключалась только в том, что он, а не я, навязывал себя России в качестве законодателя.
И со стороны было совершенно не ясно: то ли мы с Ларисой разговаривали с ним, как с дурачком, то ли он разговаривает с нами, как с дурачками? И не только – со стороны.
При этом кандидат был занятен уже тем, что не сомневался в своем праве претендовать на любое место, которое считал для себя выгодным и достойным…
…Смущало только одно – иногда из людей, уверенных в своем праве быть начальниками, выходят замечательные холуи.
И ошибается тот, кто думает, что опорой тирании являются палачи.
Тирания начинается не с палачей, а с холуев.
И ими же заканчивается.
Холуи – вот настоящая опора тирании…
…Ввиду своей полнейшей бесцельности, наш диалог с кандидатом в депутаты превращался в игру.
Бессмысленную, но веселую.
Возможно, мы оба одновременно поняли это.
И дальше – разговаривали, улыбаясь друг другу.
А в том, что меня не удивляло то, что я со смехом говорю серьезные слова, не было ничего странного.
Не удивляло же меня то, что кто-то с серьезным видом говорит смешные вещи…
– …Так, Петр, ну а что еще? – в то время, когда кандидат в депутаты попросту ухмылялся, глядя в пустоту, начальник его охраны смотрел на меня почти как некую ископаемость, которую нашел именно он и не разочаровался в своей находке.
И ожидая, что эта находка поможет ему сделать недостающие полной гармонии открытия.
– Да – все что угодно, – меня охватило веселое безразличие карнавала. – Чем бы ни занималась страна – ваша партия должна вносить свою разумную лепту.
– Ну вот, например, страна занимается модернизацией.
Нанотехнологиями.
Что же – членам партии взять в руки лопаты и выйти на субботник в "Сколково"?
– Ну, зачем же брать лопату.
Политическая партия должна демонстрировать не то, что у нее в руках, а то, что у нее в голове.
– Рассказывайте уж, Петр, все рассказывайте, – заторопил меня начальник охраны, и мне показалось, что он вошел в азарт и боится упустить что-то важное.
– Понимаете, в "Сколково" мы не удивим никого и ничем.
Даже – деньгами.
И компьютеры, и аппаратуру для исследований закупим, и ученых со всего мира пригласим.
А нужно сделать "Сколково" уникальным местом.
Местом, которое каждому, кто побывал там, запоминается навсегда.
– Но ведь к нам в "Сколково" приедут серьезные люди, которых трудно удивить чем-нибудь.
– Серьезных людей можно удивить только одним – иронией над тем, чем они занимаются.
Например, поставить памятник "Барану-у-Новых ворот" и сделать надпись на всех языках: "Это был единственный баран, который заметил, что на дороге появились новые ворота, остановился и задумался о том, кто поставил эти ворота, и о том – куда ведет дорога…".
А еще поставить памятник "Буриданову ослу" и написать: "Он умер не потому, что неправильно применял законы логики.
Он умер от того, что был ослом…".
– Хорошо. Но ведь научный центр – это место все-таки серьезное, – слово "серьезное" наш кандидат в депутаты произнес с таким серьезным видом, что я поневоле усомнился в том, что он понимает, о чем говорит.
Впрочем, этим владелец пивных заводов мало чем отличался от большинства говорящих что-то серьезно.
И потому я продолжил спокойно и ненавязчиво:
– Для того чтобы это место стало серьезным, нужно организовать все так, чтобы работать в этом месте хотелось бы веселым людям.
Потому что иначе работать там станут грустные люди…
– …И что же там нужно сделать? Голых девочек танцевать заставить? – выдавил из себя остроту наш гость.
Я давно заметил, что "голые девочки", которых заставили танцевать – это максимум того, как могут себе представить веселье в определенном кругу мужчин.
Состоящим из тех, кто не понимает, что обнаженная женщина танцует веселее всего тогда, когда ее не заставляют это делать…
– …Я сказал: "Сделать весело" – а не глупо.
– А – как?
– Например, поставить монумент разуму – земные полушария, с позолоченным мозгом внутри, открывающиеся под воздействием сигналов от фотоэлементов в светлое время суток.
На территории можно поставить шары, стилизованные мозговыми извилинами, вращающиеся под напором воды – символ работающего мозга.
Да мало ли еще что можно сделать для того, чтобы "Сколково" оказалось уникальным, и каждому поработавшему там захотелось бы вернуться.
Только обо всем этом нужно подумать.
Или поручить сделать это тем, кто это умеет.
А партия, собрав, а потом внеся все эти предложения, продемонстрирует свою креативность.
