- Эй, - сказал Билли.
- Нет, - сказал Френсис. - Разреши мне, Билли.
Билли усмехнулся.
- Денег не возьму, - сказала Энни. - Спрячь в карман.
Билли рассмеялся и хлопнул по столу ладонью.
- Теперь я понял, почему ты двадцать два года был без денег. Понял, почему мы все нищие. Это у нас в крови.
- Мы не нищие, - возразила Энни. - Мы себя содержим. Нечего говорить, что мы нищие. Ты нищий, потому что ставил не на тех лошадей. А мы не нищие. У нас бывали тяжелые времена, но за дом мы еще платим. И не голодали еще, слава богу.
- Пег работает, - сказал Френсис.
- Она личный секретарь, - сказала Энни. - У хозяина инструментальной компании. Ее там любят.
- Она красавица, - сказал Френсис. - Сварлива малость, когда на нее найдет, но красавица.
- Ей бы надо моделью быть, - сказал Билли.
- Ей не надо, - сказала Энни.
- Нет, надо, черт возьми, надо, - сказал Билли. - Ее звали моделью для пасты "Пепсодент", но мама встала поперек. Кто–то ей в церкви объяснил, что модели, ну, знаешь, - легкого поведения. Тебя сняли, и ты по рукам пошла.
- При чем тут это? - сказала Энни.
- Зубы у нее, - сказал Билли. - Самые роскошные зубы в Северной Америке. Красивее, чем у Джоан Кроуфорд. А улыбка! Ты еще не видел ее улыбки, потрясающая улыбка. Как Таймс–сквер, вот какая. Она могла бы быть на афишах от берега до берега. Мы бы в зубной пасте купались - и в деньгах тоже. Но нет, - он показал большим пальцем на мать.
- У нее была работа, - сказала Энни. - И это ей было не нужно. Не понравился мне который ее нанимал.
- Да ничего особенного. Я разузнал про него, - сказал Билли. - Не самозванец.
- Откуда ты мог узнать?
- Откуда я вообще узнаю? Я гений, едрена мать.
- Не выражайся, гений. Ей в Нью–Йорк надо было ехать сниматься.
- И она бы не вернулась, да?
- Может, вернулась бы, а может, и нет.
- Теперь ты понял? - обратился Билли к отцу. - Мама хочет, чтобы цыплятки были при ней.
- Не упрекну ее за это, - сказал Френсис.
- Да, - сказал Билли.
- Этот человек мне не понравился, - сказала Энни. - Вот что главное. Я ему не доверяла.
Никто не ответил.
- Каждую неделю она приносила жалованье, - сказала Энни. - Даже когда компания временно закрылась, хозяин взял ее кассиршей в свой универсальный магазин. Магазин с крытым полем для гольфа. Громадное помещение. Однажды они чуть не пригласили туда Руди Вале. Она узнала много нового.
Никто не ответил.
- Сигарету? - спросил Билли.
- Давай, - сказал Френсис.
Энни встала и отправилась к холодильнику в кладовке. Принесла оттуда масленку и поставила на обеденный стол.
Пришла Пег, как раз когда все замолчали. Она потыкала вилкой картошку, проверила индейку, уже коричневую, и, не полив ее, закрыла духовку. Порылась в ящике, нашла консервный нож, открыла банку с горошком и поставила греть в кастрюле.
- Индейка хорошо пахнет, - сказал ей Френсис.
- Ага. Я сливовый пудинг купила, - сказала она, обращаясь ко всем, и показала жестянку. Потом повернулась к отцу. - Мама говорит, ты ел его на десерт по праздникам.
- Точно, ел. С белым сладким соусом. Сладким–сладким.
- Рецепт соуса на этикетке, - сказала Энни. - Дайка сюда, я сделаю.
- Я сама, - сказала Пег.
- Приятно, что ты вспомнила, - сказал Френсис.
- Невелики хлопоты, - сказала Пег. - Пудинг готовый, только разогреть, прямо в банке.
