- Мне нужно больше. В местах вроде "Эдем-Олимпии" умеют ценить людей. А это не так уж и мало, если ты в самом низу лестницы.
- Не забудьте об этом, когда подниметесь наверх. Там такой разреженный воздух. Возникает искушение почувствовать себя богом.
- Богом? - Гальдер улыбнулся в свои изящные руки. - Люди здесь выше богов. Намного выше. Ведь Богу на седьмой день потребовался отдых.
- Каким же образом им удается оставаться в здравом уме?
- Это не так уж и легко. У них есть кое-что, на что можно опереться.
- Что же это?
- Неужели вы не догадались? - Гальдер говорил мягко, но с искренней озабоченностью, словно все проведенное со мной время - затянувшийся семинар, который он проводил с привлечением визуальных средств, - было потрачено впустую и этот тупой англичанин ничего не понял. - Безумие - ничего другого у них нет после ежедневной шестнадцатичасовой работы и семидневной недели. Единственная для них возможность оставаться в здравом уме - это сумасшествие.
- И "Эдем-Олимпию" это устраивает?
- Пока они держатся подальше от бизнес-парка. Фактически "Эдем-Олимпия" делает все, чтобы им помочь…
Поменявшись местами, мы выехали из гаража. Я сказал Гальдеру, что пройдусь пешком по парку, втайне надеясь найти какой-нибудь ключ к загадке: как Гринвуд успел вернуться на виллу. Гальдер осторожно съехал вниз по спиральному пандусу, но я, прежде чем выйти из машины, помедлил.
- Гальдер… вы можете вести машину? Подумайте о повышении.
- На крыше было жарковато, мистер Синклер. Мне стыдно за то, что случилось. Только и всего. Я могу вас подвезти.
- Я лучше пройдусь. Мне нужно о многом подумать, в основном о неприятном. - Я бросил взгляд на обводы офисного здания, поднимающегося над парком, как мегалитическое сооружение будущего. - Настоящий Cité Radieuse Корбюзье. Жаль, что Гринвуд не был здесь счастлив.
- Он совсем запутался. А в конце концов все его тени обернулись против него.
- Пусть даже так. - Не желая оставлять Гальдера, я показал на конверт. - Но я не думаю, что он запутался. Эти фото свидетельствуют, что все убийства были тщательно спланированы. Должно быть, Гринвуд знал, что его жертвы будут сфотографированы. Каждое место преступления - настоящая картина. Башле с его трубкой для крэка и украденными драгоценностями. Берту с его чемоданом героина. Вадим и детское порно. Каждое фото - место преступления не Гринвуда, а убитых.
- Детское порно, наркотики, фашистские идеи… не такие уж серьезные преступления по нынешним временам.
- И все же достаточно серьезные. И ведь это только вершина айсберга. Эти боулинг-клубы, дорожные происшествия… что-то во всем этом коренится глубоко порочное. Здешние шишки считают себя какими-то феодалами, которые могут ради собственного удовольствия затоптать или запороть своих крестьян.
- Вы ошибаетесь, мистер Синклер.
- Не могу поверить, что Гринвуд совершил самоубийство, - продолжал я, не обращая внимания на Гальдера. - Я уверен - он сдался. Он убил семь человек и хотел объяснить - почему. Он хотел, чтобы состоялся суд.
- Это опасная теория. Держите ее при себе.
- Он знал, что полицейские фотографии будут свидетельствовать в его пользу. Другие свидетели тоже дадут показания и подтвердят то, что видел он. Но он не учел, что у "Эдем-Олимпии" мощнейшие рычаги влияния, и на абсолютную жестокость он тоже не рассчитывал. Он сдался преследовавшей его охране где-то неподалеку отсюда - в нескольких сотнях ярдов. А они - я говорю об этом почти с полной уверенностью - отвезли его на виллу и там пристрелили.
- Нет.
- Фрэнк?..
- Не было этого. - Гальдер говорил так тихо, что за шумом двигателя я едва слышал его голос. Он собрался и ждал, когда успокоятся желваки на его лице. - Поверьте мне, его не пристрелили.
