Переодеваясь в ванной, я все еще слышал странноватые интонации сеньоры Моралес. Она изо всех сил старалась возбудить мои подозрения, словно мое двусмысленное и ненормальное положение в "Эдем-Олимпии", моя роль бездельника, ошибающегося у бассейна и сосущего вино по утрам, сделали меня идеальным наперсником, которого она искала с самого дня трагедии. Я сразу же поверил ее словам. Если, как она намекала, доктор Серру провела ночь с Башле, то необъяснимое умопомрачение могло возникнуть на почве страсти. Поскольку Гринвуд и Доминика Серру много времени отдавали детскому приюту в Ла-Боке, они вполне могли стать любовниками. Но может быть, доктора Серру утомил этот серьезный молодой врач, и она нашла, что шеф службы безопасности ей больше по вкусу. А пристрелив своего соперника и бывшую любовницу, Гринвуд пустился во все тяжкие и принялся убивать своих коллег направо и налево, чтобы уничтожить весь мир, который возненавидел.
А что до книги о несчастной английской девочке, то это, видимо, было личное дело какой-нибудь бедняжки из приюта - дочки жестокого рантье-англичанина или оставшейся в живых жертвы автокатастрофы, в которой погибли ее родители.
В то же время меня удивило, что Пенроуз ни о чем таком не сказал Джейн. Правда, внезапное умопомрачение выглядело в глазах будущих инвесторов "Эдем-Олимпии" не так грозно, как трагедия на сексуальной почве.
Довольный тем, что мне почти удалось раскрыть тайну, я вытащил розу из вазочки на столе в прихожей и воткнул себе в петлицу.
Глава 6
Незваный русский
Разбрызгиватели смолкли. Над жилым анклавом повис звук тумана, поднимающегося от густой листвы, словно какой-то обратный дождь возвращался на небеса; само время устремлялось назад к тому майскому утру. Шагая от дома к машине, я думал о Дэвиде Гринвуде. После разговора с сеньорой Моралес я впервые отчетливо ощутил его присутствие. Все прошедшие со дня нашего приезда недели, пока я лежал у бассейна или бродил по пустому теннисному корту, этот молодой английский врач оставался лишь смутной фигурой, которая вместе с ее жертвами принадлежала ранней истории "Эдем-Олимпии".
Теперь Гринвуд вернулся и подошел ко мне вплотную. Я спал в его постели, мылся в его ванне, пил вино на кухне, где он готовил себе завтраки. Нет, мой мучительный интерес к этим убийствам объяснялся не только праздным любопытством. Я снова подумал о его дружбе с Джейн. Неужели мы приехали в "Эдем-Олимпию" потому, что она все еще любила этого тронувшегося умом молодого доктора и хотела выяснить, что же с ним произошло?
Я прошел мимо гаража, думая, что у меня так ни разу и не возникло желания поднять дверь. Перестроили его или нет, но в этом жутком месте четыре человека встретили свой смертный час. Когда моя коленка заживет еще немного, я воспользуюсь пультом дистанционного управления от этой двери, а пока пусть он еще полежит в миске на кухонном столе.
Меня ждал прокаленный солнцем "ягуар"; его сдвоенный карбюратор был готов показать лучшее или худшее, на что способен. Заводить этого чистопородного строптивца означало балансировать на грани надежды и отчаяния. А всего в тридцати футах поодаль - абсолютная противоположность моему скакуну: "мерседес" Делажей, черный и бесстрастный, как штутгартская ночь; каждая его микросхема, каждый гидравлический бустер готовы выполнять малейшие капризы хозяина.
У машины с "дипломатом" в руке стояла Симона Делаж, одетая в черный деловой костюм и белую шелковую блузу. Она смотрела на побитое крыло "мерседеса", как чиновник ведомства по чрезвычайным ситуациям - на последствия небольшого землетрясения. От бокового удара металл покорежился, а хромированный молдинг от фары до пассажирской двери отвалился.