Френсис присмотрелся к ней и нашел, что в глазах у нее больше нет яду. Эта леди скачет, как термометр. Увидев, что он ее разглядывает, Пег слегка улыбнулась - улыбка не для плаката, не для того, чтобы ты побежал за зубной пастой, но - улыбка. Какого черта, имеет право. Из холода в жару, из жары в холод. У ней это натуральное свойство.
- У меня есть письмо, хочешь послушать, пока там готовится? - сказал Френсис и вынул из внутреннего кармана пожелтелый конверт с погашенной двухцентовой маркой. На обороте было написано его рукой: "Первое письмо Маргарет".
- Получил его не сочту сколько годиков назад. - Он вынул три сложенных втрое листка пожелтелой бумаги в линейку. - Пришло ко мне в Канаде, в 1910 году, когда я был в Торонто. - Он развернул листки и на вытянутой руке, поближе к свету, подальше от глаз, стал читать:
"Милый папочка, ты, наверно, не думал, что у тебя есть дочь, которая ждет твоего письма с тех пор, как ты уехал. Я так рассердилась, что ты не думаешь обо мне, что хотела убежать с цирком, который приезжал сюда в прошлую пятницу. Я делаю уроки, и у меня тут пример по арифметике, который я не могу решить. Может быть, у тебя получится? Как твоя нога, лучше? Надеюсь, что вы выигрываете. Не бегай слишком много с твоими ногами, а то тебя отвезут домой. У мамы и Билли все хорошо. У мамы 14 новых цыплят и еще 2 несушки высиживают. Восьмого числа приедет цирк Дикого Запада. Ты не поспеешь к нему домой? Я хочу пойти. Билли сейчас ложится спать, а мама сидит на кровати и смотрит на меня. Не забудь ответить на это письмо. Надеюсь, что ты там совсем не скучаешь. Смотри, если поймаю тебя с другой девушкой, я ей повыдираю волосы. Любящая тебя Пегги".
- Подумай, - сказала Пег, так и не опустив вилку, - я и не помню это письмо.
- Ты, наверно, много чего не помнишь про то время. Тебе одиннадцати еще не было.
- Где ты его нашел?
- Наверху, в сундуке. Вон сколько лет хранилось. Я только одно письмо сохранил.
- Это правда?
- Это можно проверить. Все бумаги, какие у меня есть, - в этом сундуке; ну и еще в одном месте несколько вырезок.
- Хорошее письмецо, я считаю.
- Я тоже, - сказала Энни. И она, и Билли - оба смотрели на Пег.
- Я помню Торонто в десятом году, - сказал Френсис. - Кругом игры было сплошное жульничество. Раз совсем уже стемнело, а жулик судья, Бейтс его звали, все не прекращает игру. В него бросают помидорами, комками грязи, а он все не останавливает: мы выигрывали, а он был за другую команду. Ловил в тот вечер Толстяк Хауард - подходит к питчеру Карману Вилсону, и мы втроем на горке перекидываемся парой слов. Толстяк возвращается, присел у себя, Карман бросает, судья показывает: "Бол", хотя никто ничего не видел - такая темень. Толстяк поворачивается к нему и говорит: "И ты засчитал это за бол?" Судья ему: "Да". "Я его съем, если это бол", - говорит Толстяк. "Тогда можешь начинать", - судья говорит. А Толстяк берет мяч и откусывает от него кусище, потому что никакой это не мяч, а желтое яблоко я дал Карману. Игру мы, конечно, выиграли, а судья так и вошел в историю как Слепой Бейтс - не мог отличить от мяча яблоко. Бейтс потом стал букмекером. И там тоже жульничал.
- Ай да история, - сказал Билли. - Чудные дела творились в старое время.
- Чудные дела все время творятся, - сказал Френсис.
Пег вдруг прослезилась. Положила вилку в раковину и подошла к отцу, который сидел, сложив на столе руки. Она села рядом и накрыла их своей рукой.
Немного погодя приехал из Троя Джордж Куинн, Энни вынесла индейку, и вся семья Феланов приступила к обеду.
VII
- У меня вид как у бродяги, да? - спросил Руди.
- Ты и есть бродяга, - сказал Френсис. - Но ты хороший бродяга, если ты не против.
- Знаешь, почему люди зовут человека бродягой?
