- Она отдыхает в одной из спален. Я вам объясню, как ее найти. - Пенроуз снова повернулся к телевизору. - Посмотрите-ка на эти съемки. Ручные камеры все время дергаются, но общее впечатление о происходящем получить можно.
- Последние лечебные классы?
- Ну да. Команды прекрасно работают.
Он нажал кнопку на пульте, и сцены насилия замелькали у меня перед глазами в быстрой прокрутке; все смешалось - несущиеся машины, бегущие ноги, двери, выбиваемые с петель, испуганные сонные арабы, онемевшие женщины на измятых постелях. Звук был выключен, но мне казалось, я слышу крики и удары дубинок. Лучи фар высветили троицу с оливковой кожей в подземном гараже - они лежали на бетонном полу, вокруг их голов растеклись лужицы крови.
- Жестокая штука. - Пенроуз поморщился и, выключив видео, с облегчением взглянул на темный экран. - Руководить лечебными классами становится все труднее. Хватит на сегодня.
- Если вы ради меня, то не выключайте.
- Не думаю, что вам стоит злоупотреблять этим. Это плохо для вашей нравственности.
- Я тронут. Вероятно, это единственный фильм в Каннах, подвергающийся цензурным изъятиям. И тем не менее вы смотрите и в самом деле мерзкие кадры.
- Не забывайте о контексте, Пол. Вы должны помнить об их терапевтическом воздействии. Обычная операция на сердце со стороны может показаться жутким кошмаром. Видеосъемки обманчивы: камера жадна до красного цвета, а потому все превращает в кровавую баню. - Поняв, что его аргументы не очень убедительны, он сказал: - Это ради доброго дела - ради "Эдем-Олимпии" и будущего. Более богатого, разумного, совершенного. И гораздо более творческого. Что такое несколько жертв, если в результате мы создадим еще одного Билла Гейтса или Акио Мориту.
- Жертвам было бы приятно это услышать.
- А знаете, может, и приятно. Мелкие преступники, клошары, шлюхи со СПИДом - они и не ждут к себе другого отношения. Мы делаем для них благое дело - удовлетворяем их подсознательные ожидания.
- Значит, для них это тоже терапия.
- Отлично сказано. Я знал, что вы поймете. Жаль, что это не всем доступно. - Казалось, Пенроуз отвлекся на минуту - не прячась, он вгрызался в свой ноготь. - Все держать под постоянным контролем довольно затруднительно. Я чувствую, что грядут перемены. Слишком многие начинают смотреть на терапию как на спортивное мероприятие. Я пытаюсь им объяснить, что мне совсем ни к чему организовывать тут футбольную лигу. Я хочу, чтобы они больше пользовались воображением, а не ногами и кулаками.
- Цандер с вами согласится. Он считает, что вы возвращаете их в детство.
- Цандер - да. Его представление о преступлении связано с секретным счетом в швейцарском банке. Он никак не может понять, почему мы развиваем это направление, не используя его ради какого-нибудь полезного дела. В некотором смысле он довольно опасен.
- Но в его рассуждениях есть что-то здравое. Любая игра возвращает человека в детство, особенно если вы играете с собственной психопатией. Начинаете с того, что грезите об "юберменш", а в конце концов размазываете свое говно по стенам спальни.
- Вы правы, Пол. - Пенроуз торжественно пожал мою руку, кивая в сторону пустого телевизионного экрана. - Нашим друзьям в кожаных куртках надо работать еще напряженнее и научиться прокладывать дорогу в самые темные глубины своих сердец. Мне самому противно, но я должен жать на собачку, пока нервные струны не запоют от злости…
Он повернулся к окну - ракета фейерверка просвистела в ночном воздухе и взорвалась гирляндой малиновых огней. На его щеках заиграли цветные тени, поблекшие, когда ракета, истратив свой запал, упала на землю. Он, казалось, был заведен больше, чем когда-либо прежде, его раздражала лень администраторов, их недостаточная воля к безумию. Сидя в своем официальном тронном зале, он чувствовал, что готов сдаться на милость победителю - осторожности административного разума. И хотя я ненавидел все, что он сделал, и ненавидел себя за то, что не донес о нем французским властям, я едва ли не жалел его. Человечество, погрязшее в своей посредственности, никогда не поднимется до тех высот безумия, какие нужны Уайльдеру Пенроузу.