Эта сдержанная женщина вдруг показалась мне такой ранимой и неуверенной в себе. Ее наманикюренные пальцы потянулись к ручке двери, потом отдернулись, будто Симона страшилась этого сбоя в привычном мире комфорта. Машина была таким же необходимым атрибутом ее жизни, как и сумка змеиной кожи, а приехать на деловую встречу в битом "мерседесе" для нее было так же невозможно, как появиться перед коллегами со спущенной петлей на колготках.
- Мадам Делаж? Могу я вам помочь?
Она повернулась, с трудом узнала меня. Обычно мы видели друг друга в полуобнаженном виде - она на своем балконе, а я перед бассейном. Одетые, мы стали актерами, которые вышли на сцену, не зная ролей. По какой-то причине мой спортивный твидовый пиджак и кожаные сандалеты, казалось, окончательно выбили ее из колеи.
- Мистер Синклер? Машина, с ней… непорядок.
- Досадно. Когда же это случилось?
- Вчера вечером. Алан возвращался из Канн. Какой-то таксист, магрибец… внезапно вильнул. Они ведь курят гашиш.
- На работе? Надеюсь, что нет. Я здесь почти не видел битых машин. - Я махнул рукой в сторону пустой аллеи. - Фрэнклины напротив. Ваш сосед доктор Шмидт. Вы что, думаете, им тоже грозит опасность?
- Нет. С какой стати? - Чувствуя себя неловко в моем присутствии, она принялась рыться в сумочке в поисках мобильника. - Мне нужно вызвать такси.
- Вы вполне можете ехать на вашей машине. - Стараясь ее успокоить, я вытащил телефон из ее оказавшейся на удивление мягкой руки. - Повреждение ерундовое. Как только вы сядете за руль, вы о нем и думать забудете.
- Не забуду, мистер Синклер. Я очень чувствительна к таким вещам. У меня встреча через пятнадцать минут в здании "Мерка".
- Будете ждать такси - опоздаете. Я как раз еду в Канны. Давайте подвезу.
Мадам Делаж смерила меня взглядом так, словно я предлагал ей услуги в качестве семейного дворецкого. Ее выводили из равновесия мои торчащие из сандалий большие пальцы, совершавшие фаллические движения среди неубранных листьев на дорожке. Она немного пришла в себя, когда оказалась в салоне "ягуара", обитом темной, под орех, кожей. На переднем сиденье было тесновато, и после неудачной попытки спрятать свои высоко торчащие колени она смело мне улыбнулась.
- Настоящее приключение, - сказала она. - Просто Магритт какой-то…
- Ему бы эта машина понравилась.
- Не сомневаюсь. Это настоящий самолет. Слава богу, что она еще едет.
Карбюратор меня не подвел. Я свернул в центральный проезд, одним усилием воли укротив коробку передач.
- Ваш муж так любезен - он подвозит Джейн до клиники.
- Ерунда, не стоит благодарности. Ваша супруга нам очень нравится.
- Приятно слышать. Она собирается купить маленький мотоцикл.
- Джейн? - Мадам Делаж улыбнулась. - Она такая обаятельная. Нам нравится ее слушать. У нее такие детские идеи. Присматривайте за нею, мистер Синклер.
- Я пытаюсь. Пока она здесь просто счастлива. Чтобы не сказать чересчур - вся в работе.
- Работа - это хорошо. Но и удовольствия тоже нужны. Это важно, особенно в "Эдем-Олимпии". - Несмотря на привычный безукоризненный ледяной панцирь, в голосе Симоны Делаж, когда она говорила о Джейн, возникали чуть ли не материнские нотки. Ее взгляд уже был устремлен на здание "Мерк", но думала она, несомненно, о Джейн. - Заставьте ее отдыхать. Работа в "Эдем-Олимпии" - это восьмой смертный грех. Ей необходимо найти какие-нибудь развлечения.
- Плавание? Гимнастический зал?
Мадам Делаж сдержанно передернула плечами, словно я упомянул известные, но не называемые функции организма.
- Нет, это не для Джейн. Чтобы ей потеть и напрягаться? Да у нее тело станет как…
- Как у культуристки? Это так важно?
- Для Джейн? Конечно. Она должна найти что-нибудь в ее стиле. В "Эдем-Олимпии" есть все.
