Это уже интересно. Мы видим, к чему все идет. Снимает обувь.
Она совсем ужралась. А тут эта шлюшка нас удивляет.
Она снимает мини-юбку.
Черт возьми, она сняла юбку. Осталась в лифчике и черных кружевных трусиках и чулках. Фигура жуткая. Кто бы мог подумать. И лифчик снимай, говорим мы ей. Покажи сиськи. Покажи их нам. Паола все талдычит, что та не может купаться, что вода холодная и что у нее будут судороги. Мария ковыляет к берегу и входит в воду. Нас дрожь берет, когда мы видим, как она там барахтается полуголая. Плавает. Она поплыла. Плавает. Потом выходит и трясется. Тогда кто-то ей дает свою куртку. Она в нее закутывается. У нее губы синие. Она дает себя обнять и согреть тому, кто дал ей куртку, потом дает себя поцеловать.
Наконец-то.
Ей нужно было искупаться, чтобы отдаться. Паола в ужасе смотрит, как ее подружка поворачивается и дает себя трогать за задницу. Вы дуры, говорит она своим подружкам. Это потому, что она самая ляжкастая. А мымры думают, что они особенные. Они себе думают, что это все неважно, что это ерунда. Злятся. Она уходит к машине.
Она уходит, потому что всем на нее наплевать. Вали.
Вали, так лучше. Мария легла и дает себя целовать. Глаза закрыла. С нее снимают лифчик. Один из нас начинает ее тискать за сиськи. Соски темные и твердые. Мария про все забыла и позволяет. Смеется. Дает кусать себя за соски. Мы все стоим над ней, и нам нравится на нее смотреть. На голую, на песке. Мы тоже смеемся. Странное возбуждение нас охватывает. Давай, давай. Ей только того и надо. Крошка хочет раздвинуть ножки. Хочет, чтобы ее проучили. Тот, что на ней, стягивает с нее трусики. Она как будто и не замечает. Давай. Давай. Пришло время любви. Раздвигаем ей ноги. У нее славная щелка. Ухоженная. Никаких волос вокруг на ляжках. Мы ненавидим тех, у кого волосатые. Только некоторые ничего. Она бреется. Кому ты ее хочешь показать? Она мычит что-то. Типа нет. Не хочу. Заткнись.
Это чересчур.
Это чересчур, когда делают вид, что не хочется. Групповой секс усиливает индивидуальность.
Мы снимаем штаны и выпускаем свои орудия. Держим их в руках и ржем. Смотри. Смотри, говорим ей. Они поднимает глаза и видит эти полтора метра члена. Он будет примерно такой длины, если вставить в нее каждому, одному за другим. Она обалдела.
Мы ее трахаем по очереди. Ложимся на нее и вперед. Она барахтается снизу. Мы ее держим крепко. Кто быстро кончает, того пихаем в задницу. Она лежит на земле, как мешок. Подбадриваем того, кто меняет позицию и берет ее сзади. Вдруг она приходит в себя и говорит: прекратите. Просит нас. Умоляет. Ты должна заткнуться. Ты должна заткнуться, говорим мы. Но она орет и пытается встать.
Куда ты собралась?
Мы еще не закончили.
Она опять падает. Продолжаем. Над дюной появляется другая подружка. Она в ужасе, когда видит столько голых на Марии. Что вы делаете? Спрашивает. Как это что делаем? Трахаем твою подружку. Теперь мы кричим. И бросаемся на бедняжку. Все сразу. Дикая стая нападает. Хищники гонятся за газелью. Со стоящими членами и набухшими яйцами. Взбираемся на дюну на четвереньках. Она поворачивается и удирает. Бежит, задрав голову. Открыв рот. Мы позади добычи и по бокам. Бежит. Вдруг оборачивается, резко отрывается от нас и катится вниз по склону дюны и лежит на песке у пляжа. Поднимается и бежит дальше. Мы, подпрыгивая, бросаемся вниз. Почему она не останавливается? Мы не сделаем ей ничего плохого. Она устает. Это заметно. Бег ее выматывает.
Чем она растеряннее, тем мы увереннее.