- Пол… - Он вспомнил обо мне, о том, что я сижу рядом с ним в смокинге Гринвуда. - Ведь вы искали Джейн?
- Гальдер видел ее. Он сказал, что у нее усталый вид.
- Это был не фильм, а пытка. Швейцарские банкиры не понимают, что нужно людям, - они общаются только с миллиардерами и военными преступниками. Джейн слишком много работает. Ей бы нужно поступить в одну из лечебных групп для женщин.
- Есть и такие?
- Я шучу, Пол… по крайней мере, надеюсь, что шучу. - Он проводил меня до двери - радушный член клуба и его дорогой гость. - Если говорить о женщинах, то система навязываемой психопатии у них уже есть. Она называется "мужчины".
Я остановился у столика-карты с его видением разросшейся "Эдем-Олимпии".
- Жать на собачку… убийства, которые мы видели, - часть этого?
- Убийства?
- На видео, что вы смотрели. Три араба в гараже - они были чертовски похожи на покойников.
- Нет, Пол. - Пенроуз опустил голову, его зрачки избегали моего взгляда. - Уверяю вас, все они живы. Как и всегда, они получили крупное денежное вознаграждение. Смотрите на них как на статистов в кино, получающих деньги за несколько неприятных минут.
- Постараюсь. Значит, убийств не было?
- Нет. С чего вы взяли? Вы там поосторожнее с Цандером. Он несчастный человек, раздираемый чувством обиды. Некоторые его привычки просто отвратительны. Возможно, он единственный природный психопат в "Эдем-Олимпии".
- И именно он - шеф нашей собственной полиции?
- Как ни печально, эти роли издавна совмещаются. Полицейские начальники либо философы, либо сумасшедшие…
Комнаты на четвертом этаже были темны и пусты. Следуя указаниям Пенроуза, я прошел длинным коридором, где в золоченых рамах висели потускневшие от времени зеркала. На входе в западное крыло я заметил распахнутую пару резных дубовых дверей. Прошел сквозь них, включил настольную лампу и обнаружил, что нахожусь в богатой оружейной. Шкафчики с решетками были заполнены дробовиками и спортивным оружием. В одном из шкафчиков стояли шесть армейских автоматических винтовок. Они были связаны цепочкой, пропущенной через предохранители спусковых крючков.
Объявление на стенде перечисляло мероприятия стрелкового клуба "Эдем-Олимпии". Имена членов (все - старшие администраторы бизнес-парка) составляли несколько соперничающих групп, которые, как я решил, действовали независимо от Уайльдера Пенроуза. К стенду были пришпилены фотографии мужчин крепкого телосложения лет пятидесяти - пятидесяти пяти. Фотографии были вырезаны с финансовых страниц местной арабоязычной газеты.
В углу за одной из двойных дверей стоял мусорный бачок из тех, что устанавливают в супермаркетах. Поначалу мне показалось, что он заполнен мишенями в форме различных зверей. Я поднес несколько игрушек к свету и узнал чайную соню, Шляпника, маленькую Алису.
Я положил Алису назад в бачок - ее безжизненные зрачки шевельнулись и закатились. Пожалуй, впервые за все время в "Эдем-Олимпии" мне удалось увидеть, как кто-то спокойно спит.
В задней части западного крыла - вдали от толпы на террасах и фейерверков - официант выкатил в коридор сервировочный столик с бутылками. Я остановился подле него и кинул взгляд на груду бокалов и смятых салфеток. В винном стакане вместе с пробкой от бутылки шампанского лежал шприц-тюбик.
- Мадам Делаж? - спросил я. - Доктор Синклер?
- Они сейчас спят, мсье.
- Хорошо. Как Алиса… - Я сунул ему в руку несколько монет, шагнул мимо него в комнату и закрыл дверь. Пустую гостиную освещала обычная лампа, ее свет согревал груду палантинов, сваленных в кресло.