Я остановился под стеклянным козырьком у здания "Мерк" - одетой в листовой алюминий базилики, где размещались эта фармацевтическая компания, архитектурное бюро и несколько банков. Пока я обходил машину, Симона Делаж сидела не двигаясь, будто открытие дверей "ягуара" - сложное искусство, владельцами "мерседесов" утраченное.
Прежде чем щелкнуть замком, я положил руки на открытое окно:
- Симона, я хотел у вас спросить… ведь вы знали Дэвида Гринвуда?
- Немного. Доктор Пенроуз сказал, что вы были друзьями.
- Я сталкивался с ним несколько раз. Все говорят, что он жил для других. Трудно представить его убийцей.
- Жуткое дело. - Она оценивала меня таким же холодным взглядом, каким смотрела на Приморские Альпы, но я чувствовал, что мой интерес к Гринвуду она приветствует. - Он слишком много работал. Это урок для всех нас…
- Вы не заметили… перед этой трагедией, может, он вел себя как-то странно? Может, был взвинчен или?..
- Нас в тот момент здесь не было, мистер Синклер. Уезжали на неделю в Лозанну. Когда мы вернулись, все уже было позади. - Она прикоснулась к моей руке, делая сознательное усилие продемонстрировать сочувствие. - Я вижу, вы много думаете о Дэвиде.
- Верно. Живя в его доме, трудно забыть о случившемся. Я каждый день в буквальном смысле хожу по его следам.
- Может быть, так и нужно. Кто знает, куда они вас выведут? - Из машины она вышла уже деловой женщиной с головы до пят, и я позавидовал ее умению владеть собой. Повернувшись спиной к зданию, она с неожиданной теплотой пожала мне руку. - Только не покупайте ружья, мистер Синклер. Если что, вы мне об этом сообщите, хорошо?
Слова Симоны Делаж все еще звучали в моих ушах, когда я с лондонскими газетами вернулся из Канн. Я отклонился от своего обычного маршрута по бизнес-парку и проехал мимо здания "Мерка" - вдруг встреча у нее закончилась и она ждет, кто бы подбросил ее домой. Хоть и окольным путем, но все же она подогрела мой интерес к истории Дэвида Гринвуда. Может быть, она была ближе к Дэвиду, чем считал я или ее муж, и ждала какого-нибудь благожелательного человека со стороны, который выяснил бы истину.
Я припарковал "ягуар" перед гаражом и направился в пустой дом, где непроизвольно остановился в холле, ловя звуки шагов молодого англичанина. Уборщицы-итальянки уже ушли, а сеньора Моралес переместилась в какой-нибудь другой дом.
Надев плавки, я услышал, как у веранды под окнами спальни скрипнул стул. Решив, что это Джейн вырвалась на несколько минут из клиники, я стал спускаться по лестнице. Через окно-иллюминатор на лестничной площадке я увидел человека в кожаном пиджаке - он двигался по лужайке к бассейну. Когда я добрался до веранды, он возился у дверей насосной. Я решил, что это механик - пришел проверить систему дезинфекции, - и направился к нему, приветственно подняв трость.
Заметив меня через плечо, он толчком прикрыл деревянную дверь и повернулся ко мне. Это был человек лет под сорок с худым славянским лицом, высокими висками, залысинами и бледной кожей, на которую даже солнце Ривьеры не оказало благотворного влияния. Его шелковая рубашка под кожаным пиджаком промокла от пота.
- Бонжур… Вы неплохо проводите время. - Он говорил с сильным русским акцентом, настороженно поглядывая на мою трость. - Доктор?..
- Нет. Вам нужна моя жена.
- Наташа?
- Доктор Джейн Синклер. Она работает в клинике.
- Алексей… Очень рад.
Он смотрел куда-то поверх моего плеча, но я при этом оставался в поле его зрения - прием, которым владеют военные полицейские. Он улыбнулся, обнажив целый частокол зубных коронок, которые, казалось, готовы вот-вот выпрыгнуть у него изо рта.