Чем меньше она уверена, что ей удастся спастись, тем больше мы уверены, что нам удастся поймать ее.
Она оборачивается посмотреть, где мы, а мы сзади, и не замечает большую ветку, о которую спотыкается.
Падает на землю.
Пробует подняться, но не выходит. Наверное, сломала лодыжку. Ползет по песку. Ползет.
Прошу вас. Оставьте меня, говорит.
Прошу вас. Прошу вас. Прошу вас.
Это мы тебя просим.
Один хватает ее за волосы.
Боится. Мышка.
Он стягивает с нее майку, швыряет ее на землю. Тогда она хватает бутылку минералки и бьет его по голове. У него на лбу появляется большая рана. Как второй рот. Красные капли текут по носу и в глаза. Красные капли крови.
Не обижай нас.
Не обижай нас, сука.
Не обижай нас, сука драная.
Простите. Простите, говорит она.
Нет.
Ни за что не простим.
Мы разозлились.
Один из нас хватает заржавевший погнутый зонт и втыкает ей в глаз. Он входит прямо в глазницу, и во все стороны брызгают сгустки и кровь, как из раздавленного тюбика с пастой. Потрясающая баба. Хоть ее сотрясают предсмертные судороги, с воткнутым в голову зонтом, она все еще пытается удрать. Она поднимается.
Просто невероятно.
Мы, сложив руки, ждем, пока она рухнет, но ее хватает надолго. Тогда, разозлившись, мы вытаскиваем зонт у нее из башки и втыкаем его ей в живот. Много крови. Много. Палка проходит сквозь тело и вонзается в песок, окрашивая его в красный. Потом мы открываем зонт. Он в цветочек, с бахромой, наполовину белой, и наполовину рыжий от ржавчины. Так ее и оставляем.
В тенечке.
Возвращаемся назад к Марии. Она все еще лежит на земле. Смотрит на нас и начинает плакать. Мы танцуем вокруг, как на дискотеке. Сбацаем техно. Почему ты не танцуешь с нами? Вставай. Давай, красотка. Поднимайся. Но, кажется, Марии не очень-то хочется. Мы ее поднимаем. Она идет, расставив ноги. Пробуем ее обнять, но она не хочет.
Где мои подруги? - спрашивает она.
Вон, смотри, одна под зонтиком. Она идет к подружке. Останавливается. Валится на колени. Мы подходим. Прошу вас, не убивайте меня, говорит она. Нам не хотелось бы тебя убивать, но ты потом все расскажешь полиции, и мы можем оказаться в тюрьме. Тюрьма нас угнетает. Богом клянусь, что никому ничего не скажу, говорит она. Мы тебе верим, но полицейские такие сволочи, они заставят тебя сказать правду. Ты все им расскажешь. Черт возьми, все расскажешь. Придется тебя прикончить. Ты сама это понимаешь. И мы выкапываем в песке небольшую ямку, сантиметров тридцать глубиной. Берем Марию. Она молодчина. В конце концов дала себя убить. Хнычет, как ребенок. Мы ее берем за шею. Целуем пару раз и опускаем головой в ямку. Потом зарываем. И держим так немного. Пару минут. Плечи, ноги, руки и грудь дергаются и трясутся перед смертью.
Все заканчивается.
Вытаскиваем ее. Странный у нее вид. Вся синяя.
Глаза синие. Язык синий. Нос синий.
Мы еще немного попрыгали. Разделись догола.
Мы голые психи.
Мы психи, и все тут.
Возвращаемся к нашей тачке бегом с воплями. Черт. Черт. Черт. Мы орем на уходящую ночь. Кто первый. Гонки. Гонки. Кто первый. Кто первый отключится.
Чучело сидит спокойненько на капоте машины. Подружек своих ждет.
Жди. Жди.
Одно мгновение. Одно мгновение, и она мертва. Одно мгновение, и ее голова разбита. Разбита на песке. Ее голова вскрыта, как пасхальное яйцо из мяса, костей и волос. Сюрприз вытекает на песок. Мозг. Нежный-нежный.
А теперь все. Хватит.
Мы устали.
Мы хотим домой.
Солнце встает. Отрывается от края моря. Только маленький кусочек его еще держится за горизонт.