- Нет? Тогда почему же нет фотографий его тела? "Пари матч", "Шпигель", лондонские таблоиды - никто не напечатал ни одной его фотографии. Подозреваю, что на них были бы видны пулевые ранения в спине.
- Не было этого, - Гальдер говорил лаконично, раскачиваясь над баранкой, словно вот-вот готов был снова потерять сознание. - Поверьте мне, мистер Синклер.
- Вы видели фото?
- Зачем? Я присутствовал при смерти Гринвуда.
- Да? Вы были в числе охранников, загнавших его в угол?
Махнув рукой, Гальдер отмел мои обвинения. Он произносил слова, будто затверженную личную мантру.
- Гринвуд стал отстреливаться… он научился обращаться с оружием. В конце он уже ничего не боялся, и ему было все равно, если все станет известно. С ним в "Эдем-Олимпии" что-то произошло, и он пытался исправить случившееся. Его не волновало, что о нем будут говорить…
- Фрэнк, постойте… Кто его застрелил?
Я попытался снова забраться в машину, но Гальдер закрыл пассажирскую дверцу. Он швырнул конверт с фотографиями через открытое окно, и лицо его впервые за весь день было абсолютно спокойно.
- Я его застрелил, мистер Синклер. Я был новичок, и мне говорили, что я должен делать. Я был настолько перепуган, что ничего не соображал. Во всей "Эдем-Олимпии" был один человек, который мне нравился, - Дэвид Гринвуд. А я его застрелил.
Глава 24
Кровь не скроешь
Обмахиваясь, словно веером, плотным коричневым конвертом, я смотрел, как "рейндж-ровер" катится по дорожке под платанами. Его темный кузов оказывался то на свету, то в тени, а временами становился почти невидимым - оптическая иллюзия, которая, казалось, была частью всеобщего обмана, затеянного "Эдем-Олимпией". Я уважал Гальдера за его признание и сочувствовал ему, но мотивы его по-прежнему были мне не ясны. Уайльдер и Пенроуз использовали этого печального молодого мулата, чтобы снабжать меня свежей информацией. Они заставляли меня прыгать с одного расшатанного камня мостовой на другой, не сомневаясь, что я буду заглядывать в каждую подозрительную дыру на моем пути.
Но у Гальдера были и свои собственные планы. Он использовал экскурсию по местам убийств, чтобы спровоцировать себя, подготовить эмоциональную почву для признания, но гнев его был обращен на "Эдем-Олимпию". Я мог себе представить, что Пенроуз испытывал тайное удовольствие, отправляя убийцу бывшего коллеги и, возможно, любовника Джейн в наряд для обеспечения нашей безопасности. Я вспомнил, как Гальдер перебросил мяч через бассейн, а потом плюнул в воду неподалеку от насосной - где, возможно, рухнул без сил Гринвуд, добравшись до виллы от здания "Сименс". Гальдер - этот новичок в хрустящей, с иголочки, униформе, ошарашенный размерами своего жалованья и перспективами пенсии, - пошел бы ему навстречу, но тут последовал приказ: стрелять на поражение. "Эдем-Олимпия" использовала его, но, убив Гринвуда, он стал знаменитостью и теперь в свою очередь начал извлекать из этого выгоду.
Но если верить Гальдеру, то Гринвуд в последние секунды перед смертью отстреливался. Гальдер, конечно, дрогнул, но нервы у него выдержали, и он сделал то, что ему было сказано. Я взглянул на крышу автомобильной парковки и увидел охранника у парапета - он поднес ладонь козырьком ко лбу и провожал взглядом "рейндж-ровер" Гальдера. Он без всякой иронии отдал честь, демонстрируя то же почтение к Гальдеру, что я видел и у других охранников. Гальдер мог заслужить уважение этих грубых и расистски настроенных людей, только убив Гринвуда.
Я вышел из лифта парковки на раскаленную крышу - ристалище солнца и смерти. В зеркальной стене офисного здания я увидел собственное отражение - рассеянный турист, который открыл не ту дверь и оказался в тревожной тишине, повисшей над ареной перед началом корриды. Охранник по мостику удалился в прохладу вестибюля. Я махнул ему рукой и подошел к парапету, делая вид, что разглядываю покрытые зеленью холмы парка.
