Наталья по-английски отвечала на вопросы репортера, в конце даже, наверное, пошутила, потому что оба засмеялись, потом обратилась к администратору-австралийцу. Юлька нетерпеливо переминалась у двери, она хотела еще поговорить с Тамми.
Когда все вышли, Наталья Сергеевна подошла к Юльке.
- А ты куда собралась, лебедь ты моя? - уже другим, знакомым, без тени улыбки голосом спросила она. - Ты что думала - на экскурсию приехала? Австралия - для корды. А у тебя премьера двадцать пятого. Работаем!
И Юлька вдруг с ужасом поняла, что не видать ей ни Австралии, ни солнца, ни чудес - ничего, кроме этого зала, так похожего на московский. Она медленно, обреченно сняла халат и вышла на середину пустого, гулкого зала.
- Ах, какая злая! - удовлетворенно сказала Наталья. - Это хорошо. Очень хорошо. Вот если я разозлюсь - это будет плохо. Начали!..
Белый "мерседес" мчался по вечерним улицам Сиднея. Наталья Сергеевна курила на переднем сиденье, рядом с водителем. Юлька одна сидела сзади, безвольно покачиваясь всем телом на поворотах, смотрела на мелькающие за окном огни реклам.
Еще из коридора она услышала многоголосый смех в своем номере. На кроватях раскиданы были обновки - пестрые футболки. трусы-"недельки", купальники, кепки с длинным козырьком. Ильинская, держа в руке механический массажер весьма недвусмысленной формы, гонялась за Олькой Сергиенко. Догнала, повалила на кровать, задирая юбку. Та, визжа, отбивалась. Девчонки, набившиеся в номер, хохотали.
Юлька остановилась у двери, с каменным лицом наблюдая за общим весельем, чувствуя, как поднимается в груди глухая злоба на девок. Уж они-то своего не упустили - болтались по городу в свое удовольствие, пока она пахала в зале как проклятая. Теперь Юлька поняла, почему девчонки, попав в Большой, не рвались в солистки. Корда незаменима, корда всегда нарасхват. Солисты дерутся за роли, а корда катается по свету, почти не заезжая в Союз. Отстояла "Лебединое" или "Жизель" и - гуляй, рыскай по распродажам, валяйся на пляже.
- Юльке покажи. Лен! - заметила наконец ее Ийка.
- Ей нельзя. Она еще живого не видела, - ухмыляясь, ответила Илья.
- Выметайтесь все отсюда, - негромко сказала Юлька.
Смех затих, девчонки удивленно уставились на нее.
- Пошли вон отсюда все, я сказала! - крикнула Юлька. - Шмотье свое забирайте!
- Ты чего, Юль? - неуверенно улыбаясь, спросила Сергиенко.
- И чтоб я бардака больше в моем номере не видела!
Юлька уверена была, что кто-нибудь из девчонок ответит, ну хоть Илья фыркнет, что, мол, не больно-то и хотелось, но присмиревшие девчонки, послушно разобрав свои покупки, тихо одна за другой вышли.
- Юль, что-нибудь случилось? - растерянно спросила Ийка.
- Нечего сюда корду таскать, - Юлька наконец прошла в номер, швырнула сумку на кровать. - Сама к ним ходи, если жить без них не можешь…
Обиженная Ийка скоро легла спать. Юлька постирала хитон и лосины, разделась, погасила свет и забралась с ногами на подоконник, как в Москве, в интернате. Курила, глядя вниз, на белый теплоход, плывущий под мостом, на публику, расходящуюся с вечернего спектакля в Опера-Хаус, на гирлянды в темной зелени Ботанического сада.
Прошлась босиком по мягкому пружинящему ковру. Включила телевизор, одну программу, другую, третью… Бесцельно открыла холодильник. Там стояли маленькие разнокалиберные бутылочки. Юлька зажала сигарету в губах, присела и стала разглядывать яркие этикетки, пытаясь прочитать названия…
Когда Ийка проснулась среди ночи, телевизор гремел на полную громкость, а Юлька сидела по-турецки перед открытым баром, держа в одной руке сигарету, в другой очередную бутылочку. Пустые она аккуратно, рядком, выстраивала на полу.
- Юль… - приподнялась Ийка. - Юль, ты что делаешь?!