Влезаем обратно в машину. Рыбаки идут на рыбалку. С удочками.
Машина едет по муниципальной дороге. Магнитофон включен на полную мощность. Мы молчим. Не разговариваем. Возвращаемся домой. Охота окончена. Так или иначе, она окончена.
Ты мне снишься… и это ужасно
Ты мне снишься…
Почему он продолжал ей сниться? Почему не получалось извлечь его из подсознания?
Как кролика из цилиндра фокусника.
Вуаля!
Джованни.
Каждую ночь. Постоянно. Точный, как часы.
Она уехала далеко от него.
Далеко.
Между ними больше двух тысяч километров. Километры, страны, города, деревни, реки, горы, моря. Теперь она живет в другой стране. В другом мире. Вокруг нее другие люди. У нее больше нет ничего общего с ним.
И все же…
Последний раз она говорила с ним по телефону три месяца назад. Проблема старых неоплаченных счетов, решенная в пять минут.
Тебе не хватает денег? Сколько? Ладно, не беспокойся.
И все же…
И все же он продолжал ей сниться.
Джованни.
Франческа Морале поднялась с постели. Она чувствовала себя усталой, измученной и потрясенной тем удовольствием, которое получила во сне. Она ненавидела эту безостановочную деятельность своего мозга по ночам, когда сознание, убитое сном, замирало.
Она прекрасно помнила все.
Сегодня ночью они катались на лыжах в каком-то странном месте. Может быть, на острове? На Капри? Все покрыто снегом. Вместо скал - острые, словно лезвия, айсберги. Несколько метров снега скрывали небольшую площадь, столики, ступени церковной лестницы.
Они догоняли друг друга, ныряли в эту белую шубу и выныривали из нее. Потом спустились в ледяную яму. Рассеянный голубой свет разливался в их берлоге. В их медвежьей берлоге. Она все еще чувствовала запах запустения и экскрементов, заполнявший эту дыру.
Там, внутри, они занялись любовью.
Не по-человечески, как подобает любому христианину. Он грубо схватил ее, швырнул на землю и отымел ее сзади. Как сучку. Он оскорблял ее, называя шлюхой, и трахал. Держа ее за волосы. Обмакнув головой в снег.
В общем, он ее изнасиловал.
Тебе понравилось! Тебе понравилось! Тебе понра…
Гадость какая!
Ей понравилось.
Франческа пошла в ванную. Там было холодно. Кафель - белый и влажный. И этот ужасный желтый свет.
Любовное томление не отпускало ее, засев в самой плоти, и, несмотря на жгучий холод, делало вялой и расслабленной.
Опершись руками о раковину, она взглянула в зеркало.
Увиденный сон еще живо стоял перед глазами, словно низкопробный порнофильм.
Лицо ее было удрученным. Усталым. Ноздри раздулись и покраснели. Под опухшими глазами темные круги. Словно она вообще не спала.
У тебя такое лицо… как будто ты занималась сексом. Вот и все, - подумала она.
Коснулась груди. Она была набухшей, будто во время месячных. Соски надувшиеся, болезненные, потемневшие, словно их сжимали щипцами. Между ног - влага.
Она все еще чувствовала удары Джованни.
Ополоснула лицо холодной водой.
И подождала, пока все не схлынет. Пока сон не рассеется.
Прикусила губу. Вздохнула.
Довольно!
Заставила себя подумать о планах на сегодня.
Что нужно сделать?
Прежде всего - заплатить мисс Ренделл за квартиру.
Это хозяйка дома, она жила этажом ниже.
И бегом в институт.
А то уже опаздывает.
Она встала под горячий душ, от которого ей определенно стало лучше, и быстро оделась. Натянула трусики и лифчик, грызя сухари. Вытащила из шкафа первое, что попалось под руку: длинную коричневую юбку, недавно связанный свитер с высоким горлом, кожаную куртку. Схватила портфель и, просунув конверт с деньгами под дверь мисс Ренделл, вышла.
На улице было холодно.
В Лондоне январским днем ужасно холодно.
Шел мелкий серый дождь. Солнце спряталось где-то однообразной пеленой облаков.
