Глава 25
Фонд Кардена
Вечерний туман с залива Ле-Напуль заполз на Круазетт, и возникло ощущение, что черные груди Ле-Бель-Отеро парят над отелем "Карлтон", словно дары одного паши другому, поднесенные на подушке из воздушного шелка. Гладь моря - огромный крапчатый форзац - была такой ровной, хоть клади под копир. Но в трех сотнях ярдах подо мною в бухту, отделявшую Пор-ле-Галер от мыса Мирамар, нагоняло волны, и клочья пены прыгали в темном воздухе, как безумные акробаты.
Дом, в который мы приехали, на деле оказался маленьким замком, встроенным в скалы Пуан-де-л'Эквийон, откуда вид на море открывался со всех четырех сторон. После стольких дней полуправд и уклончивых ответов передо мной забрезжила истина, и мои собственные виды на будущее стали мне яснее. Франсес Баринг снова сдала колоду, но играла она краплеными картами, да и в рукаве у нее тоже кое-что было припрятано. Я уже чувствовал, что пойду на любую хитрость, чтобы проиграть ей эту партию.
Чтобы разобраться, зачем она взяла меня с собой, я предложил заглянуть в кафе в Теуле. Она потягивала citron pressé, глядя, как я наливаю коньяк в свой кофе эспрессо, а потом, прежде чем я успел попросить счет, заказала мне еще. Настроение у нее менялось в считанные секунды, и в этом смысле ее капризная душевная погода напоминала тропическую. Она была похожа на летчиц из аэроклуба с их обветренным шиком и хрупким адюльтером. Она так и не выпустила из рук испачканную кровью салфетку, и я решил, что она была любовницей Гринвуда.
- Пол, что скажете? Стоит его брать?
Ее каблучки звонко стучали по паркету под высоким потолком гостиной. Как только она вышла на террасу, ей навстречу ринулся ветер, вздув парусом ее юбку и жакет. Из полупустого фонтана на нее заквакали лягушки, кроме которых тишину этого сада в течение месяцев ничто не нарушало. Клумбы пришли в упадок, а мячики несобранных лимонов и грейпфрутов гнили на ветках.
Я показал на бассейн, заполненный матовой белой жидкостью.
- Надеюсь, это кобылье молоко. Девяносто тысяч франков в месяц? Вы собираетесь сюда переехать?
- Не дождетесь. Неплохое местечко для чванливых богачей, любителей яхтенного спорта, а? Я снимаю виллы для гостей корпораций и влиятельных ученых. - Она облокотилась о перила и переплела свою руку с моей. - Вам лучше?
- Несравнимо. Я рад, что поехал с вами. - Она попыталась отодвинуться, но я ухватил ее за запястье. - Франсес, скажите, ведь наша встреча у Дворца фестивалей была не случайной?
- Не совсем случайной. У вас, как и всегда, был немного потерянный вид, и я подумала, что вы, возможно, человек интересный.
- Ну и как?
- Вы интереснее, чем вы думаете. - Она повернулась спиной к морю. - Вы - политический заключенный. Целый день бродите туда-сюда в поисках спасительного выхода, а сами все больше и больше увязаете во всяких делах с охранниками.
- Я мог бы уехать в Лондон сегодня же вечером.
- Ерунда. И удерживает вас здесь вовсе не Джейн. Отчего, по-вашему, вы так одержимы Дэвидом? Вы пребываете в трансе.
Она разгладила лацкан моего пиджака, словно проникнувшись ко мне внезапным сочувствием. Руки ее с каким-то покорным участием то и дело снимали с меня воображаемые пылинки. И в то же время она смотрела на меня открытым расчетливым взглядом.
- В трансе? Очень вероятно. Кстати, это я угнал вашу машину.
- Вы?
- Франсес… не лукавьте. Вы сами спровоцировали меня на это.
- Спровоцировала? Кажется, я была немного пьяна.
- Вы оставили ключи на пассажирском сиденье. Для чего?
- Вы заинтересовали меня. Это было своего рода испытание.
- Хотели узнать, есть ли у меня качества, необходимые для угонщика? Я вполне мог разбиться.