– А еще, – проговорила со своего места Лариса, – в "Сколково" нужно повесить твои картины.
– Почему – именно картины Петра? – посмотрев на Ларису, спросил начальник охраны.
– Потому что "Сколково" – это обращение в завтра.
А только Петр пишет не сегодняшний, а завтрашний день.
Это разговор об искусстве оставлял не у дел кандидата в депутаты, и он решил принять в нем участие:
– Скажите, Петр, а вы умеете писать копии? Мне так хочется картину с тремя богатырями к себе в кабинет.
Мне было неинтересно отвечать на этот вопрос, но ответить пришлось:
– Писать копии так скучно, что за это нужно очень дорого платить.
– Впрочем, ладно, – усмехнулся кандидат в депутаты, считая разговор о живописи завершенным, – пока в стране есть нефть, все остальное не имеет значения.
И я в очередной раз убедился в том, что все, что я говорил ему – я говорил зря.
А все, что он мог себе представить – это лозунг: "Превратим Россию в главный Иран мира!" – и не провалиться при этом от стыда.
С этого момента наш разговор превратился в свет без тени.
Не потому, что тени не было, а потому, что мы решили ее не замечать.
Не обращать на нее внимания.
И от того, что предмет разговора потерял свою форму, ничего не изменилось…
…Видимо, все это отразилось на моем лице, и владелец пивных заводов заметил это, засмеявшись.
Наверное, ощущая то, что всякая напряженность спала:
– Петр, вы пытаетесь строить из себя оракула.
Поздравляю!
Только помните слова классика: "Пророков нет в отечестве своем…", – и я не успел ответить на его слова, потому что Лариса, даже не поднимаясь с табуреточки у рояля, тихо проговорила:
…И пусть не сразу их мы узнаем
Среди сомнений,
суеты,
пороков…
Пророки – есть в Отечестве своем!
Отечеству – нет дела до пророков…
Но кандидат уже уловил веселые флюиды, разнесшиеся по помещению клуба современного творчества:
– Да бросьте вы, Ларисочка Павловна. Дорогая!
Мы собираемся заниматься политикой, а вы хотите, что бы мы песенки пели?!
Песенки попоем потом, на природе. – И тогда я так же весело и со смехом прервал кандидата в депутаты:
– То, чем занимается наши законодатели – это не политика, а политический… – я остановился, подыскивая какое-нибудь подходящее жизнерадостное слово, а Лариса, в это время, прошлась пальчиками по клавишам, слегка исказив гамму: "До… Ре… Фа… Соль… Ля… Си…
До…"
– …Пойдемте, Петр, на свежий воздух, – предложил начальник охраны кандидата в депутаты, видя, что его начальник запутан окончательно.
И в вопросах вопросительный знак сменился скобками.
– Пойдемте, – мне ничего не оставалось, как согласиться. – Возможно, вопросы остались у вас…
25
…С кандидатом в депутаты мы поигрались в игру, выигрыш в которой заключался не в том, кто кого переиграет, а в том – кто наиграется в эту игру больше.
А наигравшись, могли заняться более серьезным делом: я – пойти покурить, а кандидат – обсудить с президентом клуба публичные акции, направленные на создание его общественного престижа…
"…Интересная у нас политика, – подумал я, выходя с начальником охраны на крыльцо. – Охранник интересуется политикой больше, чем кандидат в депутаты".
Выйдя из дверей клуба, я внимательно посмотрел на своего спутника – вопросы у него явно были.
И мне не пришлось ждать их долго:
– Петр, а вы не боитесь с такими разговорами доиграться… – он сделал паузу, явно подыскивая слово, – до снайпера.
Или – до пьяного хулигана в подворотне.
– Боюсь.
– На что же вы рассчитываете?
– На то, что во власти не окончательные дураки, – ответил я, хотя и улыбаясь, но вполне серьезно. – Как ни парадоксально, я на это постоянно рассчитываю.
Хотя жизненный опыт постоянно опровергает мои расчеты.
– Н-да… – вздохнул начальник охраны. – Со снайперов действительно начинают дураки.
Умные – для начала присылают менеджеров с чековой книжкой…
– …Кстати, – восполнил я ситуацию, испытывая некоторую неловкость перед человеком, с которым вел совершенно откровенный разговор, – мы общаемся второй день, но до сих пор как-то не познакомились.
– Ничего странного.
С некоторыми людьми я общаюсь много лет, но не могу сказать, что знаком с ними.
А зовут меня Аркадий.
– Аркадий, вы понимаете, что я шутил?
– Если бы вы говорили серьезно, то к утру могли бы оказаться растлителем малолетних или торговцем наркотиками. А под кроватью у вас нашли бы склад оружия.