- Х-хочешь?.. - с трудом выговорила Юлька, широким жестом указывая на бар. - Здесь еще много… "Камус"… А х-хочешь… "Кем… белл"?.. А шампанское я все выпила - нету…
- Ты знаешь, сколько это стоит?! Там же на бумажке написано!
- А-а!.. - Юлька махнула рукой и отпила еще глоток. - Пускай Наталья разбирается… А я по-английски не умею… Я неграмотная…
* * *
Утром Юльку мутило и качало, от нее разило на весь автобус. Девчонки шушукались, ухмылялись и злорадно ждали, как влетит ей от Натальи в классе. А Юлька нагло дохнула той перегаром прямо в лицо, отчетливо понимая, что ничего Наталья ей не сделает, даже пальцем не тронет. И действительно, педагогиня только досадливо поморщилась и отошла, а после урока сказала:
- Потерпи. Перед выпускным отдохнешь.
И снова потянулись дни тяжелой работы, неотличимые один от другого: класс, репетиция вдвоем с Натальей, общая репетиция, спектакль или концерт. Все свободное время Юлька спала у себя в номере, лишь изредка выходя в ближайшие магазины посмотреть какие-нибудь тряпки для себя и подарки для сестер.
В воскресенье Наталья Сергеевна отпустила ее на пляж вместе со всеми.
Автобус долго выбирался из забитого машинами центра города, потом вырвался на широкую набережную и покатил вдоль океана, то взбираясь по серпантину на заросшие соснами хребты, то спускаясь к самому берегу Ребята и девчонки уже успели, видимо, подружиться с толстяком Волли, пели песни, и Волли, нещадно коверкая русские слова, подпевал. По пути остановились у магазинчика, и Волли загрузил в автобус ящик кока-колы.
Мэнли, курортный пригород Сиднея, уютно расположился между двух зеленых хребтов, закрывающих его от ветра. Вычурные разноцветные особняки теснились вдоль широкой округлой бухты. Ребята и девчонки, на ходу скидывая одежду, бросились к воде. Юлька тоже окунулась в прохладную соленую воду Тихого океана, побродила по ровному красноватому песку в кружевах пены и спряталась в тень - среди загорелых девчонок она одна была белая, синюшная, как мороженый цыпленок.
Девчонки и ребята играли в футбол на берегу большим надувным мячом, азартно, весело, с визгом и воплями. Девчонки бегали в одних плавках - уже переняли здешние пляжные манеры, не стеснялись ни прохожих на набережной, ни своих ребят.
- Ольга! - крикнула Юлька. Она сама не знала, зачем ей нужна Сергиенко, просто хотелось хоть как-то нарушить это щенячье беспечное веселье.
Ольга подбежала, остановилась перед ней, тяжело дыша, вытирая потный лоб.
- Воды принеси, - велела Юлька. Пить она не хотела, интересно было - принесет или нет. Но Сергиенко без звука помчалась к автобусу, принесла запотевшую холодную банку кока-колы и вернулась в игру.
- Хай! - окликнула Юльку высокая австралийка в цветастых шортах и свободной майке, спускаясь с набережной на пляж.
- Тамми? Привет! - обрадовалась Юлька. - Ты откуда здесь?
- Еду в Мэнли, вижу ваш автобус, пошла смотреть вас… Хай! - помахала Тамми девчонкам. - Я работаю там, недалеко.
- Ты уже работаешь?
- Конечно. Надо платить за учебу. Если бы я училась бизнесу, как хотел отец, он платит, я хочу балет - я плачу.
- А где работаешь? В театре?
- Нет, - засмеялась Тамми. - Хочешь посмотреть мою работу? Поехали, это реально недалеко.
- Я с нашими, - неуверенно сказала Юлька.
- А, ерунда. Я тебя верну в отель. Поехали!
Синий двухместный "форд" Тамми стоял на набережной. Юлька уселась в глубокое кожаное кресло - сиденьем его даже назвать было неловко. Тамми включила передачу и с места набрала скорость, уверенно вклинившись в поток машин. В салоне было прохладно, тихо журчал кондиционер. Тамми не глядя вытащила из сумки кассету, вставила в магнитофон.
- Это твоя машина? - спросила Юлька.