В парапете я насчитал следы еще трех пуль - каждое отверстие было рассверлено и залито цементом, а потом заделано покрытием из крупного песка. Было сделано шесть выстрелов - полный барабан крупнокалиберного револьвера разрядили с небольшого расстояния.
С крыши я по лестнице спустился вниз - там было на зависть прохладно. Пробираясь между припаркованных машин, я направился в юго-западный угол, где с крыши шел водосток.
В отверстии над моей головой металлическая скоба удерживала пластиковую трубу, раструб которой был обработан пескоструйкой. Соединение находилось в шести футах от меня, вне пределов моей досягаемости, даже если бы я встал на крышу машины, но вторая скоба располагалась в нескольких дюймах над полом и закрепляла уходящую вниз трубу в вертикальном перекрытии под ней. Я вытащил из кармана ключи от "ягуара" и, найдя на них плоскую кромку, начал откручивать винт, чтобы ослабить соединение между двумя трубами.
На лестнице послышались чьи-то шаги - быстрый стук каблуков торопящегося молодого мужчины. По бетонному полу парковки шел японец в синем костюме - это был атрибут администрации - и с кейсом в руке. Я притаился за задним крылом близстоящего "сааба" и дождался, когда японец сядет в свою спортивную машину. Осмотрев свои зубы и язык в зеркале заднего вида, он завел двигатель и (задним ходом) выехал с парковочного места; в реве его глушителя слышалась сила и уверенность.
Шум, с которым он переключал скорости, перекрыл звук отдираемого пластика, когда я выдергивал водосточную трубу из ее крепления на крыше. Я опустил извлеченную секцию на пол, зажав ладонью ее верхний конец, а потом поскреб внутреннюю поверхность ключом.
Мои пальцы покрылись какими-то красноватыми комочками органического вещества, похожего на осадок частично выпаренного металла. Я поднес комочек к носу и почуял кисловатый запах животных останков.
Я уже решил для себя, что это запах крови Дэвида Гринвуда. Он так никогда и не добрался до виллы, а умер здесь, на крыше здания "Сименса", в этом владении смерти и солнца.
- Эй, вы там! Что вы здесь делаете?
Я отвел взгляд от водосточной трубы и увидел светловолосую женщину в черном деловом костюме, окликавшую меня из центрального ряда автомобилей. Она подалась назад при виде какого-то чужака, стоящего на коленях среди запаркованных машин. Одной рукой она сжимала сумочку - то ли защищала свои кредитные карточки, то ли готовилась извлечь баллончик со слезоточивым газом.
Когда я выпрямился, она откинула со лба свои светлые волосы и, как пойнтер, наклонила голову.
- Франсес? - спросил я - в полумраке парковки у меня не было уверенности, что это она. - Франсес Баринг?
- Синклер? Боже, как вы меня напугали. Из-за вас, черт вас возьми, я чуть не испортила новые колготки. Вы хотите угнать машину?
- Нет… Проверяю кое-что. Я не слышал, как вы подошли. Здесь звук распространяется каким-то странным образом.
- Главным образом, в вашей голове. Что вы там делаете с этой трубой? - Она подошла ко мне и нахмурилась, увидев отверстие в потолке. - Это вы натворили? У меня кабинет в этом здании. Я могла бы упрятать вас за решетку.
- Не трудитесь. Я верну ее на место. - Я достал из кармана платок и стер сгустки крови с пальцев. Подняв трубу, я установил ее в прежнее положение, а потом ногой зашвырнул под "сааб" отвинченную скобу. - Как новенькая…
- Вы и правда очень странный тип. Тут вам гараж, а не детский конструктор. - Она обошла вокруг меня и повернулась лицом к парапету. Пытаясь выманить меня на свет, она выставила напоказ свою нервную красоту - свою нерешительность, свой недоверчивый рот. Чувствуя на себе мой восхищенный взгляд, она водрузила на нос большие солнцезащитные очки, по-видимому, самое мощное оружие, находившееся в ее сумочке. Однако она сделала шаг, чтобы поддержать меня, когда я, потеряв равновесие, оперся о "сааб". - Пол, с вами все в порядке? Вы еле на ногах стоите.