– Вы же понимаете, что такие обвинения – это чушь?
– Да. Но через час после начала допроса вы подписали бы все.
Впрочем, это действительно ерунда.
Какими бы ни были ваши взгляды, и каким бы ни был мир вокруг нас, в вашем клубе собирается приличное общество.
Так что пойдемте-ка, пока мой шеф обсуждает с Ларисой Павловной программы концертов, выпьем кофе.
– Если за свои взгляды человек лишается больше, чем чашка кофе, значит, общество не здорово.
Пойдемте.
– Петр, а чашки у вас в клубе есть?
– Для вас, Аркадий, у нас найдутся не только чашки, но и серебряные ложки…
…Мы пили кофе в кабинете Ларисы, а сама Лариса в зале что-то обсуждала с владельцем пивных заводов.
И я чувствовал, что не все вопросы, интересовавшие Аркадия были им заданы.
Так что мне ничего не оставалось делать, как начать самому:
– Аркадий, вы уверены в том, что наш разговор на сегодня окончен? – И на это он помолчал совсем недолго:
– Петр, вы думаете, что люди так уж хотят стать гражданами?
Может, им вполне достаточно того, что они просто люди?
– Не знаю, Аркадий.
Но знаю точно, что люди становятся людьми только тогда, когда становятся гражданами.
По-видимому, наш разговор не то чтобы зашел в тупик – потребовал некоторого тайм-аута.
– Скажите, Петр, – Аркадий достал сигарету, но не закурил ее, – вы курите?
– Бросаю…
…Говорят, что ученые где-то за рубежом провели среди бывших курильщиков тест; и на вопрос: "Для чего вы бросили курить?" – победившим был признан ответ:
– Для того, чтобы стать занудой, – это был тест не на отношение к своему здоровью.
Это был тест на честность.
Ни один курильщик не нанес столько вреда окружающим дымом своих сигарет, сколько вреда нанесли им бывшие курильщики своим нытьем: "Не курите при нас…"
– …Знаете, Петр, если бы у меня было собственное дело, первым помощником я пригласил бы вас, потому что у вас очень много идей.
– Почему бы вам, Аркадий, не заняться собственным делом?
– Я занимаюсь тем, что умею делать.
А вот моя жена модельер, и владеет небольшой фирмой по пошиву одежды.
Впрочем, в этой области все уже так "перекопано", что изобрести что то новое трудно, – мне показалось, что Аркадий смотрит на меня выжидающе.
Возможно, он подумал: "Неужели и в модельерском деле у этого сумасшедшего есть новые идеи?"
И тогда я сказал, слегка приулыбнувшись:
– Пусть ваша жена попробует выпускать мужские костюмы-тройки, у которых жилетка будет с рукавами, а пиджак без рукавов…
…Дальше Аркадий спрашивал меня не как преподаватель студента, а как участник семинара своего коллегу.
И наш разговор вырулил на старую дорогу, с накатанными еще до нас колеями:
– Разве при первом президенте было лучше? – он задал мне вопрос, на который было не сложно ответить.
– При первом президенте Россия боролась с проблемами, доставшимися ей от предыдущей эпохи.
При нынешней власти Россия живет с проблемами, созданными нынешней властью.
– Но может быть, мы действительно пока не доросли до демократии?
– Чехи – доросли, хорваты – доросли, все остальные – доросли. А мы, по мнению нашей власти – недоросли какие-то.
– Что вы хотите этим сказать, Петр?
– Что я – не хуже чехов или хорватов.
Просто власть не должна ограничивать страну собой.
О том, что, возможно, наша власть не доросла до народа, живущего при демократии, я говорить не стал. Но – подумал.
Мы помолчали совсем недолго, и Аркадий, глядя куда-то в сторону, проговорил:
– Одного не могу понять. Почему вы, художник, пытаетесь во всем разобраться, а политики, похоже, нет? – и по крайней мере часть ответа на его вопрос была для меня очевидна:
– Настоящий художник старается сделать мир лучше.
И для этого приходится разбираться в том, какой он, этот мир, на самом деле.
– Но для этого, Петр, у вас нет достоверных источников информации.
– А газеты? – ответил Аркадию я первое, что пришло мне в голову.
Хотя мог бы рассказать о сотне самых разных людей, с которыми мне, художнику, приходилось встречаться ежемесячно.
– Толку-то от этих газет, – вздохнул Аркадий.
– Средства массовой информации, это обратная связь любой функциональной системы, – возразил я. Впрочем, довольно вяло. – От газет нет толку только в одном случае.
– В каком?
– Когда плохое государство создает людям плохие газеты.