- Да, мой отец подарил, чтобы везде не опоздать. У тебя пока нет машины?
Юлька усмехнулась и покачала головой.
- Тамми, я хотела спросить: откуда ты знаешь русский?
- О, моя первая педагог была русская. Баронесса Орлова. Она танцевала в России, в Большом. Очень старая. Я тоже хотела в Большой, даже пошла учить русский на специальный курс… Но потом я стала более умной. Я поняла, что это была мечта, которую нельзя… догнать, дойти… Большой - это слишком высоко, - показала она рукой. - Я знаю, тебя уже пригласили после колледжа в Большой?
Юлька кивнула.
- Сколько ты будешь получать там в первое время?
- Сто долларов.
- О-о, - Тамми удовлетворенно покачала головой. - В день?
- В месяц.
Тамми удивленно глянула на нее - не шутит ли.
- Но как ты будешь жить?
- Как все живут, - пожала плечами Юлька. - А ты сколько в Опера-Хаус?
- Первый год немного. Пятьдесят тысяч долларов в год. - Тамми развернулась и остановила машину около невзрачного серого здания. - Приехали. - Она выключила мотор и задумчиво сказала: - Ты знаешь, я согласилась бы танцевать в Большом даже бесплатно. даже если быть совсем бедной и совсем голодной. Но потом я вернулась бы сюда как балерина из Большого и получила бы сто тысяч в год…
В сером здании был, наверное, дешевый спортзал со станком на одной стене и небольшим зеркалом на другой. Полтора десятка девчонок-дошколят в купальниках и балетках, увидев Тамми, выстроились у станка.
- Вот здесь я работаю, - сказала Тамми. Она громко заговорила что-то по-английски, указывая на Юльку - та разобрала только волшебное слово "Большой". Малыши разом, разинув рты, уставились на нее восторженными глазами.
- Я сказала, что сегодня у них праздник, - хитро улыбаясь, пояснила Тамми. - Сегодня у них будет вести урок балерина из Большого. Начинай.
- Как? - растерялась Юлька. - Я же не умею.
- Как в России. Как в Австралии. Как во всем мире.
Юлька вышла вперед.
- Плие, - она показала первое движение. И поймала себя на том, что каждым жестом, даже голосом копирует Наталью Сергеевну.
* * *
В последний день гастролей организаторы устроили прием а-ля фуршет. После первых тостов Наталья куда-то исчезла, и девчонки не таясь курили и пили шампанское. Юлька жутко устала после спектакля, но в зале не было ни одного стула, и она стояла со своим бокалом, привалившись к колонне в дальнем углу.
Вскоре к ней подошел австралиец-администратор и передал, что ее ждет Наталья Сергеевна для разговора. Он провел Юльку по лабиринту коридоров и открыл дверь кабинета, где за низким столиком сидели трое фирмачей и Наталья. Все смотрели на Юльку, неуверенно остановившуюся на пороге.
- Садись, - кивнула Наталья Сергеевна.
Юлька села напротив нее, утонув в мягком кожаном кресле.
- Господин Макферсон - руководитель балетного театра в Мельбурне, - Наталья неторопливо стряхнула пепел с сигареты. - Он предлагает тебе работу в своем театре. Контракт на три года. Зарплата - тысяча долларов в неделю, то есть пятьдесят тысяч в год… Что там еще?.. Квартира и машина оплачиваются театром, - она, непонятно улыбаясь, внимательно смотрела на Юльку. - Господин Макферсон спрашивает, согласна ли ты на этих условиях работать в его театре?
Юлька сидела, плотно сжав колени, глядя в пол перед собой. Осторожно глянула на педагогиню.
Фирмачи, вежливо улыбаясь, ждали.
- Не знаю… Я не думала…
- Ну, ты хотела бы танцевать в Австралии?
- Конечно… Но ведь у меня стажировка в Большом.
- Значит, - медленно сказала Наталья Сергеевна, - я перевожу, что ты благодаришь за лестное предложение, что ты была бы счастлива и так далее, но имеет смысл вернуться к этому разговору через год. Ты именно это хотела сказать?
- Да, - кивнула Юлька.
Наталья Сергеевна обратилась к фирмачам по-английски.