Вот чего ей не хватало вдали от Италии: солнца. Больше всего. Там тоже бывают холодные дни, но в небе всегда можно увидеть ясное солнце.
О, сколько бы ты отдал за лучик солнца, греющий спину.
И она юркнула в метро. Дала теплым внутренностям города всосать себя вместе с тысячами прочих. Как муравей в проклятом муравейнике. Купила газету, жвачку и сигареты.
Муравей со своими делами, своим временем и своими ежедневными ритуалами. Она уже не первый раз ощущала себя таким муравьем. Подъем в одно и то же время, убойное расписание занятий и одинокие вечера дома: из-за них она чувствовала себя скорее последней служащей, а не молодым археологом.
С недавнего времени она не видела больше ничего благородного в своей работе.
Выйдя из метро, она направилась по широкой улице, набитой автобусами, машинами и магазинами дешевой обуви. Потом по переулку между двух зданий из стали и стекла и наконец пришла на небольшую площадь с круглым сквериком в центре. Прошла через него.
Перед ней был институт.
Институт археологических исследований Малой Азии.
Старое здание из красного кирпича. С вечной мраморной лестницей. С вечным швейцаром, согнувшимся под тяжестью лет. Четырьмя этажами, поделенными между аудиториями, преподавательскими кабинетами, студенческой столовой и библиотеками, полными книг. Миллионами книг.
Бегом поднялась на второй этаж и успела прямо к самому началу лекции.
Ассирийские рукописи и письменность.
Она записывала, зевая, и мечтала о чашечке крепкого кофе.
После лекции она засела в библиотеке.
До сдачи диплома оставалось меньше месяца, а готова была лишь половина.
Пообедала она бутербродом, кроша его прямо на книгу, и запила купленным в автомате лонг-дринком.
Она старалась не отвлекаться на посторонние мысли, не связанные с ее исследованием, но всякий раз вновь мысленно оказывалась в той ледяной берлоге, и книжные строчки пропадали перед глазами.
Он на ней. Он сопит сверху, слюнявит ее ухо. Он имеет ее, не обращая внимания ни на что.
До чего противно!
Мурашки побежали у нее по спине, дрожь прошла меж лопаток, волоски на шее встали дыбом. Она виновато оглянулась. Как будто другие могли прочитать ее мысли.
Может, вся проблема, - подумала она, - в там, что моя жизнь свелась только к учебе, редким научным разговорам и длинным снам. Я просто тупею!
Да, спала она слишком много. Но по вечерам она возвращалась домой разбитая, и не хотелось никуда идти, никого видеть. Как можно куда-то идти, что-то делать, когда у тебя глаза закрываются?
Тебе надо сделать над собой усилие, сходить куда-нибудь, встретиться с людьми, пойти на праздник и забыть навсегда этого Джованни.
Перспектива погрузиться в светскую жизнь одновременно и пугала ее, и вызывала отвращение.
Бывает, что человек хочет ходить куда-то, а бывает, что человек предпочитает заниматься своими делами, сосредоточиться на работе.
Фигня!
Полная фигня!
Дело в том, что ты ленивая страшно. Так и живешь… скажи самой себе, что не хочешь делать усилий. Это же так удобно: завалиться перед телевизором. Тебе надо куда-то сходить и прежде всего закрутить роман, найти парня. Нормального парня, с которым поговорить можно, в магазин сходить и, может, даже на уик-энд уехать. Просто симпатичного, не так чтобы мечту всей жизни.
Того, с кем потрахаться!
Наконец-то она это произнесла.
Категорический императив. Трахаться.
Сколько времени я уже не занималась любовью?
Месяца два-три, не меньше.
Она была со своим однокурсником. Педро. Испанец, на пару лет ее моложе. Симпатичный, красивые плечи, красивая попка, но скучно с ним было смертельно. Он из тех, что умеют говорить только о себе, о своей семье, о том, что Испания - лучшее место на свете, о том, как летом отрываются на Ибице. Его сильно заносило. И еще он был упрямый и бесчувственный, приглашал ее каждый вечер. В конце концов, после нескольких недель его ухаживания, она привела его домой. И там, может, из-за выпитого, она ему дала.