– Знаете, Петр, по-моему, многие скажут вам, что их все это не интересует. – Аркадий, это не интересует только тех, кому безразлично то, в каком мире будут жить их дети.
– Петр, вы хотите что-то изменить в России?
– Да.
– Тогда, возможно, вас сочтут сумасшедшим.
– А если я смогу когда-нибудь ясно и вразумительно объяснить людям, почему я хочу это сделать?
– Тогда вас сочтут сумасшедшим совершенно точно…
– …Скажите, Петр, – Аркадий переключился, наверное, посчитав, что серьезных вопросов и ответов пока хватит для нас обоих, – вы были женаты?
– Да, – ответил я, – я был женат трижды.
И все три жены оставили меня из-за моего беспробудного пьянства.
– Теперь, похоже, вы бросили пить.
Что-нибудь в личном плане изменилось?
– Да.
После того как я бросил пить, появились не только женщины, которые оставляли меня, но и женщины, которых оставлял я.
И напоследок Аркадий задал мне один очень сложный вопрос:
– Зачем вам все это надо? – и я ответил совершенно честно:
– Не знаю…
…Когда мы вернулись в зал, я увидел Ларису, что-то обсуждавшую с кандидатом в депутаты. И форма их обсуждения вполне подходила под определение "оживленно".
Во всяком случае, разговаривали они довольно бойко – как люди, обсуждающие что-то по-настоящему интересующее их.
Начала их токовища я, разумеется, не слышал, но продолжение уверило меня в том, что они нашли понятную обоим тему:
– …В фойе мы разместим выставку детского рисунка, а перед началом концерта вы вручите детям призы.
– Я и дети – великолепная находка, Лариса Павловна!
Это не какая-нибудь там национальная идея, – в этот момент и Лариса, и кандидат в депутаты одновременно оглянулись и увидели меня, слушающего их. Мне показалось, что кандидату стало чуть неловко, а Лариса, деловито кивнув мне, указала рукой, державшей авторучку, на рояль:
– Взгляни, я там тебе оставила записку с очередными предложениями.
Я кивнул в ответ Ларисе, и отприбыл от их творческого междусобойчика.
И подойдя к роялю, за которым еще совсем недавно сидела Лариса, обдумывая предложения по организации предвыборной компании владельца пивных заводов и сетей специализированных магазинов, понял, что ее мысль работала в самом лучшем на свете направлении.
На листке бумаги в клетку были выписаны слова, сочиненные моей поэтессой для меня:
Отбросив все сомненья на закланье,
Оставив все текущие дела,
Хочу с тобою встретиться в желании.
Переплести и души, и тела…
…Время общения с кандидатом в депутаты подошло к концу, и прощались мы как закадычные друзья.
А когда напоследок я, чувствуя, что в глупости переборов не бывает, внес предложение:
– На концертах мы можем организовать лотерею. Разыграем подарочные бутылки с пивом на этикетках которых будут ваши предвыборные портреты, – то удостоился искренней похвалы:
– Вот видите, Петр, с вами, оказывается, можно разговаривать серьезно.
А то, что вы говорили раньше – это, знаете, спорная правда.
В ответ на эти слова кандидата в депутаты я промолчал, потому что знал, что спорной считает правду только тот, кто ее не любит.
– Хорошо пообсуждали дела, – сказал кандидат в депутаты, выходя на крыльцо и пожимая мне руку на прощанье, хотя его лицо говорило: "На кой черт я сюда приперся?"
Да и вообще, за все то время, что шли наши переговоры, пивному королю ни разу не удалось стать просто человеком. Он все время был богачом…
…Уже садясь в машину, будущий крупный чиновник очень серьезно пообещал:
– В самое ближайшее время увидимся! – Но я, как и всякий человек, не только существующий, но и живущий в России, не придал его словам никакого значения.
Российские чиновники дают слово не для того, чтобы его сдержать, а для того, чтобы его дать.
А потом – забыть.
Я давно заметил, что мне совершенно неинтересно то, что говорят российские чиновники.
Хотя бы потому, что российский чиновник – банальный врун.
И – небанальный лжец…
…Но это было еще не все.
Аркадий, прощаясь со мной, задал мне самый неприятный вопрос, какой только можно было задать россиянину.
А может, только россиянину и нужно задавать такие вопросы:
– Россия умрет? – В ответ я вынужден был подбирать слова, как подбирают дешевые очки – не для того, чтобы видеть лучше, а для того, чтобы просто видеть:
– А разве такая страна, как Россия, есть?
Разве можно назвать страной то, где нет правоохранительных органов и армии? То, где нет системы образования и здравоохранения?
А главное, то – где нет суда? И значит – нельзя найти правду.