У него была землистого цвета кожа, на которой годы плохого питания оставили неизгладимый след, но он носил золотые запонки и туфли ручной работы. Я решил, что передо мной русский эмигрант, из тех мелких воришек и бывших секретных агентов, которые воевали теперь с местными, французскими гангстерами.
Он протянул руку словно для того, чтобы пожать мою:
- Доктор Гринвуд?
- Его здесь нет. Вы разве не знаете?
- Ничего не знаю. - Он внимательно разглядывал меня. - Доктор Гринвуд жить здесь? Алексей…
- Алексей? Слушайте, кто вы такой? Убирайтесь-ка отсюда.
- Нет… - Он обошел меня, показывая пальцем на мои шрамы, уверенный, что с такими ногами я ему не противник. Царапины на рукавах его кожаного пиджака наводили на мысль о том, что в "Эдем-Олимпию" он попал не через главные ворота.
- Ну ладно… - Я шагнул к веранде, где стоял телефонный аппарат. Русский отступил в сторону, а потом нырнул вперед и сбоку ударил меня кулаком в голову. На его спокойном лице не было ни кровинки, а губы сомкнулись, спрятав дорогую челюсть. В ухе у меня зазвенело, но я устоял на ногах и схватил его за лацканы пиджака. Три месяца я провел в кресле-каталке, а потому руки и плечи у меня накачались - дай бог всякому. Колени мои подогнулись, но, падая на траву, я потащил его за собой и успел дважды ударить по зубам.
Он освободился, вскочил на ноги и хотел было ударить меня в лицо. Но я ухватил его за правую ногу, вывернул ее, и он снова рухнул на землю.
Я принялся колотить его по коленям, но он, чертыхнувшись, вырвался и захромал к дороге.
Я лежал на земле, тяжело дыша и дожидаясь, когда у меня прояснится в голове. Пошарив в траве в поисках трости, я нащупал туфлю из телячьей кожи, принадлежащую русскому. Под стелькой там была выцветшая детская фотография паспортного размера.
- Мериться силами с незваными гостями - занятие опасное, мистер Синклер. - Гальдер разглядывал примятую траву на лужайке - последствия схватки. - Нужно было вызвать нас.
- У меня не было времени. - Я сидел в плетеном кресле, попивая бренди, которое Гальдер принес с кухни. - Он понял, что я его подозреваю, и у него сдали нервы.
- Лучше бы вы вообще ничего ему не говорили. - В таких строгих тонах дорожный полицейский распекает рассеянную женщину-водителя.
Гальдер обследовал кожаную туфлю, пощелкал ногтем по этикетке дорогого магазина на Рю-д'Антиб. Из рации его "рейндж-ровера", припаркованного рядом с "ягуаром", слышались трескучие голоса. Неподалеку стояли две машины службы безопасности, а водители с решительным видом - грудь колесом, форменная фуражка надвинута на самый лоб, рука лежит на пристегнутой к ремню кобуре - обследовали окрестности.
Но Гальдер, казалось, никуда не спешил. При всем его очевидном уме, в том, как он играл роль чернокожего охранника, была натужная старательность, которая, кажется, самому ему нравилась. Он включил свой мобильный телефон и с видом астронома, до которого донесся бессмысленный всплеск сигналов из дальнего космоса, скептически выслушал сообщение.
- Его еще не поймали? - Я обильно смочил полотенце минеральной водой и, приложив его к голове, почувствовал шипящие пузырьки у себя на волосах. Удивительно, но со дня нашего приезда в "Эдем-Олимпию" я еще не испытывал такого беспокойства. - Он назвался Алексеем. Наверно, найти его будет не так трудно. Тип, разгуливающий в одной туфле.
Гальдер кивком одобрил мои дедуктивные способности.
- Возможно, он снял и вторую.
- А если и так. Тип, разгуливающий в носках? И потом, это дорогая туфля - посмотрите, какие стежки. А что насчет ваших камер наблюдения?
- В "Эдем-Олимпии" четыре сотни камер. Просмотреть все записи в поисках человека в одной туфле или даже человека в носках - это сколько ж нужно просидеть перед экраном.
- Значит, вся эта система ничего не стоит.