В воздухе висел грубый мужской запах - смесь пота и генитальных стероидов, безошибочный дух самца во время гона. На камине стояла бутылка "Лафроэга", и я решил, что страстный любовник подкреплял силы перед постельными подвигами. Ножки массивных часов купались в лужицах виски, тут же плавала захватанная программка фестиваля.
Из ванной доносился звук льющейся воды. Я прислушался, держась за дверную ручку, - застать Симону Делаж за стрижкой ногтей на ногах мне совсем не хотелось.
- Джейн?..
Она сидела на кафельном полу между ванной и биде - подбородок уперт в колени, левая рука ловит струю воды из крана. На ней был черный шелковый мужской халат, отпахнутая пола которого тенью лежала на белой плитке. Лицо у нее было спокойно, но на щеке все еще горел след пощечины. В чаше биде стояла кожаная сумочка, служившая Джейн докторским саквояжем в нерабочие часы. Ее ладонь прикрыла шприц, лежащий на фаянсовом бортике.
- Пол? - произнесла она, и губы ее задрожали. Она подняла подбородок, осмотрела мои глаза, потом рот, потом взяла мои руки, словно поэтапно воссоздавая узнаваемый образ мужа. Она, казалось, почти спала, и голос ее звучал невнятно. - Хорошо, что ты пришел. Я не знала…
- Я должен был прийти. Я тебя вычислил.
- Сегодня в Каннах столько вечеринок. Мы смотрели фильм "Эдем-Олимпии".
- Ну и как?
- Гнетущее впечатление. В Каннах все так счастливы, а фильмы делают гнетущие. Ты видел какой-нибудь?
- Один или два. Из внеконкурсной программы.
- Гнетущее впечатление?
- Очень. - Я сел на край ванны и закрутил кран. Показал на дверь. - Она?..
- Симона? Она спит в спальне. - Джейн запахнула халат, и ее детские плечики утонули в его черном шелке. - Ты отлично выглядишь, Пол. Мне нравится этот смокинг.
- С Дэвидова плеча. Вообще-то он мне мал.
Она кивнула и прикоснулась к моему рукаву:
- Он тебе идет. Носи его всегда.
- Это мне Франсес Баринг одолжила. Одному богу известно, зачем она его хранит.
- Чтобы не забыть Дэвида. Ведь он все еще повсюду, правда? - Она посмотрела в зеркало на стене и расправила волосы. - В этом доме слишком много зеркал. Скажи мне, Пол, как из них выбраться.
- Тебе никуда не нужно выбираться. Смотри на вещи не так серьезно. Уайльдер согласился со мной, что ты слишком много работаешь.
- Уайльдер с тобой во всем соглашается. Так он заставляет тебя делать то, что нужно ему. - Впервые с того дня, как мы решили остаться в Эдем-Олимпии, она улыбнулась мне по-настоящему нежно. - Дорогой мой Пол. Ты совершил здесь аварийную посадку и никак не можешь выбраться.
Я прислушался к грохоту рок-музыки - тупое, монотонное биение, как головная боль недельной выдержки. Странный запах ударил мне в ноздри.
- Джейн… А Цандер здесь был?
- Цандер? - Она закрыла глаза. - Почему ты спрашиваешь?
- Я видел его на террасе. Одеколон, которым он пользуется… я его почувствовал, когда вошел сюда.
- Ужасный, правда? Напоминает ему о Бейруте. - Она потрогала красное пятно на щеке. - Это не имеет значения, Пол. Здесь, на высоте Суперканн, ничто не имеет значения.
Я взял ее руку, холодную от воды из-под крана, и увидел, что запястье расцарапано, а между сухожилиями запеклась кровь.
- Это Цандер?
- Я упала. Цандер был сильно пьян. Он считает, что у него серьезные проблемы в "Эдем-Олимпии".
- Они хотят, чтобы он убрался. Он знает, где закопаны трупы, а они видели, как он затачивал лопату. Что он здесь делал?
- Ален организовал одну из своих маленьких игр. Но не сказал мне, что Цандер будет участвовать.
- И что случилось?
- Его затолкали в спальню и заперли дверь.
- А ты где была?