Ничего такого.
Правда, ничего.
Франческа открыла дверь в квартиру. В руках у нее была сумка с покупками.
В квартире было холодно.
Она потрогала батареи. Теплые.
Как же это ее достало!
Эта Ренделл убогая экономит на ее шкуре.
Она надела фланелевый халат и шерстяные носки. Сделала себе яйцо всмятку и пюре быстрого приготовления. Включила телевизор и села с едой перед ним. Потом решила продолжить вязание, лежавшее на диване. Развернула его. Она недавно начала огромный свитер, двумя нитками, белой и коричневой. Хорошая работа. Шерсть она купила прошлым летом в Шотландии у одного пастуха. Прекрасная шерсть. Необработанная. Грубая. Еще пахнувшая овцой. По телевизору она не нашла ничего интересного. Выключила его. Поставила диск. "Вариации Гольдберга".
Зазвонил телефон.
Три звонка. Включился автоответчик.
"Алло, Франческа. Это Клайв Элсон. Тебя нет дома? Я хотел с гобой встретиться, пригласить тебя в Ки…"
Франческа внезапно вскочила и понеслась к телефону.
"Клайв! Клайв! Я дома! Как дела?"
"Нормально. Что делаешь, почему трубку не берешь?"
"Я постоянно боюсь, что это моя мама звонит из Рима. Она меня у телефона держит по два часа…"
"Мы сто лет не виделись. Хочешь, пойдем завтра на Фестиваль Кино и Музыки? Там ретроспектива Висконти. У меня есть два билета. Не будь такой противной, как обычно. Не говори мне нет…"
"Висконти! Я тебя умоляю! Ничего поновее нет?"
"Как? Висконти! Тебе не нра…"
"О'кей, о'кей. Пойду, пойду".
"Правда?! Здорово! Тогда я за тобой заеду около шести?"
"Перед институтом, на лестнице".
"Целую".
Повесил трубку.
Клайв.
Она его больше месяца не слышала. Забыла о нем. А ведь Клайв был хорошим приятелем. Они так развлекались, по крайней мере поначалу, когда ей не надо было торчать все время в институте. Совершенно о нем забыла. Все из-за учебы. Учеба засоряет мозги, набивает тебя датами и сведениями, которые вытесняют все остальное. Ложится на воспоминания, как цемент, и погребает их под собой.
Клайв.
Славный парень.
Художник. Пока еще неизвестный. Он встречался с Джулией Скатаста. Ее миланской подругой, учившейся на журналистку в Кембридже. Франческе было приятно, что он позвонил.
"Ну же, Франческа, старушка, давай, у тебя получится…" - повторяла она, вздыхая.
Вновь принялась за вязание.
Оставалось немного. Только рукава, но у нее закрывались глаза.
"Пойду в постеееель", - зевнула она.
Она часто разговаривала сама с собой. Говорила вслух то, что собиралась сделать.
Она опустилась в горячую ванну и слушала тишину квартиры, шум улицы, гудение холодильника на кухне и плеск воды. Усталость выливалась из нее в горячую воду, в пар, стоявший в ванной. Она вытерла горячее нежное тело и погрузилась в постель, благословляя ее.
В полночь она уже спала.
Она спала, зарывшись головой в подушку, когда услышала, как он вошел. Неважно как, но он оказался в квартире.
Джованни.
Откуда она это знала?
Она это знала, и все.
Его тяжелые шаги в гостиной. Скрежет сапог по паркету. Скрежет распахнутого холодильника. Скрежет открываемой банки.
Он был там.
Он был там и делал что хотел.
Мой дом - твой дом.
Франческа лежала неподвижно, зарывшись лицом в подушку, надеясь, что он уйдет так же, как пришел. Но этого быть не могло. Она это знала. Сначала он должен сделать это. И сделать по-своему.
Она слышала, как он вошел в спальню.
Прошел мимо нее, шаркая ногами. Открыл дверь.
Теперь он в ванной.
Франческа чуть повернула голову, ровно настолько, чтобы можно было следить, видеть, что он делает. Неоновый свет в ванной резал ей глаза.
Он мочился при открытой двери.