- Ни в коем случае. Вы слишком осторожны.
- Значит, я не прошел испытания?
- Шесть баллов из десяти. Я хочу, чтобы вы поняли "Эдем-Олимпию". А тогда вы, может, будете в состоянии помочь мне.
- Но сначала я должен измениться?
- Немного. Признайтесь, вам понравилось быть угонщиком. Я смотрела, как вы ехали по Круазетт. У вас снова выросли крылья.
- Вы правы. - В Пор-ле-Галер зажглись огни, и я подумал о шоферских вдовах, сидящих в своих сотах-квартирках. - Да, полет… после секса - лучший способ оторваться. Каким же будет следующее испытание?
- Вам решать. Расскажите мне про "ратиссаж". Рю-Валентин может оказаться вашей улицей в гораздо большей степени, чем вы думаете…
Она вытащила из сумочки сигареты и зажигалку. Прикурила, заслонившись одной рукой, но ветер подхватил волоконце горящего табака, метнул за ее плечо и уронил на паркетный пол гостиной; в вечернем воздухе засветилась яркая точка, словно микроскопическое огнедышащее существо. Пораженная этим, Франсес отступила с террасы, потеряв на какое-то время интерес ко мне. Она принялась затаптывать огонек, и вокруг ее ног рассыпались красные искорки.
Она стала обходить столовую, разглядывая роскошный камин, а перед ним подставку для дров, похожую на какое-то пыточное приспособление, и тяжелые дубовые чурбаки, напоминающие сучковатые троны. Она сделала пометку в своем блокноте, но я знал, что она всего лишь пытается скрыть смущение. Я реагировал на нее слишком медленно, а она корила себя за то, что не слишком умело играет роль роковой женщины. Сексуально она меня привлекала, но ей нужно было добиться полной моей покорности, чтобы принять меня в игру, которую она вела.
Вечерний ветерок начал перебирать страницы брошюрки, которую она оставила на террасе. Я перевернул брошюрку обложкой вверх и в квадратике для адреса прочел: "Мадам Франсес Дельма, Марина-Бе-дез-Анж, Вильнев-Лубе".
Я вспомнил таинственные инициалы в списке Гринвуда.
"Ф. Д."
Взяв брошюрку, я прошел за Франсес на кухню, где она стояла на небольшом балкончике, выходящем к склону горы. В сотне ярдов располагалось большое здание, которое легко могло затмить диковинки Пор-ле-Галер. Похожее на сегментированную летающую тарелку, оно напоминало летательный аппарат, который по ошибке приземлился на одном из крутых склонов Эстерела, среди сосен, а потом изменил форму, приспосабливаясь к окружающей среде. Несколько сочлененных куполов, пронзенных круглыми окнами диаметром в дюжину футов, сходились - вернее, сползались - к террасе размером не меньше футбольного поля.
В окнах мигал свет, словно в аппаратной пробудились от сна компьютеры и начали проверять собственную работоспособность. На площадку вышла команда атлетически сложенных молодых мужчин и женщин и принялась устанавливать осветительные приборы, камеры и отражатели. На них были джинсы и кроссовки, на поясах болтались сумочки-"кенгурятники", а под бейсбольными шапочками были видны их азиатские лица. С одной стороны в окружении своих свит стояла привилегированная группка фотомоделей, облаченная на этот вечер в роскошные шубы, боа и болеро. Их отливающие матовым и золотистым блеском одеяния, казалось, забирали остатки света из вечернего воздуха, поглощая последние лучи солнца своим изысканным мехом. Но модели, напоминавшие хор из авангардной версии "Мадам Баттерфляй", смотрели на съемочные камеры без всяких эмоций.
- Смотри, японцы, - сказал я Франсес. - Где мы находимся?
- Это Фонд Пьера Кардена. Когда-нибудь здесь будут выставлены все его картины и скульптуры. А сейчас его сдают в аренду для всяких крупных мероприятий - одно токийское рекламное агентство снимает ролик о мехах.
- Странно. Похоже на декорации какого-то фильма.