- В постели. - Джейн передернуло, и шелк халата пошел волнами. - Он был слишком уж пьян.
Я сел на пол и прикоснулся к ее разордевшейся щеке.
- Джейн, нам нужно уехать отсюда.
- Сейчас? - Она схватила свою сумочку, словно уцепилась за спасательный круг. - Я не могу, Пол. Я приняла лекарство.
- Опять диаморфин. Ты себя убьешь.
- Я в порядке. - Джейн сжала мою руку - врач, успокаивающий взволнованного родственника. - Я знаю, сколько можно. Вот для чего полезно медицинское образование. Всем врачам в клинике нужно что-нибудь, чтобы расслабляться…
- Давай сегодня соберемся и уедем в Лондон. Утром мы уже можем быть в Лионе. Джейн, мы слишком задержались в "Эдем-Олимпии".
- Я останусь, - говорила она сонным, но твердым голосом. - Я здесь по-настоящему счастлива. А ты - разве нет? Поговори с Уайльдером.
- Я уже говорил. Он внизу, смотрит свою порнуху.
- Счастливчик. А мне приходится возиться с какой-то бельгийской туфтой. Ален и Симона слишком уж целомудренны - в своем роде…
- Ты из-за них деградируешь.
- Я знаю. Поэтому-то я и стала хиппи - хотела узнать, смогу ли сладить с собой. Потом все эти халаты и грязные ноги начали доставать, вот я и пошла во врачи.
- Грязные ноги у тебя остались.
- А ты все же влюбился в меня. Я не мылась неделями. Теперь у меня чистые ноги, но я снова становлюсь грязнулей. Правда, я делаю свое дело, и это не имеет значения. - Устав от разговора, она приткнулась щекой к кафельной стенке. - Уезжай, Пол… Просто возьми и уезжай отсюда. Возвращайся в Лондон.
Глава 33
Прибрежное шоссе
В ночное небо устремились фейерверки - рубиновые и бирюзовые зонтики образовали над Суперканнами огромные купола, балдахины впору для халифского трона. Они бледнели, как наркотический сон, и сливались с чернотой. Мерцание вспышек вдоль Круазетт ознаменовало окончание еще одной премьеры, и, прорезая светом автомобильных фар листву пальм, кавалькада машин тронулась от Дворца фестивалей. Толпы не обращали внимания на самурая с крыши "Нога Хилтон", который направил свой меч в сторону прибрежных ресторанов, где вовсю шли приемы, организованные отдельными студиями.
Я взял бокал с шампанским у курсирующего в толпе официанта и подумал о Джейн, которая спала, притулившись к биде в номере на четвертом этаже. Несмотря на мою коленку, я был в силах отнести жену в такси, потом перегрузить в "ягуар" и, прихватив паспорта, отправиться на север. Но мною опять овладели сомнения, как и в тот раз, когда я отложил свой визит в полицию с доносом на Уайльдера Пенроуза. Отчасти я был в обиде на Джейн за то, что больше ей не нужен. Я знал, что она уйдет от меня на первой станции обслуживания по дороге в Париж, остановит первую попавшуюся машину, идущую в Канны, и даже назад не оглянется. Если я кому и был теперь нужен, так это Пенроузу и его боязливой мечте о социальном безумии - той же авиакатастрофе, из-под обломков которой, как заметила Джейн, мне еще предстояло выбраться, но в большем масштабе.
Группа выкрутила мощность усилителей на максимум, в воздухе вибрировали исполинские волны звука. Социальное расслоение гостей наконец дало слабину. Предприняв крестьянский бунт на новый лад, юристы, чиновники и полицейские начальники поднялись на вторую террасу, и актеры с прокатчиками потерялись в их толпе. Словно готовясь к худшему, банкиры и продюсеры на третьей террасе заняли позицию спиной к вилле Гримальди. "Ансьен-режим" оказался перед лицом революции, которой страшился более всего: восстанием профессиональных каст, работавших по кабальному найму.
На нижней террасе остались Франсес Баринг и Цандер - они танцевали у бассейна. Цандер держал свой смокинг, как плащ матадора, а Франсес словно бы пыталась его боднуть. Потом другая игра - он гонялся за ней вокруг бассейна. За ними с трамплина для прыжков наблюдал Гальдер, его темная фигура почти растворялась на фоне ночи.