- Возможно, мистер Синклер. Камеры установлены, чтобы отпугивать преступников, а не задерживать их. Вы видели этого Алексея раньше?
- Никогда. Он похож на карманника - заметить его трудно, а забыть невозможно.
- Может быть, в Каннах? Он, вероятно, выследил вас там.
- Зачем ему это надо?
- Из-за вашего "ягуара". Некоторые люди зарабатывают себе на жизнь, воруя антикварные машины.
- Никакая она не антикварная. Она ваш "рейндж-ровер" и при встречном ветре сделает. И потом, он пришел совсем не как угонщик. Мы в Англии привыкли к другим угонщикам.
- Здесь не Англия. На Лазурном берегу полно гангстеров. - Он сочувственно протянул руку, вытащил из моих волос несколько влажных травинок и своими тонкими пальцами ощупал стебли. - Как вы себя чувствуете, мистер Синклер? Может, вызвать вам скорую?
- Я в порядке. И не волнуйте понапрасну доктора Джейн. Я думал, этот тип куда сильнее. А он так - мелкий воришка, а может, бывший полицейский информатор или был на побегушках у букмекера.
- Да, тут у вас была неплохая драчка. Придется мне брать вас с собой на патрулирование. Вам ведь все равно нечего делать, пока выздоравливаете после вашей аварии.
- За меня можете не беспокоиться. Я сражался и с самыми крутыми дамочками из физиотерапии. - Я показал на выцветшую крохотную фотографию на столе. - Эта девочка - ей лет двенадцать. Вам это чем-нибудь поможет? Он и имя называл - Наташа.
- Вероятно, его дочка в Москве. Забудьте вы о нем, мистер Синклер. Мы его найдем.
- А кто он такой, по-вашему?
Гальдер провел пальцами по носу, разглаживая свои тонкие черты, собравшиеся складками от общения со мной.
- Да кто угодно. Он может даже оказаться жителем "Эдем-Олимпии". Вы тут много бродите. У людей это вызывает любопытство.
- Брожу? Где?
- По "Эдем-Олимпии". Мы уж подумали - может быть, вам скучно? Или вы ищете компанию.
- Брожу?.. - Я махнул рукой в сторону леска. - Я прогуливаюсь. Зачем все это, если туда никто не ходит?
- Это больше для красоты. Как и многое в "Эдем-Олимпии".
Гальдер стоял спиной ко мне, разглядывая окна наверху лестницы, и мне было видно его отражение в стеклянных дверях веранды. Он улыбался сам себе, и такое его плутовство даже вызывало симпатию. Дивный и параноидальный новый мир камер наблюдения и бронированных "рейндж-роверов", вероятно, скрывал вполне старомодную систему субординации и расовых предрассудков. Кроме Гальдера, все работники службы безопасности были белыми, а многие, наверно, состояли в Национальном Фронте, особенно популярном среди обосновавшихся на юге Франции белых выходцев из Алжира. И тем не менее коллеги-охранники всегда относились к Гальдеру уважительно. Я видел, как они открывали ему дверь "рейндж-ровера", а он этот жест уважения воспринимал как должное.
Мне было любопытно узнать подоплеку его появления здесь, и я спросил:
- А как вы оказались в "Эдем-Олимпии"?
- Жалованье. Здесь платят больше, чем в аэропорту или Дворце фестивалей.
- Причина основательная. Но…
- Неподходящий тип? Синяки под глазами? Странный загар? - Взгляд у Гальдера был почти невинный. - Или потому, что я читаю Скотта Фитцджеральда?
- Гальдер, я ничего такого не говорил. - Я ждал его ответа, глядя, как он мнет в руках ботинок сбежавшего русского, словно сворачивает шею какому-то мелкому животному. Когда он кивнул, подтверждая таким образом, что просто подначивал меня, я повернул свое саднящее ухо, прислушиваясь к голосам в его рации. - Я хотел сказать, что здесь такая тишь да гладь. Люди вашего склада предпочитают что-нибудь повеселее. Кроме этого случая с Алексеем, в "Эдем-Олимпии", кажется, и преступлений-то никаких нет.