- Декорации?.. Да нет, тут все по-настоящему. Дэвид любил это место. В прошлом году мы были на приеме, который там устраивала "Эдем-Олимпия", и замечательно напились с двумя лауреатами Нобелевской премии. Такие развеселые ребята…
Улыбаясь чему-то своему, она смотрела на площадку перед Фондом Кардена. Сгущались сумерки. Команды техников таскали и монтировали свои рефлекторы, словно шахматисты, передвигавшие фигуры на огромной освещенной доске.
- Вы хорошо знали Гринвуда, - сказал я. - С ним, наверно, было интересно.
- Да. Он много работал. Но и отдохнуть умел.
- И сколько же продолжался ваш роман?
- Роман? Ужасное слово. - Она скорчила гримаску, словно от неприятного привкуса во рту. - Словно речь идет о какой-то литературной поделке. Мы были счастливы, а потом… мы не были счастливы. Скажем так, мне не нравились происходившие с ним изменения. Он ввязался в кое-какие дела, а они были…
- Слишком сложны для него?
- Пожалуй. - Она подняла в темноте безвольную руку, словно пытаясь прогнать ночь. - Когда идеалисты начинают испытывать к себе отвращение, они становятся невыносимы. Ему не нравилось то, что с ним сделала "Эдем-Олимпия".
- А этот замысел убийства? Он вам говорил?..
- Ни слова. Поверьте, Пол.
- Верю. Он и вас наметил застрелить.
- С чего вы взяли?
- "Мадам Франсес Дельма". - Я показал ей брошюрку. - Ведь это вы, да?
Она посмотрела на квадратик с именем, потом руки ее упали, а изо рта вырвалось последнее облачко дыма от докуренной сигареты.
- Это моя фамилия по мужу. Он работал бухгалтером в "Эльф-Маритайм". Мы разошлись два года назад, но пока это дойдет до всех компьютеров…
- Значит, вы и есть "Ф. Д."? Та женщина, которую Гринвуд вызвал с крыши парковки? Он собирался вас убить.
- Нет! - Ее кулак резко опустился на перила балкона. - Ерунда. Он стоял передо мной с винтовкой в руках. Если бы он хотел меня убить, то сделал бы это там и тогда.
- Он колебался. Охранники говорят, он пытался перезарядить винтовку, но я думаю, что, когда он вас увидел, его одолели сомнения. Всего на несколько секунд. Но за это время Гальдер и Келлерман успели подняться на крышу. Он вас любил, Франсес.
- Знаю. - Она смяла сигарету о перила. - Я помогла им убить его. Слава богу, я не видела, что там случилось - охранники вытолкали меня оттуда. Если бы я впустила его…
- Он бы застрелил вас. Но почему? Возможно, ответ на этот вопрос - ключ ко всему.
- Так оно и есть. - Она говорила спокойным голосом, а ее лицо было всего в нескольких дюймах от моего, и я ощущал в ее дыхании запах сладковатого турецкого табака. - Почему он хотел меня убить? Потому что я была слишком похожа на него.
- В чем?
- В том, как мы отдыхали, в какие игры играли. Но рано или поздно все игры становятся серьезными.
- А серьезные игры серьезнее всего остального. И что же это были за игры?
Прежде чем она успела ответить, на террасе Фонда Кардена вспыхнул свет и залил склон горы. Круглые окна засияли яркими электрическими огнями. Техники и ассистенты замерли на своих местах, как фигуры погребальной глиняной армии. Визажисты нанесли последние штрихи на лица облаченных в меха моделей и присоединились к толпе наблюдателей.
Я инстинктивно задержал дыхание, но съемки продолжались четыре или пять секунд. Огни померкли, и все задвигались, ожидая, когда модели облачатся в новые меха. Вооруженные охранники у фургона проверяли каждый предмет по списку и только потом вешали отливающие шелком меховые одеяния в их проветриваемые стеллажи.
- Телевизионная реклама и норковые шубки в почасовой прокат… - Я услышал вздох Франсес. - Эту красоту предлагает вам новый Лазурный берег. Гарбо и Кроуфорд были бы поражены.