Увидев меня, Франсес махнула сумочкой. Она шепнула что-то Цандеру, увернулась от него и пустилась прочь от бассейна. Она обняла меня - от нее так и несло одеколоном Цандера.
- Пол, никогда не танцуй с агентом секретной службы. Возможно, я беременна. Ты не против, если мы поедем?
- Давай. - Я был рад ей, но повернулся к Цандеру, который пытался попасть в рукава своего смокинга. - Только мне нужна одна минута.
- А что такое?
- Мне нужно перекинуться парой слов с Цандером. - Я повел плечами. - Он сейчас станет первым в моей жизни полицейским, которому я дал по морде.
- За что? - Франсес ухватилась за мою руку. - Я пошутила. Ты говоришь, как какой-нибудь викторианский папаша. Да он ко мне даже не прикоснулся.
- Он прикоснулся к Джейн. - Я смотрел, как Цандер приближается к нам, улыбаясь во весь рот своей порочной улыбкой, словно наш совместный вечер должен только начаться. - Франсес, подожди меня здесь. Я быстро.
- Пол! - ее крик на мгновение заглушил музыку. Она тряхнула головой, когда Гальдер поравнялся со своим шефом. - Не хватало мне только смотреть, как вы тут будете махать кулаками.
- Ты права… - Я увидел, как Гальдер предостерегающим жестом поднял свою тонкую руку. С Цандером я бы еще мог разобраться, но Гальдер для меня был слишком резв. - Мы уходим - с Цандером я поговорю в другой раз.
- Как там Джейн? - Франсес вела меня по дорожке к автомобильной парковке. - Что с ней случилось?
- Ничего. Цандер чуть переборщил, ухлестывая за ней.
- Сочувствую. - Франсес протянула билет парковщику, а потом вцепилась в мою руку. - Забудь о Цандере. Он не имеет никакого значения. Никто из нас не имеет значения.
- Именно это мне и сказала Джейн. И я почти поверил…
Мы ехали по дорожке к выходу, следуя за "кадиллаком" саудовского посла. Заставляя себя не думать о Цандере, я отдавал себе отчет в том, что еще раз спасовал перед более сильным противником, каким была "Эдем-Олимпия". Бизнес-парк устанавливал свои правила и эффективно нейтрализовывал наши эмоции. Насилие и агрессивность были позволительны только в рамках лечебного режима, установленного Уайльдером Пенроузом, который дозировал их, как опасное и редкое лекарство. А вот драка у бассейна виллы Гримальди на глазах у собрания судей и полицейских начальников, с участием немного истеричного Гальдера и барахтающегося в воде Цандера, стала бы чем-то из ряда вон, настоящим сюрреалистическим зрелищем, истинным прорывом к свободе. У меня возникло искушение попросить Франсес вернуться.
- Пол… - Она похлопала по моей больной коленке, пробуждая меня от моих грез наяву. - Посмотри-ка…
Она показала на пятачок между ухоженной лужайкой и оранжереей, где мы оставили машину после происшествия в Фонде Кардена. Два новехоньких черных "мерседеса" - словно только-только из автосалона - стояли на цветочных клумбах. За ними виднелась карета скорой помощи: окна задернуты занавесками, сигнальный маячок выключен, водитель и санитар дремлют на переднем сиденье.
Франсес нащупала выключатель дальнего света, стараясь увидеть номер на карете.
- Тулонский… - Ее это вроде бы озадачило. - Я тебе говорила - они взяли напрокат кучу машин. Но зачем гнать карету скорой помощи из Тулона?
- Осторожнее, "кадиллак"… - Я крутанул баранку, чтобы не врезаться в бампер араба. - Скорая помощь здесь на всякий случай. В этих пожилых банкирах нужно поддерживать жизнь - пока пульс есть, денежки текут.
Франсес заглушила двигатель, а потом неумело завела его.
- Сегодня что-то затевается. "Ратиссаж"…
- Пенроуз мне бы сказал. Он хочет, чтобы и я участвовал.