- Не могу понять.
- Потому что им так приятней.
- От правды никто не помирал, - сказал Френсис. - Раз ты бродяга, значит, бродяга.
- Нет, бродяг много умерло. Старых мало осталось.
- Ничего, новые подрастают.
- Много хороших людей умерло. Хороших механиков, машинистов, лесорубов.
- Некоторые не умерли, - сказал Френсис. - Мы с тобой не умерли.
- Говорят, Бога нет, - сказал Руди. - Но Бог должен быть. Он охраняет бродяг. Они встают из снега, идут и выпивают. Взять тебя, ты ведь в новеньком костюме. А взять меня. Как есть бродяга. Законченный бродяга.
- Ну, не законченный, - сказал Френсис. - Ты бродяга, но не законченный.
Они шли по Саут–Пёрл–стрит к гостинице "Паломбо". Половина одиннадцатого; ночь была ясная, звездная, но очень холодная: предвестие зимы. Френсис простился с семьей около десяти и на автобусе приехал в центр. Сразу пошел в миссию - пока не заперли, - нашел на кухне Махоню, в одиночестве допивавшего остатки кофе. Элен весь день не показывалась, и Махоня ничего о ней не слышал.
- Но тут тебя Руди спрашивал, - сказал Махоня Френсису. - Он или на станции греется, или забрался в какой–то брошенный дом на Бродвее. Говорит, ты знаешь в какой. Но учти, Френсис, я слышал, полицейские обыскивают старые дома чуть не каждую ночь. Тут из наших столовавшихся многих нет - думаю, все в тюрьме. Небось ремонт там затеяли, маляры понадобились.
- Не пойму, какого лешего им надо, - сказал Френсис. - От бродяг никакого вреда.
- Разлюбили бродяг полицейские - вот в чем, наверно, дело.
Сперва Френсис заглянул в пустой дом - это ближе всего к миссии. Он вошел через проем без двери и очутился перед сырой, непроглядно темной лестничной клеткой. Подождал, пока глаза привыкнут к темноте, и стал осторожно подниматься по ступенькам, перешагивая через скомканные газеты, осыпавшуюся штукатурку и через негра, калачиком свернувшегося на первой площадке. Пробирался среди разбитых стекол, пустых бутылок из–под вина и содовой, картонных коробок и человеческого кала. Уличный фонарь освещал сталагмиты голубиного помета на подоконнике. Френсис увидел еще одного спящего возле дыры, в которую, по слухам, на прошлой неделе провалился какой–то Мак Мичиганец. Френсис обошел дыру и спящего и нашел Руди. Один в комнате, он лежал на широкой доске, поодаль от разбитого окна, накрыв плечи вместо одеяла газетой.
- Эй, бродяга, - сказал Френсис, - ты искал меня?
Руди заморгал и уставился на него снизу.
- Ты с кем разговариваешь? - сказал он. - Ты кто такой, фэбээровец, что ли?
- Хватит валяться, фриц полоумный.
- А, это ты, Френсис?
- Нет, это Буффало Билл. Ищу тут индейцев.
Руди сел и сбросил с себя газету.
- Махоня говорит, ты спрашивал меня.
- Ночевать негде, денег нет, бутылки нет, и людей никого нет. Бутылка была, но кончилась. - Огорченный своим положением, Руди повалился на доску и сразу заплакал. - Я покончу с собой. У меня склонность, - сказал он. - Я последний.
- Э, вставай, - сказал Френсис. - У тебя ума не хватит с собой покончить. Надо бороться, надо быть стойким. Элен не могу найти. Ты Элен не видел? Надо же, такой холод, а эта женщина без крова. Прямо жалко ее, черт.
- Где зимы и снега нету, - сказал Руди.
- Да, снега нету. Пошли.
- Куда пошли?
- Отсюда. Останешься здесь- угодишь в тюрьму. Махоня говорит, они обыскивают норы.
- В тюрьме хоть тепло. Дадут шесть месяцев, выйду - как раз все цветет.
- Френсису тюрьма ни к чему. Френсис свободен и свободным останется.