- О, Бол-шой! - те понимающе закивали, улыбаясь, разводя руками.
Все встали. Фирмачи пожали Юльке руку.
- Господин Макферсон говорит, - переводила Наталья Сергеевна, - что его представитель прилетит в Москву следующей весной и просит в течение этого года не подписывать другие контракты без согласования с ним.
- Да, хорошо.
- Кроме того, он хотел бы, чтобы этот разговор остался между нами.
- Конечно.
Юлька и Наталья Сергеевна вернулись в зал.
- Что там, Юль? - шепотом спросила Ийка.
- Да так, ерунда… - не глядя ответила Юлька, с трудом сдерживая победную улыбку.
На прощанье девчонкам подарили по большому игрушечному медвежонку коале. Юлька получила своего и снова встала рядом с Натальей Сергеевной.
- Ну, как настроение? - спросила та.
Юлька засмеялась, пожала плечами.
- Еще бы, - усмехнулась Наталья Сергеевна. - Я, честно говоря, боялась, что ты, как услышишь про Австралию, забудешь и про Большой и про все на свете.
- Я просто подумала, что если они хотят меня пригласить, то пригласят и через год, - Юлька потерлась щекой о мягкую мордочку коалы. - А покупать девочку из училища и балерину из Большого - это разные вещи.
Наталья, поднесшая было зажигалку к сигарете, изумленно глянула на Юльку. Медленно покачала головой:
- А ты молодец, девочка…
В отель Наталья Сергеевна поехала со всеми вместе на автобусе. Юлька сидела рядом, держа на коленях медвежонка и рассыпающийся букет бархатных гвоздик.
Наталья долго молча смотрела в окно, на мозаику ночных огней.
- Я договорилась на фирме, - не оборачиваясь, негромко сказала она. - Тебе поменяли билет. Полетишь через Японию. Оттуда рейс на Хабаровск. Двадцатого вернешься в Москву. Поняла?
- Спасибо… - Такого подарка Юлька не ожидала.
- Давно дома не была? - по-прежнему глядя в окно, спросила Наталья Сергеевна.
- Восемь лет.
Педагогиня помолчала.
- Я, когда начинала в театре, три года мать не видела. Полтора часа на самолете. Некогда было… Если хочешь чего-то добиться, приходится переступать через людей… Сначала через себя. Потом через самых родных и близких… Сначала тяжело. Потом ожесточаешься.
- Я так не хочу, - тихо сказала Юлька.
Наталья Сергеевна жестко усмехнулась.
- Однако танцуешь вместо лучшей подруги - и ничего, уже не болит, верно?.. И у Титовой ни разу в больнице не была? Времени нет, правда?
Юлька опустила голову.
- А если честно, то и домой не очень хочется, - добавила Наталья.
- Очень… - шепотом сказала Юлька.
Педагогиня посмотрела на нее, снова усмехнулась и бросила ей на колени журнал:
- На, дома покажешь, - и отвернулась.
С яркой глянцевой обложки ослепительно улыбалась Юлька.
* * *
Кроме Юльки, в "кукурузнике" из Хабаровска летело человек шесть: солидный дядька в шляпе баюкал на коленях пухлый портфель - наверное, начальство из краевого управления; работяги с рудника, не дожидаясь взлета, начали резаться в карты; бабка гордо обнимала свой бесценный рюкзак, набитый буханками хлеба и сгущенкой. На входной двери красовалась строгая надпись: "Открывать дверь во время полета категорически запрещается!"
Дверца кабины была распахнута и привязана проволокой. Второй пилот, парень чуть старше Юльки, поглядывал на нее, явно нездешнюю - в белой куртке, свитере с австралийским звездным флагом, бордовых джинсах и новеньких кроссовках. Поймав ее взгляд, он подмигнул и похлопал ладонью по штурвалу: хочешь порулить?
Юлька засмеялась и кивнула, приняв за шутку, но парень затащил ее в кабину и усадил в кресло вместо себя. Первый пилот, пожилой мужик, улыбнулся, указал на правый штурвал:
- Держи! - крикнул он сквозь грохот мотора.
- Я не умею!
- Научим!
Юлька взялась за ребристые рукояти штурвала.
- Москвичка? - крикнул парень. - Я москвичей за километр узнаю! Гимнастка?