- Чего же вы здесь торчите? - Я уселся на перила балкона, ощущая восковой запах насекомых, запекшихся в осветительных приборах. Франсес постукивала по перилам пальцами, но возвращаться в машину не спешила. - И вообще, зачем вы приехали в "Эдем-Олимпию"?
- Зачем? В те дни меня одолевали страстные… страстные мечты.
- Например? - Я взял ее за руки и удивился - они были как ледышки. - Какие?
- Да обычная глупая дребедень. Интересная работа, несколько близких друзей, теплые отношения с человеком, которому я нужна. Мои приемные родители не сомневаются, что я его еще встречу.
- Мило с их стороны. Вы сирота?
- Моя мать еще жива. Когда умер отец, у нее случился небольшой удар, и она не могла заниматься мной. Мои приемные родители - школьные учителя из Кембриджа. Они принимали во мне такое искреннее участие. После окончания Лондонского экономического училища я работала у Ллойда, а потом вот попалась в лапы этих охотников за головами.
- Вы здесь наверняка прекрасно проводили время.
- Лучше некуда. Тут каждый сам по себе. Эти важные мужчины после ленча отправляются бриться в свои персональные туалетные комнаты. Прошло совсем немного времени, а я чувствовала себя абсолютно несчастной. К нам раз в неделю приезжал совместитель из "Эльфа" - очень красивый бухгалтер, и я позволила ему пользоваться моим туалетом. Мне нравился запах мужской мочи и душок его паха на моем полотенце, после того как он принимал душ. Он был очень сексуален. У нас был замечательный медовый месяц в Аспене, и он научил меня кататься на лыжах. Тогда я и видела его чуть ли не в последний раз.
- В это трудно поверить. - Я массировал ее неспокойную руку, думая обо всех спальнях, которые есть в этом темном доме. - Он вас бросил?
- Нет. Мы переехали в квартиру в Марина-Бе-дез-Анж. Но он каждый вечер работал до девяти. И все время летал в Оман и Дубай. А в один прекрасный день я нашла этот таинственный гардероб, полный мужских рубашек и костюмов. Целые ящики были набиты носками и трусами, которых я что-то прежде не видела. Я помню, у меня возникла мысль: тут наверняка не обошлось без мужчины.
- Это были вещи вашего мужа? И вы развелись?
- Но по-хорошему. Я сохранила за собой квартиру, а он уехал в Париж… - Она уставилась на свои туфли, словно спрашивая себя: куда они приведут ее теперь, потом повернулась и посмотрела в направлении моей поднятой руки. - Пол, что это?
- Не знаю. - Прикрыв глаза от яркого света козырьком ладони, я разглядывал террасу Фонда Кардена. - Какая-то заваруха. Японцы дерутся между собой.
- Резонно. Телереклама - это вопрос жизни и смерти.
- Постойте…
На площадке шла настоящая драка. Группы техников и гримеров жались к балюстраде, наблюдая за озлобленной кулачной схваткой у фургона между операторами и охранниками. Из музея появилась еще одна группа охранников и принялась размахивать дубинками, как воины в сцене сражения из эпической ленты Куросавы.
Софит закачался на своей подставке и, озарив площадку яркой вспышкой, рухнул на землю. Я узнал кожаные куртки, которые видел на Рю-Валентин. Трое из нападавших выгружали из фургона меха, а другие члены банды стояли над поверженными на землю охранниками. Человек в шлеме пригрозил дробовиком перепуганным техникам, сгрудившимся на выложенной плитками площадке среди экспонометров и чемоданчиков с гримом. На ступеньках музея человек, лицо которого показалось мне почти знакомым, снимал происходящее на видеокамеру. Над склоном горы слышались визгливые крики японок, а с балконов вилл, расположенных над прибрежной дорогой, светили огни.
- Франсес… - Я инстинктивно потащил ее с балкона в глубь дома. - Это боулинг-клуб.
- Кто?
- Очередной "ратиссаж". Специальная акция.
- Я ничего не вижу. - Она вцепилась в мою руку. - В библиотеке есть телескоп.
- Забудьте об этом, - попытался я успокоить ее. - Они уже ушли.