Они спустились по лестнице и вернулись на Медисон–авеню. Френсис решил, что Элен, наверно, раздобыла где–то деньги, иначе она стала бы искать его. Может, позвонила брату, и он ей подкинул. А может, заначила больше, чем сказала. Непростая дамочка. А с деньгами рано или поздно завалится в "Паломбо", за чемоданом.
- Куда идем?
- Какая тебе разница? Пройдешься, кровь разгонишь.
- Где ты взял одежку?
- Нашел.
- Нашел? Где нашел?
- На дереве.
- На дереве?
- Ага. На дереве. Там все растет. Костюмы, туфли, галстуки.
- Никогда ты мне правды не говоришь.
- Вот это правда, - сказал Френсис. - Любая хреновина, какая тебе в голову придет, - правда.
В "Паломбо" они встретили старика Донована, который как раз собирался сдать дежурство ночному портье. Было около одиннадцати, и он приводил в порядок стол. Да, сказал он Френсису, Элен здесь. Въехала в начале дня. Да, у нее все в порядке. Была веселая. По лестнице поднималась - вид как всегда. Взяла комнату, где вы всегда останавливаетесь.
- Ладно, - сказал Френсис и вынул десятидолларовую бумажку, полученную от Билли. - Можешь разменять?
Донован разменял, и Френсис вручил ему два доллара.
- Отдай ей утром, - сказал он, - и посмотри, чтобы еду купила. Узнаю, что не отдал, - приду и вырву у тебя все зубы.
- Отдам, - сказал Донован. - Элен я люблю.
- Поди проверь, как она. Не говори, что я тут. Только посмотри, как она, не нужно ли чего. Не говори, что я послал, ни–ни. Проверь просто.
И Донован постучался в одиннадцать часов к Элен, выяснил, что ей больше ничего не нужно, вернулся и доложил об этом Френсису.
- Утром скажи ей, что я днем зайду, - велел Френсис. - А если я ей понадоблюсь, а меня нет, пусть скажет, где ее найти. Махоне пусть скажет в миссии. Знаешь Махоню?
- Знаю, где миссия, - ответил Донован.
- Чемодан выкупила?
- Выкупила и заплатила за два дня за комнату.
- Значит, все–таки получила деньги из дома, - сказал Френсис. - Но два доллара все равно ей отдай.
После этого Френсис и Руди пошли на север по Пёрл–стрит; Френсис вел приятеля быстро. Три манекена в вечерних костюмах поманили его из витрины. Он помахал им рукой.
- А теперь куда идем? - спросил Руди.
- К ночному бутлегеру, - сказал Френсис. - Возьмем пару бутылок - и в ночлежку, поспать.
- Ага, - обрадовался Руди. - Наконец–то ты сказал что–то приятное. Где ты достал столько денег?
- На дереве.
- На том, где галстуки растут?
- Да, - сказал Френсис. - На том самом.
На Бивер–стрит, на втором этаже, Френсис купил у бутлегера две литровые бутылки мускателя и две поллитровки виски "Зеленая река".
- Сучок, - сказал он, когда бутлегер подал ему виски. - Но то, что должен делать, делает.
Френсис заплатил бутлегеру и положил в карман сдачу: осталось два доллара и тридцать центов. Бутылку вина и бутылку виски он отдал Руди, и, выйдя от бутлегера, оба разом приложились к вину.
Так Френсис выпил впервые за неделю.
Ночлежкой заведовала старуха с тяжелым низом и рояльными ногами, вдова какого–то Феннесси, умершего так давно, что никто уже и не помнил его имени.
- Здорово, мать, - сказал Руди, когда она открыла им дверь.
- Меня зовут миссис Феннесси, - сказала она. - У меня имя есть.
- Я знаю, - сказал Руди.
- А знаешь - так и зови. Только негры говорят мне "мать".
- Ладно, родная, - сказал Френсис. - Родной тебя никто не зовет? Нам две койки.
Она впустила их, взяла деньги, доллар за две койки, а потом отвела наверх, в большую комнату, сделанную из двух или трех путем сноса перегородок и превращенную в спальню с дюжиной грязных коек, из которых лишь одна была занята спящим телом. Комнату освещала одна лампочка, на взгляд Френсиса трехваттная.