- Есть немного. Вытащить эту трубу было нелегко. И все же китайские шкатулки начинают раскрывать свои тайны.
- Наконец-то. Я видела вас на крыше с одним из охранников.
- С Гальдером. Он устроил мне большую экскурсию.
- Куда? Показывал системы безопасности?
- Скорее, смерти. Семь смертей. А точнее, восемь. Мы начали с виллы и проследовали маршрутом, которым двадцать восьмого мая прошел Гринвуд.
- Боже мой… - Франсес поднесла руку ко рту. - Наверно, сплошной кошмар.
- Не без этого. Крайне живописная реконструкция с достоверным комментарием, изобилующим таким множеством славных подробностей, что я чуть было не упустил подтекст. У этой экскурсии даже была неожиданная концовка. Теперь мне все намного яснее.
- И что же это за неожиданность?
- Гальдер сказал мне, кто убил Гринвуда.
- Да?.. - Ее глаза на мгновение потеряли всякое выражение. - Так кто же?
- Гальдер сказал, что он.
- И вы ему поверили?
- Гальдер из тех людей, что упиваются собственной честностью, в особенности если это идет им на пользу.
- И где же это случилось?
- Он не сказал. Но я думаю, что знаю.
Пытаясь оттянуть свой вопрос, она сняла пластиковую стружку с моего лацкана:
- В гараже с заложниками?
- Нет. Здесь. На этой самой парковке. В нескольких футах над тем местом, где вы стоите.
- Не может быть… - Она потрясла головой и отшатнулась от меня, словно я распахнул слишком много люков в полу вокруг нее. - Почему вы так думаете?
- Франсес, мне жаль… - Я помедлил, прежде чем продолжить. - Думаю, Гринвуда застрелили на крыше. Возможно, он лежал какое-то время раненный у парапета. Меня удивляет, что вы этого не видели.
- Никто ничего не видел. Жалюзи повсюду были закрыты. Служба безопасности всех переместила в северную часть здания.
- И сколько на это ушло времени?
- Минут десять. Потом мы услышали выстрелы. И на том все и кончилось.
- Для Гринвуда… - Будничным тоном я добавил: - В парапете полдюжины следов от пуль. Их кто-то замазал, но вот водосток забыли почистить.
- Зачем? Дождей здесь почти не бывает.
- В тот день прошел кровавый дождь. Короткий смертельный ливень. - Я развернул платок и показал Франсес гемоглобиновые пятна.
- Кровь? - Она потрогала пятна наманикюренным ноготком, ноздри ее затрепетали, словно уловили давно забытый запах. Она посмотрела на высыхающую грязь, оставленную моим большим пальцем на манжете ее белой шелковой блузки, и понимающе улыбнулась. - Я сдам это на анализ ДНК. Если вы правы, то это кровь Дэвида. А какое имеет значение, где он умер?
- Огромное. Если Гринвуд умер здесь, то заложников он никак не мог застрелить. Кто-то приказал, чтобы их убили. И тогда вся картина приобретает иной смысл.
- Может, они и не были заложниками?
Я проследил за ее взглядом, скользнувшим по припаркованным машинам. Несмотря на недавние слезы, лицо ее было исполнено решимости. Она вновь скорректировала курс, возвращая меня на избранную ею тропу.
- Они были не заложниками, а соратниками Гринвуда, - ответил я. - Никто из них и не приближался к гаражу, по крайней мере, пока был жив. Они дожидались Дэвида на парковке телецентра.
- Слишком много парковок - это всегда знак помешательства. Но при чем тут телецентр? Люди убивают, чтобы попасть на экран, но эти, по-моему, зашли слишком уж далеко.
- Они хотели захватить телестанцию и устроить в "Эдем-Олимпии" скандальное разоблачение. Какое - пока не знаю.
- Финансовые махинации?