Грабители со своими трофеями исчезли; площадка теперь напоминала сцену после террористического акта. Техники сидели на земле, вцепившись друг в друга среди перевернутых осветительных приборов и камер. Многие женщины продолжали визжать, а ошарашенный директор и его команда кричали что-то в свои мобильные телефоны.
С дороги над музеем раздались звуки набирающих обороты двигателей. Вниз по склону пронесся черный, почти невидимый "рейндж-ровер" с выключенными фарами. Он обогнул парковку у отеля "Тур-де-Леквийон" и на хорошей скорости направился к Теулю.
- Бог мой, настоящие коммандос… - Франсес резко отодвинулась от балкона, словно опасаясь, что этот поток насилия может унести с собой и ее. - Пол, кто это был? Вы их узнали?
- Не могу сказать. Возможно…
Под нами промчались еще два "рейндж-ровера", один на хвосте у другого. Их шины перемалывали гравий, словно камнедробилка, вгрызающаяся в усыпанный галечником берег. Фары у них были включены, и они резко свернули направо - на прибрежную дорогу к Сен-Рафаэлю.
В Фонде Кардена съемочная бригада и их ассистенты устремились под крышу. Какой-то ошалевший техник включил звуковую систему, и тьму рассек оглушительный взрыв музыки: мощные осколки звука покатились по склону, как валуны.
Франсес шагнула на кухню и схватила телефон у холодильника. Она сняла трубку и принялась трясти ее, не слыша гудка:
- Я вызову полицию. Ну же, черт побери… vite, vite!
- Франсес, постойте. Мне надо подумать.
- Зачем? Не о чем здесь думать…
- Есть. И о многом.
Я забрал у нее трубку, открыл ящик кухонного стола и сунул туда телефон - рядом со старым туристским путеводителем. Франсес потянулась было внутрь, но я прижал ящик коленкой и защемил ей руку.
- Франсес, успокойтесь. Они уехали.
- Пол?.. - Франсес потерла запястье. - В какие игры вы играете? Вы узнали кого-то из них.
- Может быть, и узнал.
- Кто они такие? Они из "Эдем-Олимпии"?
- Возможно.
- Тогда давайте остановим их. Так или иначе - на этой прибрежной дороге они как в ловушке.
- Не теперь. Время еще не пришло.
- Вы снова впали в транс.
Она стояла против меня, драчливо подняв маленькие кулачки. Случившееся напугало ее, пот пропитал ее белую блузку, и на ней ясно выступили темные розы сосков. Но мои мысли были заняты людьми в кожаных куртках, мчащимися в темноте на своих "рейндж-роверах". От быстроты и агрессивности грабителей, от их грубой действенности у меня почти перехватило дыхание. Заставляя себя дышать, я хватал ртом вечерний воздух, попахивающий поджаренными насекомыми, страхом и японскими духами. Волоски покалывали мне шею, и пот струится между лопаток. Мощный дух поднимался от моего паха, сильный гормональный позыв к насилию. Мой член затвердел, и мошонка словно в кулаке сжала яички. Я вспомнил об эрекции, которая была у меня после первого приземления без инструктора, - так находило выход напряжение после самостоятельного взлета.
- Пол… нам пора ехать.
Франсес стояла рядом со мной, луч от перевернутого софита высвечивал влажный шелк на ее груди. Своими настороженными глазами и полуоткрытым ртом она напоминала переметнувшегося заговорщика, который, потея от страха, выдавал всех подряд. Даже теперь мне удалось завладеть лишь частью ее внимания. Она ждала воя полицейских сирен, ее глаза искали свет фар на прибрежной дороге. Знала ли она о "ратиссаже" заранее? Но мое воображение уже опутало ее, сделало персонажем фантазии о скорости и насилии, которая пульсировала в моей черепной коробке с того часа, когда я последовал за маленькой Наташей на Рю-Валентин.
Она прислонилась ко мне, слушая крики японок.
- Пол, сейчас здесь будет полиция.
- Забудь о них. Мы запрем двери, и они решат, что дом пуст.
- В проезде стоит моя машина. Двигатель еще теплый. Вернемся в Марина-Бе-дез-Анж. Я должна тебе кое-что показать…