- Э, - сказал он, - тут больно светло. Еще ослепнем.
- Если приятелю тут не нравится, - обратилась к Руди хозяйка, - пусть идет в другое место.
- Кому же тут не понравится? - сказал Френсис и сразу плюхнулся на койку рядом со спящим.
- Эй, бродяга, - сказал он и потряс его за плечо. - Выпить хочешь?
Человек с громадными, недельной давности струпьями на носу и лбу повернулся к Френсису.
- А–а, - сказал Френсис. - Это Лось.
- Да, это я, - сказал Лось.
- Лось, а дальше как? - спросил Руди.
- Лось, а дальше никак, - ответил Френсис.
- Лось Беккер, - сказал Лось.
- А это Руди, - сказал Френсис. - Он дурнее косого клопа, а так ничего.
- Ты прибарахлился с прошлого раза, - сказал ему Лось. - Даже при галстуке. В зажиточные подался?
- Нашел дерево, где десятки растут, - объяснил Руди.
Френсис обошел койку и сунул Лосю свое вино. Лось глотнул и поблагодарил кивком.
- Ты зачем меня разбудил? - спросил Лось.
- Разбудил, чтобы дать тебе выпить.
- Темно было, когда я засыпал. Темно и холодно.
- Черт возьми, я–то знаю. Руки холодные, ноги холодные. И сейчас тут холодно. На–ка, выпей еще, согрейся. Виски хочешь? Виски тоже есть.
- Не, нормально. Хорош. Самому–то хватит?
- Выпей, мать твою. Не бойся жить.
И Лось глотнул "Зеленой реки".
- Я думал, ты со мной портками хочешь поменяться, - сказал он.
- Хотел. Мои были совсем новые, только малы.
- Где они? Ты сказал, пятидесятый, четвертый - мне в самый раз.
- Эти хочешь?
- Спрашиваешь, - сказал Лось.
- Если тебе отдам, останусь без штанов, - сказал Френсис.
- Я тебе мои отдам, - сказал Лось.
- Зачем ты новые штаны меняешь? - спросил Руди.
- Правильно, - сказал Френсис, встав и оглядывая свои ноги. - Зачем? Нет, хер ты их получишь. Мне самому эти штаны нужны. Нечего мне говорить, что мне нужно. Свои штаны надевай.
- Я куплю, - сказал Лось. - Сколько ты хочешь? У меня еще на неделю работы - песочить полы.
- Ну и натирай себе, - сказал Френсис. - Штаны не продаются.
- Не натираю - песочу. Я их песочу. Я их не натираю.
- Не ори на меня, - сказал Френсис. - Я тебе башку расколю к чертям и на мозги наступлю. Ты боевой мужик, а?
- Нет, - сказал Лось. - Я не боевой.
- А я боевой, - сказал Френсис. - Позалупайся мне - умрешь моложе, чем я думал.
- Я и так умру. Я гнилой, как этот потолок. У меня туберкулез.
- Ах ты боже мой, - сказал Френсис и сел. - Извини.
- Он в колене.
- Я не знал, что у тебя туберкулез. Извини. Я всех жалею туберкулезных.
- Он в колене.
- Так отрежь ногу.
- Они и хотели.
- Так отрежь.
- Нет. Я им не дал.
- У меня рак желудка, - сказал Руди.
- Да, - сказал Лось. - У всех что–нибудь есть.
- Придет ко мне кто–нибудь на похороны? - спросил Руди.
- Может, нет у тебя ничего такого, от чего работа не вылечит, - сказал Лось.
- Вот это правильно, - сказал Френсис, повернувшись к Руди. - Чего ты на работу не устроишься? - Он показал на улицу за окном. - Посмотри на них. Все работают.
- Да ты ненормальней его, - сказал Лось. - Нету нигде работы. Ты откуда приехал?
- Такси есть. Вон такси едет.
- Ну, есть такси, - сказал Лось. - Ну и что?
- Водить умеешь? - спросил у Руди Френсис.
- Бывшую жену с ума свел, - ответил Руди.
- Молодец. Так и надо. Их и надо сводить с ума.