- Вряд ли. Шоферов мало трогают аферы такого рода. Вы не слышали никаких разговоров о "ратиссаже"?
- Выбраковка? Это словечко родилось во французской армии во время Алжирской войны - прореживание федаинов. На Лазурном берегу оно не в ходу.
- Не уверен. Вчера вечером я оказался на Рю-Валентин… - Я сделал неопределенный жест, не зная, как объяснить мой интерес к двенадцатилетней девочке. Я прислонился к "саабу", ноги мои побаливали после долгого сиденья в "рейндж-ровере" с нервным и напряженным Гальдером. - Франсес…
- Что с вами? У вас измученный вид. Отдохните немного в моей машине.
- Я в полном порядке.
- Помолчите. Я Гальдеру за это устрою головомойку. - Она сняла коричневый конверт с крыши "сааба" и обняла меня за плечи. - Ваша жена - врач, ей бы нужно получше присматривать за вами.
- Болеть не модно. - Мне было приятно чувствовать прикосновение ее сильного тела, и я позволил ей провести меня между рядов припаркованных машин. Она помедлила, отыскивая свою, и подошла к БМВ с открытым верхом - точно такую же машину я угнал от офиса "Америкэн экспресс" в Каннах.
Подойдя ближе, я узнал разбитый стоп-сигнал и увидел кипу рекламных брошюрок. Прежде чем отправиться по своим зубоврачебным делам, Франсес прислонилась к машине, уверенная в том, что мир будет благоговеть пред отпечатком ее красивого бедра. Мне и в голову не могло прийти, что это ее машина или что ключи выпали у нее из сумочки, когда она рассматривала свои зубы.
- Аккуратненькая машинка, - сказал я, откинувшись к спинке пассажирского сиденья. - Наверно, водить одно удовольствие.
- Слишком большое удовольствие. Пару дней назад в Каннах ее угнал какой-то лихач. Почти запорол двигатель. На станции сказали, что он, наверно, был пьян. Или очень подавлен.
- Может, это была женщина.
- Нет. Если вашу машину вел мужчина, это сразу видно. Тормоза, акселератор, даже щетки - все как-то торчит на особый мужской манер.
Я поднял солнечный козырек и в маленьком зеркальце увидел пятнышко Гринвудовой крови у себя на щеке. Может быть, Франсес выронила ключи намеренно, чтобы проверить, поддаюсь ли я дрессировке - выучусь ли действовать импульсивно? У меня возникло ощущение, что я пробуюсь на роль и, похоже, получу ее. Я решил, что Франсес давно знает правду о последних мгновениях Гринвуда, о том, что жизнь его закончилась на крыше над нами. Но ее скорбь была искренней, трогательная смесь гнева и сожаления - такое не сыграешь.
Она выехала с места стоянки задним ходом и пустилась вниз по пандусу, чуть не касаясь припаркованных машин. Прежде чем выехать на солнце, она резко затормозила, и я, как манекен на крэш-тесте, повис на ремнях.
- Вид у вас уже получше, - сказала она мне. - Ничто так не возвращает мужчину к жизни, как женщина за рулем. Не хотите прокатиться по бережку? Мне нужно посмотреть один дом в Маримаре.
- Вы меня похищаете?
- Если вы не против. Вам нужно уехать из "Эдем-Олимпии". Она учреждает свое отделение у вас в голове.
- Ладно, я готов.
- Отлично. Но сначала нужно смыть эту боевую раскраску.
Она смочила слюной салфетку и принялась стирать пятнышко крови с моей щеки. Мягкий аромат ее шеи и груди, слабая горьковатая сладость языка не согласовывались с удивительно грубыми движениями рук, словно ее сердили и эта грязь на моей щеке, и то, что я не вправе носить этот последний вещественный знак мертвого доктора.
- Кровь Дэвида… - Она говорила сама с собой. - Вот ее и нет. Как это грустно…
Она уставилась на малиновое пятно на салфетке. В приближающихся сумерках казалось, что красный цвет стал еще ярче, словно его вернули к жизни ее дыхание и ее память о Гринвуде.