- Балерина!
- Ну-у! Не из Большого, случаем?
Юлька утвердительно кивнула. Парень присвистнул.
- Когда обратно?
- Двадцатого!
- Давай двадцать первого! Со мной полетишь!
Понятно было, что самолет ведет первый пилот, но все равно здорово было держать штурвал и видеть перед собой огромный горизонт. Внизу, под крыльями биплана проплывала тайга, ползли по раскисшему зимнику лесовозы, вдалеке пестрели крыши райцентра.
Самолет вдруг клюнул вниз, Юлька в ужасе вцепилась в штурвал, не зная, что делать. Летчики добродушно засмеялись:
- Проверка реакции!
Юльке повезло - прямо с самолета она успела на автобус, два раза в день идущий до Рудника. Старый раздрызганный "пазик", завывая мотором, полз по ступицу в грязи. Юлька сидела на продавленном кожаном сиденье, держась двумя руками, чтобы не слететь на пол от качки. Пассажиры искоса разглядывали яркую гостью.
- Не пойму что-то, - сказала наконец пожилая тетка, - ты Азаровых, что ль, дочка?
- Да.
- Так это ж Азаровых старшая! Москвичка! - оживился автобус.
- Юлька Азарова! Балерина!
- А я смотрю, вроде лицо знакомое, а вроде б и нет, - радостно запричитала тетка. - Дай, думаю, спрошу! Что ж ты так редко к матери? Сколько ж тебя не было?
- Восемь лет почти, - ответила другая. - Она уехала - тем летом завал на шахте был…
Сумасшедшая карусель гастролей, расцвеченные рекламой чужие города, международные аэропорты, зеркальные стены учебных залов, розовые хитоны и атласные ленты пуантов - все осталось в каком-то ином, нереальном мире, а здесь, в настоящем, осязаемом, гнулись под ногами скользкие дощатые мостки, переброшенные через весеннюю бездонную хлябь, неторопливо шагали люди в ватниках и резиновых сапогах, и возвышался за поселком рыжий дымящийся террикон.
Юлька поднялась на крыльцо. Навстречу ей выскочила Зойка - и с разбегу, как мчалась куда-то по своим делам, так и бросилась на шею.
- Юлька! Ты? Нет, правда, ты? Надолго?
- На три дня, - Юлька расцеловалась с сестрой. - Мать дома?
- Дома… - Зойка вдруг замялась.
Юлька шагнула в дом, удивляясь тому, каким он стал низким и тесным, - будто усох и в землю ушел, что ли? Весело, широко распахнула дверь в комнату - и застыла на пороге.
Мать сидела у стола, кормила грудью ребенка. Большой выпуклый лоб, темно-карие живые глаза, неистребимая азаровская порода. Сколько ему - месяца три? Значит, только после родов мать решилась написать ей об отце…
Так они и замерли все - Юлька, Зоя у нее за плечом, Катя, вышедшая из другой комнаты, мать. Даже младенец вдруг затих. И это - пропахший стиркой дом, пеленки, висящие крест-накрест по комнате, осунувшееся от недосыпания лицо матери и ее виноватый взгляд, и красные пятна диатеза на пухлых детских щеках - тоже было из реального, настоящего мира.
Юлька наконец очнулась, прошла в комнату, поцеловала мать, кивнула:
- Брат?
- Сестричка, - мать облегченно улыбнулась. - Мария.
Сестры бросились распаковывать Юлькину сумку, доставать подарки.
К вечеру в доме стали собираться соседи: кто мимо проходил, кто за солью заглянул - вскоре "проходивших мимо" было уже человек двадцать, на столе появилась водка и закуска. Юлька сидела во главе, рядом Зойка и Катя, похожие на сестру, как матрешки, - обе в новых австралийских футболках. Четвертая сестра болтала ногами в своей кроватке, таращилась вокруг, ошалев от невиданного наплыва людей.
- Ты что ж, видела все это или так купила? - спросил тощий дед в очках, разглядывая снимки.
- Конечно, видела. Это же фотографии, не открытки. Просто на "Кодаке" напечатаны, краски яркие. Вот это из моего номера, из окна сняли. Я в "Интерконтинентале" на двадцать четвертом этаже жила… - начала было Юлька.